Он переоделся в свежую рубашку. Достав из сундука изящную, длинную бутылку темно-зеленого стекла, Федор сбежал вниз по деревянной, узкой лестнице.
Парни, сидевшие вокруг костра, передавали друг другу кувшин с пивом.
- И вот, - сказал кто-то из рудокопов таинственным голосом, - граф проснулся и увидел в углу комнаты покрытое серой шерстью чудовище, которое держало в зубах его маленького сына…, Он выстрелил, ребенок заплакал, и чудовище упало навзничь. А когда взошло солнце, то граф понял, что это была его жена.
- У нас тут есть ручей, из которого нельзя пить, - шепнула Маргарита на ухо Федору. "Говорят, кто выпьет - оборотнем становится".
- Конечно, - усмехнулся про себя мужчина, открывая бутылку вина, - тут, наверняка, свинца в воде много, если источники подземные.
- Попробуйте, - он передал девушке вино, - это хорошее, мозельское.
Маргарита отпила. Коснувшись алой губы острым, розовым языком, она протянула: "Сладкое. У нас виноград не растет, холодно для него в горах". Она оправила кружевной передник. Поймав взгляд Федора, девушка улыбнулась: "Это старое платье, его только на праздники носят. Нравится вам?"
- Да, - кивнул мужчина. Она была в темной, по колено, пышной юбке, и белой, тоже кружевной блузе. Золотистые косы были скрыты остроконечным капюшоном, спускавшимся на плечи, завязанным атласным бантом. Мягкая прядь волос лежала на белой, раскрасневшейся от костра щеке. "А почему капюшон? - спросил он.
- Как ведьмы носили, - зачарованно ответила Маргарита, указывая на черные, поросшие лесом вершины Гарца. "Они до сих пор на Брокен прилетают, в конце апреля, шабаш свой празднуют. У нас и гномы есть, я их в детстве видела. Пойдемте, - синий глаз подмигнул, - покажу. Сейчас через костры будут прыгать, никто не заметит".
Девушка прикоснулась к его руке - быстро, мимолетно. Федор, выпил еще вина и сжал зубы: "Ну, пойдемте".
В лесу было сумрачно и тихо, снизу, от подножия горы, доносились звуки скрипки и какая-то песня.
-Ännchen von Tharau ist's, die mir gefällt,
sie ist mein Leben, mein Gut und mein Geld, - услышал Федор.
Маргарита томно сказала: "Ее на свадьбах поют, у меня пели. Знаете, о чем она?"
- Анхен из Тарау, мне мила она.
Жизнь моя всецело в ней заключена.
Анхен из Тарау, мы теперь с тобой,
В горестях и счастье связаны судьбой, - улыбнулся Федор.
- Знаю, конечно. А тут и живут ваши гномы? - он указал на маленький, покосившийся сарай.
- Да, - в лунном свете ее глаза блестели, как у кошки. "Хотите, проверим, здесь ли они? Они по ночам гуляют, герр Теодор".
Он выпил еще: "Нельзя, нельзя. Она замужем, нельзя, это грех". Федор вдохнул запах костра, лесной свежести. Наклонившись к ее уху, он прошептал: "Хочу".
Захлопнув дверь, он прижал ее к стене. Сбросив капюшон, зарывшись лицом в темно-золотые косы, он услышал стон: "Пожалуйста, пожалуйста, не мучь меня!"
Федор поднял ее на руки. Маргарита, прильнув к нему, поцеловала его - долго, глубоко, не отрываясь от его губ.
- Все можно, - шептала она, опускаясь вместе с ним на земляной пол, раздвигая ноги, обнимая его. "Все можно, слышишь, все можно!"
- Хорошо, - отозвался Федор. Девушка, закричав, укусив его плечо, замотав головой, выдохнула: "Я люблю тебя!"
Маргарита проснулась первой, и, в неверном, сером рассвете долго смотрела на его лицо. "Какие ресницы длинные, - ласково подумала девушка. "Я выйду за него замуж, и никогда больше не буду пачкать руки. Мы уедем далеко отсюда, от этих шахт, от курятника. У меня будет служанка, я буду богатой женщиной. Рабе он убьет. Под землей это можно сделать так, что никто ничего не заподозрит. Тем более, если у нас будет дитя, - она нежно погладила свой живот. Ощутив его прикосновение, Маргарита едва слышно застонала.
