- Хочешь знать, что происходит в Вестминстере? Посол испашек является к королю и жалуется на меня. Король и все министры принимают серьезный вид и обещают сурово наказать меня, как только меня схватят. Когда посол уходит, они от души смеются и выпивают еще по бокалу.
Он осушил свой стакан.
- Мы продадим груз с этого корабля в Порт-Рояле, и продадим дешево, поскольку до любого другого торгового города пришлось бы долго добираться. Там мои люди потратят свою долю от выручки - если не всю, то почти всю. Значительная часть этих денег в результате осядет в лондонской казне в виде налогов. Таким образом я помогаю Англии и наношу ущерб Испании. Как по-твоему, сколько бессонных ночей провел король, пытаясь придумать верный способ обуздать Брэма Берта?
- Думаю, нисколько, - ответил я.
- Совершенно верно.
Капитан Берт снова сел.
- Как я сказал, мои люди спускают свои деньги в Порт-Рояле. Чаще всего играют, пока не проигрываются подчистую. Я люблю женщин и вино не меньше любого мужчины, Крис, но никогда не играю на деньги, если не уверен в выигрыше. У меня на двух островах зарыто по сундуку с сокровищами, и в один прекрасный день я их вырою, добавлю к ним еще немного золота и вернусь в Англию богатым человеком. Сквайр Берт, а? Я со своими стариками поселюсь в доме с тридцатью комнатами и кучей слуг, и все девушки в Суррее будут вешаться на шею сквайру Берту, человеку, который привез домой целое состояние из Вест-Индии.
Я не знал, что сказать, и потому просто кивнул.
- Я не стану просить тебя присоединиться к нам, Крис. Я уже просил дважды, а я редко прошу хотя бы раз. Но если ты вдруг передумаешь, дай знать. Я немного подержу тебя на своем корабле, чтобы ты познакомился с нашими порядками, а потом мы попробуем раздобыть для тебя твой собственный корабль. У тебя есть гамак в кубрике? И вещевой мешок?
Я сказал, что есть, маленький.
- Отлично. Тащи сюда свои гамак и мешок. Ты мой пленник, а потому должен жить отдельно от команды. Но я не хочу заковывать тебя в цепи, поскольку знаю, что ты передумаешь. Держись рядом со мной, чтобы научиться уму-разуму, ясно? Держись рядом и смотри в оба.
- Есть, сэр, - сказал я.
- Ты будешь откликаться на команду "свистать всех наверх!", но нести вахту не будешь. Держи ушки на макушке, а рот на замке, коли не хочешь стать кормом для рыбы.
* * *
Так и продолжалось какое-то время. Капитан Берт спал на капитанской койке, а я в своем гамаке, подвешенном у противоположной стены каюты, небольшой по сухопутным меркам. Я таскался за ним по пятам, выполнял разные его поручения и пытался учиться уму-разуму. Пару раз я испытывал сильное искушение примкнуть к ним, но удержался.
Вот в чем дело. Одежда была другая, язык был другой, даже оружие и попойки были другие, но капитан Берт хотел сделать из меня бандита. Я мало чего знал о бандитах, да и сейчас знаю не много. Но даже тогда я знал достаточно, чтобы понимать: я не хочу быть бандитом. Мой отец, надо полагать, тоже не хотел этого, потому и отправил меня в монастырь Девы Марии Вифлеемской - во всяком случае, мне так кажется.
Через минуту я расскажу вам про пиратов, но в действительности между бандитами и пиратами нет большой разницы. Одни орудуют в городах, другие на море. Главным образом дело в деньгах, а деньги синоним свободы. Если у вас есть деньги, вы можете жить, как вашей душе угодно. (Не верите мне, так посмотрите на богатеев.) Вы едите, что хотите, и пьете, когда хотите. Можете спать сразу с двумя или тремя женщинами, если хотите. Можете валяться в постели допоздна, если хотите и вам не надо работать. Если угодно иметь пятнадцать костюмов, вот вам пятнадцать костюмов, не вопрос, и если хотите путешествовать - пожалуйста, сколько угодно. Если вам нравится какая-нибудь работа, можете заниматься любимым делом. Но никто не может вас заставить.
