- Погодите, товарищи! Зачем шуметь? - Гонза поднялся со своего кресла. - Покуда я командир и вы признаете меня своим командиром, я отвечаю за организацию и за любого ее члена. Я не могу допустить ненужного ухарства. Это не только мое право, но и мой долг. Но это не значит, что я вообще запрещаю какое бы то ни было вмешательство, если Мирек будет обнаружен в подобную критическую минуту. Решать в таких случаях нужно будет па месте и с молниеносной быстротой. Если обстановка позволит вмешаться без особого риска, то я, конечно, не возражаю. Но я решительно запрещаю вступать с гестаповцами в открытую драку. Это плохо кончится и для Мирека, и для нас… А теперь довольно разговоров. Время не ждет. Предлагаю немедленно приступить к операции. Сколько на твоих часах, Власта?..
- Двадцать сорок три, товарищ командир! - весело ответила "хозяйка" и вдруг сдернула с лица свою черную маску.
Оленька увидела миловидное бледное лицо с тонкими чертами и задорные голубые глаза.
- Ты зачем это? - опешил Гонза.
- Считаю, что для меня это совсем лишнее!
- Почему?
- Потому что ты сам раскрыл, что я не мальчишка, и назвал мое имя. Это раз. Потому что с маской на лице мне неудобно будет здесь работать. Это два. А в-третьих, я считаю, что друзьям нужно доверять, товарищ командир! - Она повернулась к Оленьке и протянула через стол руку. - Давай знакомиться. Я - Власта Нехлебова.
Девушки крепко пожали друг другу руки. Гонза взъерошил свои вихры, хотел что-то возразить, но передумал и только махнул рукой. Затем он крепко нахлобучил на голову кепку и, обернувшись к пятерым парням, коротко бросил:
- Айда, ребята!
Не сказав больше ни слова, он быстро направился к выходу. Парни вскочили и молча двинулись за своим командиром.
- Желаю удачи! - крикнула им вдогонку Власта.
В ответ ей лязгнула железная дверь. Девушки остались одни в диковинном складе…
16
Гнев сильнее страха. Возмущенный чудовищным предательством Оленьки, Мирек долго блуждал по пустынным аллеям Вышеградского парка, отдавшись новым мучительным переживаниям. В нем кипело негодование, подавляя все остальные чувства. Прижав к груди свой портфель с учебниками, он шагал с опущенной головой, не разбирая дороги, сворачивал на первые попавшиеся дорожки, занесенные снегом, и бормотал:
- Гнусное полицейское отродье! Подлая, мерзкая тварь! Лицемерка проклятая! Нет, погоди, я отомщу тебе! Я жестоко накажу тебя! Накажу!.. Ты еще узнаешь меня!.. С оладьями подъехала, с помощью! А сама собиралась к своему отцу заманить, выдать этому палачу-предателю!.. Нашла дурака! Меня не так просто взять, как ты думала! Я еще постою за себя! А тебе не миновать расплаты! Нет, не миновать!..
Бастионы, собор, могилы и черные деревья внимали бессильным угрозам оскорбленного юноши и молчали. А мороз все крепчал, все беспощаднее вгрызался в лицо, в дрожащие от усталости колени. Надвигающаяся ночь готовила тысячи опасностей…
Спасаясь от холода, Мирек зашел в один из бастионов. В их мрачных полуобвалившихся казематах, засыпанных всяким мусором, казалось еще холоднее, еще тоскливее, чем под открытым небом. Постояв немного в темноте под черными сводами, Мирек подумал, что неплохо было бы бросить здесь портфель с учебниками. К чему его таскать с собой, раз он никогда больше не понадобится?.. Но бросить портфель было нестерпимо жаль. Миреку казалось, что тогда оборвется последняя связь с нормальной жизнью. Он не бросил портфель и, покинув негостеприимные развалины, снова стал кружить по заснеженным аллеям парка…
Шел час за часом. Незаметно для себя он все ближе подбирался к месту свиданий с Оленькой, к "их заветному месту".