- Иди сюда, - велел Федор, укладывая ее на спину, наклоняясь, проводя губами по мягкому, белому бедру. "Вчера я не успел…, - он усмехнулся. Маргарита, поймав его большую руку, поцеловав ее, откинула голову назад.
- Приходи…, - задыхаясь, сказала она… - ночью…домой ко мне.
- Его кровать, его дом, - подумал Федор. "Никогда я не смогу. Да и как ему в глаза теперь смотреть?"
Он почувствовал руки Маргариты на своих плечах: "Это в последний раз, все, больше такого не будет". Девушка потянула его к себе. Он, склонив рыжую голову, целуя ее шею, повторил: "В последний раз".
Маргарита бросила курицам зерна. Присев на теплом пороге сарая, девушка накрутила на палец кончик толстой косы.
- Пять дней уже ничего нет, - подумала она, улыбаясь, подставив лицо солнцу. "Как хорошо. И это его дитя. У меня и Рабе ничего такого не было, мы же решили - пока не купим большой дом, детей заводить не будем. Вот и славно".
Девушка погладила белую, красивую курочку. Отставив решето, она вздохнула: "Только вот с тех пор он на меня и не смотрит, избегает. Но это ничего, как Рабе умрет - сразу прибежит меня жалеть, а там и до кровати недалеко, - Маргарита лукаво усмехнулась и посерьезнела: "Мышьяк? Нет, слишком опасно. В старые времена можно было бы в горы подняться, к травнице, за снадобьем, да их уже и нет никого. А Теодор этого делать не будет, не стоит его и просить".
От забора раздался свист. Маргарита, взглянув на белокурого, высокого мальчишку, недовольно сказала: "Не виси так, Вальтер, упадешь - костей не соберешь".
- Я в шахте работаю, - высунул язык ее кузен, - там знаешь, как надо карабкаться! Рабе твой записку прислал, держи, - мальчик кинул ей сложенную бумагу: "Отец говорит - расценки за крепления повысили. Молодец твой муж, зря языком не болтает. Завтра переделывать начнем". Вальтер слез с забора. Свистнув беленькой дворняжке, мальчик запылил по пустынной, воскресной деревенской улице.
- Милая моя женушка, - читала Маргарита, отгоняя от себя куриц, - все дела я закончил. Завтра с утра приеду домой. Правда, сразу придется спуститься в забой - проверить, как твой дядя меняет крепления, но потом у меня день отдыха, так что я тебя никуда от себя не отпущу. Купил тебе кашемировую шаль и жемчужные сережки, жду не дождусь, когда же я смогу тебя обнять, счастье мое. Твой Клаус.
Девушка, злобно что-то пробормотав, скомкала письмо в руке. Потом, чему-то улыбнувшись, Маргарита разгладила бумагу. Она зашла в дом. Окинув взглядом чистые, прибранные комнаты, девушка аккуратно положила письмо в шкатулку, что стояла на камине.
- Над ней, - хмыкнула Маргарита, повертев в руках коробочку, - я и буду плакать. Буду сидеть тут, вся в черном, - она невольно посмотрелась в большое зеркало, - мне пойдет. И в церкви тоже, на отпевании - разрыдаюсь. Бедный, бедный Клаус, погиб таким молодым, - она усмехнулась. Раскинувшись на кровати, она поглядела в беленый потолок: "Да, так будет хорошо. Правильно будет".
Маргарита закрыла глаза. Подняв до пояса домашнее платье, раздвинув ноги, она вспомнила лунную, жаркую ночь в сторожке. Девушка коснулась себя. Перевернувшись, встав на четвереньки, она простонала: "Да! Еще, еще хочу!"
- Сколько угодно, - услышала она сзади его голос. Вцепившись зубами в подушку, задвигав бедрами, Маргарита крикнула: "Люблю тебя!".
Федор посыпал чернила мелким песком и перечитал письмо:
- Дорогой профессор Шульц, как только мы тут заложим новую штольню, я сразу же уеду. Мне надо за месяц предупредить здешнее инженерное управление, но с этим я затруднений не будет. Рекомендательные письма у компании я уже запросил. За это время я собрал неплохую коллекцию минералов, в ней есть даже пара редкостей. Увидимся с вами в конце лета, с глубоким уважением, ваш Теодор.
Он запечатал письмо и поглядел в окно, на шпиль церквушки: "Правильно. Больше я этой ошибки не сделаю".
