- Вы уходите, Эбергард… Мы никогда более не увидимся,- произнесла принцесса с рыданием, невольно вырвавшимся у нее из груди.
- Смотрите в тихие, светлые ночи на месяц и блестящие звезды; как бы мы ни были отдалены друг от друга, там встретятся наши взоры.
- Что же, прощайте, Эбергард! Примите этот поцелуй, мой первый поцелуй мужчине; пусть он будет печатью той гробницы, где мы схоронили свое прошлое. Вы уезжаете… Принося пользу людям, вы достигнете цели своей жизни, я же буду стараться без обиды и ропота влачить в монастыре свою неудавшуюся жизнь. Место игуменьи Гейлигштейна свободно, и я решилась там постричься.
- Вспоминайте и мое имя в молитвах! - сказал Эбергард и поцеловал принцессу.- Вы многое можете изменить и улучшить в монастыре. Да хранит вас Господь!
Князь Монте-Веро простился в последний раз с принцессой Шарлоттой, в последний раз улыбнулась она ему сквозь слезы, и улыбка эта светила так, как заходящее солнце освещает могилы: еще один луч озарил прошлое, и наступила ночь, темная и непроглядная ночь…
Когда Эбергард вышел из комнаты, Шарлотта опустилась на диван и закрыла руками лицо, орошенное слезами. Она несказанно страдала.
Не может быть испытания тяжелее того, когда женское сердце, в первый раз полюбив, в первый раз почувствовав всю силу страсти, должно затем отказаться от этой любви. Жизнь тогда погибает, солнце утрачивает свой блеск, цветы - свои краски и аромат…
Спустя несколько дней Шарлотта просила у короля Позволения постричься в монахини; король знал причину этого желания, уважал ее и потому дал согласие.
Шарлотта поступила на место изгнанной Леоны и в самом деле сделалась благочестивой служительницей Богу и возвышенным примером для прочих монахинь в Гейлигштейне.
В тот же день, перед самым отъездом, Эбергард получил известие, что могильщик при церкви святого Павла Самуил Барцель тяжело белен и перед смертью желает с ним переговорить.
Он вспомнил немого мальчика, которому спас жизнь, и тотчас же отправился в маленький домик при кладбище, где старая Урсула встретила его с выражением глубокого отчаяния.
- Он умирает! Он умирает! - кричала она, разводя руками.- Как же теперь быть? Я всю жизнь провела здесь около него, а теперь должна идти по миру.
- Вы беспокоите больного своими громкими жалобами,- сказал ей Эбергард.- Утешьтесь: где будет маленький немой, там и вы найдете себе убежище.
- О высокоблагородный господин! - воскликнула старуха.- Сам Господь послал вас. И раз уж вы приняли участие в судьбе Иоганна, то я буду беречь его как зеницу ока.
- Да, мальчик нуждается в заботе,- отвечал Эбергард и подошел к убогой постели человека, постоянно имевшего дело только с мертвыми; в своей жизни могильщик был неприветлив, а теперь сам он был близок к смерти.
Однако он еще узнал князя и тоже попросил его сжалиться над немым мальчиком, так как его некому больше поручить. Эбергард пообещал взять ребенка с собой и воспитать его. Старый Самуил Барцель удовлетворенно кивнул и вскоре спокойно отошел. Проводив его в последний путь, князь вместе с Урсулой и мальчиком вернулся к себе во дворец.
Он приказал, чтобы маленького немого окружили всевозможной заботой и вниманием и радовался, когда ребенок, завидев его, с улыбкой протягивал к нему ручонки. Старая Урсула не отходила от него ни на шаг, и мальчик с каждым днем становился все крепче.
Когда князь окончательно уехал из столицы, чтобы вдали ожидать решения участи Маргариты, он взял с собой Иоганна и всех своих слуг.
Невиновность оскорбленной молодой женщины подтвердилась таким блестящим образом, что даже судьи не могли не выразить, ей своего горячего участия. Но что могло вознаградить Маргариту за целый год, безвинно проведенный в тюрьме?
