Когда я открыл глаза, я обнаружил, что лежу в маленьком типи, а рядом на корточках сидит какой-то парень в уборе из бизоньей головы - с рогами и свалявшейся челкой - и он поет и машет бизоньим хвостом прямо мне в лицо. Голова болела страшно, череп трещал - будто он съёжился, как сушеная горошина. Мне показалось, что голова у меня обмазана глиной, которая высохла, и я хотел было осторожно потрогать её пальцами, но шаман в этот момент захрапел, как бизон, и вдруг выплюнул мне прямо в лицо целое облако пережеванных цветочных лепестков.
Я достаточно долго жил среди Шайенов и сразу сообразил, что к чему. К тому же боль в голове, накатив волной, стала понемногу утихать. Я сел, и Леворукий Волк - ибо так звали шамана - стал танцевать вокруг плаща, на котором я лежал, и петь заунывную целительную песню, время от времени похрапывая и завывая. И все время жевал сушеные цветы, которые извлекал из небольшого кисета у себя на поясе, а потом выплевывал их в меня с четырех сторон света. Потом он наклонился ко мне и небольшой палочкой тихонько стукнул меня по макушке - и глиняная маска раскололась и упала на пол двумя половинками, в которых застряли кое-где жесткие рыжие волосинки. Теперь голове моей стало прохладно, словно с меня и впрямь сняли скальп. Но тут шаман выплюнул на неё жеваных цветов, и она совсем перестала болеть.
Потом он стал медленно кружиться передо мной и помахивать своим бизоньим хвостом совсем рядом, но так, чтобы я не дотянулся. Я пару раз вяло попытался схватить его, но всякий раз шаман успевал отступить на шаг. Потом я почувствовал, что сила возвращается ко мне, она поднимается от ступней вверх по ногам, и как только она дошла до груди, - я встал и шагнул за шаманом, все ещё пытаясь ухватить бизоний хвост, которым он тряс передо мною, то и дело завывая и покачивая рогами. Лицо он вымазал черной краской, а глаза и ноздри обвёл кроваво-красным ободком.
Волк пятился в сторону выхода из типи, я шёл за ним, всё сильнее желая схватить бизоний хвост, а когда вышел за ним наружу, я увидел всю деревню, все - воины, женщины, дети, младенцы, собаки - собрались здесь и выстроились параллельными рядами, которые протянулись от входа в шаманский типи до самой реки. Все они своим присутствием помогали моему исцелению. Шайены не оставляют человека страдать в одиночестве. Я был очень тронут их участием, оно придало мне силы, и я расправил плечи и зашагал вперёд, почти как здоровый.
Когда вышли на берег реки, Волк сказал: "Потянись".
Я потянулся, и при этом из ранки у меня над виском, где Ворона надрезал мне кожу своим ножом, брызнула чёрная кровь, несколько капель её упали в реку и растворились в стремительном потоке. Потом из ранки пошла здоровая красная кровь и Волк остановил её высушенными лепестками.
- Теперь я здоров, - сказал я.
Видит Бог, это была сущая правда. На том вся история и закончилась, В тот день я смотрел в зеркало и обнаружил у себя над виском только тоненький голубоватый шрам, а ещё через пару дней и он исчез.
Эта история имела далеко идущие последствия морального плана. Во-первых, сразу после этого по всей деревне стал расхаживать глашатай - крикун, который распевал песню про мой подвиг и про то, каким героем я оказался, и, приглашал людей на трапезу, которую Старая Шкура Типи устраивал в мою честь. По случаю торжества вождь раздал чуть ли не всех своих лошадей бедным Шайенам, у которых лошадей не было, а затем после угощения он вручил подарки всем, кто пришёл: одеяла, бусы и все такое - в конце концов он остался почти голым. Ещё он произнёс речь, которую я из скромности опущу, за исключением самых важных моментов.