У пиратов и бандитов все не совсем так, но похоже. Вот почему они занимаются своим делом.
Возьмем пиратский корабль вроде "Уилда" - так переименовали "Санта-Чариту". Двадцать шесть членов команды выполняли там всю работу. Но когда мы покинули Порт-Рояль, на борту насчитывалась почти сотня человек. Как объяснил мне капитан Берт, ему нужно достаточно людей, чтобы управлялись с парусами и стояли у всех пушек одновременно. Конечно, он был прав: теперь у нас стало гораздо больше рабочих рук, а потому никому не приходилось трудиться в поте лица. На матроса, который работал медленно, могли наорать, но никогда не лупили веревкой и вообще не наказывали. Если он по-настоящему сачковал, ему могло крепко достаться от товарищей по команде - как случилось с парнем по имени Сэм Макнил, о нем я скоро расскажу, коли будет время, - но никто не стоял с веревкой наготове и не бил лодыря.
На корабле много пили, а один наш матрос вообще не просыхал. Но никто его не трогал. Сказали, что он пьет раз в год и закончит, когда закончится выпивка. После будет лежать пластом неделю, а затем станет хорошим матросом и одним из самых отчаянных смельчаков на борту. Все называли его Билл Бык, и, возможно, это было его настоящее имя. Мы все дурно пахли, но от него несло просто ужасно, и всякий раз, когда я испытываю искушение крепко напиться (что бывает нечасто), я вспоминаю Билла Быка и как от него воняло.
В Порт-Рояле, после продажи груза, деньги были поделены согласно правилам: все получили по одной доле от выручки, кроме меня. Дележ производил капитан Берт, и он взял себе десять долей, а если положил в свой карман немного денег сверх причитающихся, ничего удивительного. Мне всегда казалось, что он жадноват. Тем не менее каждый человек получил кучу денег и мог купить в Порт-Рояле все, что душе угодно.
В самом буквальном смысле - все, что душе угодно. Любой товар, продававшийся где-либо в мире, продавался в Порт-Рояле. Товар, который нигде больше в мире не продавался, тоже продавался там.
Про пиратов следует сказать еще одно. Вчера вечером я видел по телевизору фильм про нас, и там полно фактических ошибок. Самая главная ошибка - возраст. Все на пиратском корабле в фильме выглядели тридцатилетними мужчинами, а многие казались на десять или двадцать лет старше. Настоящие пираты не такие. Почти все они очень молоды. Многим из нас было по шестнадцать-семнадцать, и я не помню на "Уилде" ни одного тридцатилетнего мужчины.
Капитан Берт не стал ставить корабль в сухой док, но вызвал на борт плотников, парусников и прочих ремесленников и произвел на "Уилде" значительные перемены. Когда мы снова вышли в море, у нас на борту было больше пушек против прежнего, причем более тяжелых, и на грот-мачте стояли не прямые паруса, а косые. Это означало, что теперь судно будет идти в фордевинде не так быстро, как раньше, и менять галс будет сложнее. Но в целом оно станет легче в управлении и сможет держаться круче к ветру.
Я мог бы еще много чего рассказать сейчас, но думаю, лучше сделать это позже. С вашего позволения замечу, что за неимением денег я почти все время оставался на борту и пытался наводить там порядок по мере сил, и капитан Берт, оценив мои старания, поблагодарил меня. И что, когда мы снова вышли в море, на шканцах у нас стояли две карронады, а мы с капитаном Бертом делили каюту с длинноствольным девятифунтовиком.
Еще у нас вышла неприятная история с Макнилом, и когда вблизи от Ямайки мы подошли к крохотному островку, где росло несколько деревьев и никто не жил, мы просто высадили его там и оставили на произвол судьбы.