Король приказал тотчас же сообщить ему результаты следствия и судебного разбирательства - он хотел помиловать несчастную и отослать к отцу. Маргарита, конечно, этого не знала, но об отце она уже получила от смотрителя первое известие, пока что отрывочное и неопределенное, но обнадеживающее.
И все же, несмотря на то, что ее полностью оправдали и выпустили на свободу, отчаяние и стыд овладели ею, и она не могла даже поднять глаз на прохожих. Ей казалось, что люди указывают на нее пальцами и все еще считают ее виновной.
Более всего тяготило ее воспоминание о том страшном часе, когда она, полусумасшедшая, оставила своих детей и затем, одумавшись, нашла только одного из них, которого тоже должна была отдать в воспитательный дом.
Ничего удивительного, что под тяжестью этих страданий несчастная Маргарита приняла решение лишить себя жизни. Кто осудит ее за то, что, исполненная отчаяния, она желала смерти? Она не видела перед собой ни одной светлой путеводной звездочки, будущность ее была погружена в мрачную непроницаемую бесконечную ночь.
Нетвердыми шагами покинула она судилище и шла по улицам, пока не оставила позади город и не достигла широких полей. Никто не обращал на нее внимания, никто не мог подозревать ее намерения. Она бежала через поля, пока не увидела лес, а за ним реку; в ее волнах она хотела найти покой и освобождение; она надеялась, что Бог ее простит, если она еще раз обратится к нему с горячей молитвой и откроет ему свою душу; простит ее за то, что она беспомощна, покинута всеми, что нет ей более ни исхода, ни надежды. Последний человек, пришедший ей на помощь, благородный Вальтер, давно умер; принц еще не вернулся; что же ей было делать, когда она все еще страшилась преследований ужасной женщины, на что было решиться, кроме смерти?
- Покоя! Только покоя! - говорила она себе, торопливо идя по лесу.- Что еще нужно на земле мне, покинутой и отвергнутой, преследуемой и обесчещенной? Только там, в волнах, на дне, найду я покой и мир! Там, в глубине реки, тихо и прохладно! Волны бегут и плещут, а синее небо, отражаясь в них, зовет и манит меня…
Маргариту окружала свежая весенняя зелень леса, у ног цвели во мху белые и голубые цветы; птицы, радуясь весне, пели громко и весело, а в сердце теснились мрачные думы - ей стало невыносимо тяжело.
Когда Маргарита опустилась на колени у самого берега реки и, молясь, воздела руки и возвела взор к небу, а слезы наполнили ее глаза, к ней подошла старая сгорбленная женщина. Маргарита не заметила ее и продолжала молиться.
Лицо этой старухи было такое широкое и грубое, что ее скорее можно было принять за мужчину. Она держала в руках платок с собранными ею травами. Остановившись возле молящейся, она с удивлением смотрела на нее. То была старуха, известная в столице под именем Дикарки. Каждый торговый день она являлась на рынок и продавала целебные травы. Хижина ее находилась неподалеку в лесу. Старухе никто не чинил помех вести свободную жизнь, потому что привилегия эта якобы досталась ей от самого короля.
Рассказывали, что однажды старый король, ныне давно уже покойный, заблудился на охоте, а она вывела его на дорогу и напоила водой из лесного родника. В благодарность за услугу король разрешил ей построить в лесу хижину. С тех пор Дикарка жила там и постепенно сделалась опытной травницей. Уверяли, что она не только знает целебные свойства растений, но даже умеет колдовать.
Когда старуха узнала, что Маргарита несчастна, она сжалилась над ней и пригласила ее к себе в хижину, несмотря на то, что вообще-то не отличалась особой чувствительностью.
Молодая женщина понравилась ей, а когда Дикарка узнала, что у Маргариты нет на свете ни одной близкой души, то охотно стала разделять с ней не только хлеб, но и свой убогий кров.
