Уже выходя из штольни, пригнувшись, он посмотрел назад - Рабе держал на коленях сломанную руку. Свеча, прилепленная к валуну, догорала. Федор, сжав зубы, сказал Вальтеру: "Я пойду первым, ты, если что - возвращайся к ним".
Мальчик кивнул. Они поползли вниз, по узкому, сырому, в каплях воды проходу.
Маргарита стояла у деревянного здания конторы, всхлипывая, опустив голову, сложив руки под холщовым передником.
Дул теплый, южный ветер, чуть шелестели верхушки сосен. Девушка подумала: "Кто же знал, что он туда пойдет? Господи, ну сделай ты так, чтобы он выжил. Пусть все остальные погибнут, только бы он вернулся".
У жерла шахты кто-то крикнул: "Поднимают!"
- Сначала трупы - тихо сказала жена Иоганна. Она сидела на ступеньках, положив руки, на уже опустившийся живот. "Господи, - она перекрестилась, - помоги нам. Фрау Рабе, - женщина тяжело встала, - пойдемте, надо там быть".
Маргарита подала ей руку. Женщина, вдруг, ласково сказала: "На все воля Божья, фрау Рабе, надо крепиться".
- Да, - кивнула девушка. Они медленно пошли к деревянному, скрипящему колесу.
Маргарита взглянула на тела, что лежали в клети. Пошатнувшись, она прижалась лицом к плечу стоявшей рядом женщины.
- Тише, милая, тише, - та погладила ее по чепцу, - пусть Фридрих упокоится с Господом. Не плачьте, так, значит, жив ваш муж, или ранен. И мой тоже. И маленький Вальтер - видите, тут его нет.
Из клети вынесли четыре трупа и укрыли их холстами. "Молодые все парни, - вздохнул кто-то из шахтеров, - а Большой Фридрих - вдовец. Даже и скорбеть по ним некому".
- Зря, все зря! - зло подумала Маргарита, вытирая лицо. "Может, еще не всех нашли, может Рабе сдохнет там, под землей!"
- Раненый! - раздался голос снизу. Жена Иоганна ахнула: "Фрау Рабе, это муж мой! Слава Богу, слава Богу!"
Маргарита посмотрела на то, как женщина, опустившись на колени, гладит мужа по серому, уставшему лицу. Рудокоп, пытаясь улыбнуться, протянув руку, коснулся ее живота. Девушка холодно решила:
- Надо переспать с Рабе. Прямо сегодня, откладывать нельзя. Теодор и не смотрит на меня. Если я приду и скажу, что ношу его дитя - он дверь передо мной захлопнет. Еще, не дай Господь, Рабе расскажет. А если уже рассказал, они там два дня были под землей? - Маргарита застыла. Она услышала глухой голос жены Иоганна: "Ноги у него отнялись, никогда уже ходить не будет, наверное. Господи, а дома ребятишек двое и этот, - она посмотрела на свой живот, - вот-вот на свет появится".
- Ему пенсию дадут, не бойтесь, - Маргарита погладила ее по плечу. "Моему отцу покойному тоже дали, как ему вагонеткой ногу раздавило".
- Придется мне в сортировочную возвращаться, как откормлю, - вздохнула женщина, и шмыгнула носом: "Пойду, присмотрю, как его в телеге устроили. Сейчас в больницу повезут, в Гослар, чтобы не растрясли по дороге. Значит, муж-то ваш не ранен, фрау Маргарита, и с Вальтером все в порядке".
Веревки завизжали. Маргарита почувствовала, как холодеют у нее губы - она увидела рыжую, покрытую серой пылью голову. Теодор шагнул из клети. Потянувшись, он поставил на землю Вальтера. Девушка посмотрела на заплаканное, бледное лицо мальчика и, крикнув: "Клаус! Клаус, милый мой! Вальтер! - бросилась к ним.
Муж стоял, придерживая неумело забинтованную левую руку. Рабе обнял ее правой: "Не надо, счастье мое. Все хорошо, это просто перелом. Через пару недель все срастется. Если бы не герр Теодор, мы бы и не выжили, наверное, - это он нас всех спас, они с Вальтером воду принесли…"
Маргарита подняла глаза и встретилась с его взглядом. "Словно свинец, - поежилась девушка. "Господи, да не может он знать. Никто, никогда бы ни догадался".