Глава 6
КАПИТАН КРИС
Когда я увидел, как поступили с Макнилом и как он умолял, но никто не внял мольбам, я исполнился уверенности, что со мной произойдет то же самое. Я знал, что, если меня оставят на маленьком островке с бутылкой рома, моим вещевым мешком и пистолетом, я наверняка умру. Не потому, что застрелюсь, как предположительно сделал Макнил - на такое я никогда не пошел бы, - а от голода и жажды. Я буду пытаться ловить рыбу и собирать моллюсков, если они там есть, выставлять раковины для сбора воды во время дождя и продержусь сколько получится. Но если меня не подберут в течение одной-двух недель, я умру.
"Ладно, пускай я умру, - сказал я себе. - Но я не стану умолять и не стану убивать". Это звучало хорошо, но я сомневался, что выдержу, особенно в части решения не умолять.
Потом мы заметили вдали корабль.
- Похоже на даго, - сказал капитан Берт.
И он приказал паре матросов достать сигнальные флажки и просигналить "осторожно: пираты рядом" на испанском. Я объяснил, как составить слова правильно.
После этого они захотели поговорить с нами. Капитан кричал нам в рупор, а мы орали в ответ: "No tan aprisa! Que? Mas despacio!" - и так далее. Оказавшись у них на траверзе на расстоянии полкабельтова, мы выкатили орудия в порты и сказали, что пощадим их, коли они сдадутся.
Они бросились выкатывать свои орудия - три маленькие пушчонки с обращенного к нам борта, - и мы дали бортовой залп. Я не имею в виду, что помогал стрелять. Я оставался с фок-мачтовыми матросами, но я был членом команды, когда орудия пальнули. И я помогал капитану Берту с переводом на испанский.
Наш бортовой залп причинил кораблю значительные повреждения и убил большинство людей из орудийных расчетов. Они сдались, и мы встали борт к борту с испанцем. Капитан Берт велел мне следовать за ним. Я не хотел, но он меня заставил. Он просто отдал приказ, и я подчинился. Я не собираюсь лгать на сей счет - ни вам, ни себе самому.
Там жутко воняло. На корабле стоял тошнотворный запах. Я сказал что-то по этому поводу, и капитан Берт объяснил, что это невольничье судно, а на них на всех так воняет.
Узнав, что на борту находятся рабы, я спустился вниз. Там на длинных деревянных настилах, расположенных в паре футов один от другого, сидели рядами закованные в цепи мужчины. Они не могли сдвинуться с места. В трюме содержались женщины, без кандалов, некоторые из них с грудными младенцами. (Позже мы нашли Азуку, прятавшуюся в капитанской каюте.) Испражнения, моча, рвота и все прочее стекали в сточные желоба - частично. А частично оставались на палубном настиле.
Меня замутило, и я сблевал за борт, когда поднялся обратно на палубу. Потом я попытался рассказать капитану Берту о чудовищных условиях, в которых содержатся пленники, но он не пожелал меня слушать. А наоборот, приказал мне слушать, что говорит он. Он собирался обратиться к оставшимся в живых членам команды и хотел, чтобы я переводил его слова на испанский.
Я подчинился, и переводить пришлось не много. Капитан Берт сказал, что пощадил бы всех, если бы они сдались. ("Спустили флаг" - так он выразился.) Они не сдались, а потому он убьет половину из них, а другую половину отпустит, чтобы они рассказали на суше, какая участь ожидает тех, кто не сдается нам, когда мы идем под черным флагом. Сперва он спросил, кто из них женат.
Женатых оказалось меньше, чем было на "Санта-Чарите", хотя руки подняли все, кроме двух. Капитан Берт разделил людей на группы и сказал холостым мужчинам, что они могут присоединиться к нам, коли пожелают. Никто из присоединившихся не будет убит. Один испанский матрос и один грометто изъявили согласие.
Затем капитан Берт разделил остальных на две группы по три человека в каждой, приказав выводить людей из строя по одному и связывать руки. Он выбрал троих пиратов, и каждый из них перерезал горло одному из парней со связанными руками. Тела убитых выбросили за борт, а остальные трое уплыли на судовой шлюпке.
К тому времени "Уилд" и невольничье судно сцепились бортами, и пираты на "Уилде" перебрасывали тросы товарищам, находившимся на захваченном корабле. Невольничье судно называлось "Дукесса де Корунья", но впоследствии я переименовал его в "Новый ковчег".