- Так, - Федор порылся в своих записях, - порох уже внизу. Завтра Рабе быстро закончит с креплениями, и начнем рвать камни для новой штольни.
- Герр Теодор! - услышал он с порога. Босоногий, белокурый мальчишка стоял, почесывая растрепанные кудри, держа в руке удилища. "За форелью!"
- А школа, Вальтер? - строго, скрывая улыбку, спросил мужчина. Мальчик - подумал Федор, - был похож на Мишу, только еще повыше. На щеках были рассыпаны веселые, золотистые веснушки.
Парнишка лукаво усмехнулся и шмыгнул носом: "Пастор и сам, герр Теодор, рыбу удит. Пойдемте, вдова Беккер сказала, что на ужин вам рыбы зажарит, она знаете, какая вкусная!"
- Ну, раз так, - Федор потянулся, - и вправду, пошли.
Уже когда они поднимались по лесистому склону вверх, - издалека доносился шум небольшого водопада, - Вальтер, оглянувшись на деревню, попросил: "Герр Теодор…, А поговорите с моим стариком, чтобы в училище рудничное меня отпустил".
- Старик, - усмехнулся про себя Федор, вспомнив рыжую, коротко остриженную голову Большого Фридриха и его огромные, выпачканные серой пылью, кулаки. "Впрочем, Вальтеру одиннадцать, для него и я старик".
- Рабе он не послушает, - продолжил мальчишка, - он просто мастер. Да еще и Маргариты муж, вроде родственника нам. А вас послушает. Вы же сами говорили, у меня голова хорошая.
- Правильно, - согласился Федор, устраиваясь на теплом мху, принимая от Вальтера удилище и туесок с червяками. "Только, дорогой мой, если компания узнает, что ты под землей работаешь, отца твоего на месячный заработок оштрафуют. Год подождать не мог?"
- Я сильный, - отмахнулся Вальтер, забрасывая в ручей крючок. "И высокий, мне все четырнадцать лет дают. Старик мой вас уважает, говорит, что вы толковый. Так-то он ругается, мол, если все в инженеры и мастера пойдут, то кто в забое лежать будет? О, клюнула! - порадовался мальчишка. Федор, снимая с крючка извивающуюся, серебристую форель, улыбнулся: "Ладно, поговорю, после того, как вы там крепления переделаете".
- Прямо завтра с утра! - горячо ответил Вальтер. "Можете прийти и сами проверить".
- Не могу, а должен, - хохотнул Федор. Вынимая рыбу из холодного, искристого ручья, вдыхая запах сосен, он подумал: "А все равно - жалко с шахт уезжать. Ничего, у студентов практика будет, отвезу их в Рудные горы, там серебро добывают, и эту окись, которой в желтый цвет керамику красят. Интересная окись, я бы с ней повозился, конечно. А сюда, - он на мгновение помрачнел, - не вернусь, все, хватит".
- Еще пяток, герр Теодор? - спросил Вальтер, глядя на корзинку с форелями.
- Можно и больше, - Федор зевнул, - воскресенье, торопиться некуда.
Он закрыл глаза и послушал пение птицы: "Хорошо!"
Маргарита проснулась в полночь. Быстро одевшись в свои старые, времен сортировочной, холщовые штаны и куртку, она спрятала волосы под косынкой.
Забрав из сарая маленькую пилу, Маргарита вышла на спящую улицу. Оглянувшись, она быстро побежала вверх, к воротам шахт. "Как все просто, - подумала девушка, открывая ключами Рабе замок, - воскресенье, никого нет. Никто меня не увидит".
Она прошла мимо конюшни, - лошади даже не пошевелились, и заглянула в черное жерло забоя. Клеть висела над ним, чуть покачиваясь от легкого ветерка. "Двадцать лестниц, по сорок ступенек в каждой, - вспомнила Маргарита, - потом сразу вбок, по рельсам. Свечи там есть, и кремень с кресалом тоже. Две мили направо и начнется дядина штольня. Рабе с утра будет там. Крепления старые, хлипкие, это все равно - могло бы случиться в любое мгновение. Вот и случится".
Девушка перекрестилась, исчезая в темном, бездонном провале, ловко спускаясь вниз.
В плетеной клетке, стоявшей на выступе породы, чирикала канарейка. Большой Фридрих чиркнул кресалом: "Вот видишь, все хорошо. Поет, что с ней сделается".
