У вас же нет второго механика, - объяснял Микальсен. - Вот я и решил...
Ко мне на судно большевистского агента? - взорвался Бромсет.
Он же негр, - пытался оправдаться Микальсен.
Да пусть он будет зеленого, оранжевого, голубого цвета, - кричал Бромсет. - Чем большевик! И свяжет меня по рукам и ногам!
Да, но я... - Микальсен был ошарашен бешенством Бромсета. - Я могу сейчас отменить... Механика переведу на другое судно, а вам пошлю...
Чтобы вызвать какое-то подозрение у комиссара? - вскипел гарпунер еще больше. - Этого еще не хватало! Я требую от вас ничего не предпринимать без моего разрешения. Ясно?
Да... да, - пролепетал Микальсен. Жалкий вид капитан-директора как-то смягчил гнев Юрта, и он уже тише сказал:
Этим негром я займусь сам. А вы готовьтесь к выходу в море. Якорь выбирать в четыре утра. Стоянка в Кроноцком заливе, за мысом Ольги.
Бромсет присел к столу и быстро набросал радиограмму:
"Вышли промысел. Состояние команды отличное. Дисциплина высокая. Уверен успешной охоте. Сообщу координаты первого кита. Микальсен".
Юрт протянул капитан-директору листок.
Передадите ровно в полночь. Будете вызывать норвежское консульство в Иокогаме.
Но там в нашем консульстве нет радиостанции!
Это не имеет значения. Передавайте на этой волне, - Бромсет поставил на бланке цифру. - Кому надо, тот получит.
...Вечером вельбот доставил Мэйла на китобойное судно "Вега-1". Джо представился капитану. Тот молча выслушал его и позвал боцмана:
- Покажи негру койку в кубрике. А ты, черномазый, становись с четырех на вахту. - Капитан отвернулся и зашагал прочь.
Мэйл точно окаменел. Его еще никто так не оскорблял. И сейчас он был готов броситься вслед капитану, заставить извиниться, но остался на месте. Он снесет все и будет вести себя так, как сказал Иван Алексеевич.
- Что в палубу врос? Пошли! - с грубоватым добродушием кивнул боцман, здоровенный детина с одутловатым лицом и голубыми веселыми глазами.
Спустились в кубрик. В нос ударил запах грязного белья, гнили и винного перегара. В тесном помещении по обеим сторонам тянулись двойные ряды коек. При тусклом свете единственной лампочки Джо рассмотрел на нескольких койках полураздетых матросов. За продолговатым столом, среди бутылок и остатков еды, четверо шлепали картами. На вошедших никто не обратил внимания.
- Занимай вон ту верхнюю койку, крайнюю слева, -
боцман сплюнул сквозь зубы и упер руки в бока. - Эй, парни! Новый постоялец. Как тебя величать, негр?
- Джо Мэйл! - произнес механик, продолжая стоять у двери кубрика, почти касаясь головой потолка.
Картежники прервали игру и молча обернулись, С нескольких коек свесились взлохмаченные головы. Все смотрели на Мэйла. Он стоял, широко расставив ноги, придерживая рукой свой сундучок. Бушлат его был расстегнут и открывал широкую выпуклую грудь, кепка надвинута на лоб. Мэйл переводил взгляд с одного моряка на другого. Его толстые губы полуоткрылись, крылья широкого носа чуть вздрагивали.
С тобой, черномазый, никто не собирается боксировать. Садись-ка к нам! - Один из матросов дружелюбно хлопнул рукой рядом с собой.
Меня зовут Джо Мэйл!
Наш второй механик, - пояснил боцман.
А что же он в каюту первого не идет? - спросил голый до пояса картежник.
- Приказ капитана, - боцман сплюнул себе под ноги. - Ладно, - матрос снова взял карты. - Занимай
койку, черно... Джо...
Боцман ушел. Мэйл поправил постель, достал чистую простыню из сундучка и забрался на койку.