Но не столько доброта старухи подействовала на Маргариту, сколько мысль о ребенке: его она должна была обязательно найти, для него жить - ведь ради этого Бог спас ее в ту минуту, когда она хотела лишить себя жизни.
Она стала помогать старухе собирать и сортировать травы, отыскивать коренья и ягоды, и в тишине лесного уединения, среди природы, к ней возвратились душевные силы и мужество; лицо ее по временам даже озарялось улыбкой.
Маргарита прожила четыре года в хижине старой Дикарки и всегда оставалась в лесу, когда старуха отправлялась на рынок.
Любящие Маргариту люди, со всевозможным старанием искавшие ее повсюду, потеряли уже всякую надежду отыскать ее, решив, что молодой женщины уже нет в живых.
Эбергард был в Париже; но в столице Германии все же оставались его многочисленные поверенные, не щадившие трудов, чтобы напасть на след Маргариты.
Однажды Дикарка заболела, и, когда кончились все запасы, Маргарита поневоле вынуждена была вместе старухи ходить на рынок.
Казалось, благословение неба сопутствовало ей повсюду; она постоянно приносила домой больше денег, чем удавалось добыть старухе, притом так успешно отыскивала травы, что находила еще время ухаживать за больной.
Но однажды Дикарка напрасно прождала Маргариту. Уйдя рано утром в город на рынок, она вечером не вернулась в лесную хижину. На площади, где Маргарита продавала травы, ее увидел и узнал поверенный Леоны. Беглый каторжник явился в Париж, чтобы отомстить Эбергарду.
Рыжий Эде крадучись стал следить за Маргаритой, не выпуская ее из виду, и когда она вечером пустилась в обратный путь, он пошел за ней, чтобы за городом, среди пустынных полей, захватить ее силой, как прежде пытался заманить хитростью. Леона снабдила его деньгами так щедро, что он мог употребить все средства, какие счел нужными, и на первых порах спрятал Маргариту в надежном месте, а затем, выбрав удобный момент, отвез ее экстренным поездом в Париж.
Когда бедная Маргарита начинала кричать, прося у прохожих помощи, он говорил, что это его сестра, впавшая, к несчастью, в безумие; прохожие верили ему, а девушка до того ослабла, что полностью подчинилась его власти. Рыжий Эде написал графине Понинской, что желает видеть ее в Шато-Руж, затем отвез дочь Эбергарда в монастырь на улицу Святого Антония и велел заключить несчастную в отдельную келью, где она должна была томиться в тоске и лишениях.
Никто не слушал ни ее жалоб, ни просьб; Леона позаботилась о том, чтобы Маргариту считали недееспособной. В недалеком будущем ее должны были постричь в монахини.
Так как императрица французов была испанкой и строго придерживалась обычаев своей родины, то и во Франции воздвигалось множество монастырей, и ордена их были весьма сильны и совершенно независимы в своем управлении. Светские власти не смели не только вмешиваться в их дела, но даже проникать на их территорию. Таким образом, монастырь оказался не только отличным убежищем для Фукса и Эде, но и надежной тюрьмой для Маргариты. Леона и барон могли теперь совершенно спокойно приниматься за другие свои дела.
VI. В ЛАБИРИНТЕ ЛЮБВИ
Графиня Понинская приобрела себе близ Булонского леса волшебный дворец. Вскоре после переезда туда Леона получила от Рыжего Эде еще одно давно желанное известие.
Находясь в далекой столице, он узнал, что однажды утром нищую графиню нашли мертвой в Вильдпарке. Она попросту замерзла - зима выдалась на редкость холодной.
Леона очень обрадовалась этому известию; она избавилась, наконец, от своей матери, чьи разоблачения могли бы оказаться чрезвычайно опасны для высокопоставленной графини.
Старая нищая графиня была самой отвратительной фигурой из всего отребья столицы. Она обладала железным здоровьем и потому, не имея крова, могла сносить непогоду и холода; единственное наслаждение она находила в водке, а ведь прежде любила лишь редкие и дорогие вина.