Взглянуть в последний раз?.. Он сделал широкий круг и другой стороной вышел к косогору, круто спускавшемуся к набережной.
Стараясь ступать как можно осторожнее, чтобы не скрипел под ногами снег, уже подернутый корочкой льда, часто останавливаясь и прислушиваясь, напряженно всматриваясь в темноту, он приблизился к одинокой скамье. Несколько минут он неподвижно стоял за кустами затаив дыхание… Кругом царила глубокая тишина. Тогда он вышел из укрытия. Пусто. Ни души.
Ушла? Ушла совсем?.. Или, может быть, она уловила шорох его осторожных шагов и затаилась вместе со своим отцом где-нибудь поблизости?.. Нелепая мысль! Как она могла знать, что он вернется сюда?.. Более правдоподобно, что ее папаша уведомил гестапо о месте его пребывания и теперь на него готовится облава! Парк, наверное, будут прочесывать. Только бы не вздумали натравливать на него собак. Нет, надо все-таки уходить, пока не поздно, пока не захлопнулась окончательно эта вышеградская западня!
Тишина стала казаться обманчивой, предательской. Тьма ощерилась тысячами ружейных стволов. Только город в отдалении продолжал равнодушно шуметь и тяжело вздыхать, засыпая…
Насторожившись, с нервами, натянутыми до предела, Мирек крадучись пошел прочь.
17
Из Вышеграда можно выйти по многим направлениям. Можно извилистыми тропками спуститься к набережной Влтавы, можно через улочку в крепости пробраться в район Нусли, можно через несколько аллей и дорог выйти прямо в Новый Город. Мирек выбрал самые глухие тропинки, выходящие на улицу Люмира на границе Нуслей и Нового Города.
Он торопливо шагал, избегая открытых мест и истоптанных тропок, на которых можно было встретить случайных запоздалых прохожих. На пути ему попалась заброшенная, полуразвалившаяся беседка. Он хотел укрыться в ней, чтобы немного отдохнуть (ноги у него уже ныли от многочасовой ходьбы), но передумал и пошел дальше. Беседка осталась за спиной, когда впереди вдруг послышался разговор и скрип чьих-то тяжелых шахов. Навстречу шли люди…
Мирек замер на месте с бешено стучавшим сердцем. Что делать? Шаги приближались, грубые мужские голоса становились все явственнее. Размышлять было некогда. Он повернулся и побежал назад. Снег предательски трещал у него под ногами. Достигнув беседки, Мирек бросился в нее прямо через кусты. Он забился в темный угол, затаился, как зверек, с ужасом сознавая, что те, неизвестные, не могли не слышать его бегства - скрипа снега, хруста ломаемых кустов, - что они, если пожелают, без труда найдут его в этом ненадежном убежище…
Шаги неизвестных приближались. Хруп, хруп, хруп! Мирек крепко зажмурился, но тут же снова раскрыл глаза: опасность нужно видеть, тогда не так страшно! Через дыры в стене беседки можно было разглядеть белую полосу аллеи. Мирек уставился на нее.
Минута, другая… На аллее показались два темных силуэта. Мирек с ужасом увидел полицейские каски.
"Начинается! - мелькнула отчаянная мысль, а за ней как молния мелькнула другая: - Вот она, работа проклятой предательницы! Уж не ее ли папаша один из этих? Тогда не жди пощады…"
Мирек до боли в суставах сжимал ручку портфеля. В эту минуту, перед лицом настоящей опасности, он еле владел собой и чуть себя не выдал…
Полицейские остановились перед беседкой. Они находились не более чем в двадцати шагах, так что Мирек отчетливо слышал каждое произнесенное слово.
- Это был, наверное, он! - сказал один полицейский. - Кому другому взбредет в голову бродить здесь в темноте и шарахаться от людей… Ты слышал, как он задал стрекача?
Говоривший нетерпеливо переступал с ноги на ногу и энергично жестикулировал. Спутник же его был, видимо, человек спокойный и рассудительный. Он ответил лениво и равнодушно:
- Слышал. Ну и что же?