Ну вот, я опять забежал вперед. Тогда же произошло следующее: я задержал капитана Берта и сказал, что хочу поговорить с ним о рабах.
- Заткнись, - сказал он. - Сначала я поговорю с тобой о них. Выясни, где крепятся цепи, и выведи наверх самую многочисленную группу невольников, скованных одной цепью. Я хочу взглянуть на них. Об остальных поболтаем позже. Возьми с собой Лесажа.
Я начал что-то говорить, но он приказал мне пошевеливаться. Теперь я понимаю: он боялся, как бы поблизости не появился другой испанский корабль, пока "Уилд" и невольничье судно сцеплены бортами.
Мы с Лесажем схватили мужчин, примкнувших к нам, и спросили, как расковать рабов. Кандальные ключи хранились в капитанской каюте, и мы нашли их без особого труда, а также нашли невольницу, прятавшуюся там в платяном шкафу. Рабы на том корабле были скованы цепями в группы по восемь человек; мы расковали группу, сидевшую ближе всех к люку, и вывели мужчин на палубу. Они не пытались сопротивляться.
Мы сказали им по-английски, по-испански и по-французски, что на "Уилд" требуются четыре раба, с них снимут кандалы и будут лучше кормить. Трое из них, казалось, поняли нас, и мы их расковали и отправили на "Уилд", а потом вывели на палубу следующую группу. Капитан Берт выбрал мужчину, который казался покрепче и посмышленее прочих, и тоже отослал на "Уилд".
Потом он собрал на палубе пиратов с обоих кораблей и велел мне подняться на ют вместе с ним.
- Мы свободное морское братство, - сказал он, - и вольны выбирать капитанов по своему усмотрению. Я собираюсь отправить захваченную добычу в Порт-Рояль, причем спешно. Если вы знаете что-нибудь о работорговле, вам известно, что на невольничьем судне умирает по два-три раба ежедневно, а потому лучше двинуться туда прямым ходом и на всех парусах. Я назначаю Криса старшим здесь. Он знает навигацкое дело, и у него есть голова на плечах. Он не станет захватывать суда по пути, но пойдет прямиком в Порт-Рояль и продаст там рабов и корабль. Шестерых матросов хватит, чтобы управлять кораблем, а потому мне нужны шесть человек, готовых признать Криса своим капитаном. Кто хочет отправиться с ним?
Я не помню, сколько человек вышло вперед - дюжина или около того. Капитан Берт отобрал шестерых и сказал, что я их новый капитан. Потом корабли расцепились, и мы пошли полным ходом.
Перво-наперво я взял курс на Порт-Рояль. Затем приказал вывести на палубу женщин и детей, а также одну группу рабов, скованных общей цепью. Цепную команду, так это вроде бы называется. Таким образом мы получили возможность вымыть помост, где они сидели, морской водой из шланга, а также промыть сточные желоба. Разумеется, после этого грязную воду надлежало выкачать вместе с нечистотами. Работа была трудоемкой, и мои люди сказали, что на нее следует поставить рабов. Я согласился, и мы выбрали четырех рабов покрепче и поставили у помп.
Через час я отправил первую цепную команду вниз и приказал вывести на палубу вторую, потом третью и так далее в течение всего дня. Ближе к ночи некоторые мужчины начали недовольно поглядывать на меня, а потому я подошел к Маньяну и крепко ему врезал.
Он упал, но тут же вскочил на ноги и попытался выхватить свою абордажную саблю. Я опередил Маньяна, вырвал у него саблю и зашвырнул на ют. (Лесаж отошел от штурвала на минуту, чтобы подобрать саблю для меня, хотя тогда я не знал этого.)
Мы снова сцепились, и вскоре кто-то бросил Маньяну кинжал. Он полоснул меня пару раз, прежде чем я выхватил клинок у него из руки, положил его на обе лопатки и приставил острие к носу.
- Если ты еще хоть раз возникнешь, я вгоню кинжал тебе в глаз по самую рукоятку, ясно?