- Я просто выполнил свой долг, - Теодор смотрел куда-то поверх ее головы. "Вы идите, герр Клаус, идите…, - он чуть запнулся, - к жене своей, за Вальтером я присмотрю. И вообще, - он обвел рукой рудничный двор, - надо священника позвать…, А вы идите, отдыхайте".
Маргарита взяла за руку Клауса. Федор, глядя на то, как они выходят из ворот, услышал голос мальчика: "Герр Теодор, спасибо вам. Если бы не вы… - Вальтер прервался. Помолчав, часто подышав, он добавил: "Папа мой тоже таким был. Сильным".
- Если бы я был сильным…, - зло подумал Федор, вспомнив свежие следы пилы на досках. "Но я же ничего не докажу, Господи, ничего и никогда. Четыре человека погибло, один искалечен, ребенок круглым сиротой остался…, Господи, ну простишь ли ты меня?"
- Это тебе спасибо, Вальтер, - он погладил белокурые, грязные волосы. "Если бы не ты - мы бы без воды остались, я бы в тот лаз не поместился. Пойдем, - мужчина вздохнул, - к пастору".
Он обернулся и, посмотрев на черное жерло шахты, обнял Вальтера за плечи.
Маргарита нежно погладила свежий лубок на руке мужа и налила в кружку теплого вина: "Доктор велел тебе хотя бы неделю побыть дома, так что я никуда тебя не отпущу".
- Ну, хоть одной рукой, а что-нибудь поделаю, - отозвался Рабе. "Не привык я просто так лежать, счастье мое. А как встану - займусь новой штольней. Герр Теодор обещал до конца недели там все расчистить. В забое покойного Фридриха надо тоже - в порядок все привести".
- Это крепления были? - глядя на мужа синими, большими глазами, спросила Маргарита.
- Крепления, - Рабе вздохнул. "Видишь, не успели мы новые поставить…, Так бывает, конечно. Вальтера надо к нам забрать. Я ему подыщу на земле работу, а через пару лет - пусть в Гослар едет, в училище".
- Конечно, - кивнула Маргарита. Забрав у Клауса вино, она оправила чистую, в холщовой наволочке подушку. "Можно, я с тобой полежу? - робко спросила девушка. "Я так боялась, Клаус, так боялась, так плакала все эти два дня, в церковь ходила…"
- Девочка моя хорошая, - ласково подумал Рабе, гладя ее темно-золотые косы. "Бедная моя, перепугалась так". Он поцеловал мягкие, алые губы и, улыбнувшись, привлек ее к себе: "Давай, я тебе докажу, что со мной все хорошо".
- Только руку не потревожь, - озабоченно велела ему жена. Рабе рассмеялся: "Ни в коем случае".
Она лежала на боку, раздвинув ноги, спрятав лицо в лоскутном покрывале. Простонав: "Да! Да! Можно, сейчас можно!" - Маргарита победно, торжествующе улыбнулась.
Муж привлек ее к себе одной рукой. Маргарита, так и не поворачиваясь, почувствовала обжигающее тепло внутри: "Вот и славно. А если будет рыжий - так мой дядя покойный был рыжий. Не придраться".
Она приподнялась на локте, взметнув пышными, растрепанными волосами. Наклонившись над мужем, глядя в некрасивое, раскрасневшееся лицо, девушка, почти искренне, сказала: "Я так тебя люблю!"
- Я тебя тоже, счастье мое, - темные глаза Клауса заблестели. Он, устроив ее на груди, велел: "А теперь спать, ты ведь так волновалась".
Маргарита поерзала, легко, по-детски зевнула и задремала. Рабе все лежал, гладя ее по голове, смотря на огненный закат, что висел над вершинами Гарца.
Федор проверил упряжь, и повернулся к Вальтеру: "Пошли, проводишь меня до выезда на госларскую дорогу".
- А минералы где? - спросил мальчишка, оглядывая притороченную к седлу, потрепанную кожаную суму.
- Уже отправил, - улыбнулся Федор. "А ты, - он положил руку на плечо Вальтера, - расти, учись и приезжай в университет. Станешь инженером".
Мальчишка обернулся, и посмотрел на темные силуэты копров: "Я постараюсь, герр Теодор. Хотя бы мастером, как Рабе. Он тоже толковый, здорово вы с ним этот новый пласт нашли".
- А ты уже и в забой спускался, не преминул, - ядовито сказал Федор, - велено же тебе было, - под землю ни ногой. На колесе водяном работаешь, вот и сиди с ним рядом.
