Вначале Гуннора говорила себе, что нужно запомнить все детали, ведь так легче будет выжить в чужом городе, но со временем поняла, что ее разум просто изголодался за годы, проведенные в лесу, и потому жадно впитывал любые знания. Что бы она там ни думала, ей было недостаточно одних только разговоров с крестьянками, недостаточно было вырезать руны и рассказывать самой себе древние истории. Что-то уснуло в ней в том лесу, а теперь пробудилось вновь, и нужно было размяться после долгого сна.
Гуннора отбросила былое оцепенение, стала сильнее, увереннее, жизнерадостнее.
Раньше она проклинала христиан, ненавидела их, теперь же все ее рвение оказалось направлено на исполнение своих обязанностей, и она торговалась с купцами с тем же жаром, с каким раньше осыпала местных жителей проклятиями.
Раньше она чувствовала восторг, принося жертвы богам, теперь же мечтала только о похвале Матильды. Гуннора думала, что сможет воплотить свою судьбу, став мастерицей рун, теперь же снискала уважение людей благодаря своему уму.
Раньше она жила настоящим, теперь же часто думала о будущем Руана, словно собиралась остаться здесь навечно.
Иногда ей становилось немного стыдно, но нельзя было отрицать, что при дворе нравилось не только ей, но и Вивее с Дювелиной. Вивея радовалась уюту и роскоши, хвасталась новыми сапожками из мягкой кожи, о которых раньше не могла и мечтать. Дювелина же пришла в восторг от подарка Арвида, мужа Матильды: мужчина вырезал ей из дерева собаку, изготовившуюся к прыжку. Гуннора удивленно смотрела на деревянную фигурку.
– Она выглядит точно так же, как те игрушки, которые вырезал мой отец, – сказала она Матильде.
– Что же тут удивительного? Тут сохранились многие ремесла норманнов. Мы говорим на наречии франков, а думаем на языке норманнов.
– Но вы же христиане!
– После крещения не забываешь о том, кто ты и откуда. Мне кажется, ты видишь мир черно-белым, на самом же деле он сер, и нужно найти свой путь в этом сером тумане.
– Наш отец хотел перебраться в Нормандию, потому что тут чаще светит солнце! – возразила Гуннора.
– Конечно, но подумай вот о чем. Солнце тоже бывает разного цвета. Молочно-белое утром, желтое в полдень, багровое на закате. И как меняется мир от того, куда падают его лучи! Так меняются и люди.
Гуннора понимала это, просто не хотела признавать. Хотя пока она оставалась здесь, она была уверена, что когда-нибудь вернется в лес и станет сама себе хозяйкой.
Ричард часто бывал в разъездах, выполняя задачи, поставленные перед правителем: нужно было наносить визиты соседям, заботиться о том, чтобы вассалы сохраняли ему верность, обретать поддержку вне Руана. Но когда он возвращался в столицу, то сразу звал Гуннору к себе. Его страсть казалась неутолимой, и другие женщины беззлобно подшучивали над Гуннорой, зная, что герцог уже не впервые одержим какой-то девушкой. Они были уверены, что рано или поздно его интерес угаснет.
Гуннора не знала, желает ли этого. Ей не хотелось идти к нему в башню, и она убеждала себя, что ненавидит Ричарда, но стоило ему коснуться ее, как все заботы растворялись во тьме, даже ее самость куда-то пропадала. Так легко, так сладостно было позабыть, кто она такая, повиноваться предательским порывам тела. Иногда Гуннора чувствовала себя околдованной и думала, не наслал ли на нее кто-то злые чары, не подбросил ли ей руну "феу", руну перемен. Если написать ее наоборот, эта руна вызывала страстную любовь, заставляла людей утратить контроль над своим телом.
Уходя от него, Гуннора обещала себе: "В следующий раз я не буду держаться за него, как утопающая, не буду стонать от возбуждения, не буду вырывать ему волосы, наслаждаясь выражением страсти и похоти на его лице. Буду лежать под ним равнодушно и неподвижно, застыну, как лед".
Но руна "феу" была сильнее "исы". В присутствии Ричарда что-то пробуждалось в ней, то, что она и сама не могла объяснить, и какой-то голос кричал в ней: "Я молода, жизнь не кончена, я не древнее иссохшее дерево, ушедшее корнями в черную землю, я сочный зеленый лист, трепещущий на ветру, лист, озаренный лучами солнца. Я женщина. Я не должна все время сдерживаться, чтобы выжить, я могу дарить свое тело, чтобы обрести счастье".
Но эти противоречивые чувства Гунноре приходилось держать при себе. Ее сестры были еще слишком маленькими, чтобы обсуждать с ними такое, Матильда – слишком тактичной, чтобы вмешиваться в ее отношения с герцогом, а Ричард – слишком увлеченным ее телом, чтобы говорить с ней.