Заложив руки за голову, он смотрел в низкий потолок, а мысли бежали одна за другой. Впервые, как Джо стал моряком, он расстался с Иваном Алексеевичем. Это было непривычно. Вся его жизнь, с тех пор как Джо помнит себя, связана с Северовыми. Отца он не знал, но хорошо представлял по рассказам своей" матери и Оратьев Северовых. Он вырос вместе с ними, и, хотя
был моложе почти на Десять лет и отличался цветом кожи, они чувствовали себя братьями. С их помощью о стал моряком, механиком.. И вот сейчас он оказался один, среди чужих людей, в затхлом кубрике...
У Джо горячо вспыхнуло лицо. Он вспомнил, как его встретил капитан. "Привыкли там, у себя, - размышлял механик. - Но это пустяки. Матросы, кажется, хорошие ребята, хотя и грубые".
Незаметно Джо уснул и проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечо.
- Пора, парень, на вахту! Первый механик у нас дьявол. Тебе лучше быть в своем аду вовремя. Слышишь, машина уже работает.
Палуба под ногами ритмично сотрясалась. Джо соскочил с койки.
Спасибо...
Оскар, - подсказал матрос. Он был еще молод, но изможденное лицо и лихорадочно поблескивающие глаза выдавали тяжелый недуг. Матрос все время подергивал плечами, как будто ежился от холода, хотя на нем был толстый свитер. Заметив взгляд Мэйла, он постучал себя по груди:
Тут, дьявол, болит... Ну, иди. Машину найдешь? Пойдем-ка, я тебя провожу. - Не обращая внимания на протесты Мэйла, он быстро пошел вперед, сухо покашливая.
Джо никогда не был на китобойных судах. После огромных транспортов все здесь казалось игрушечным - узкие коридоры, крутые короткие трапы.
Моряки поднялись на маленькую палубу. Стояла лунная ночь. Высоко в небе дрожали звезды. Серебряные блики скользили по воде. Между бликами, в черной глубине, лежали, отражения звезд, такие же чистые, как сами звезды. База стояла вся в огнях. Как и на китобойных судах, что стояли рядом с "Вегой-1", там тоже готовились к выходу в море.
В лицо Дню ударил теплый воздух. Они подошли к тамбуру, откуда вниз сбегал трап, тускло поблескивая отполированными поручнями.
Внизу горели лампы, шумела и вздыхала машина. Оскар, потирая грудь, усмехнулся.
-- Вот прямая дорожка к дьяволу!
-Спасибо! - Мэйл сбежал по трапу и оказался у машины. Она работала на холостом ходу. Мелькали спицы маховика, блестели стальные, со стекающим синеватым маслом, кривошипные шатуны. Ярко горели надраенные медные части, на щите белели циферблаты с дрожащими стрелками. Джо почувствовал себя в знакомой обстановке.
Из-за машины вышел человек с бритым лицом и таким узким подбородком, что его голова напоминала римскую" цифру пять. На верхней губе темнели аккуратные английские усики. Замасленная кепка ровно сидела на
голове.
- Второй? - закричал, гримасничая, человек. -
Я первый! - Он указал на себя и поднял палец. Мэйл с улыбкой кивнул и поднял два пальца. Первый механик состроил еще более зверскую гримасу и заорал так, что перекрыл шум машины:
- Хватит болтать! За дело!
- Есть, сэр, - Джо забавляли гримасы "деда".
Тот довольно сильно ударил Мэйла в бок, подталкивая к машине. Потом сунул ему в руки масленку и показал жестом, чтобы Джо начинал работу.
Механик ходил за Мэйлом, следя за ним веселыми глазами, и все время поторапливал. Джо уловил, что третий поршень изменил ритм работы. Он подхватил ключ и подрегулировал его. Старший механик что-то буркнул, отошел от Мэйла, "и уже до конца вахты Джо работал спокойно.
"Вега-1" вышла из губы. Тихий океан встретил их свежим ветром. Начало покачивать, но Мэйл не обращал на это внимания. Море для него было так же привычно, как суша для берегового жителя...
Китобойцы шли за базой. Флотилия держала курс на северо-восток. Волны лизали крутые скулы кораблей и, отбегая, рассыпались пологими веерами.