Первый взмахнул резиновой дубинкой и указал на беседку:
- По-моему, он залез вот в эту клетушку. Обыщем?
- Не стоит, - возразил второй. - Я уверен, что это была просто бродячая собака… А впрочем, пусть даже и не собака. Нам-то какое дело! Служи, лови всяких отчаянных прохвостов, а оружие - дубинка да пустая кобура. Тьфу!..
Он сплюнул и закурил сигарету.
- Ты думаешь, он вооружен? - беспокойно спросил первый.
- Все может быть. Ты как хочешь, а я не намерен таскать для господ гестаповцев каштаны из огня голыми руками. Задания давать они умеют, а паршивый пистолет доверить боятся. Ну что хорошего, если из этой беседки в тебя влепят порцию свинца? Да я и не верю, что этот Яриш где-нибудь шляется. Он, наверное, не дурак парень, коли сумел от гестаповцев уйти. С чего бы ему околачиваться в городе и ждать, когда его заметят и схватят? Я бы на его месте знаешь куда пошел?
- Куда?
- На вокзал Масарика.
- По самым людным улицам?
- Вот именно. Где много людей, там один всегда затеряется, как капля в море.
- Ну хорошо. А как бы ты пробрался на вокзал и к перронам? Там ведь железнодорожная охрана в оба смотрит, да и тайных агентов хоть пруд пруди…
- А я бы и не пошел через здание вокзала. Ты ведь знаешь, что со стороны улицы Флоренции территория Масарикова вокзала огорожена кирпичной стеной. Так вот, в самом конце этой стены, там, где улица сворачивает налево, есть маленькая калитка, вроде как бы черный служебный лаз для путейцев. Эта калитка никогда не замыкается, ни днем, ни ночью. Через нее можно пройти прямо к железнодорожному полотну. А там забраться в темноте в собачий ящик вагона или забиться в теплушку с какими-нибудь мешками - проще простого…
- Ну, не всякий про эту калитку знает и не всякий решится идти, когда его ловят, через многолюдные улицы.
- Тот парнишка мог бы отважиться. Ему ничего другого не остается, может и рискнуть… Холодно как становится к ночи. Пошли, что ли?
- Может, заглянем все-таки?
- Как хочешь. А я пошел.
- Ладно. Пойдем.
Они размеренным шагом двинулись прочь. Вскоре их шаги затихли в отдалении. Это ошеломило Мирека. Ему было абсолютно ясно, что в поведении рассудительного полицейского сказывались не только недостаток служебного рвения и нежелание получить порцию свинца. Было в нем что-то другое, безусловно хорошее и человеческое. Как ловко он запугал товарища, которому явно хотелось выслужиться, как подробно рассказал про калитку в стене вокзала! А ведь он тоже полицейский, тоже служит правительству протектората и немецким оккупантам… Значит, не все они предатели. А вдруг и Кованда?.. Ведь и Кованда может быть таким!.. Но это значит, что зря он, Мирек, не поверил Оленьке, зря так жестоко оскорбил ее!
Мысль о том, что Оленька не предательница, что и она, и ее отец с риском для себя хотели помочь ему, хлестнула Ми-река прямо по сердцу. Он весь горел от стыда за свою неблагодарность и обругал себя мысленно самыми последними словами. Мирек снова вышел на аллею. Теперь у него был совершенно ясный план действий. Стараясь согреться, он быстро двинулся вперед. На хруст снега под ногами он больше не обращал внимания. Темнота не казалась ему страшной. Всем существом своим он отдался новому радостному чувству - близости к людям, веры в их доброту, честность, дружбу.
Нет больше одиночества и обреченности! Нет чужого, равнодушного города! Есть родная Прага, которая не выдаст! Есть преданная Оленька, готовая ради него на любые жертвы!.. Стоит жить и бороться, когда знаешь, что ты не одинок…
Мирек пересек весь Вышеград, спустился с него по извилистой дороге, петляющей среди высоких стен старинной крепости, и через Братиславову улицу вышел в район Нового Города.
Он твердо решил воспользоваться калиткой в стене вокзала и выбраться из Праги на поезде.