Рельсы чуть поблескивали в неверном свете свечи, теряясь вдали, в узком, высоком проходе, что вел к жерлу шахты.
- Дерево отличное, папа! - весело крикнул Вальтер, разгружая с другими шахтерами вагонетку.
- Давай, - подогнал мастер Большого Фридриха, - поменяем тут все, и мне надо к новой штольне идти, сегодня породу взрывать будем.
Рудокоп почесал рыжую голову. Опустив огромные ладони в ведро с водой, умывшись, шахтер усмехнулся: "Только июнь на дворе, Рабе, а уже какая жара. В августе мы тут голые лежать будем, помяни мое слово".
Из темноты раздались чьи-то шаги. Они услышали знакомый голос: "Не утерпел, решил вам помочь, у тебя, Фридрих и так - каждые руки на счету".
Федор сбросил куртку и вылил на мощные плечи воду: "Порох уже готов, герр Клаус, как взорвем - надо будет туда десяток человек из соседних штолен отправить. Чем быстрее мы до этого пласта доберемся, тем лучше".
Он посмотрел на прилепленные к полу свечи и хмуро заметил: "А ты бы, Фридрих, половину затушил, тут и так, - Федор повел носом, - газа предостаточно".
- Птица-то вон, живая, герр инженер, - упрямо ответил рудокоп: "Ну, пошли, ребята там уже все сколотили, сейчас менять будем".
Федор взглянул на серый блеск породы и остановился.
- Слышите, герр Рабе? - тихо спросил он.
Даже в тусклом огне свечи видно было, как побледнело смуглое лицо мастера.
- Фридрих, - крикнул Федор, - всем немедленно назад! Прямо сейчас!
Из дальнего конца галереи раздался грохот, высокий, пронзительный крик, а потом вокруг не осталось ничего, кроме темноты и обрушивающихся на них камней. Федор толкнул Рабе вниз и накрыл его своим телом, спрятав голову в ладонях. Откуда-то сверху было слышно беззаботное чириканье канарейки.
Федор пошевелился. Перекатившись на бок, он тихо спросил: "Герр Клаус, вы тут? Как вы?"
- Рука, - мастер сдавленно застонал. "Кажется, сломана, герр Теодор, зря я ее вытянул".
- Свечу бы найти, - Федор выругался по-русски, - кремень с кресалом у меня в кармане штанов были, вроде не выпали.
Он пошарил вокруг и нащупал еще теплый воск: "Ну, сейчас посмотрим - что у вас там с рукой!"
- Это крепления, - Рабе тяжело дышал, - если бы я так долго не тянул, раньше бы поговорил с рудничным управлением…, Это моя вина.
- Бросьте, - Федор зажег свечу и прилепил ее на валун, - вы мастер, а я инженер шахты, я тут за все отвечаю, так, что не корите себя.
Он откатил с руки Рабе окровавленный камень и посмотрел на синее пятно, что расплывалось пониже локтя, в прорехе изорванной куртки: "Сломали. Хорошо, что левая, и что кость наружу не торчит".
- У вас кровь, - сказал Рабе, глядя на него расширенными от боли глазами. "С лица капает".
Федор провел рукой по лбу и отмахнулся: "Ссадины, ничего страшного. Сейчас я вам лубок сделаю, тут где-то моя куртка валялась. Доску бы какую-нибудь найти…, - он оглянулся, подняв свечу: "Вот и старые крепления, не все в пыль размолотило. Посидите тут, я сейчас, - он осторожно помог Рабе прислониться к большому валуну.
- А где все? - спросил мастер. "Где Большой Фридрих, Вальтер, остальные?"
Федор застыл и велел: "А ну тихо!"
Из темноты доносился чей-то едва слышный, протяжный стон. Он поднял остатки креплений: "Сейчас руку вашу приведу в порядок, и пойду там, - Федор махнул рукой к выходу из штольни, - поищу. Кто-то жив еще".
- Я тоже, - приподнялся мастер.
- Сидите, - вздохнул Федор, - вы, если встанете - сознание потеряете. Воды нет у вас?
- Нет, - Рабе откинул голову назад и закрыл глаза. "И у меня нет, - угрюмо подумал Федор, отрывая полосы холста от куртки. Он вспомнил карту шахты: "Герр Клаус, тут же рядом это озерцо было. Помните, вы меня туда водили, как я приехал?"