Захматова стояла у раскрытого иллюминатора и смотрела в сторону уже исчезнувшего берега. По ее лицу бежали слезы, она прощалась со многим. Кончилась какая-то часть ее жизни, началась новая. Какой она будет?.. Захматова чувствовала себя очень одинокой. Кругом чужие, далекие от нее люди. А Северов? Он же коммунист, как и она. Значит, они во многом едины. "Но он такой самоуверенный, - раздумывала Захматова. - И почему так пристально смотрел на меня тогда, при первой встрече? Или мне это только показалось?"
Елена Васильевна закрыла иллюминатор и легла на диван. Немного покачивало. Подступила дремота. Так и заснула с непросохшими от слез ресницами...
Ли Ти-сян, подпоясанный фартуком, уже с полуночи чистил рыбу на матросском камбузе. В руках быстро мелькал нож, рассекая серо-серебристые плоские туши камбалы. Сковороды размером в днище сорокаведерной бочки шипели и плевались маслом. В большом камбузе Выло жарко. Оба повара выбивались из сил. Нужно было накормить все население "Веги" - сто с лишним человек.
Ли Ти-сян время от времени отрывался от работы и осматривался. Как хорошо, что он снова на корабельном камбузе, где все так знакомо, где для него родной дом. "Какой хороший этот капитан Северов - узнал, взял на работу. Хорошие это люди, русские".
- Что засмотрелся? Работай, - раздался над ухом окрик главного повара. Его сморщенное лицо пылало от жара.
Нож в руках Ли Ти-сяна заходил быстрее. Раз, раз, раз - и камбала очищена от чешуи, еще движение ножа- и вскрыто брюшко. Рыба за рыбой проходит в руках Ли Ти-сяна, а мысли его заняты другим. Он размышляет над тем, что у него есть свой капитан, который хорошо знает его, и Ли Ти-сян даст клятву, что он всю жизнь будет следовать за Северовым и не один, а со своим другом Журбой. Как хорошо, когда у тебя есть друзья. Человек без друзей не бывает счастлив.
Размышляет над этим и Журба. Он в ночной вахте и беспрерывно попыхивает своей трубкой. Лицо у Журбы задумчиво, глаза полуприкрыты. Снова он в море, а облегчения нет. Дал себе клятву никогда больше не выходить в море под чужим флагом, а получилось так, что не сдержал слова. Правда, для этого есть основания! Журба вспоминает слова Северова: "Поплаваем годика два, посмотрим, как бьют китов, а потом и на свою китобойную флотилию перейдем. Скоро она у нас будет". Капитан говорил с такой уверенностью, что Журба ни в одном его слове не сомневался. Да была и своя дума: "Если стану китобоем, то уж не придется болтаться с судна на судно, как щепке на волнах, а останусь на флотилии. Года уж такие подходят".
Качка усилилась. Журба крепче прижался спиной к переборке. Мимо пробежал боцман - крепко сколоченный норвежец одних лет с Журбой.
- На бак! Крепить люк первого трюма!
Журба сунул в карман трубку и присоединился к бегущим за боцманом матросам. Выскочил на палубу и сразу пошатнулся' от удара ветра, едва удержался на мокрой скользкой палубе. С носа дождем летели брызги, больно секли лицо. Матросы окружили люк. Порывом ветра с него наполовину сорвало брезент, и теперь тяжелое полотнище билось и хлопало на ветру, как огромный черный флаг. Моряки пытались поймать его, снова натянуть на люк, но мокрый, одеревенелый брезент выскальзывал из рук, больно бил по плечам. Боцман кричал:
- Чертовы черепахи! Вам бы только юбки задирать у потаскух. Пригибайте его вниз. Ну, держи, на вались!
Нагнув голову, Журба кинулся к люку. В этот момент новый порыв ветра вырвал затрещавший брезент из рук матросов. Выгнувшись парусом, полотнище ударило Журбу в лицо с такой силой, что его руки, обламывая ногти, скользнули по мокрой парусине. В следующее мгновение ошеломленный моряк лежал на палубе, а брезент бился над ним, щелкал, плескался и жестким краем, обшитым манильским тросом, сек Журбу по голове. Перед глазами у него поплыли яркие и, как ему показалось, горячие звезды. Они вылетали из неведомой глубины и обжигали голову.
