Глава 8. Подарок короля
Ни паж, ни дежурный мушкетер не могли припомнить короля Людовика XIII в таком веселом расположении духа.
Он послал просить к ужину господина кардинала, но кардинал принес извинения, ссылаясь на больной желудок, и за ужином не появился. Но он воспользовался случаем, чтобы напомнить его величеству, что он обещал вечером аудиенцию сиру де Бовертю и его сестре.
Едва Людовик уселся за стол, как доложили о приезде его ювелира.
- Как?! - воскликнул король. - И наш славный Лоредан тоже здесь?
- Да, сир, - ответил, входя, золотых дел мастер. - Разве ваше величество не вызывали меня к себе?
- Я? - удивленно переспросил король. - Да ни в коем разе.
- И однако его преосвященство, - ответил ювелир, державший под мышкой небольшой кожаный футляр, - уезжая из Парижа, настоятельно рекомендовал мне быть точным.
- Точным? Но в чем? - заинтересованно спросил король.
- В сроке исполнения серег, которые ваше величество мне заказали.
- Совсем странно! - воскликнул король. - Я меня нет об этом ни малейшего воспоминания!
- Может быть, - продолжал Лоредан, - его преосвященство заказали мне их от вашего имени?
- Но это совсем уж странно!
- Я очень спешил, - продолжал Лоредан, - и выехал вчера утром из Парижа к моей дочерью - я верхом, а она в носилках, но поскольку мулы ехали медленней, чем моя лошадь, то я опередил ее, чтобы не заставлять ждать ваше величество.
Два человека - король и дон Фелипе д'Абадиос - внимательнейшим образом слушали этот рассказ. Когда Лоредан сказал, что его дочь сейчас находится на дороге в Блуа, в глазах дона Фелипе д'Абадиос промелькнула молния.
А король в это время спрашивал сам себя:
- Но какого черта господин кардинал заказал серьги? Для кого они предназначались?
Потом, обратившись к Лоредану, спросил:
- Ну, и где эти серьги?
- Сир, вот они.
И ювелир открыл перед королем футляр, который он принес.
- Дьявольщина! - воскликнул Людовик. - Работа превосходная, и бриллианты самой чистой воды!
- Самые прекрасные, какие только нашлись во Франции, - сказал Лоредан.
- Но ведь это, наверное, невероятно дорого?
- Да, сир, его преосвященство сам мне назначил цену.
- Кажется, - сказал, улыбаясь, король, - я богаче, чем думал.
И, взяв серьги, он сказал донье Манче:
- Синьора, вы ведь поблагодарите господина кардинала?
И сам продел великолепные серьги в уши испанки, подумав при этом:
- Вот я и сыграл с господином кардиналом еще одну прекрасную шутку.
После ужина он отвел в сторону герцога Орлеанского.
- Братец, - спросил он его, - не знаете ли вы где-нибудь неподалеку от Блуа уединенного домика, где бы можно было побеседовать без помех?
- Безусловно, сир, это гостиница "У Единорога".
- Там нет народу?
- Никогда, особенно ночью.
- Прекрасно, - сказал король. - Попросите донью Манчу подождать меня там.
- Когда, сир?
- Сегодня, в полночь. Господин кардинал так долго меня не задержит. Приготовьте мне оседланную лошадь у ворот замка.
- Хорошо, сир.
Король потребовал плащ и трость.
- А теперь, - сказал он, - пойдем вершить правосудие и мирить сира и мадемуазель де Бовертю!
И он отправился к кардиналу.
Глава 9. Признание мадемуазель де Бовертю
Было ровно десять часов, когда король вошел к его преосвященству, которого он нашел в одиночестве перед столом, заваленном пергаментами, печатями и указами. При виде короля сумрачное лицо кардинала разгладилось и приняло то же приветливое выражение, что и утром. Он поцеловал руку короля, как поцеловал бы руку женщины, и сказал:
- Сир, история наречет вас Людовиком Справедливым, потому что вы покинули развлечения и лишили себя отдыха с единственной целью восстановить справедливость.