18
В половине десятого Миреку осталось около трети пути до вокзала Масарика. Он шел самой прямой дорогой, не избегая ни людской толпы, ни подслеповатых фонарей. Шел и размышлял о том, как он до утра будет ехать в товарном вагоне, как выскользнет из него незаметно на далекой глухой станции и пойдет через леса, через снега в горы, к партизанам. Сама собой возникла мысль, что на дорогу не мешало бы основательно подкрепиться или, на худой конец, прихватить с собой что-нибудь съестное. Он вспомнил о деньгах и продуктовых карточках, переданных ему заботливой пани Стаховой, и решил зайти в ресторан.
В те времена Прага изобиловала всякими кабачками, трактирчиками, пивнушками. Они попадались буквально на каждом шагу. В них подавали жидкое пиво, лимонад, подслащенный сахарином, подозрительные блюда из всяких эрзацев.
Мирек выбрал тихий кабачок в темном переулке. В лицо ему пахнуло кислым запахом пивных испарений, едким табачным дымом, но самое главное - теплом. Народу здесь было немного: несколько рабочих, два-три старичка и полная женщина в поношенном платье. За стойкой возвышался грузный хозяин с красной склеротической физиономией и с усами. На Мирека почти никто не обратил внимания. Только хозяин при виде его слегка вздрогнул, кашлянул в кулак и подкрутил усы. Подойдя к столику, за которым сидела женщина, Мирек робко спросил:
- Тут не занято? Можно мне присесть?
- Садись, птенец! Не занято.
Мирек опустился на стул. Портфель с учебниками он поставил у себя в ногах. Его промерзшее, закоченевшее тело постепенно отогревалось. Ему казалось, что никогда в жизни он не сидел па таком удобном стуле, в такой уютной и светлой комнате.
Подошел пожилой официант в лоснящемся от жирных пятен черном смокинге, с грязным полотенцем под мышкой.
- Что угодно молодому пану?
- Что-нибудь поесть…
- А как у вас с карточками?
Мирек поспешно сунул руку в карман и выложил на стол розовые листочки.
- Вот на мясо, на хлеб.
- А жиры?
- Жиров нету…
- Гм… Ну ладно. Отрежем вместо жиров мясо. Есть отварная говядина с картофелем и соусом или свиной бок с кнедликом. Супу тоже?
- Да, тоже. А на второе говядину.
- Пива?
- Можно и пива…
Приняв заказ, официант удалился. Когда он проходил мимо стойки, хозяин поманил его к себе и шепнул что-то на ухо. Но Мирек не видел этого, так как в этот момент женщина неожиданно обратилась к нему:
- Ты кто же будешь, хлопчик? Студент или гимназист?
- Студент…
- Молоденький ты студент, совсем молоденький. А чему же ты учишься?
Мирек залился краской, но продолжал врать без запинки:
- На юридическом.
- Ага! Адвокатом, значит, будешь. Молодец. А мой сынок в официанты подался. Здесь учится. Должно быть, сейчас на кухне где-то. Вон тот, толстомясый, - хозяин его. Да не столько он тут учится, сколько мучится… С виду он не моложе тебя, но по годам, наверно, моложе. Ты ж ведь студент уже!.. А у моего жизнь трудная. Гоняют с утра до ночи. И подай, и помой, и прибери. А голова у него светлая, у Франтика моего. Тоже бы, поди, мог на адвоката учиться…
Мирек не знал, что ответить, и упорно глядел в стол.
Снова подошел официант. Он поставил перед Миреком тарелку и налил в нее из чашки теплой водицы с желтыми блестками маргарина и с тремя нитками вермишели. Мирек поспешно взялся за ложку, чтобы избежать беседы со словоохотливой соседкой.
В эту минуту в комнате появился худощавый большеротый парнишка в черном засаленном пиджачке. Увидев Мирека, он широко раскрыл глаза и на мгновение замер у стойки с полуоткрытым ртом.
- Держи пиво, чучело, и неси вон тому молодому пану! - рявкнул хозяин.
