Я вызову сюда капитанов и скажу им о вашем приказе, - остановился в дверях Микальсен.
Нет, - покачал головой Яльмаров. - Зачем тратить время, беспокоить людей, заставлять их карабкаться по штормтрапу. Не надо. Вы прямо с мостика, по мегафону, отдадите команду. Надо, чтобы вся флотилия знала, куда и зачем уходят китобойцы.
Микальсен растерянно посмотрел на Яльмарова: "Бромсет не простит мне этого". Северов и Захматова обменялись улыбками. Они поняли, что задумал Яльмаров. О позорных делах с "мягкими пробками" должны узнать все китобои. А потом об этом станет известно и за рубежом. Хозяева флотилии не посмеют поднять крик о насилии большевиков над концессионерами.
Но капитаны не знают, куда вести свои суда, -слабо попытался сопротивляться Микальсен.
Не беспокойтесь. У наших краснофлотцев есть списки тех береговых пунктов, откуда надо убрать гниющие туши, - успокоил его Яльмаров. - Краснофлотцы уже на китобойных судах.
Микальсену ничего не оставалось делать, как идти на мостик и взяться за мегафон. Его дрожащий от гнева и страха голос разнесся над судами.
- "Вега-первая". Капитан Ханнаен. Идите на уборку гниющих китовых туш...
- Которые вы поставили, - подсказывал Яльмаров капитан-директору через Северова, - в устье рек для задержки рыбы...
Микальсен покорно повторил, обливаясь потом.
Бромсет, когда услышал первые слова капитан-директора, выругался и сказал Ханнаену:
Он, кажется, сошел с ума,
Надо заставить его замолчать, - поддержал Ханнаен.
Но в этот момент рядом с Микальсеном появился Яльмаров. Бромсет в бессильной ярости сжал поручни мостика. Вот, оказывается, что значит обещание этого чекиста: "Я помогу вам разыскать всех сбежавших от вас китов". Бромсет больше не мог сдерживаться. Он метался по мостику, ругался, как последний портовый забулдыга. "Какой провал", - думал он лихорадочно. Большевики обхитрили его. Что теперь с ним будет, когда они вернутся?!
На мостик поднялся краснофлотец и, войдя в рубку, склонился над картой на штурманском столике. Потом краснофлотец достал из кармана бумажку с несколькими словами и сказал Ханнаену:
- Ривер Сторож[34]
Ривер Сторож - река Сторож (англ.)., - и указал точку на карте. Краснофлотец был молод, но от него веяло такой уверенностью, силой, что Ханнаен покорно ответил:
- Иес, сэр!
Он вышел на мостик и приказал отдать швартовы. Краснофлотец тоже вышел из рубки. Бромсет сбежал с мостика, бросился к себе в каюту и, достав бутылку рому, налил полный стакан и выпил его. Не удержавшись, Бромсет посмотрел в иллюминатор. Китобойные суда отходили от базы, и все ложились на один курс, к берегу, - убирать ими же поставленные туши китов.
- О, доннер веттер! - выругался Бромсет и снова налил себе стакан рому. В этот день Бромсет впервые был смертельно пьян. Он, забыв о том, что выдавал себя за норвежца, ругался по-немецки, грозил большевикам, порывался выйти из каюты, но Ханнаен запер его...
2
Китобойная флотилия "Вега", лишенная концессионных прав, в сопровождении советского миноносца вернулась в Петропавловск. На этот раз ее приход не вызвал волнения в городе и даже как-то мало обратил на себя внимания. Гавань была полна пароходов под различными иностранными флагами. Торговля за эти несколько месяцев заметно расширилась. Рыбная Камчатка была новым Клондайком для прожорливых и разворотливых хозяйчиков, спекулянтов, перекупщиков, искателей счастья, представителей разных авантюристических компании и обществ.
"Вега" со своими китобойцами стала в дальнем углу гавани. Яльмаров с Северовым и Захматовои сразу же съехали на берег. Они спешили в губком партии. Иван Алексеевич даже не успел собрать свои вещи.