И только однажды вечером все было иначе. Когда Гуннора вошла в комнату, Ричард, нахмурившись, корпел над какими-то документами и не заметил ее. В комнате была служанка, которая принесла герцогу ужин и уже собиралась уходить, но Гуннора задержала ее.
– Ты что, не видишь, что огонь в камине погас? Разожги поленья.
Ричард молчал, пока служанка возилась с огнивом, но когда языки пламени заплясали в камине, а девушка вышла, он внимательно посмотрел на Гуннору.
– Ты говорила мне, что много лет провела в лесу. Но отдавать приказы ты уж точно научилась не там.
Гуннора удивленно уставилась на него. Она замечала, что многие в замке относятся к ней почтительно, а некоторые даже боятся, но раньше она полагала, что все дело в Матильде, покровительствовавшей ей, а не в ее характере.
– Ты говоришь так резко и уверенно, что все готовы тебе повиноваться. Кем были твои родители, что ты выросла такой гордой, такой благородной, такой властной?
– Этому я научилась не у родителей, – Гуннора опустила глаза. – Они были простыми трудолюбивыми людьми, не ярлами.
– Кто же тебя научил?
– Наверное, одиночество в лесу. Слова, которые там произносишь, имеют вес.
Он поднялся и подошел к ней, но не стал, как обычно, срывать с нее одежду.
– Иногда мне хочется, чтобы и мои советники поменьше говорили, а их слова имели вес, – задумчиво произнес он. – Но они всегда говорят так много, предупреждают меня об опасностях, а угрозы, о которых они разглагольствуют, бесчисленны, и так было всегда. Мой сосед, Тибо Плут, не собирается сдаваться, он все еще одержим мыслью завоевать мои земли. Сколько еще крови прольется? Сколько тел усеют мои луга? Сколько вдов и сирот будут оплакивать мужей и отцов?
Гунноре вспомнился берег моря, лужи крови, мертвые тела. Наверное, сейчас Ричард думал о том же. Его лицо было так печально.
Гуннора отстранилась.
– Соседи-франки никогда не примут тебя, – прошептала она. – Тебе не стоит молить их об уважении, нужно потребовать его силой.
– Но почему я до сих пор не добился этого? Я победил их войска, а они все смеются надо мной, называют сыном пирата.
– Они видят в тебе язычника, ты же хочешь считаться христианином. Возможно, в этом и состоит твоя слабость.
Ричард задумчиво посмотрел на нее.
– Когда я был молод, удержать мои земли мне помог король Дании Харальд – тогда он был еще только принцем. Он поспешил мне на помощь и сразился с войсками короля Людовика.
Когда Ричард заговорил о Дании, Гунноре вспомнились тамошние болота и леса, тоскливое море и дом, где они так мерзли, что у младших сестер синели пальцы на руках и ногах. Но что им было до холода и голода, если у печи сидела мама! Мама рассказывала ей о рунах, научила ее стойко принимать невзгоды и прилагать все усилия, чтобы защитить близких.
– О чем ты думаешь?
Она не могла рассказать ему об этом.
– Почему ты опять не обратишься за помощью к королю Харальду, чтобы он защитил твои границы? – спросила Гуннора, чтобы не отвечать на его вопрос.
Она подумала, что тогда сюда приедет много переселенцев из Дании, так много, что тому христианину всех их не перебить.
– Ну… Первым делом мне нужно посеять раздор между моими соседями. Если Жоффруа Анжуйский будет занят собственными проблемами, он не сможет помочь Тибо, чего тот добивается. Без союзников Тибо не осмелится на меня напасть.
Гунноре ничего не говорили эти имена, но она кивнула.
– Это хороший план, но прислушайся к моему совету. Пусть они не считают тебя христианином. Напомни им о том, что в твоих жилах течет кровь язычников. Они не должны тебя уважать, достаточно будет, чтобы они тебя боялись.
Ричард кивнул.
– Ты очень умная. Неужели одиночество в лесу научило тебя и тому, как вести политические интриги? Что ты делала до того, как попала в этот лес? Ты родом из Дании. Когда ты оставила родину, когда ступила на норманнские земли, где твои родители?
Столько вопросов, столько боли… Лицо Гунноры окаменело.
– Ты позвал меня сюда не для того, чтобы говорить со мной о прошлом.
– И все же я спрошу тебя. Кто ты такая? Как ты стала столь сильной и умной женщиной?
Этот вопрос был не таким болезненным, но Гуннора не знала, что ответить. Это любовь Гунгильды и Вальрама придала ей силу? Боль из-за их смерти? Холод леса? Тепло сестер? Тоска по родине? Надежда когда-нибудь обрести счастье?
Чтобы не думать о своем горе, ничего не говорить, не отвечать на вопросы, Гуннора подалась вперед и поцеловала Ричарда.
