- О, нам эти сведения очень нужны! - От волнения комиссар даже вынул изо рта трубку. - Наша Красная армия и по количеству бойцов и по вооружению и снаряжению пока значительно уступает противнику, тем не менее мы ухитряемся одерживать над ним победы. Кроме учета различных политических условий, которые мы используем, нам не следует забывать старого правила: "Знай себя и знай противника и в ста сражениях одержишь сто побед". Чем правильнее сведения о противнике, тем меньше крови проливают наши бойцы, тем реальнее победа. Поэтому хорошая информация для нас ценна, как сама жизнь! - Он помолчал, внимательно вглядываясь в лицо гостя, потом с улыбкой произнес: - Придется тебе потрудиться эту ночь и изложить письменно все, что знаешь о противнике! А?
- Это можно! - обрадованно воскликнул У Чжи.
Он с таким трудом добрался сюда, рисковал жизнью для того, чтобы передать эти сведения по назначению. Так неужели он не потратит ночь, чтобы довести дело до конца! Конечно, просидит ночь, две, если надо.
Если честно признаться, он боялся, очень боялся, что ему здесь не поверят! Ведь письмо товарища Вана могло не дойти до Шанхая, и ЦК партии мог не успеть связаться с командованием Красной армии - все могло произойти в стране, затянутой белым пологом реакции. Теперь он был спокоен: комиссар доверяет ему полностью - в этом нельзя уже было сомневаться. И даже больше того: его приняли здесь, как дорогого гостя.
Стараясь не выдавать своих переживаний, У Чжи спросил:
- Правду говорят, что части Красной армии отступили?
- Не столько отступили, сколько рассредоточились и позволили Сычуаньской армии вклиниться в нашу оборону. Они теперь уверены, что Красная армия деморализована. Но вклиниться-то легко, а вот обратно выбираться из этого клина им будет значительно труднее. - Комиссар едва улыбнулся и сделал выразительный жест. - Они уподобились той черепахе, которая сама полезла в приготовленный для нее кувшин…
Он подробно рассказывал У Чжи о принципах стратегии и тактики Красной армии, о значении аграрной революции, о тех факторах, которые определяют победы Красной армии над численно превосходящими силами противника. У Чжи слушал, и перед ним буквально раскрывался новый мир. Ему казалось, что и десять лет обычной учебы не обогатили бы его так, как одна эта беседа.
Стояла уже глубокая ночь, когда комиссар вынул из кармана старые часы и, взглянув на них, удивленно произнес:
- Ничего себе, уже около часа ночи! Пожалуй, тебе лучше сейчас все-таки поспать, а уж завтра с утра приниматься за работу?
- Нет, нет. Сяду писать! - запротестовал У Чжи. - Мне теперь все равно не заснуть!
- Ну что ж, неволить не стану. Завтра будет время отдохнуть.
Комиссар дал ему стопку бумаги и, проводив до ворот, крепко пожал на прощание руку.
Ординарец отвел У Чжи в дом для приезжих. Там ему выделили отдельную комнату и снабдили керосиновой лампой. Сяо-пэй оставил ему полбутылки керосина и чайник с кипятком и ушел. У Чжи сразу же принялся за работу. Он то вдруг задумывался, вспоминая подробности, то торопливо писал, боясь пропустить что-нибудь важное.
Мешали работать налетевшие в комнату москиты, и У Чжи одной рукой писал, а другой все время отмахивался от насекомых. Где-то неподалеку всю ночь шло собрание, и слышны были взволнованные призывы ораторов. Когда уже пропели третьи петухи, тишину неожиданно нарушило мощное пение "Интернационала".
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущенный
И в смертный бой вести готов!..
Пело много людей. Хотя пели они не очень стройно и без сопровождения оркестра, в самой мелодии гимна чувствовалась сила и суровость, и в то же время она не могла не затронуть тончайшие струны человеческой души.