Но в одну из холодных ночей этой зимы и она не нашла достаточной защиты в сухих листьях и снегу и во сне замерзла. Когда утром нашли ее, она казалась спящей.
Графиню-нищую положили в простой деревянный гроб и отвезли на кладбище для бедных.
А все еще прекрасная Леона дьявольской улыбкой завлекала счастливых посетителей ее дворца в объятия порока и греха.
Этот контраст в жизни матери и дочери сам по себе поистине ужасен!
Теперь направимся и мы по дороге к Булонскому лесу, к волшебному дворцу гостеприимной графини. Дорога оживлена множеством изящных экипажей и знатных всадников. По обеим сторонам ее тянутся загородные дома, окруженные прекрасными садами, - владения богачей и аристократов. Здесь соединено все, что может создать природа, архитектура и садоводство.
В Булонский лес съезжались сливки парижского общества - подышать весенним воздухом, повидаться друг с другом, щегольнуть изысканными туалетами.
Но более всего привлекала внимание прекрасная вилла, принадлежавшая прежде герцогине Ангулем, старой и чудаковатой женщине, соединившей в своем дворце все, что нужно для комфорта, и все, что может поразить своим великолепием; затем, за слабостью здоровья, она вынуждена была уехать в Ниццу и поручила своим управляющим продать этот дворец за любую цену, так как не намеревалась, возвращаться в Париж. Случай этот как нельзя более подходил для Леоны. Она приобрела этот дворец через посредничество услужливого и ловкого Шлеве. Подобно ей, вернувшись из своего изгнания, он выбрал местом жительства Париж и приобрел виллу герцогини по очень недорогой цене. Затем отделал ее в соответствии со вскусом графини и превратил в некий волшебный дворец, который, увидев однажды, уже невозможно было забыть.
От внешнего мира эту волшебную виллу отделяли золоченые ворота, по обеим сторонам которых сидели мраморные львы, из пастей их били освежающие воздух фонтаны.
За воротами простирался парк; там, посредине круглой лужайки, устланной дерном и окруженной причудливо разбросанными каменными глыбами, живописная группа мраморных дельфинов резвилась вокруг фонтанов, играющих на солнце золотыми брызгами.
Далее в тени старых лип и платанов возвышался дворец с колоннами и балконами, заключающий в себе залы и небольшие покои всевозможных видов. Там были зал в стиле Людовика XIV, покой в стиле Мэнтенона, ротонда "а ля Людовик XV" и целый ряд комнат, отделанных во вкусе уже постаревшей, а некогда могущественной маркизы де Помпадур.
Графиня Понинская обладала незаурядным талантом или, скорее, дьявольской способностью будоражить умы и сердца.
Она придумала живые картины на движущейся сцене, до сих пор чарующие зрителей; затем стала изобретать новые средства для того, чтобы обратить пение и танцы в развратные наслаждения. Поэтому самым красивым помещением дворца был концертный зал, где исполнялись балеты и давались представления; своим великолепием и роскошью убранства он походил на покои какого-нибудь падишаха.
Посредине зала находилась круглая сцена, со всех сторон завешенная зелеными драпри. По стенам зала, а он тоже был круглым, красовалось множество мраморных нимф. Их разделяли колонны, увитые растениями. Зал освещался разноцветными лампами, восхитительные картины украшали потолок. Амуры в самых грациозных и красивых позах выглядывали из листвы вьющихся растений, приглашали в укромные ниши вдоль стен, обставленные удобными мягкими креслами и диванами.
Гипсовые золоченые баядерки и обнаженные мужские и женские фигуры с канделябрами в руках украшали хоры, простиравшиеся над нишами вокруг всего зала. На этих хорах помещался с одной стороны оркестр, а с другой - целый полк лакеев, готовых по первому же звонку тотчас спуститься в ниши. Зеленые пальмы, на редкость хорошо выращенные и достигавшие своими верхушками хоры, возвышались над статуями, и эти роскошные экзотические деревья придавали концертному залу колоритный отпечаток южных стран. С потолка свешивалась огромная люстра, в случае необходимости заливающая зал морем света. Большие зеркальные двери вели на террасу, обсаженную темной и густой зеленью; с этой террасы широкие каменные ступени уводили в парк.