- Дохлые сельди, черви могильные! Живее, живее... Эй, трясогузка, вставай. Палуба - ас койка в кубрике! - кричал боцман Журбе, но моряк уже не слышал его.
Когда наконец люк был закрыт, матросы окружили лежавшего ничком Журбу.
- Поднимайся, - нагнулся над ним боцман. Он ощупал голову Журбы. - Что за черт?! - на пальцах была кровь.
Несчастье быстро объединяет людей, особенно на море. Матросы осторожно подняли Журбу. Он застонал. Его понесли. Боцман шагнул к нему и на что-то наткнулся ногой. Присмотревшись, он увидел, что это фуражка Журбы. Боцман поднял ее, отряхнул и пошел следом за матросами.
Журбу уложили на стол в носовом матросском кубрике. Его лицо и голова были в крови. При свете запыленной лампочки кровь казалась почти черной.
Врача, - бросил боцман одному из матросов. Он стер ладонью с козырька поднятой фуражки грязь и осторожно положил ее в изголовье Журбы.
Может, сами перевяжем? - предложил кто-то, но боцман подкрепил приказание такими отборными выражениями, что матрос стремглав убежал.
Моряки столпились вокруг стола. Пожилые и молодые, бритые и с бородами, одетые в старые заплатанные робы, комбинезоны, куртки и фуфайки, ,- все они сейчас были схожи одним - выражением глаз.
Через минуту Захматоза была уже в кубрике. В наспех накинутом белом халате она подошла к пострадавшему с тем деловым, решительным видом, который как-то сразу внушает окружающим уважение. Быстро осмотрев моряка, она попросила теплой воды.
Елена Васильевна осторожно обмыла лицо и еще сочившиеся кровью раны на голове. Журба застонал и приоткрыл веки. Над ним склонилось лицо Захматовой. Он силился вспомнить, где видел эти широко расставленные глаза, набегающие на лоб черные волосы, упрямо сжатые губы, родинку на полной белой шее.
Лежи спокойно, - строго проговорила Захматова.
Что со мной?
Пустяковые царапины, - Елена Васильевна говорила, как всегда, грубовато. Она начала выстригать волосы. Журба лежал спокойно. Лишь когда ножницы натягивали волосы около раны и боль охватывала голову, он стискивал зубы, На его лбу выступил пот. Захматова вытерла его и сказала:
А ты... Как звать тебя?
Максим Журба.
Ты, товарищ Журба, не молчи, - Захматова улыбнулась. - Говори. Чем это тебя так порубило?
У Журбы дрогнули губы. Она назвала его товарищем. В этом слове он почувствовал сейчас особую силу и нежность. Максим тихо повторил:
- Товарищ...
Захматова подумала, что он не знает ее имени:
Меня зовут Захматова, Елена Васильевна.
Спасибо...
Ты нежности не разводи, - прикрикнула она и передразнила: - Спасибо... Скажи спасибо, что тебе голову совсем не оторвало. Моряк...
Журба улыбнулся. Елена Васильевна забинтовала его голову и смазала йодом порезы на лице, отчего оно стало полосатым и немного смешным.
Дня два-три будешь лежать, потом ко мне придешь. Ну, поправляйся, товарищ.
- Спасибо, товарищ, - голос Журбы дрогнул. - Приходите еще... - После большой потери крови его клонило в сон.
Он уже спал, а матросы все еще растерянно молчали. Никто из них не проронил ни слова, пока эта женщина находилась в кубрике. И было странно видеть смущение на грубых лицах людей, привыкших отпускать скользкие шутки по адресу женщин, которых им когда-либо приходилось встречать.
Смуглый, похожий на мексиканца матрос с цепочкой красных кораллов на жилистой шее первым нарушил молчание.
Баба на судне. Кормить нам акул!