- Да я одним глазком посмотреть только, - хмыкнул Вальтер, - туда и обратно. Герр Теодор, - он порылся в кармане, - держите, у Рабе шлифовальный станочек есть, я вам лупу сделал.
Федор посмотрел на изящную, в сосновой, отлакированной оправе, лупу - на рукояти красовался выжженный по дереву, силуэт вершин Гарца и надпись: "Раммельсберг, 1776. На добрую память!"
- Спасибо! - он нагнулся и коснулся губами белокурых, теплых волос. "Спасибо тебе, Вальтер".
Перед ним лежала широкая, уходящая вниз, в долину, дорога, на горизонте виднелись черепичные крыши Гослара. Федор, подал руку мальчишке: "Ну, все, может, и увидимся, когда-нибудь".
- Спасибо вам, - пробормотал Вальтер. Прислонившись к янтарно-желтому стволу сосны, глядя на рыжую голову всадника, он крикнул: "Счастливого пути, герр Теодор! А свою коллекцию я не брошу, раз начал, обещаю!"
- Вот и молодец, - обернулся, улыбаясь, Федор. Проверив пистолет, положив его в седельную кобуру, он буркнул: "На всякий случай".
Беленькая дворняжка, весело залаяв, бросилась за лошадью. Вальтер, свистом подозвав ее, потрепал за ушами пса: "А мы с тобой, до вечерней смены, еще искупаться успеем".
Мальчик пошел по дороге к Раммельсбергу. Приостановившись, вздохнув, он сказал собаке: "Скучать буду, вот что. Толковый он человек, герр Теодор".
Вальтер скинул холщовую куртку. Еще раз обернувшись, - всадник уже исчез из виду, - он побежал к рудничному пруду.
В раскрытое окно спальни было слышно, как квохчут укладывающиеся спать куры. Клаус отложил чертежи и улыбнулся: "Вот видишь, рука уже срастается, а ты боялась. Все будет хорошо".
Маргарита присела на постель. Девушка подергала холщовую рубашку, глядя на выскобленные, чистые половицы: "Ты меня будешь ругать, это я виновата".
- Что такое? - обеспокоенно спросил Рабе, притянув ее к себе. "Ну как я могу ругать свою любимую девочку? Ничего страшного, что там случилось?"
Маргарита вздохнула, уткнувшись лицом в его плечо, и что-то прошептала. Он прикоснулся губами к пылающей от смущения щеке и поцеловал нежный висок: "Так это же хорошо, любовь моя. Это же наше дитя, я так счастлив, так счастлив".
- А дом? Мы же хотели сначала большой купить, - девушка все сидела, прижавшись к нему, не поднимая головы.
Рабе осторожно откинулся на спинку кровати, чуть поморщившись, - рука еще немного болела. Укладывая ее рядом, он уверенно ответил: "И купим. Заработаю, любовь моя. Ради тебя и детей я все, что угодно сделаю. А когда? - смущенно спросил он, касаясь ладонью ее живота.
- В феврале, - улыбнулась жена, устроив голову у него на плече. "Как раз снега наметет, наверное, буду сидеть у камина, и качать колыбель".
- И петь, - Рабе все гладил еще плоский живот. "Ту, мою любимую. Вот прямо сейчас ее и спою маленькому".
- Schlaf, Kindlein, schlaf,
Der Vater hüt die Schaf…, - услышала Маргарита нежный голос мужа. Блаженно улыбаясь, девушка закрыла глаза.
Пролог
Филадельфия, 8 июля 1776 года
Высокий, русоволосый юноша в форме Континентальной Армии, с зеленой кокардой лейтенанта на треуголке, дернул медную ручку звонка и оглянулся - над крышами Филадельфии вставал нежный, розовый рассвет. Дверь типографии открылась. Джон Данлоп, печатник, моргая красными, уставшими глазами, зевнул: "Все готово, лейтенант Вулф, две сотни экземпляров. Сегодня днем уже приедут за ними. Бостонский вы заберете?"
- Да, - Дэниел прислонился к стене и вдохнул запах краски. На деревянном полу, лежали аккуратные стопки больших листов. "Вот и все, мистер Данлоп, - сказал юноша. "Мы живем в своей стране, в Соединенных Штатах Америки".
- Все равно не верю, - весело подумал Дэниел, благоговейно принимая печатный лист и большой конверт.
- Оригинал - Данлоп сдвинул на нос очки. "Не потеряйте, лейтенант Вулф".