Сун И-юнь в свое время научил У Чжи петь "Интернационал", но там, где он услышал этот гимн впервые, исполнять его можно было только шепотом, при закрытых окнах и дверях. И только здесь У Чжи впервые услыхал, как "Интернационал" поют свободно, в полный голос. Кровью скольких героев заплачено за эту свободу! У Чжи вышел во двор и стал внимательно вслушиваться в слова гимна, мысленно подпевая невидимому хору. Но вот пение окончилось, и снова стало тихо.
Восток уже заалел, и звезды потускнели, растворяясь в первых лучах рассвета. Холодный утренний ветерок освежил У Чжи, и он почувствовал новый прилив сил. Боевой задор звал к новым опасностям.
Вернувшись в комнату, он подлил в лампу керосина, и снова его перо торопливо забегало по бумаге.
Глава 9
СТАЛЬНОЙ СОЛДАТ
Когда подошло время завтрака, ординарец комиссара Сяо-пэй принес рисовую кашу и сладкие пампушки. У Чжи прежде всего осведомился, завтракал ли комиссар и что он ел.
- Питается он очень плохо, - пожаловался Сяо-пэй, - все время одно и то же: кукурузная каша с перцем и овощи. Достанем что-нибудь повкуснее - он тут же отправляет в госпиталь, а сам и не попробует.
- В таком случае я тоже буду есть кукурузную кашу!
- Что ты! - испугался Сяо-пэй и умоляюще взглянул на У Чжи. - Комиссар строго-настрого наказал мне кормить тебя хорошо. Он говорит, что мы здесь уже привыкли к плохой пище, а тебе надо хорошо есть, потому что ты потратил очень много сил, добираясь к нам.
У Чжи не удалось переубедить Сяо-пэя, тогда он пригласил его разделить с ним трапезу, но тот наотрез отказался. Пришлось смириться и есть одному.
После завтрака молодой офицер продолжал писать донесение. Он обладал хорошей памятью и мог через много лет узнать человека, которого видел один лишь раз. Поэтому партийное поручение о сборе военной информации о противнике было ему по душе. Из бесед с офицерами он запоминал самое важное и всегда располагал обстоятельными сведениями почти по любому вопросу, касающемуся положения гоминдановских войск. А когда командующий Ли приблизил его к себе, в руках секретаря по особым поручениям оказалась вся секретная переписка, и возможности получения ценных сведений еще больше увеличились.
Только после полудня закончил У Чжи свое донесение. Он сразу же позвал Сяо-пэя и попросил его отнести свой секретный доклад комиссару. Он так устал, что не притронулся к еде, лег в постель и через минуту уже крепко спал.
Проснувшись, У Чжи увидел в комнате Сяо-пэя. Тот вскочил со стула, налил гостю воды для умывания, а затем подал обед, сообщив при этом, что комиссар сейчас находится на собрании.
Не успел У Чжи торопливо поесть, как в комнату вошел комиссар и пригласил его к себе.
На улице было очень шумно. Во многих домах играли граммофоны. Оказалось, что провожают бойцов на передовую, в Куншаньба. В красноармейских фуражках и соломенных тапках, с винтовками и небольшими вещевыми мешками за плечами бойцы строем шли по улице. У каждого к мешку была приторочена пара новых тапок. Далеко разносилась их песня.
Беречь советский наш Китай -
Приказ народом дан.
Эй, берегись, помещик лютый,
Эй, берегись, тиран!
Дрожат злодеи. Сгоним прочь их.
Эй-эй! Мы - армия рабочих,
Мы - армия крестьян!
Всю землю беднякам раздать -
Приказ народом дан,
Ее с оружьем охранять -
Приказ народом дан.
Мы - армия рабочих,
Мы - армия крестьян!
За бойцами сплошным потоком шли народные носильщики. Среди носильщиков были и женщины и старики. Люди шагали бодро, как бы не чувствуя тяжести. Какой-то старик лет семидесяти с пустой корзиной за плечами, видимо уже успевший отнести свой груз, стоял на обочине дороги и время от времени выкрикивал свежую новость:
- Красная армия одержала новую победу, Сычуаньская армия драпает!
Эта новость подбадривала, и носильщики невольно ускоряли шаг.
Внезапно к комиссару подбежала молодая женщина лет двадцати. По синей косынке и рваному халату ее можно было бы принять за обыкновенную крестьянку, если бы не винтовка за плечами. Она по-военному козырнула комиссару и быстро заговорила на сычуаньском диалекте. У Чжи с трудом понял, что она просит разрешить ей вместе с отрядом носильщиков идти на передовую. У Чжи не понимал, почему комиссар не пускает ее.
А женщина продолжала идти рядом с комиссаром. С ее раскрасневшегося лица падали капли пота, но она ничего не замечала.
- Почему, товарищ комиссар, ты не разрешаешь мне идти на передовую?
- Линь Сю-лань, как ты не поймешь, что я здесь ни при чем? Ведь это тебе не забава. Если с тобой что-нибудь случится, кто будет отвечать?
- А что может случиться? Я уверена, что все будет в порядке.
"Вот ведь упрямая!" - подумал У Чжи.
Чувствуя, что она не отступится от своего, комиссар, наконец, сдался:
- Ладно, иди с отрядом, только не вздумай таскать больших тяжестей!
- На это я согласна! - женщина весело откозыряла комиссару и побежала догонять отряд.
Тот долго смотрел ей вслед, а потом сказал:
- Это Линь Сю-лань - работник нашего укома партии, заведует отделом по работе с женщинами. Сама сна из уезда Наньцзян. После того как Красная армия освободила уезд, меня послали туда конфисковать имущество и зерно у помещиков и кулаков. Мы быстро собрали митинг и стали объяснять крестьянам, как кулаки и помещики эксплуатируют их, присваивая себе плоды их тяжелого труда… Вот, к примеру, сейчас тысяча девятьсот тридцать третий год, а крестьяне уже задолжали свой урожай на тридцать пять лет вперед. Короче говоря, в этом "небесном рае" - так ведь всюду называют провинцию Сычуань - многие крестьянские семьи были уже на грани голодной смерти. Или другой пример. Давно установлена стоимость монеты тунюань - десять чохов , а местные богатеи распиливали один тунюань на две части и требовали с крестьян за каждую половину по десять чохов, а позднее эти мироеды настолько обнаглели, что стали требовать за один тунюань тридцать чохов. А крестьяне и пикнуть не могли, ведь хозяева "держали меч в своих руках"! Словом, некуда было народу податься. Тут даже сложили песенку про незавидную крестьянскую долю:
На площадке покатой,
Горами зажатой,
Сорняком зарастают
Маис и бататы.
Хоть ты лопни от злости,
Но осенью к дому
Привезешь не маис,
А сухую солому.
Понадеялся с лета
На кашу бедняк -
Да как бы не так!
- Провели, значит, мы митинг, - продолжал рассказывать комиссар, - и тут же начали вскрывать амбары мироедов и делить зерно. Крестьяне брали себе столько, сколько каждый мог унести. А одежду помещиков и кулаков, домашнюю утварь, сельскохозяйственный инвентарь свалили в кучу на площади. Сюда же привели и скот. Все это мы разделили между беднейшими крестьянами. Видел бы ты, сколько тут радости было - люди буквально воспрянули духом!
- В тот же день вечером мы организовали еще одно собрание, где обсуждали вопрос, как увеличить помощь Красной армии. Вот тут я впервые и увидел Линь Сю-лань. Она проявила тогда исключительную активность и высокое классовое самосознание. Она указала, какие помещики наиболее опасны, в каких кулацких семьях спрятано оружие и ценности. Каждое ее слово крестьяне встречали шумным одобрением. "Ну, - думаю, - отличного пропагандиста можно сделать из этой женщины". На следующий день избрали ее делегаткой от деревни на уездное собрание женщин. Идти предстояло двести ли, и все по горным тропам. Она, ни минуты не колеблясь, оставила дома ребенка и пошла за двести ли в уезд.
Муж ее, конечно, перепугался. Что делать? Жена сбежала! Каждый день приходил ко мне узнавать, нет ли какой весточки от нее. Я его успокаиваю: "Это в старом обществе женщину не считали за человека, а сейчас и мужчины и женщины могут активно участвовать в революции. Вернется твоя жена через несколько дней, не волнуйся!"
Вскоре после возвращения избрали ее председателем женского союза в деревне, затем она и в партию вступила. Своего мужа она тоже втянула в общественную работу, и они вместе организовали здесь сельскохозяйственный кооператив. А то соберет группу женщин, возьмут они винтовки и уходят в горы разыскивать беглых кулаков и помещиков или тайные склады оружия. Смелая и решительная женщина! Сейчас нельзя было позволять ей уходить с носильщиками, она на шестом месяце беременности. Да и путь в Куншаньба тяжелый, надо одолеть несколько высоких гор. Но разве ее остановишь?
Чем дальше слушал У Чжи рассказ комиссара, тем больше проникался уверенностью в неразрывной связи партии и народа. Ему и раньше приходилось слышать рассказы о Красной армии, о жизни в советских районах, но впечатление от этих рассказов было абстрактным и мимолетным. То ли дело теперь. То, что он видел своими собственными глазами, буквально потрясало его.
Комиссар внезапно замедлил шаги и, показав на большие ворота впереди, не без умысла сказал:
- Товарищ У, давай зайдем в этот дом, не пожалеешь!
Судя по всему, здесь был полевой военный госпиталь. Он располагался в помещении сельской гостиницы с постоялым двором.
Они вошли в большой, чисто выметенный двор, в правой стороне которого высилось каменное здание. Видимо, в нем и была раньше гостиница.
"Странно, - недоумевал У Чжи. - Зачем он ведет меня в госпиталь?", но спросить считал неудобным и поэтому молча следовал за комиссаром.
Они вошли в дом, навстречу им по коридору приближался врач, следом шла санитарка с тазом. Врач выглядел очень бледным, как будто сам был тяжело болен.
- Как чувствует себя политрук Чэнь? - спросил его комиссар.
- Плохо, рана начала гноиться, температура резко поднялась - видимо, без хирургического вмешательства не обойтись.
- Осколок глубоко сидит?
- Глубоко, почти в бедренной кости.
У Чжи не понял также, почему сильно побледнел комиссар, когда врач сказал о необходимости хирургического вмешательства. Ведь если осколок попал в бедро и кость при этом не задета, извлечь его из раны не представляет особого труда! "Рана неопасная, почему он так расстроен?" - думал У Чжи.
- А сам он что думает? - спросил комиссар, лицо его потемнело.
- Он торопит нас с операцией. Говорит, чем быстрее ее сделаем, тем раньше он сможет возвратиться в свою часть.
- Хорошо, вы идите по своим делам, а я задержусь здесь, - сказал комиссар.
Доктор с санитаркой пошли дальше по коридору, а комиссар и неотступно следовавший за ним У Чжи на цыпочках вошли в большую палату. На деревянных нарах лежало много раненых. Одни стонали, другие что-то выкрикивали в бреду. Только один из них был в состоянии сидеть. Когда У Чжи с комиссаром входили, он накрывал одеялом соседа. На том уже лежало несколько одеял, но он, не переставая, дрожал, выстукивал зубами дробь. Сидевший раненый, увидев вошедшего комиссара, со слезами произнес:
- Товарищ комиссар… Это наш командир отделения!
Комиссар подошел к его соседу, положил руку ему на лоб и взглянул на перекошенное от боли лицо. У Чжи хотел было спросить, не малярией ли заболел этот раненый, как вдруг недалеко от них раздался крик:
- Ко мне!.. Винтовку не отдам!