Когда катер отвалил от трапа базы, увозя советских людей, Бромсет немедленно поднялся к Микальсену. Капитан-директор трусливо следил за грапунером, ждал его ругани, укоров. Они давно не виделись, с того дня, как "Вега-1" с Северовым ушла на разведку китовых стад. Опасения Микальсена были напрасны. Бромсет, поздоровавшись, спросил:
- Радиограммы есть?
Микальсен отрицательно покачал головой. Бромсет помолчал, походил по каюте.
Чекист сказал, когда нам уходить отсюда?
Нет, но предупредил, чтобы мы были готовы к отходу.
Пойдем в Нагасаки, - сказал Бромсет и вышел из каюты
Стоял ясный, солнечный день. В гавани было шумно, но Бромсет ни на что не обращал внимания. Он торопливо прошел к каюте Северова, оглядел пустынный коридор и ключом с движущейся головкой открыл дверь. Юрт вошел, прикрыл за собой дверь и осмотрелся. В каюте был беспорядок. Северов начал собираться, но все оставил на половине. На койке стоял раскрытый чемодан с уложенным бельем, плащ был брошен на спинку кресла. На столе лежала открытая коробка табаку, высилась стопка книг.
Юрт быстро пересмотрел их. Попытки Бромсета открыть железный сейф оказались безуспешными. Он выругался и махнул рукой. Порывшись в чемодане и не найдя для себя ничего интересного, Бромсет вернулся к столу и достал из кармана маленький плоский пузырек с бесцветной жидкостью. Отвинтив металлическую пробку с резиновой прокладкой, он аккуратно полил табак из пузырька, не притрагиваясь пальцами к коробке. Янтарный табак жадно впитывал жидкость, не меняя своего цвета. Вылив весь пузырек, Бромсет вышел из каюты и запер дверь. В коридоре по-прежнему никого не было...
...Сойдя на берег, Яльмаров, Северов и Зажматова сразу же направились в губком партии. Здесь их ждал представитель Главконцескома. Яльмаров кратко доложил о результатах расследования на флотилии "Вега". Секретарь губкома сказал:
Боюсь, что к списку подвигов китобоев придется присоединить еще один. Они, кажется, помогли бежать остаткам банды Блюмгардта.
Этого головореза и грабителя? - воскликнула Захматова. - Мы же считали, что он давно бежал за границу.
Представь себе, Елена Васильевна, - сказал секретарь, - след обнаружили, но белогвардейцев уже не было. Их взяло на борт какое-то судно у устья реки Чажмы.
Конечно, они, китобои, - уверенно произнесла Захматова. - Кто же еще может? Не выпускать флотилию из Петропавловска! Микальсена, всех капитанов и этого Бромсета судить военным судом!
Захматова горячилась все сильнее, но представитель Главконцескома только покачал головой.
Есть приказ выпроводить "Вегу" подобру-поздорову.
И чем быстрее, тем лучше, - добавил секретарь губкома партии.
Этим мы и займемся сейчас, - представитель Главконцескома обратился к Северову: - Мы с вами немедленно едем на флотилию и оформим с капитан-директором Микальсеном документы.
Хорошо, - наклонил голову Иван Алексеевич, хотя ему не терпелось побывать на почте - проверить, нет ли письма от Соки, от Геннадия, навестить Журбу и Ли Ти-сяна.
А завтра ко мне, - говорил Яльмаров, пожимая руку Северову. - Я подготовлю материалы об охотниках- китобоях, и вы их просмотрите.
Северов и представитель Главконцескома прибыли на "Вегу". Переговоры с Микальсеиом заняли немного времени. Убедившись, что ни ему, ни флотилии не угрожает
опасность быть задержанными, капитан-директор несколько успокоился, осмелел и даже отказался подписать предложенный представителем Главконцескома документ в ко тором указывались причины расторжения концессии и высылки флотилии.
- Я с предъявленным обвинением не согласен, оно вымышленное. И компания "Вега" будет требовать возмещения убытков.
- Гниющие туши китов у устья рек тоже вымышлены? - напомнил Северов.
Микальсен не ответил Ивану Алексеевичу. Тогда представитель Главконцескома сказал:
- Флотилия "Вега" может немедленно покинуть советские воды.