- Там плохая вода, - сквозь зубы отозвался Рабе. "Свинец. Хотя лучше плохая вода, чем никакая. Оно недалеко, если лаз не завалило - можем добраться".
Федор поднес остатки крепления к свече и всмотрелся в дерево. "Что-то не так, - подумал мужчина. "Как-то странно оно сломалось. Нет, ерунда, привиделось, не может быть такого".
Он вздохнул, и опустился на колени: "Давайте сюда руку".
Потом он похлопал Рабе по щекам. Когда Клаус пришел в себя, Федор разломил свечу на две части: "Пойду, посмотрю, что там. Сколько человек сегодня в бригаде было?"
- Четверо, - сдержал стон Рабе. "И Большой Фридрих с Вальтером. Я сейчас отдышусь и посмотрю тут вокруг - может, еще свечи есть".
Федор кивнул. Вытерев кровь с лица остатками куртки, он исчез во тьме.
Стон все приближался. Федор отчетливо услышал горестный, совсем детский плач, доносившийся из-под перевернутой, заваленной камнями вагонетки.
Федор нагнулся - шахтер лежал ничком. Мужчина шепнул: "Все хорошо, все хорошо, это я, герр Теодор. Герр Рабе тоже жив, у него рука сломана. Что у вас?"
Рудокоп так и не поднимал головы. Федор, осторожно пошевелил его: "Ноги…, Не чувствую…, Вальтер под вагонеткой, там отец его, - мужчина обессилено махнул рукой. Федор увидел рыжую, окровавленную, разбитую голову Большого Фридриха. На рельсах поблескивало что-то серое, вязкое.
- Он еще и своим телом вагонетку прикрыл, - горько подумал Федор, переворачивая труп. "Не надо, чтобы мальчик это видел".
Он закрыл мертвые, голубые глаза, и приподнял вагонетку: "Вальтер, с тобой все в порядке?"
- Я ударился, - всхлипнул мальчик. "Но уже не болит. Герр Теодор, что с папой, где он?"
Федор помог мальчику выбраться наружу и придержал его за плечи: "Ты поплачь, милый мой, поплачь, я тут, я с тобой".
Ребенок встал на колени. Прижавшись щекой к лицу отца, мальчик разрыдался - еле слышно, вздрагивая плечами.
Федор погладил белокурую голову, и тяжело вздохнул: "Пойду, посмотрю, что там дальше".
Он дошел до обрушившегося входа в штольню, и увидел чьи-то ноги в растоптанных башмаках, что торчали из-под камней. "Холодные, - устало подумал Федор. "Там, значит, еще трое". Федор поднял какой-то булыжник, и начал стучать - упрямо, не останавливаясь.
Он прислушался и перекрестился - издалека доносилось такое же постукивание. "В шахте народа много, - вспомнил мужчина, - утренняя смена. Нас достанут. Сейчас Вальтер успокоится, перенесем этого, со сломанным позвоночником, и пойдем за водой".
Когда Федор вернулся, мальчик сидел рядом с искалеченным рудокопом, держа его за руку.
- Пойдем, Вальтер, - Федор посмотрел на оплывающий огарок свечи, - пока свет есть, надо нам его к герру Рабе перенести, на чем-то твердом. Помоги мне стенку вагонетки выломать.
Вальтер вытер заплаканное лицо: "Герр Теодор, а нас найдут?"
- Найдут, - твердо ответил Федор. "Там, - он махнул в сторону завала, - стучат уже. И я тоже постучал".
Вальтер помолчал. Глядя куда-то в сторону, мальчик спросил: "А остальные? Что с ними, герр Теодор?"
Он увидел глаза мужчины. Прикусив губу, перекрестившись, Вальтер стал выламывать боковую стенку вагонетки.
Рабе сидел, закрыв глаза. Услышав их шаги, он дрогнул ресницами: "Я тут еще пару огарков нашел". Они опустили шахтера. Мастер, коснувшись его руки, вздохнул: "Вы не двигайтесь, герр Иоганн, не надо, вам же больно".
- Да я и не могу, - сквозь зубы шепнул рудокоп. "Во рту пересохло только".
Федор взял один из огарков. Обернувшись к Вальтеру, он велел: "Собери тут все обрывки курток. Пошли, посмотрим - удастся ли нам к тому озерцу пробраться".