Освещение обширного парка устроено было исключительно удачно. В кустах и на ветвях деревьев висели разноцветные шары. Большие жирандоли из зелени и гирлянд украшали площадки, а крупные цветные лампионы, спрятанные в листве, освещали аллеи. То здесь, то там сияли фантастически устроенные из мелких огоньков клумбы, и казалось, будто мириады светлячков слетелись в одно место по приказанию какой-нибудь волшебницы. В довершение всего иногда еще и луна вносила свою лепту и серебрила пенистые потоки искусственного водопада, блестящие брызги которого, подобные алмазам, разносились в воздухе.
Одним словом, вилла эта была полна таких чудес, так поражала воображение, что самое избранное общество Парижа почитало за счастье попасть во дворец знатных иностранцев, планов и намерений которых никто не знал, а гостеприимство поражало воображение Однако прекрасная графиня была разборчива на приглашения, так что вначале к ней получили доступ только лишь аристократы из высшего общества; прочие же сластолюбцы вынуждены были довольствоваться тем, что по указаниям графини в Шато-Руж претворяли в жизнь ее нововведения, имеющие блистательный успех. Но постоянное стремление к еще большим успехам заставило Леону увеличить число посетителей ее дворца, пока она не достигла, наконец, той высоты, которой домогалась: она приобрела возможность властвовать над людьми силою греха. Не раз она размышляла об этом при виде того, как очарованные мужчины, подобно жалким рабам, преклоняли колена перед ее танцовщицами. Оставаясь незамеченной, сама она могла видеть все, что пожелает, так как позади каждой ниши находилось небольшое пространство, укрывшись в котором, можно было через скрытое отверстие тайно следить за тем, что происходит внутри. Она злорадно смеялась, видя, как яд, приготовленный ею, действует и распространяется; дьявольское торжество озаряло тогда черты ее холодного, как мрамор, лица.
Через несколько недель после бала в Шато-Руж, на котором мы присутствовали, прекрасным весенним вечером, когда гуляющий в Булонском лесу люд стал понемногу убывать, с наступлением сумерек в замке графини Понинской собралось странное общество. Какие-то фигуры то поодиночке, то попарно входили во дворец, по-видимому, хорошо им знакомый. То были обитатели монастыря кармелитов на улице Святого Антония. Леона пообещала, что этим вечером предоставит дворец в полное их распоряжение, посторонних не будет, и они, отрекшиеся, к своему несчастию, от мирских радостей, смогут хотя бы ненадолго окунуться в житейские удовольствия. Игумен снисходительно закрыл глаза на то, как благочестивые братья один за другим торопливо покидали монастырь, чтобы последовать приглашению бывшей игуменьи. Он закрыл глаза, быть может, потому, что и сам, столь воздержанный ныне, наслаждался когда-то житейскими радостями, или потому, что Леона, которой он ни в чем не мог отказать, нежно попросила его об этом; она сумела выставить себя такой доброй и неэгоистичной, так хотела доставить бедным монахам невинное удовольствие! Обрадованные кармелиты спешили ко входу в парк, залитому ярким светом.
- Просто восхитительно! - говорил, высокий монах другому, ростом поменьше, но такому же худому.- Смотри, брат Жозе, как светят в ветвях фонари и как великолепна эта вода, обагренная красным светом.
- Ты прав, брат Эразм, графиня сумела создать поистине волшебную обстановку.
- Теперь ты не жалеешь, что принял ее приглашение? Ты ведь только сегодня вернулся из путешествия, вероятно, утомительного.
- Служба достойным отцам инквизиции не может быть утомительной, благочестивый брат,- отвечал Жозе.
- Воистину так, и я одобряю твое рвение,- произнес брат Эразм.