- Лично в руки мистеру Адамсу, - обиженно сказал юноша. "Приходите, мистер Данлоп. Сегодня перед Индепенденс-холлом будет публичное чтение, вечером".
- Да уж не премину, - рассмеялся Данлоп: "А вы же прямо с фронта, мистер Вулф, с севера? Хоть отдохните немного". Он посмотрел на юношу: "Господи, молоденький совсем, только бы все с ним хорошо было".
- Генерал Вашингтон дал мне месяц отпуска, - Дэниел блеснул белыми зубами. "Тем более, я тут с другом, лейтенантом Горовицем. Он врач в нашей массачусетской бригаде, так что конечно - он рассмеялся, - отдохнем. Сестра его приезжает, из Бостона, она там, в госпитале работает, - Дэниел вдруг, нежно улыбнулся. Данлоп ворчливо велел: "Вот и отправляйтесь, лейтенант, гулять. Ваше дело молодое".
На улице было свежо. Дэниел, остановившись на ступеньках Индепенденс-Холла, застыл - солнце заливало все вокруг золотым, сияющим светом. "Новые люди на новой земле, - вспомнил юноша. Поправив шпагу, оглядев себя, он услышал знакомый голос: "Дэниел!"
Невысокий молодой человек, в холщовой куртке ремесленника, с кожаной сумой через плечо, вскинул голову. Взбежав наверх, к двери, он расхохотался: "Вот уж кого не ожидал тут увидеть! Ты по делам?"
- В отпуске, Ягненок, - Дэниел пожал ему руку. "Хаим тоже здесь. Мирьям сегодня приезжает. А ты, - он оглядел юношу, - все вразнос торгуешь? Или подковы лошадям меняешь?"
- Подковы, - согласился Ягненок, похлопав себя по карману куртки. Он почесал каштановые волосы: "Присядем, я раньше тут появился, чем ожидал". Юноша бросил взгляд на лист с Декларацией Независимости: "Да и Адамс еще спит, наверняка, и Джефферсон - тоже. У меня, конечно, хорошие сведения, но не такие, чтобы ради них будить, - Ягненок тонко улыбнулся, - пожилых людей".
Дэниел опустился на уже теплые каменные ступени: "Что такое?"
Меир Горовиц подпер подбородок кулаком, и посмотрел куда-то вдаль: "Во-первых, известный нам лорд Кинтейл со своими полками планирует податься на север, к Бостону".
- Ну и дурак, - сочно заметил Дэниел. "Там он голову и сложит. После эвакуации британцев им не на кого опираться".
- Это как сказать, - Меир опять почесался и пробормотал: "Ту ночь спал в конюшне, и кого-то подхватил, кусаются. В городе-то нет, а вот в окрестностях - лоялист на лоялисте. Например, - он зорко взглянул на юношу, - твой отец".
Дэниел густо покраснел: "Ты же знаешь, моего отца хотели выбрать делегатом от Виргинии на Континентальный Конгресс, еще в прошлом году. Он отказался, и вообще, - Дэниел опустил голову, - мы с ним почти три года не виделись. А что он делает в Бостоне? - удивленно спросил юноша.
Меир, потянувшись, присвистнул: "Очень полезно держать уши открытыми. Табачные плантаторы из-за войны потеряли массу прибыли, торговые корабли же не ходят. Однако некоторые люди, - он поднял палец, - сумели и это препятствие обойти. Там есть такой Теодор де Лу…"
- Я его знаю, - прервал Дэниел друга, - отец меня к нему в усадьбу возил, еще той зимой, как мы чай в гавани купали, - он улыбнулся. "А что, он тоже - лоялист?"
- И нашим и вашим, - недовольно сказал Меир. "Вообще умный человек. Одной рукой дает деньги патриотам, а другой - нелегально провозит товары в Акадию. Оттуда они уже отправляются дальше - в Британию и Европу. Сам понимаешь, мы-то себе зубы о Квебек обломали, - юноша вздохнул.
- Меня там ранило в первый раз, под Квебеком, в плечо, - Дэниел помолчал. "Отступали мы оттуда, конечно, позорно. Мы еще тогда воевать не умели, хотя учимся потихоньку. Но ведь это контрабанда, Меир, как они ухитряются это делать? Не по морю же, там наши корабли побережье патрулируют".
- По суше, через Мэн, у этого Теодора де Лу под рукой - половина тамошних индейцев. Твой отец стал очень часто навещать Бостон. И брат тоже, - Меир поднялся.
- А Мэтью-то что там делать, - удивился Дэниел, - я слышал, он в Колледже Вильгельма и Марии учится. Отец северным университетам не доверяет больше, - юноша зло усмехнулся, - после них патриотами становятся.
- А Мэтью, - Меир наклонился и ласково поправил треуголку юноши, - ухаживает за самой богатой невестой Новой Англии. Дочкой этого самого Теодора. Твой отец тоже - не дурак, - Ягненок вздохнул.
- На здоровье - пробурчал Дэниел, - я эту Марту помню, хорошенькая, конечно, но пустоголовая. Два сапога пара.
Высокие, дубовые двери Индепенденс-холла распахнулись. Джон Адамс, держа в руках чашку с кофе, недовольно сказал:
- Доброе утро, юноши. То-то я и думаю, кто там жужжит, и жужжит. Давно не виделись, как я понимаю, - он принял из рук Дэниела Декларацию Независимости. Оглядев своего бывшего клерка, Адамс велел: "На сегодня вы свободны, лейтенант Вулф. Завтра явитесь сюда, у Континентального Конгресса будет к вам особое поручение. Сопроводите мистера Ягненка на его следующую миссию".
- Но я, же не работаю за линией фронта…, - недоуменно пробормотал Дэниел.
- А кто сказал, что он туда отправится? - поднял бровь Адамс. "Пойдемте, Ягненок, позавтракаете со мной и мистером Джефферсоном. Больше пока никто не проснулся".
Меир еще успел обернуться и весело подмигнуть Дэниелу.
Мирьям оглядела накрытый для завтрака стол. Она строго сказала детям - мальчику и двум девочкам: "Не шуметь, не баловаться, и тогда мы сходим на реку, покатаемся на лодке!"
Миссис Соломон внесла блюдо с нарезанным, свежим хлебом. Присев, она заметила: "Сейчас мужчины из синагоги вернутся, и начнем. Видела ты Меира-то?"
- Да он сразу на молитву побежал, - рассмеялась Мирьям, раскладывая серебряные вилки с ножами. "Он же почти три месяца там, - девушка махнула рукой на север, - был, в деревнях, откуда там евреи? Соскучился, конечно".
В чистые, отмытые до блеска стекла било яркое, летнее солнце. Миссис Соломон поправила кружевной чепец. Вдохнув запах кофе, она повозила ногой в атласной туфле по натертому паркету: "У нас тут есть один юноша, семья хорошая…"
- Миссис Соломон, - Мирьям закатила синие глаза, - я не для того приехала в Филадельфию, чтобы меня сватали!
- Ну, все равно, - женщина немного покраснела, - тебе ведь уже семнадцать лет, милая, я твоих лет под хупой стояла.
- А я пока не хочу, - со значением ответила Мирьям. Распрямившись, девушка ахнула: "Дэниел! Садись, мы только кофе заварили. Поешь, ты же совсем на рассвете поднялся".
Жена Хаима Соломона посмотрела на красивое, с чуть заметным шрамом на щеке, лицо юноши: "Хорошо, конечно, что здесь - не как в Старом Свете. Евреи и в армии служат, и землей владеют, никто нас ни в чем не притесняет, а все равно. Мирьям из достойной семьи, еще в том веке их предок из Бразилии приехал, и вот, пожалуйста - смотрит на этого гоя, будто никого другого на свете нет. Да и он на нее - тоже".
На пороге раздались голоса. Встав, она улыбнулась мужу: "За стол, за стол! Хаим и Меир, вы сюда садитесь, - женщина отодвинула стулья, - вам же поговорить надо. С Дэниелом вы, Хаим, наверное, часто видитесь, на войне".
- Отчего же? - Хаим Горовиц, тоже в лейтенантской форме, снял свою треуголку и надел кипу. "Я же в госпитальных палатках, миссис Соломон, мы если и встречаемся - то совсем ненадолго, на бегу".
- Не всегда в палатках, - Дэниел принял от Мирьям чашку с кофе.
- Читали вы реляцию? - он взглянул на друга.
Тот пробурчал: "Ерунда все это, я просто сделал то, что должен был сделать офицер, понаписали всякого…"
Хаим Соломон ласково посмотрел на юношу. Поднявшись, взяв с камина шкатулку, он достал оттуда сложенный втрое листок.