Агнарр сидел на своем троне.
В зале царила тишина, даже его мать молчала. Слышно было только ее тяжелое дыхание. Она постарела, но от этого ее злоба не убавилась. Но она знала, что знал и он, что знали они все: ждать осталось недолго, наступил решающий момент, чтобы все изменить, отбросить злобу, точно рваное платье, отбросить печаль, точно прохудившуюся обувь. Зря Агнарр связывал свою удачу с тем, победит ли он черноволосую датчанку. Пусть и дальше живет в своем лесу, это уже неважно. Он отнимет у Ричарда бразды правления и сам станет герцогом Нормандии. И тогда заполучит ее.
Гонец, прибывший из Дании, привез Агнарру добрые вести.
– Король Харальд не готов исполнить просьбу Ричарда и вмешаться в войну с франками, он говорит, что слишком стар для этого. Но он пришлет Ричарду флот из сорока кораблей. Они отчалят от берегов Дании весной.
Даже его мать задержала дыхание. Пока что зима сковывала землю ледяными цепями, но когда-нибудь снег растает и начнется капель.
"Сорок кораблей, – думал Агнарр. – Несколько сотен человек. Если мне удастся убедить хотя бы половину из них в том, что Ричард – плохой правитель, а я стану лучшим, ситуация переменится".
– Куда они приплывут?
– В Жефосс.
– Значит, мы должны быть там, когда они причалят.
Больше Агнарр ничего не сказал, но все и так понимали, что он имеет в виду. Нужно убедить этих хорошо вооруженных воинов присоединиться к восстанию. Нужно пообещать им земли, женщин, рабов, скот. Этим можно соблазнить любого мужчину. К тому же кто не захочет служить победителю? А Агнарр собирался победить. Он вскинул руку и издал триумфальный крик, и воины завопили в ответ. Их вопль заглушил хрип матери.
Когда вновь воцарилась тишина, Агнарр сказал:
– Но помните, мало ждать датчан в Жефоссе. Важно узнать, кто при дворе Ричарда мог бы стать нашим союзником. Наверняка не все там довольны тем, как Ричард управляет страной. Его враги – наши друзья. И кто бы ни посоветовал ему обратиться за помощью к королю Харальду, он пожалеет об этом.
"Ричард утратит власть, – подумал он. – А я ее обрету. Я стану новым герцогом Нормандии, и весть об этом дойдет до царства Хель, до всех этих жалких мертвецов, умерших столь бесчестной смертью, что Один не принял их в своем роскошном зале в Валгалле. В Валгалле холодно, но в Хельхейме еще холоднее. Берит пожалеет о том, что предпочла умереть, а не стать моей женой. Тени, бесцельно блуждающие в Хельхейме, перестанут горевать о своей судьбе и посмеются над Берит. И только черноволосая датчанка не станет смеяться, когда попадет в их царство. "Бойтесь его", – скажет она, и глаза ее расширятся от ужаса, волосы встанут дыбом, а залитая кровью грудь заколышется. Бойтесь Агнарра!"
Фекан
996 год
Они спрятались от монахов в кладовой, среди бочек с репой и связок засоленной рыбы. Главное, что тут они были в безопасности. Брат Реми и брат Уэн бесцельно покружили во дворе и вновь вернулись в замок. Агнесса была этому очень рада – она уже замерзла, а Эмма брезгливо морщилась, страдая от резкого запаха.
– Давай уйдем отсюда! Воняет мерзостно.
Агнесса напряглась.
– Но что, если они вернутся во двор… Найдут этот свиток… Что, если они…
– Ах, перестань! Что они смогут сделать с моей мамой и братом?
– Ты что, меня не слушала? От этого зависит будущее Нормандии!
Эмма отмахнулась.
– Я в это поверю только тогда, когда узнаю, что означают эти символы.
– Но как мы это выясним?
Девочки опять присмотрелись к свитку. Теперь письмена уже не казались такими странными и пугающими, но оставались не менее загадочными.
– Ты говорила, это колдовство, – пробормотала Агнесса.
Эмма кивнула. Ее лицо было уже не таким бледным.
– Вот бы узнать, на кого направлены эти чары! – воскликнула она.
– Откуда ты вообще знаешь, что…
– Это руны, – объяснила Эмма. – Я как-то слышала, что есть шестнадцать разных рун; некоторые говорят, их двадцать четыре.
– Ты хоть одну знаешь?
Эмме нравилось строить из себя всезнайку, но теперь и ей пришлось покачать головой. Агнессе становилось все любопытнее. Как это, наверное, восхитительно – обладать знанием, доступным лишь немногим посвященным! А если благодаря этим рунам можно творить чары…
Не то чтобы она хотела кому-то навредить. Но вдруг можно наколдовать себе новые платья? Развеять густой дым? Вдруг можно помочь герцогу, чтобы он прожил подольше?