- Заберем с берега нашего матроса, который лежит в больнице, и уйдем, чтобы рассказать всему миру о том, как большевики обращаются с иностранцами.
Северов, возмущенный до глубины души, сдержанно заметил:
- Да, расскажите правду о себе и о нас. Прощайте, господин Микальсен.
Северов и представитель Главконцескома зашли в каюту Ивана Алексеевича. Негодуя на Микальсена, Северов набил трубку табаком из коробки на столе и, жадно затягиваясь дымом, быстро собрал свои вещи.
Даже табак стал горчить из-за этого трусливого и наглого шакала, - говорил он представителю Главконцескома. - Скорее, скорее из этого вертепа. Всю жизнь я мечтал стать китобоем, как мечтал мой отец, но, видно, не суждено им стать. Да и не стоит быть таким китобоем, как эти преступники.
Вы будете китобоем нашим, советским, - сказал представитель Главконцескома. - В Москве уже обсуждается вопрос о создании своей советской китобойной флотилии. Дело это трудное. Иностранные китобойные компании постараются нам всячески мешать. Если мы начнем сами бить китов, то, значит, меньше у них будем покупать китового сырья.
Когда же, наконец, сбудется мечта? - Северов закрыл чемодан, выпрямился и, продолжая курить, говорил: - Если бы вы знали, как я жду той минуты, когда буду стоять на мостике китобойного судна, над которым развевается красный флаг, и давать команду: "Полный вперед, к фонтанам на горизонте!" - Он рассмеялся и смущенно сказал- - Простите, разболтался, как мальчишка! Идемте!
Подхватив чемодан и плащ, Северов и представитель Главконцескома вышли на палубу. У трапа к Ивану Алексеевичу подошел Оскар и незаметно дал ему вчетверо сложенную бумагу:
- Прочтете на берегу!
Удивленный Северов не успел ничего ответить матросу с "Веги". Он сунул бумагу в карман кителя и спустился в ожидающий его катер.
С огромным облегчением покидал Северов флотилию "Вега". Он даже не обернулся, чтобы взглянуть на нее. Северов вновь набил и раскурил трубку. Попыхивая голубоватым дымком, он смотрел на приближающийся берег и думал: "Когда же я буду возвращаться на берег со своей советской флотилии?"
Заняв номер в гостинице, Иван Алексеевич забежал в больницу. Его, как старого знакомого, приветливо встретил высокий хирург в пенсне.
- Товарищ Северов! Очень приятно. Искренне выражаю нам благодарность за повара Ли Ти-сяна. Знаете ли, великолепнейший кулинар. Ну-с, а матрос ваш поправляется. Он уже на ногах. Сестра, - обратился хирург к женщине в белом халате, - позовите больного Журбу из четвертой палаты.
Журба пошел к сером больничном халате. Увидев Северова, он воскликнул:
- Товарищ капитан! - И у него затуманились глаза. Северов, обнял Журбу за плечи, усадил на клеенчатый
диван. Хирург и сестра вышли из комнаты. Иван Алексеевич смотрел на Журбу. Матрос был еще слабый, худой, с запавшими глазами, но заметно поправлялся.
Врач обещает скоро выписать, - говорил Журба, полный благодарности, что его навестил Северов. - Возьмите меня к себе на судно.
Конечно, возьму. - Северов ощутил страшную жажду. Из графина, стоявшего на тумбочке, он залпом выпил два стакана йоды. - Возьму. Мы будем бить китов со своих охотничьих судов, и ты будешь на одном из них боцманом.
Спасибо, товарищ капитан. Как я скучаю о море, и Ли Ти-сян тоже.
- А где же он?
- Убежал к вам на флотилию. Видно, разминулись вы.
В эту минуту Ли Ти-сян, добравшись до базы и не застав Северова, который уже совсем съехал на берег, пришел к Микальсену.
- Капитана. Моя твоя парохода не буду работай!
Норвежец с искренним удивлением смотрел на китайца который осмелился прийти к нему, капитан-директору. Вот до чего доводят большевики: какой-то паршивый китаеза лезет к нему.