Заткнись! - грохнул кулаком о стол кочегар с квадратными плечами и воспаленными от жара глаза ми. - От твоей болтовни быстрее на грунт с колосником ляжешь!
Мексиканец вскочил и, воздев руки над головой, забормотал:
- О, святая мадонна...
Его заглушил хохот моряков. Кочегар, смеявшийся громче всех, выкрикнул:
Ты помолись святой..., которая тебя святой любовью наградила. В гальюне корчишься, как спрут на суше...
Не поминайте попусту святое имя, - вступил в разговор угрюмый седой матрос. Он сидел в углу кубрика и натачивал на бруске складной нож. Я хочу сказать.
- Давай, Скруп, - сплюнул кочегар.
Все затихли. Скруп осторожно провел по бруску, попробовал лезвие на щеке, сбрил несколько волосинок! Все ждали, что он скажет. Сложив нож и спрятав его в карман, он поднялся, но выше стал ненамного. У Скрупа были короткие кривые ноги и очень длинное туловище. Полы обыкновенной морской тужурки доходили ему до колен.
- Вот что я скажу, ребята, - благообразное лицо Скрупа в мелких морщинках ничего не выражало. Он растянул маленький рот, открыв мелкие зубы. - Вот что я скажу... Баба на корабле - быть беде! Другое дело, когда мы стоим в порту. А в море - дело гиблое. Еще в святом писании сказано...
Но матросы не узнали ?что сказано в святом писании. Гулкий голос боцмана перебил Скрупа:
Сменять вахту!
Прочти свое паршивое писание большевику, - загрохотал кочегар и, кивнув на спящего Журбу ;вышел из кубрика.
Скруп с ненавистью посмотрел ему вслед и что-то угрожающе пробормотал. Потом он вытащил из кармана нож, раскрыл его, поплевал на брусок и снова стал точить размеренными движениями.
3
Флотилия стала кабельтовых в трех от берега, за мысом Ольги, защищавшим базу от океанских волн. Коричневые скалы мыса были усеяны птицами, их гомон доносился до базы.
В кают-компании у Микальсена собрались капитаны и гарпунеры китобойных судов. Они расселись в креслах, молчаливые и недовольные. Все дымили трубками и, несмотря на открытые иллюминаторы, табачный дым плавал густыми сизо-голубыми слоями. Северов сидел справа от Микальсена, чувствуя на себе враждебные взгляды китобоев. Он знал о кастовых традициях китобоев, о могуществе Лиги гарпунеров и с этого начал, когда Микальсен представил его собравшимся.
- Господа, - поднялся Северов и окинул всех быстрым взглядом. - Норвежская флотилия "Вега" пришла в район добычи китов, определенный концессией. От имени Советского правительства я поздравляю вас с благополучным завершением перехода и желаю удачной охоты.
Иван Алексеевич заметил, что большинство моряков удивлено его словами, и повторил подчеркивая:
- Да, господа, мы, советские люди, желаем вам удачной охоты в наших водах. Мы должны быть друзьями, а значит, уважать права друг друга. У нас нет намерения проникнуть в секреты китобойного промысла, который оберегается законами Лиги гарпунеров. Мы не будем связывать вашу охоту, но мы просим строго придерживаться условий концессии. Они вам, я надеюсь, хорошо известны.
Северов сделал паузу. Китобои молчали. Микальсен ответил за всех:
Да, хорошо известны!
Я, как уполномоченный Советского правительства, буду находиться на любом судне, где мне покажется необходимым. - При этих словах Северова среди китобоев возникло едва заметное движение. Микальсен встретился взглядом с Бромсетом. Гарпунер сидел у дальнего конца стола. Он едва покачал головой, и капитан-директор обратился к Северову:
Это, надеюсь, не значит, что вы будете ходить и на китобойных судах во время поисков китов и охоты?
Я и это имел в виду, - твердо проговорил Северов. - В условии концессии записано: "Представителю Советского правительства предоставляется полная возможность посещения всех судов флотилии как во время стоянок, так и во время плавания".
Но не во время охоты! - сказал лохматый капитан "Веги-1".