- Господин кардинал, - ответил король, усевшись в глубокое кресло и закинув ногу на ногу, - не надо меня хвалить…
- Почему же, сир?
- Потому что спор между сиром и мадемуазель де Бовертю, который я должен разобрать, не единственная причина, приведшая меня к вам сегодня вечером.
- Ваше величество желало бы побеседовать со мной о государственных делах?
- О, сохрани меня от этого Бог! - пробормотал король.
Ришелье взглянул на стенные часы своего кабинета.
- Возможно, сир де Бовертю несколько задержится, - сказал он. - Его поместье неблизко от Блуа, и потом этот сеньор - страстный охотник: может быть, когда посланный прибыл, он был в лесу.
- Весьма возможно, - ответил король.
- Ваше величество, - продолжал Ришелье, - любит шахматы и благоволит считать меня неплохим игроком: возможно, вы подумали, сир, что в ожидании господина де Бовертю…
- Нет, не в этом дело, господин кардинал.
- Ах так!
И Ришелье, казалось, стал ждать, чтоб король объяснился.
- Меня заставило прийти к вам раньше времени любопытство.
- Любопытство, сир? - спросил кардинал; его прозрачные глаза, казалось, пытались прочесть мысли короля.
- Ну да, Господи Боже ты мой! Представьте себе, что во время ужина прибыл Лоредан, мой ювелир.
- Ах, это, - сказал, улыбаясь, кардинал. - Наверное, ваше величество заказал ему какую-нибудь дорогую безделушку, например, перстень-печатку.
- Нет, господин кардинал. Лоредан мне привез не это.
- Так что же, сир?
- Серьги.
- А! - произнес с улыбкой кардинал.
- И поверите ли, - продолжал король, - что я их не заказывал?
- В самом деле?
- Он мне сказал, что заказывали их вы, господин кардинал.
- Сир, - ответил Ришелье, - это правда, и я не стану лгать. Эти серьги Лоредану заказал действительно я. Они, должно быть, прекрасной работы.
- Восхитительной, господин кардинал.
- Впрочем, заказывая их Лоредану, я велел ничего не жалеть.
- Мне кажется, господин кардинал, у вас есть воспитанница?
- Да, сир, внучатая племянница, мадемуазель де Плесси, которую я только что выдал замуж за одного бретонского дворянина, господина Плело.
- Это прекрасно; тогда, может быть, этот болван Лоредан ошибся?
- В чем, сир?
- Он принес мне серьги, предназначавшиеся для вас?
- Нет, сир, - ответил Ришелье, - я не настолько богат, чтобы делать моей племяннице подобные подарки. Я заказал эти серьги от имени вашего величества и надеялся, что ваше величество…
- Их подарит вашей племяннице?
- О, что вы, сир, вовсе нет, но…
- А тогда кому же?
Улыбка сошла с лица Ришелье. Кардинал снова стал тем жестким государственным человеком, перед которым трепетали все, даже его августейший хозяин.
- Сир, да простит меня ваше величество, но для того, чтобы объяснить вам, для чего я заказал эти серьги, я вынужден буду побеседовать с вами о важных вещах.
Король в свою очередь посмотрел на часы.
- Ну а вы уверены, господин кардинал, - спросил он, что сир и мадемуазель де Бовертю приедут?
- Я могу поручиться за это вашему величеству.
Король вздохнул.
- Ну что же, я слушаю вас. Все равно, - что о политике говорить, что о чем-нибудь другом.
- Сир, - продолжал Ришелье, - ваше величество все последнее время жили несколько в отдалении от семьи…
- Да нет, господин кардинал, я как-то этого не заметил.
- Вашему величеству пошел тридцать восьмой год.
- Да, верно. Как время-то идет, господин кардинал!
- А трон не имеет наследника…
Король нахмурился.
- Ах, господин кардинал, - сказал он сердито, - вы опять будете со мной говорить о королеве?
- Но, сир…
- И вы неправы, господин кардинал. Королева покинула двор без моего разрешения и отправилась жить в Амбуаз… Ну что же, пусть там и остается!
- Простите меня, сир, но я подумал…
- Что подумал?
- О том, что от Амбуаза недалеко до Блуа.
- И вы рассчитываете, что я поеду повидать ее?
- В этой надежде, сир, - смиренно ответил кардинал, - я и заказал эти серьги…
Король расхохотался во все горло, что вообще-то было Для него непривычно.
- Господин кардинал, вы плохо все продумали.
- Как так, сир?
- И ваши серьги попали по другому назначению. Я их сегодня же вечером подарил…
Ришелье принял наивный вид.
- Ваше величество решили помириться с мадемуазель де Отфор?
- И вовсе нет, - ответил король. - Я подарил серьги донье Манче.
- А кто такая донья Манча, сир?
- Прекрасная и в высшей степени любезная женщина, которая охотится на оленя, как сама богиня Диана.
- Ах, вот как! - совершенно равнодушно произнес Ришелье.
Король второй раз взглянул на часы. Было половина одиннадцатого.
- Не находите ли вы, господин кардинал, - произнес король, что сир де Бовертю несколько злоупотребляет моим терпением?
- Он приедет, сир, не сомневайтесь. Может быть, все-таки партию в шахматы?
- Хорошо, - безрадостно согласился король.
Ришелье позвал слуг. Двое пажей установили шахматную доску.
Людовик страстно любил играть в шахматы, особенно с кардиналом, который был очень сильным противником. Садясь за шахматную доску, Людовик подумал, что свидание он назначил на полночь, а сейчас только половина одиннадцатого. Партия же в шахматы с кардиналом никогда не продолжалась более трех четвертей часа.
Расставляя на доске фигуры, Ришелье обменялся быстрым взглядом с одним из своих офицеров, в эту минуту как раз появившимся на мгновение на пороге двери, к которой Людовик сидел спиной.
Партия началась; кардинал, несомненно преднамеренно, сделал одну за другой две ошибки, вследствие чего король сразу же получил значительное преимущество.
Когда Людовик проигрывал, то испытывал такое разочарование, что отталкивал доску и говорил:
- Господин кардинал, вам несомненно помогает сам дьявол; это нечестная игра.
И никогда в этом случае не хотел отыграться. Когда же он выигрывал, то напротив, настроение у него поднималось, в он предлагал кардиналу взять реванш. На этот раз кардиналу был поставлен мат за двадцать минут.
- Ах, господин кардинал, - сказал Людовик, - вас уж слишком одолевают политические заботы. Ну как, может еще одну партию?
- Охотно, сир, - ответил кардинал.
И они начали новую партию. Но, несколько минут спустя, один из гвардейцев доложил о сире и мадемуазель де Бовертю.
- Ах, честное слово, - воскликнул король, увлеченный игрой, - они прекрасно подождут, пока я закончу партию.
На этот раз кардинал затянул игру; он не дал так легко себя победить, и партия продолжалась целый час. Когда король объявил мат, пробило без четверти двенадцать.
"Ах, черт, - подумал Людовик, - а мне еще скакать два лье. Ба! У моего братца герцога Орлеанского кони добрые, а донья Манча меня подождет несколько минут."
И в покои ввели сира и мадемуазель де Бовертю. Эти двое, почтительнейше склонившиеся перед его величеством, являли собой два ярчайших образца провинциального дворянства того времени.
Брат был крупным и крепким мужчиной лет сорока восьми, широкоплечим, с сединой на висках, загорелым; шел он прямо, голову нес высоко и был несгибаем, как швейцарский гвардеец.
Мадемуазель де Бовертю было около сорока лет; лицо ее хранило следы замечательной красоты; во всем ее облике было что-то бесконечно печальное и поникшее; одета она была в траур.
- Насколько мне известно, - сказал им король, - вы хотели бы, чтобы я рассудил ваш спор. Говорите, господин де Бовертю. Позже мы выслушаем вашу сестру.
- Сир, - сказал дворянин, - мы с сестрой всю жизнь прожили в добром согласии в родительском имении. Но однажды мне пришло в голову, что я должен жениться, и с тех пор у нас пошли раздоры и ссоры.
- Так вы женаты? - спросил король.
- Нет, еще нет, но я жду только решения вашего величества. Королю, конечно, известно, что закон требует, чтобы мужские потомки были нераздельными владельцами земель, поместий и прочего имения, составляющих достояние знатной семьи. Но с тех пор, как я решил жениться с единственной целью не дать угаснуть моему роду, моя сестра, вместо того, чтобы остаться жить с нами, хочет разделить в равных долях все имущество, которое нам оставил наш покойный отец.
- Как, как? - переспросил король. - Но мне кажется, что мадемуазель де Бовертю не совсем в своем праве.
- Сир, - ответила она, - если ваше величество окажет мне милость выслушать меня, то может быть, ему будет угодно изменить свое мнение.
- Ну что же, говорите, сударыня, я вас слушаю.
- Ах, - ответила она, - есть вещи, которые я могу сказать только королю, потому что их может знать только король.
- И ваш брат о них не знает?
- Да, сир, и не должен никогда узнать.
Сир де Бовертю был человеком очень порядочным. Он сказал сестре:
- Ну что же, поведайте королю то, что вы хотите ему поведать, и если его величество сочтет, что половина отцовского достояния принадлежит вам, я вам его отдам.
Бледность, таинственная печаль и траурные одежды мадемуазель де Бовертю возбудили в короле некоторое любопытство. Он дружеским жестом попросил кардинала оставить его одного, и его преосвященство вышел вместе с сиром де Бовертю, но перед тем успел бросить взгляд на часы. На часах была почти полночь.
Глава 10. Мадемуазель де Бовертю
- Итак, сударыня, - произнес король, очутившись наедине с мадемуазель де Бовертю, - я слушаю вас.
- Сир, - сказала она, - то, в чем я признаюсь вашему величеству, не знает ни один человек: я - мать.
- Ага! Так! - промолвил король. - Я начинаю понимать, почему вы хотите сохранить часть отцовского наследства.
- Сир, - продолжала дама в трауре, - не судите меня слишком строго, и будьте столь же терпеливы, сколь великодушны: выслушайте меня.
Король кивнул головой в знак согласия. Мадемуазель де Бовертю продолжала:
- Сейчас мне сорок один год, а тогда мне было восемнадцать. Этим я хочу вам сказать, что сын, чье наследство я пытаюсь защитить, это молодой человек, которому сейчас около двадцати двух лет.
- Черт возьми! - произнес несколько легкомысленным тоном король.
Но мадемуазель де Бовертю взглянула на монарха так холодно и спокойно, что его несколько насмешливая улыбка исчезла.
- Вам не будет смешно, сир, когда вы узнаете мою историю.
В голосе ее прозвучали печальные и повелительные ноты, которые невольно покорили короля.
- Я слушаю вас, сударыня, - серьезно повторил он.
Мадемуазель де Бовертю продолжала:
- Наше поместье расположено на склоне холма, на краю Шамборского леса. Оно называется Бюри. Однажды вечером отца моего не было дома, брат в это время служил в королевской гвардии и я была одна… Всю вторую половину дня шел дождь, приближаясь гроза и, так как дело шло к ночи, тучи прорезали молнии. Начался ливень. В двери Бюри постучался всадник в охотничьем кафтане. Он сказал, что он - из свиты короля и отбился от остальных охотников. Это был уже немолодой человек, но у него был благородный и рыцарственный вид, глаза ясные и широкая улыбка. Я сама прислуживала ему, и мной при этом владело какое-то неизъяснимое чувство. Он провел ночь в Бюри и сказал, что вскоре вернется поблагодарить моего отца за гостеприимство, которое я ему оказала. И вправду, он вернулся через неделю.
По какому-то роковому совпадению, брата моего все еще не было; как и в прошлый раз, шел дождь, и волнение, охватившее меня при первом свидании, усилилось.
Мадемуазель де Бовертю на минуту в волнении замолчала, тяжело дыша и глядя в пол.
Король ласково сказал ей:
- Я испытываю к вам живейший интерес. Прошу вас, продолжайте.
- Сир, - прошептала она, - пусть ваше величество пощадит мои чувства и избавит меня от рассказа грустной повести о соблазненной девушке. Этот красивый и благородный дворянин приезжал еще не раз, и злосчастная судьба так распорядилась, что я каждый раз была в замке одна. И однажды я заметила, что близится тот час, когда я уже не смогу больше скрывать свой грех. На мое счастье, на следующий день отец сказал мне:
- Жанна, дитя мое, король соблаговолил вспомнить о нашем старинном роде. Я отвезу вас в Париж, где вы войдете в число фрейлин королевы.
И действительно, отец отвез меня в Париж. В тот день, когда меня представляли в Лувре, король был на охоте. Меня приняла королева, и в тот же вечер я приступила к своим обязанностям. Увы! Когда на следующий день я по долгу службы зашла в покои королевы, я чуть не упала в обморок, увидев там моего знакомого дворянина, улыбнувшегося, видя, что я вхожу. Я узнала этого дворянина, это был он! Вокруг него все стояли, обнажив головы, а он сидел и на голове у него была шляпа. Этот человек, которого я все еще любила и чей ребенок шевелился у меня под сердцем, был король! Король Генрих Великий, отец вашего величества!
При этом признании Людовик XIII не мог сдержать возгласа удивления.
Мадемуазель де Бовертю продолжала:
- Благодаря королю, я родила в величайшей тайне, и мое бесчестье не стало никому известным. Я дала жизнь сыну…
Тут голос мадемуазель де Бовертю дрогнул и по лицу ее заструились молчаливые слезы.
- Вы понимаете, государь, что нужно было во что бы то ни стало скрыть от всех мой грех, и король Генрих отобрал у меня ребенка, пообещав мне позаботиться о нем, и он, несомненно, сдержал бы слово…
- И кто же ему помешал? - с удивлением спросил Людовик XIII.
- Сир, - ответила мадемуазель де Бовертю, - через месяц после того, как я оправилась от родов, король пал, заколотый ножом Равальяка.
- Ну… а ребенок?
- Король унес тайну его судьбы с собой в могилу.
- И нет никакой возможности опознать вашего сына?
- Простите, ваше величество, но в день, когда его у меня забрали, я повесила ему на шею медальон со своим портретом.
- Бедняжка! - прошептал король.
- Но, - продолжала мадемуазель де Бовертю, - я убеждена, сир, что сын мой не умер, что я его увижу в один прекрасный день… и потому, сир, вы ведь понимаете, что ему понадобится поместье.
- Я беру это на себя, - произнес король.
И тут он взглянул на часы.
- О, пресвятое чрево! - воскликнул он, поднимаясь рывком. - Уже час ночи!
- Так каково же, сир, - спросила твердым тоном мадемуазель де Бовертю, - решение вашего величества?
Но король уже не думал об этом таинственном сыне, последнем, без сомнения, ребенке самого галантного из монархов.
Он думал о прекрасной донье Манче, которая ждала его в гостинице "У Единорога", на дороге из Орлеана в Блуа…
- Завтра, завтра! - воскликнул он. - Я решу это дело завтра.
Но не успел он подбежать к двери, как вошел кардинал.
- Сир, - сказал он, - посмотрите!
- Ну, что еще? - с досадой буркнул король.
- К нам гости…
- Что? - спросил Людовик.