С другой стороны, мама говорила, что герцог уже стар, он прожил хорошую жизнь, а теперь пришло ему время отправиться к Господу, и этого не нужно бояться.
Как бы то ни было, можно было бы воспользоваться чарами, чтобы наказать брата Реми и брата Уэна за их коварство. Наверное, Эмма права и пришло время выйти отсюда.
Пока Агнесса размышляла, выходить им из кладовой или нет, Эмма вдруг пихнула ее в бок.
– Смотри! Эти символы все время повторяются.
Агнесса присмотрелась. Действительно, Эмма была права.
– И что это значит?
– Что это имя, глупенькая!
Агнесса прищурилась.
– И вовсе я не глупая. Не глупее тебя. Ты же тоже не умеешь читать руны.
– Зато знаю человека, который умеет! – торжествующе воскликнула Эмма.
Агнесса тут же позабыла об обиде. Кто при дворе умел читать руны? Кто сможет открыть им тайну герцогини?
Девочка до сих пор не могла поверить в то, что герцогиня пользовалась чарами, но раз она хранила какую-то тайну – опасную тайну! – значит, она была не столь уж благочестива, как полагали остальные.
Эмма прижала свиток к груди.
– Пойдем, я знаю, где найти ее.
– Но монахи…
– Монахи не осмелятся заговорить с дочерью герцога, который лежит при смерти. Вот увидишь, я все улажу.
Агнессе пришлось признать, что приятно выполнять чьи-то приказы, приятно, что решение не нужно принимать самой. Но девочке втайне хотелось быть увереннее, не так бояться. Она и сама желала бы повелевать людьми, а не оставаться маленькой послушной Агнессочкой, которая так боится всего запретного. Думая об этом, девочка последовала за подругой во двор.
Ну, по крайней мере она не побоялась забрать этот свиток, пусть теперь его несла и Эмма.
К ее изумлению, Эмма направилась в самое неожиданное место.
– В часовню? – удивилась Агнесса. Ее вновь охватил страх перед братом Реми и братом Уэном.
Эмма многозначительно кивнула, ускорив шаг.
Глава 7
965 год
Шли месяцы. Падал снег, таял во дворе, становясь грязно-серым, ветер разгонял облака, но те вновь собирались на молочно-белом небе, и в каждом уголке замка поселилась стужа. Гуннора была бесконечно благодарна Ричарду за то, что ей не приходится проводить это время в лесу, в холоде. За то, что можно просто сидеть с другими женщинами у камина и наслаждаться теплом. Впрочем, она ни за что бы не проявила эту благодарность. Гуннора не общалась с этими женщинами. В отличие от Ричарда.
Он все чаще звал ее к себе на обед. Гуннора отказывалась говорить с ним о своих родителях, зато обсуждала с герцогом политику, не стесняясь высказывать свое мнение. Ричард прислушивался к ней. Он все лучше узнавал ее, обращал внимание на то, что ей нравится. Так, он подметил, что Гуннора любит говяжьи ребрышки и вино из ежевики, и с удовольствием угощал ее любимыми лакомствами. Гуннора делала вид, что не замечает этого, а от подарков просто отказывалась, и все же ей было приятно. Она отвергла и брошь с изумрудом, и украшенный яшмой пояс, и только цепочку с сапфировым кулоном приняла, очень уж Ричард настаивал.
– Этот сапфир тебе к лицу.
– Но мне не нужны украшения!
– Может быть, они порадуют твою младшую сестру Вивею.
Гуннора вздрогнула. Он знал, как звали ее сестер, а главное, выяснил особенности их характера. Как ненавидеть или хотя бы презирать человека, который так стремился порадовать ее сестер?
В последующие дни Гуннора помалкивала. Ричард делал вид, что не замечает этого.
Однажды вечером он позвал ее к себе поиграть.
Гуннора часто видела, как ее отец играл с соседями в кости, знала и игру под названием хнефатафл, в которой нужно было защищать короля от захватчиков. Но эта игра оказалась намного сложнее, в ней было много фигур. Доска из слоновой кости была расчерчена на маленькие квадраты с отверстиями в центре, куда вставляли янтарные фигуры.
– Что это?
– Шахматы. Если хочешь, я покажу тебе, как играть.
Гуннора не отказалась, и Ричард принял это как знак согласия. Он объяснил ей правила, и, как он и ожидал, Гуннора оказалась слишком любопытна, чтобы не попробовать себя в этой игре. С тех пор они играли каждый вечер, и в какой-то момент Гунноре захотелось выиграть.
После первой победы она все-таки разговорилась.
– В этой игре представлены все сословия, – пробормотала она. – Крестьяне, воины, короли. Только рабов нет. А ведь в Руане такой большой рынок рабов.