Ли Ти-сяи на ломаном английском языке говорил: - Твоя давай моя чена. Давай чена Жулба! В каюту вошел Бромсет.
- Что надо этому косоглазому?
- Послушайте! - ухмыльнулся Микальсен. - Так что тебе надо?
- Чена давай. Моя чена, чена Жулбы. Его больница лежи...
У Бромсета потемнело лицо. Он сказал Ли Ти-сяну:
- Пойдем, я дам тебе денег.
Ли Ти-сян доверчиво вышел с гарпунером на палубу. Он говорил:
- Жулба скоро снова плавай, наша плавай буду парахода капитана Северова! Твоя знай. Его шибко хороший капитана!..
Ли Ти-сян не успел сообразить, что с ним происходит. Сильные руки Бромсета обхватили его поперек туловища и перебросили через борт. С испуганным пронзительным криком он летел вниз. Крик оборвался, когда Ли Ти-сян ударился о воду и потерял сознание.
Он не слышал, как хохотали на палубе базы моряки, не видел, как улыбался Бромсет, как гневом налились глаза Оскара, как перекрестился Орацио, находившийся на китобойце "Вега-1".
Не видел Ли Ти-сян, как Оскар прыгнул в воду и плыл к нему, а на помощь датчанину прыгнули с рядом стоявшего советского парохода еще два матроса и спасли его в тот момент, когда он захлебывался. Оскар первый пришел на помощь Ли Ти-сяну. Затем он передал его подплывшим русским матросам, а сам с трудом вернулся на китобоец. В то время как Ли Ти-сяна откачивали и приводили в чувство, Оскар лежал на палубе китобойца, и из его рта лилась кровь. Орацио с ужасом смотрел на алую лужицу и крестился...
Только вечером Ли Ти-сян вернулся в больницу к Журбе и узнал, что Северов, уходя от Журбы, сказал:
-Ну, товарищ, поправляйся, и снова в море. Вместе пойдем. Да скажи Ли Ти-сяну, пусть забежит ко мне в гостиницу...
...Из больницы Северов направился на почту. Его все время томила жажда. В теле была вялость. Хотелось лежать, не двигаться. "Устал видно", - подумал Иван Алексеевич и, чтобы взбодрить себя, снова закурил.
На почте его ждало письмо от жены. От брата письма не было. Иван Алексеевич с волнением смотрел на знакомый почерк, медлил вскрыть конверт.
"Соня. Милая, любимая Соня, - говорил он про себя. - Как же я соскучился по тебе, как я тебя люблю, сколько тревоги, волнений я доставил тебе за всю жизнь, и ты все молча переносишь".
Северов ощутил легкое головокружение. "Что это со мной? Неужели от радости?" Он хотел надорвать конверт, но тут же положил его в нагрудный карман. Вокруг говорили, ходили, шумели люди. А он останется один в своем гостиничном номере и не торопясь прочтет письмо жены, поговорит с ней и сейчас же напишет ответ.
По пути в гостиницу Северов несколько раз заходил в лавочки выпить квасу и фруктовой воды. Жажда становилась все неутолимей. "Ничего не ел сегодня соленого, - подумал он. - Откуда такая жажда?"
Иван Алексеевич вошел в номер, скова раскурил трубку и, сделав две-три затяжки, почувствовал, что он необыкновенно устал. В ушах был далекий-далекий звон. Ему так захотелось лежать, что он, не снимая кителя, сразу же прилег на кровать и услышал, как в боковом кармане зашуршала бумага Оскара. "Прочту ее после письма Сони, - решил Северов. - А как хочется пить". Но подняться и подойти к столу у него уже не было сил. Иван Алексеевич достал письмо жены, надорвал конверт и, вынув мелко исписанные листки, начал читать: "Мой любимый Ваня! Я..."
У него было такое ощущение, будто бы он летит по воздуху. Когда Северов открыл глаза, то он больше не видел
Перед собой письма. Из колеблющегося тумана к нему приближалось лицо жены.
- Я пришла, милый. – Соня была рядом с ним. Она протягивала к нему руки, чтобы обнять его. У нее были такие счастливые глаза.