Сначала он очень многословно и долго воспевал мой подвиг в поэтическом стиле, который по-английски прозвучал бы просто глупо, а потом сказал: "Этот мальчик доказал, что он Шайен. Сегодня в палатках Ворон слышен плач. Когда он идёт - дрожит земля. Когда он приближается - Вороны плачут как женщины! Он настоящий воин! Он Шайен! Он вел себя совсем как наш великий герой, Маленький Человек, который приходил к нему во сне и дал ему силы одолеть Ворону!"
Ну, тут он, конечно, хватил лишку, хотя, если помните, я и впрямь подумал о Маленьком Человеке - и вырвался из-под ножа, отчего Ворона и задел меня рукой по лбу и увидел что я белый. А я-то вождю рассказал только о том, как пример Маленького Человека меня воодушевил - решил, что ему будет приятно. Так что старик не случайно о нем вспомнил.
Еще минут пять он продолжал в том же духе, и меня это ничуть не смущало потому что все вокруг, глядя на меня, так и расцветали лучезарными улыбками, в том числе и несколько девчонок, которым по такому случаю разрешили приподнять снаружи шкуру типи и заглянуть вовнутрь - я в этот период своей жизни как раз начал интересоваться девчонками - а потом вождь сказал:
- Дух Маленького Человека дал этому мальчику большую силу. Он мал телом, и он уже настоящий человек - воин. А сердце у него большое. Поэтому отныне мы будем называть его Маленький Большой Человек.
Вот так. С тех самых пор Шайены так всегда и называли меня. По индейскому обычаю, настоящего моего имени никто никогда не произносил. Да его никто и не знал. А меня зовут Джек Крэбб.
А конокрадная экспедиций - если не считать моего приключения - прошла как по маслу. Четверо наших прокрались в деревню Ворон - ни одна собака не гавкнула - увели лошадей штук тридцать, или около того, и погнали их скорее в нашу деревню, потому как ночь была уже на исходе. Когда добрались до лощинки, где оставили нас с Младшим Медведем, он уже оклемался. Шишак у него на макушке был, конечно, здоровенный, нов остальном - ничего, полный порядок. Нам ещё повезло, что этот Ворона шастал ночью по прерии без лука, а то просто подстрелил бы нас сверху, как куропаток - мы бы и чирикнуть не успели. Вот такие дела. Ну, а меня привязали к седлу моей лошади и отвезли домой.
Из общей добычи мне досталось четыре коня и, значит, я превратился в довольно-таки состоятельного человека, хотя отнесся к этому спокойно. Меня гораздо больше тронуло, когда ко мне подошёл парнишка лет восьми-девяти по имени Сопливый Нос и сказал: "Теперь ты воин. Можно я буду пасти твоих лошадей?" То есть, я мог теперь не вставать рано утром и не отправляться с мальчишками на луг, к лошадям - пасти, купать и все такое… Да, может, и мог. Но, вообще-то, у Шайенов не принято слишком нажимать на свои привилегии. Вот Тень, например: он был старшим в этом набеге, и вообще опытный воин, а взял себе только три лошади, из которых две лучших сразу отдал Старой Шкуре и Горбу. И не потому, что они вожди - на это ему было наплевать, потому как Шайены никогда начальству задницу не лизали - а за то, что мудро руководили. Потом, Птичий Медведь и Холодное Лицо - оба отдали по лошади Желтому Орлу, который хоть и совершил ошибку, но сумел её исправить. Я тоже отдал ему одну из своих - по той же самой причине, а ещё потому, что это я был невольным виновником того недоразумения. Ещё одну лошадь я предложил Леворукому Волку, но тот отказался, потому как у Шайенов не принято брать плату за лечение. Хотя он не возражал, чтобы я подарил её его брату - что я и сделал.
Поэтому Сопливый Нос получил от меня такой ответ: "Убить одного из племени Ворон ещё не значит сравняться с великими воинами Шайенов. Я, как и раньше, сам буду ухаживать за своими лошадьми, но всё равно - ты хороший мальчик, и я подарю тебе своего черного коня".
Все сказали: "Хай, хай!"