Парнишка опомнился, закрыл рот и, подхватив кружку с пивом, со всех ног бросился к Миреку.
Поставив кружку на фарфоровое блюдечко, он выхватил из-под мышки тряпку и принялся усердно вытирать и без того сухой стол.
- Стараешься, Франтик? - улыбнулась сыну женщина.
Но Франтик не ответил и даже не взглянул на нее. Было видно, что он чем-то крайне взволнован. Несколько мгновений он молча тер стол, словно собираясь с духом, и вдруг быстро-быстро затараторил приглушенным, охрипшим от волнения голосом:
- Если ты Мирек Яриш, тебе нельзя оставаться здесь ни одной минуты. Наш обер уже куда-то звонит по телефону. Ему хозяин приказал. Определенно в полицию. О том, что ты здесь. Если ты в самом деле Мирек Яриш, пей пиво и молчи. Я скажу тебе все остальное…
Парнишка вобрал в себя воздух и продолжал тереть стол, не глядя на Мирека. Женщина с изумлением смотрела на сына. Мирек же был совершенно оглушен. Сильно побледнев, он уставился на паренька, как на выходца с того света. Однако все же схватил дрожащей рукой кружку с пивом и выпил несколько глотков.
Франтик продолжал тереть стол и, глядя прямо в глаза своей матери, снова зачастил чуть слышной скороговоркой:
- Мирек Яриш, немедленно уходи отсюда. Брось все и уходи. Моя мать заплатит за твой суп и пиво. Иди скорей на Вышеград. Там, на паперти собора Петра и Павла, тебя ждут двое верных ребят. Пароль - "Ольга", ответ - "Верность". Эти ребята проводят тебя в надежное убежище. Все.
Паренек сунул тряпку под мышку, выхватил из-под носа у Мирека тарелку с недоеденным супом и убежал с нею на кухню.
Миреку казалось, что все это происходит во сне. Он поднял глаза на женщину. Та ответила ему перепуганным бессмысленным взглядом и беззвучно зашевелила побелевшими губами. Мирек быстро оглядел посетителей. Они спокойно распивали пиво, громко разговаривая о своих делах. Тогда Мирен метнул осторожный взгляд на хозяина заведения и, встретившись с его угрюмыми медвежьими глазками, тотчас же опустил голову. Он понял, что Франтик прав. Этот усатый толстяк явно что-то замыслил. Мирек решил действовать без промедления. Взяв одной рукой кружку пива, он другой нащупал под столом ручку портфеля. Выпив пиво до дна, он медленно поставил кружку на блюдечко и вдруг, рывком поднявшись, метнулся к выходу. Он услышал, как яростно закричал хозяин, как взвизгнула от испуга женщина. Через несколько секунд он уже мчался по темному переулку.
На первом же углу Мирек остановился и, тяжело дыша, прислушался. Погони не было. Вероятно, хозяин решил, что ему при его комплекции не угнаться за проворным мальчишкой, а из посетителей никто не поддержал его. Отдышавшись, Мирек обошел несколько кварталов и с другой стороны направился к площади Карла.
Его била нервная дрожь, но чувствовал он себя превосходно. Пережитое приключение необыкновенно подбодрило его. Он еще раз убедился, что в городе у него много друзей, каким-то чудом узнавших о его беде и готовых протянуть ему руку помощи. Но своего первоначального плана он менять не хотел. Перспектива уехать из Праги на поезде казалась ему слишком заманчивой. Он уже свыкся с мыслью о путешествии в товарном вагоне в горы, к партизанам, и ничто на свете не могло его заставить отказаться от этой идеи. Правда, вспомнив о пароле "Ольга", Мирек немного заколебался. Уж слишком близким и дорогим было для него это слово. Неужели Оленька?!.. Нет, такого не может быть. Это случайность. Неизвестно, что с ним будет на Вышеграде и что за верные ребята ждут его на паперти собора. Лучше идти вперед, к вокзалу, к заветной калитке.
Отбросив таким образом все колебания, Мирек решительно вступил на просторную, с густым парком посредине, темную площадь Карла…