Через секунду снова раздался его крик:
- Товарищи! За меня… за меня… отомстите! Отом-сти-и-те!
Комиссар и У Чжи бросились к койке, где лежал кричавший раненый. Они увидели его красное от жара лицо, потрескавшиеся губы, закрытые глаза и сжатые в кулаки руки. Из груди раненого вырывалось тяжелое дыхание. К нему подошла санитарка и стала осторожно поить его. Но раненый начал размахивать руками и чуть не выбил чайник из ее рук. Девушка нагнулась к его уху и тихо зашептала:
- Сяо-ван! Сяо-ван! Тебя пришел навестить комиссар!
- А-а-а! - Боец с трудом приоткрыл налитые кровью глаза и пошевелил губами, будто хотел что-то сказать.
- Сяо-ван! - шепотом позвал комиссар. - Попей немного воды, у тебя большая температура, легче станет!
- Ох!
Санитарка начала осторожно поить бойца.
- Как дела? - тихо спросил ее комиссар. - Лекарства привезли?
- Привезти-то привезли, да только мало, кому давать, не знаем.
- Передай доктору Чжану, что лекарства следует давать тем, чье состояние хуже. А остальных лечите народными средствами.
Когда они вышли из палаты, комиссар сказал:
- Сейчас пойдем проведаем еще одного раненого - политрука Чэня. Это замечательный человек! Он получил тяжелое осколочное ранение в бою с бандитами Сюй Яо-мина, потерял много крови и несколько раз терял сознание, но никак не хотел уходить с поля боя, и в результате бойцы отбили нападение врага.
- Это тот самый политрук Чэнь, что… в Пэйфандуне?
- Тот самый. Ты, значит, с ним встречался?
- Да. Он очень обо мне беспокоился. И не зря: я тогда сбился с дороги и всю ночь провел в лесу.
- Осколок застрял в бедре. Ему сейчас очень тяжело… - с тревогой проговорил комиссар.
Они вошли в небольшую комнату, превращенную теперь в операционную, и У Чжи от неожиданности вздрогнул. На деревянной кровати, используемой вместо операционного стола, навзничь лежал политрук Чэнь. В его бледном лице не было ни кровинки, глубоко ввалившиеся глаза были полузакрыты. Казалось, что он находится в полном сознании, хотя вся операция шла без анестезии. На лбу выступили крупные капли пота. Чтобы вытерпеть огромную боль - не закричать и не застонать, он руками изо всех сил вцепился в края кровати. Из искусанных губ стекала капельками кровь.
У Чжи почувствовал дрожь.
"Неужели это тот самый политрук Чэнь, который так приветливо встретил меня в Пэйфандуне? Твердый человек. Без железной воли такие страдания не перенести!" - подумал У Чжи и сразу понял, зачем привел его комиссар в госпиталь. "Враги блокировали советский район! Медикаментов не хватает, и поэтому операции проводятся в таких нечеловеческих условиях!" Он до боли стиснул кулаки и со злобы даже выругался про себя.
Наконец врачу удалось обнаружить осколок; он пинцетом вытащил его из глубины раны и осторожно положил в таз. Затем обработал рану и забинтовал ее белым домотканым холстом.
Все присутствующие при операции облегченно вздохнули. Комиссар подошел к раненому и по-матерински осторожно вытер с лица его пот и выступившие на губах капельки крови.
- Как ты себя чувствуешь, Сяо Чэнь?
- Ничего, товарищ комиссар, полный порядок! - политрук попытался улыбнуться. Передохнув, он собрался с силами и спросил врача: - Когда… я смогу… покинуть госпиталь?
- Как только рана заживет, так сразу же и выпишем, - с улыбкой ответил доктор.
- Товарищ Чэнь, только давай не торопиться. Чем больше будешь торопиться, тем медленнее поправишься… - словно маленького ребенка, уговаривал его комиссар.