Потом я рассек Маньяну нос с одной стороны. Так иногда поступают с провинившимися рабами, только нос рассекают с двух сторон. Но тогда я не знал этого.
Когда я поднялся на ноги, из ран у меня хлестала кровь. Я сказал остальным четверым пиратам, что не стану выяснять, кто бросил Маньяну кинжал, но оставлю тот у себя. Я сказал, что они должны отдать мне и ножны тоже, иначе им несдобровать.
Затем я ушел в капитанскую каюту. Я видел там медицинские принадлежности, когда мы с Лесажем искали ключи. Я взял бинты и попытался перевязать порезы. Дезинфицирующего средства там не оказалось, но я нашел графин бренди и обильно поплескал из него на раны. Я уже наложил повязку на бок и пытался перевязать правую руку, когда в каюту постучали. Такой тихий, робкий стук, словно за дверью стоял страшно напуганный человек, и я понятия не имел, кто это может быть.
Открыв дверь, я увидел на пороге молодую рабыню, которую мы с Лесажем утром обнаружили в платяном шкафу. Она протянула мне ножны и сказала, что другие господа отдали ей это и велели постучать. Я говорю "сказала", но в действительности она объяснялась наполовину жестами. Она знала пару сотен испанских слов, и произношение у нее было таким скверным, что мне приходилось заставлять ее повторять некоторые слова по многу раз. Я спросил: "Как тебя зовут?" - и она ответила: "Сантьяга". Когда девушка закончила перевязывать мне правую руку, я сумел вытащить из нее настоящее имя - Азука.
Азука подошла к капитанской койке и приготовилась к тому, что, по ее разумению, должно было произойти дальше. Когда я велел ей уйти, она расплакалась. Другие женщины бьют ее, сказала она, и насмехаются над ней, поскольку мы убили ее мужчину. Думаю, главным образом над ней насмехались: я не видел никаких заметных следов побоев. Ни опухших глаз, ни разбитых губ, ничего такого. Так или иначе, я сказал, что меня это не касается и женщинам очень скоро надоест издеваться над ней.
Тогда она спросила, не возражаю ли я, если один из других господ станет ее новым мужчиной.
- Нисколько, - ответил я.
Как насчет того, который стоит у штурвала?
Я сказал, что ничего не имею против, только ей придется подождать, когда он сменится - то есть закончит свою работу.
Азука улыбнулась и вышла прочь.
Капитанская каюта располагалась прямо под ютом, как принято, и за кормовой переборкой проходили трубы якорных клюзов - поэтому я слышал почти весь разговор, состоявшийся наверху. Девушка не говорила по-французски, а Лесаж почти не говорил по-испански, но они поняли друг друга быстро, за считанные секунды, которые понадобились бы мне на шнуровку одного ботинка. Азука была голая, и, вероятно, это помогло делу.
Когда разговор закончился, я вложил свой новый кинжал в ножны, прицепил к поясу и внимательно осмотрел каюту. Оружейный рундук стоял под капитанской койкой, а ключ от него находился в связке, найденной нами ранее. Кроме четырех мушкетов, в рундуке ничего не было, пока я не положил туда оружие, подобранное на палубе после абордажа. Думаю, большинство абордажных сабель и пистолетов были выданы команде, как только корабль подошел к берегам Африки. На невольничьем судне всегда существует вероятность мятежа рабов.
Я много размышлял об этом по двум причинам. Во-первых, несколько членов команды заявили, что рабы попытаются напасть на нас, когда поднимутся на палубу. Я выводил наверх по шестнадцать невольников (то есть по две группы) зараз, поскольку боялся, что матросы правы. Я сказал: если шестнадцать безоружных мужчин, скованных между собой цепью, сумеют одержать верх над семью вооруженными мужчинами, значит, они заслуживают победы.
Во-вторых, я думал о том, чтобы как-нибудь ночью снять с них оковы и призвать к решительным действиям. По многим соображениям мне бы очень хотелось так поступить, но здесь существовали серьезные проблемы.
Целых пять!