Вот так. И, выходит, никто из тех, кто рисковал жизнью, ничего на этом не нажил, разве только честь и славу - но за это как раз любой Шайен в те времена и впрямь жизнь готов был отдать.
Младший Медведь на пир не пришёл - оно и понятно. Трапеза затянулась - засиделись до глубокой ночи. Кормили варёной собакой, и я объелся, потому как, надобно вам сказать, я этот харч постепенно распробовал и полюбил, но вот беда - так и не научился, как индейцы, сначала поститься целый месяц, потом обжираться. Когда наш раут, наконец, закончился я ушёл подальше в прерию, помочился и присел на бугорок отдохнуть немного. Месяц был чуть-чуть - на волос - тоньше, чем вчера, но теперь, он светил вовсю и никуда не прятался… А всё равно к утру будет дождь, я это точно знал - по тому, как пощипывало в носу, по тому, как похрустывала жухлая осенняя трава под мокасинами. По тому, как от земли тянуло сыростью. И никто меня этому не учил. Когда живешь, как мы, - это приходит само собой. Ну, как в городе, к примеру - увидел вывеску над лавкой - и знаешь, что там торгуют табаком.
Где-то в прерии, примерно в миле от меня, лаял койот. Потом стал скулить и повизгивать, жалобно подвывая. Потом завыл вовсю, словно зарыдал - и все в разном ключе, словно там целая стая собралась. А он-то был один единственный - просто они койоты, чревовещатели от природы. Где-то к северу лесной волк отозвался - завыл жалобно, протяжно. А, может, это были Вороны - под волка работали: это у них любимая уловка. Но он все выл и выл, и все в одной и той же точке - целый час, так что, скорее всего это был настоящий волк.
Просидел я там долго - аж земля подо мной нагрелась. Откуда-то из прерии приползла гремучая змея: ветер немного утих и я услышал, как она шуршит прямо на меня, Эти бедняги вечно мерзнут, им только дай - в постель к тебе влезут, лишь бы чуть-чуть согреться. Но тут я её надул; хлопнул, словно орёл крыльями - она и поверила, развернулась и поползла прочь.
А я все сидел и думал: "Вот так. Выходит я, Джек Крэбб, теперь Шайен. Самый натуральный краснокожий и уже убил человека стрелой из лука. Меня уже скальпировали, а потом настоящий шаман исцелил меня заклинаниями - как в цирке. Мой отец теперь - столетний дикарь, который по-английски слова не знает, а моя мать - толстуха цвета шоколада. А братом у меня - парень, которого в лицо не знаю, потому как у него лицо всегда вымазано глиной или краской… Живу в шкуряной палатке, ем щенков…
Странно все это, чёрт побери…"
Вот такие мысли теснились у меня в голове, и они были насквозь белые, эти мысли. Мальчишки, с которыми я играл в Эвансвиле, в жизни не поверили бы, если б им рассказать, как все повернулось. И наши попутчики из обоза тоже не поверили бы. Они, конечно, знали, что я испорченный тип, но не до такой же степени… Вот так - в день своего величайшего триумфа я сидел и страдал от унижения. Потому как в городе все - кроме моего чокнутого папаши, разве что, - знали: краснокожий это ещё хуже, чем чёрный раб…
Тут я опять услышал какой-то шелест и подумал, что это гремучка, наверное, передумала и вернулась. Упрямая тварь - небось, поразмыслила не спеша: и что это орёл тут делает ночью? И решила ещё раз попытать счастья - подобраться к теплу поближе.
Но это была не змея. Это был Младший Медведь - незаметно подошёл и уселся неподалёку. Вот как опасно бывает забивать голову белыми мыслями, сидя посреди прерии в стране краснокожих. Если 6 это был враг я мог сейчас остаться без скальпа - без того самого который мне только что залечили.
Он сидел футах в десяти, уставившись к темноту и, я так полагаю, думал краснокожие мысли. Я молчал. Наконец он взглянул в мою сторону и сказал: "Эй, иди сюда!"
- Сам иди. Я раньше пришёл, - сказал я.
- Иди, посмотри что у меня есть, - говорит он, - я дам тебе кое-что, иди сюда.
Теперь, после того как я спас ему жизнь, я не верил ни одному его слову, поэтому я просто отвернулся, и он тут же встал и притащился ко мне.
- У меня для тебя подарок, - сказал он. - Подарок для Маленького Большого Человека.
Он держал руки за спиной, и я не видел, что у него там. Хотел, было, заглянуть, а он вдруг сунул мне прямо в лицо - что бы вы думали? - скальп того самого индейца-Вороны - большой, лохматый. Сунул и захохотал как бешеный.
- Ты сделал глупость, - говорю я ему. - Я никогда не встречал такого глупца, как ты.
Он бросил скальп и уселся на траву.
- Я просто хотел пошутить, - говорит. - Это красивый скальп, и мускусом пахнет. Понюхай, если не веришь мне. Возьми - он твой. Это я снял его, но он принадлежит тебе. Ты убил Ворону и спас мне жизнь. Теперь я сделаю для тебя все, что захочешь. Можешь взять мою лошадь или лучшее одеяло, а хочешь - я буду пасти твоих коней.
Мне было все ещё противно из-за его дурацкой выходки. Это была типично индейская шутка, но явно неуместная и неискренняя. Я ни на секунду не поверил в его дружеские чувства.
- Ты же знаешь, что Шайен Шайену не платит за спасённую жизнь.
- Да, - сказал он еле слышно. - Но ты не Шайен. Ты белый человек.
В языке Шайенов нет ругательств, и если Шайен хочет оскорбить, он говорит, что ты трус, или, к примеру, что ты женщина. А я, хоть и злой был, но сказать что-нибудь в этом роде Младшему Медведю мне и в голову не пришло. Кроме того, за ним было серьёзное преимущество: он словно прочёл мои мысли и сказал вслух то, что я сам только что - минуту назад - думал про себя; Но вы ведь знаете, как оно бывает… Это как у женщин: она спит с тобой за деньги, а назовешь её шлюхой - обидится.
Вот и я точно так же - обиделся за правду. Уязвил меня этот краснокожий, задел за живое. И тут мне, конечно, надо было бы повести себя по-индейски: надуться, объявить голодовку и поститься, пока он не извинится. И никуда бы он не делся: извинился бы как миленький; при моём-то авторитете в деревне он долго бы не устоял. Да Младший Медведь и сам не очень-то верил в то, что сказал. Просто его заела зависть и ревность, и решил он сказать мне гадость, а худшей гадости и придумать не сумел. И если бы я был умнее, я бы нашёлся, что ответить. Она бы ему боком вышла, эта гадость; я-то, как раз, доказал, что я Шайен, и все это признали, а вот у него ещё всё впереди.
Но я в тот момент не сообразил. Я взбеленился и прошипел ему: "Да, ты прав, глупец. Я спас тебе жизнь, и теперь ты мой должник. И ты не расплатишься со мной ни скальпами, ни одеялами, ни лошадьми - только жизнью! Когда мне потребуется твоя жизнь - я тебя найду!"
Младший Медведь сунул скальп Вороны себе за пояс и встал.
- Я слышал тебя, - сказал он и зашагал назад в деревню.
Он вывел меня из себя, мне хотелось ответить ему как следует, ну, вот я и наговорил ему. Что именно я имел в виду насчёт жизни-то - а Бог его знает. Скорее всего, это был просто мальчишеский блеф - я тут же обо всём забыл. Правда, ещё какое-то время старался быть начеку и помнить, что от него любви ждать не приходится. Но потом и про это забыл, потому как он своего отношения ко мне ничем не выдавал, прекратил делать мне всякие мелкие пакости и наоборот - изо всех сил делал вид, что считает меня стопроцентным Шайеном, словно это не он сам убедился в обратном.
Но в том-то и дело, что Младший Медведь ничего не забыл. Он запомнил все, что я сказал той ночью, на холме неподалёку от реки Паудер, и лет двадцать спустя милях в пятидесяти от того места, где мы с ним сидели, он отплатил мне сполна.
* * *
Я уже сказал, что в тот период как раз начал интересоваться девчонками. И примерно тогда же ситуация у нас в деревне вдруг переменилась таким образом, что я ни к одной девчонке моего возраста не мог и близко подойти: у них начались месячные - время пришло - и с тех пор мамаши и тетки ни на шаг их от себя не отпускали, держали подальше от мальчишек и заставляли носить между ног веревочный ремешок - покуда не выйдут замуж. (И замужние тоже такой носили - когда муж в отлучке). Так что если тебе приглянулась какая-нибудь девчонка - ничего не остаётся кроме как выпендриваться когда она смотрит. Может, вас удивят все эти строгости - вы небось, думаете, что индейцы трахаются вообще как кролики, при каждом удобном случае. Ничего подобного: среди своих, со своими шайенскими женщинами - ни-ни, Боже упаси, - только с женой. А уходя на войну, каждый женатый воин дает зарок - обет воздержания, значит. Ну, а воевали-то они, считай, все время без перерыву. Вот и выходит, что постоянно на голодном пайке - озабоченные ходили. Потому-то и вояки были хоть куда: Шайены верят, что эти вещи связаны между собой. Знаете, мне вообще не приходилось встречать мужчину, которому безразличен его собственный член. Но для Шайенов - ого-го! - для Шайенов это просто волшебная палочка!
Когда Младший Медведь ушёл, я немного успокоился и стал думать про девчонку по имени О-ва-ex, что значит - вы не поверите! - "Ничто". Когда мы были меньше и играли во взрослых, мне часто приходилось выбирать её себе в жёны понарошке, потому как другие мальчишки, которые пошустрее, всегда умудрялись разобрать себе всех хорошеньких девчонок, а мне оставалась эта - дурнушка дурнушкой.
Но потом она вдруг ни с того ни с сего - как это случается с девчонками - преобразилась, хорошенькая стала, словно жеребёнок - с большими робкими глазами как у антилопы, и грациозная как лань. Раньше, когда я её не замечал, я ей нравился; ну, а теперь, понятное дело, она меня в упор не видела. В общем, с Ничто у меня пока не выходило ничего. Поэтому я, помечтав немного, встал и пошёл назад в деревню.
Там встретил пса, который услыхал вой койота за холмом и теперь раздумывал - ответить или не надо? - хотя знал ведь, что делать этого нельзя, чтобы не указать дорогу в деревню врагу, который крадется в ночи. Потому я сказал ему: "Шайены так не поступают", и он закрыл пасть, поджал хвост и убрался куда-то.
Кроме этого пса вся деревня спала, костры остыли. Забравшись в типи, я отыскал свою шкуру, ну постель, и начал было в неё заворачиваться, но тут обнаружил, что это, кажется, не моя, а Маленькой Лошадки, потому как под шкурой был он сам. Тогда я улегся на свободное место справа, хотя обычно спал слева от него.
Но он не спал и вдруг прошептал в темноте: "Это твое место".
- Неважно, - говорю я ему. - Спи там.
- А ты? - спрашивает он как-то разочарованно. Я не отвечал, вообще не обратил на него внимания и скоро уснул… А вообще у Шайенов так: если кто чувствует, что жизнь воина ему не по плечу - никто его не неволит. Он может стать химанехом, то есть, полумужчиной, полуженщиной. Эти химанехи живут себе - никто им не мешает. Все их любят, и без дела они не сидят: иногда они знахари, фармацевты, так сказать - приворотное зелье готовят, а чаще - поют и пляшут, веселят публику, Они носят женскую одежду, могут замуж выйти за другого мужчину - если ему это по вкусу.
После того случая Маленькая Лошадка вскоре начал готовиться стать химанехом. Может, он той ночью просто по ошибке влез в мою постель - без всякой задней мысли… Может и так, не знаю. Но вообще-то, он был не в моём вкусе.