Иван Алексеевич рванулся к ним навстречу:
- Соня…
Ему казалось, что он кричит, во весь голос зовет ее, любимую, но он только шептал, а тело его била мелкая дрожь. Голова скатилась с подушки, и на губах выступила пена. Губы слабо и бесшумно шевелились. Иван Алексеевич все звал Соню. Он бежал ей навстречу. Вот она совсем рядом. Он обнимает ее, и счастье его так велико, что все куда-то исчезает, лишь он с Соней летит и летит, все быстрее и быстрее в бесконечность и растворяется в ней….
Сердце капитана медленно остановилось Тело вытянулось на кровати. На лице застыла улыбка. Пальцы сжимали листки письма. Только один из них соскользнул на грудь На нем были слова: "Мой любимый Ваня!.."
В номере было тихо. К вечеру в него ворвался приглушенный гудок базы. Китобойная флотилия "Вега" поспешно уходила из Петропавловска в Нагасаки...
КНИГА ВТОРАЯ
КУРСОМ КАПИТАНА ЛИГОВА
Через семь лет в советских газетах появилось сообщение:
"ЛЕНИНГРАД, 2 июля. (ТАСС).
Закончились последниемонтажные и отделочные работы на китобойной матке "Приморье". Коллектив Балтийского судостроительного завода по-ударному выполнил свои обязательства и досрочно завершил работы. Первая советская китобойная флотилия создана. Она будет вести промысел в дальневосточных водах, в которых многие десятилетия браконьерствовали иностранные китобои. Исполнилась мечта русских китобоев о создании своего отечественного промысла. Капитан-директором китобойной флотилии назначен капитан Северов Геннадий Алексеевич, сын одного из пионеров русского китобойного промысла на Дальнем Востоке. 27 июля 1932 года китобойная матка отходит от причалов Ленинградского порта и возьмет курс на Владивосток. Создание китобойной советской флотилии- еще одна большая победа на фронте социалистического строительства нашей страны. Так постепенно мы освобождаемся от .экономической зависимости от капиталистов".
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Бывают неожиданные встречи, которые иногда изменяют судьбы людей. Одна из таких встреч произошла в знойный июльский полдень 1932 года на Невском проспекте.
Ослепительное, редкое в Ленинграде солнце заливало палящими лучами город. Воздух казался густым от духоты. Многоголосый шум человеческого потока, звонки трамваев гудки автомобилей - все это было как бы приглушено казалось вялым от жары. В голубовато-белесом мареве зноя плавилась золотая игла Адмиралтейства.
Прохожие торопились скрыться в зданиях, из распахнутых подъездов которых тянуло сыроватым холодком. Но Леонтий Курилов, высокий, широкоплечий, молодой матрос торгового флота, словно не замечал жары. Он неторопливо ступал по горячим плитам тротуара, с явным удовольствием осматриваясь по сторонам, ловил обрывки разговоров прохожих, читал вывески, афиши. Покрытое густым тропическим загаром лицо моряка, с упрямым подбородком и карими, с чуть монгольской раскосинкой глазами, часто оживлялось улыбкой. После долгого рейса в чужих морях Леонтию было приятно идти рядом с людьми, говорившими на его родном языке, чувствовать себя дома.
Поднявшись по гранитным ступенькам Аничкова моста, на котором бронзовые гиганты укрощали рвущихся коней, Курилов остановился у перил, посмотрел на синеватую гладь Фонтанки. Вода в гранитных берегах казалась застывшей. Легкий голубоватый костюм, какие любят привозить моряки из дальних плаваний, плотно облегал мускулистую фигуру Курилова. Воротник кремовой шелковой рубашки был распахнут, открывая на груди часть татуировки - спасательный круг с якорем в центре - дань старым, крепко держащимся во флоте традициям. Из-под надвинутой на висок серой кепки падала подковка смоляных волос, что придавало моряку сходство с цыганом. Леонтии вытащил из кармана коробку папирос, закурил и щелчком бросил обгорелую спичку в канал. За спиной моряка раздался хрипловатый веселый голос с одесским акцентом:
-Сеньор! Будьте культурны! Пользуйтесь урнами!
Курилов не успел обернуться, как тот же голос продолжал: