- А вы в нашем архиве не обнаружили письма Марии Ильиничны Ульяновой? Нет? Жаль. Хлопотала она, чтоб как следует позаботились о семьях погибших. Мы с бабушкой были у нее в Москве - расспрашивала, справлялась о здоровье, интересовалась, нужна ли помощь какая, просила заезжать, не забывать… Разве забудешь?..
Скажу заодно: на следующий день хранители фондов Государственного архива Архангельской области помогли мне в бумагах за 1934 год отыскать письмо Марии Ильиничны в краевую рабочекрестьянскую инспекцию, но не то, другое - о судьбе одной поморской учительницы. Подумалось: а у кого в России - да только ли в России! - судьба не связана теперь с семьей Ульяновых?
Стали мы с Герасимом Васильевичем выяснять неясное.
- Вы, случаем, не знаете Зосима Федоровича Фофанова? - осторожно навожу я мосты.
- Зосю? Как же, он замещал меня на "Руслане" в тридцать втором во время моего отпуска. За два часа до отхода на Шпицберген я успел сменить его - уже на рейде…
- А не подскажете, почему на обратном пути на "Руслане" не оказалось Урпина и Остапущенко?
- Очень просто - их перевели на "Малыгин" - отвечали там за помпы. Считали - переход на "Малыгине" большой риск, а оказалось…
Да, все очень просто, когда узнаешь.
Наконец спрашиваю с замиранием сердца:
- Ну а Михаил Петрович Попов - что с ним?
VII
Фотопортрет на стене: широкое лицо, по-детски нетерпеливые глаза, льняная шапка волос. Таким он был, Михаил Попов - матрос, вынесший те ужасные дни на шлюпке.
Говорят, страдания всегда оставляют след. Обыкновенный белобровый парень, по всему видно, добродушный, общительный. Но я знал: снимок сделан после катастрофы, и у того парня уже не было ног.
До последних дней своей жизни - Михаил Петрович умер в 1956 году- он выполнял обязанности дежурного Архангельского морского вокзала. И пусть нелегкой была для него эта вокзальная суета - к концу смены уставал, дома обессиленный валился на кровать, - он жил в своей стихии.
Как подчас приходилось вести поиски? Вот в архивных документах отыскался адрес Михаила Клементьева, радиста "Малыгина". Он мог бы многое рассказать и о той роковой ночи, и о своем друге с "Руслана" Валентине Волынкине. Дай, думаю, попытаю счастья по старому адресу: поморы - народ постоянный, основательный, не порхают с места на место. Итак, Костромской проспект, 72, квартира 3.
Первый встречный, у которого я спросил, далеко ли такой проспект, вытаращил на меня глаза - мол, человек с Луны свалился, что ли, - но все-таки вежливо пояснил:
- Это уже давно проспект Советских космонавтов.
Нашел тот дом, ту квартиру, нажал кнопку звонка.
Дверь открыл грузный мужчина:
- В каком году, говорите, Клементьев здесь жил? В тридцать третьем? Так дважды меняли нумерацию домов. Знаете что? Я вам дам адрес одного архангельского старожила Евгения Александровича Чиженко. Бывалый моряк, вместе плавали. Он подскажет… Да, кстати, передадите ему привет от меня, Михаила Михайловича Гоголева. Запомните? Он знает. Скажите еще, что из Мурманска недавно вернулся.
Все. Больше Гоголева я не видел, но в моем блокноте прибавилась запись: "Архангельск - открытая морская душа".
Приятная неожиданность - Евгений Александрович Чиженко участвовал в спасении "Малыгина", был на ледоколе "Ленин" вторым механиком. Разумеется, он знал Михаила Клементьева. Погиб Михаил в сорок первом году…
Может, Евгений Александрович знал кого-нибудь с "Руслана"? Показал ему список экипажа.
- Погодите, погодите… Володя Нагибин, - второй штурман "Руслана"! Он тоже наш архангельский. А вы знаете - его брат работает в порту…
Неужели еще к одной династии выводил меня "Руслан"?
Вот что я узнал о нем из воспоминаний писателя Соколова-Микитова, участника экспедиции по спасению "Малыгина".
"Много интересного услышал я в эти вечера в кают-компании "Руслана", где после тяжелой работы с особенной охотою развязывались языки у отдыхающих, отогревавшихся в гостеприимном тепле, очумевших от грязи и холода людей…
Вот, бойко постукивая посудой, готовит ужин коротенькая Шура, единственная женщина на "Руслане"…
- А ну, ребятки, поскорее, поскорее садитесь!..
Поглядывая на Шуру, набивает прокуренную трубку второй штурман "Руслана" маленький Петрович. У Петровича смешная, в цветочках, замусленная жилетка, грязный, до блеска обтершийся пиджачок.
- Расскажи-ка, Петрович, как на "Товарище" в Аргентину плавал, хороши ли там аргентинки?..
И в десятый раз, посапывая трубочкой, к общему удовольствию начинает рассказывать Петрович об удивительных приключениях своих в Аргентине"…
Никогда не был Володя Нагибин в Аргентине. Правда он шел туда на "Товарище" - практика после второго курса мореходки, - но на полпути в тумане на парусник наскочил пароход, и пришлось возвращаться в Европу на ремонт.
Об этом мне рассказал Александр Петрович Нагибин - брат Володи, тоже невысокий, по-молодому стройный, поджарый, только брови припорошены сединой да волосы - чистый снег, да жилки взбухшими ручейками на висках. А так бы не поверить, что человеку за семьдесят и что он помнит проводы в 1912 году из Архангельска к Северному полюсу экспедиции Георгия Седова.
Александр Петрович до сих пор работает матросом на крупнотоннажной барже.
Он рассказал один случай из жизни Володи, когда тот плавал на "Мироныче", - и нагибинский характер сразу стал виден. Как-то после долгого отсутствия пароход, наконец, ошвартовался в Архангельском порту. Ждали Володю дома мать, братья, сестры. Александр не выдержал, поехал на причал, попросил вахтенного матроса: "Мне бы Нагибина". Появился Володя - весь в саже, угольной пыли. Ничего себе - дипломированный специалист. "Что же ты домой не идешь?". - "Понимаешь, Саня, кочегары попросили подменить до завтра - у них жены, детишки…"
Это, можно сказать, фамильное. Я убедился, познакомившись с третьим братом Нагибиных - Андреем, известным в Архангельске судовым механиком. Он на пенсии, но его частенько просят помочь "подтянуть ремонт" - и Андрей Петрович безотказен. И четвертый Нагибин - Яков - моряк. До самой смерти - до сорок девятого года - он тоже всю жизнь плавал. Сын Александра Петровича, Валентин, окончил мореходку, уже много лет механик на судах Северного пароходства. А сын Валентина, Виктор, внук Александра Петровича, - военный моряк, участвовал в недавних маневрах "Океан". Демобилизуется- за дедом и отцом потянется, Виктор до службы одну навигацию успел отплавать матросом на портовом катере.
- Ни на румб от моря, - рассмеялся Александр Петрович, когда мы шли в порт, - ему надо было на вахту.
- Ты, Петрович, с какого курорта? - в шутку спросили его на причале- вид у него бодрый, загорелый.
- С Бакарица - портовый район Архангельска.
Надо было видеть, с какой охотой знакомил он меня с баржей - рубкой, камбузом, каютой… Чувствовалось: работа - радость для Александра Петровича.
Нет, фамилия Нагибиных никогда не исчезнет из морских списков!
Ну, а следующую главу я бы так и назвал: "Встреча с капитаном Клюевым".
VIII
В Архангельске корабли как пешеходы. Идешь по тротуару - вдруг перед тобой из-за тополиных зарослей выпирает корпус теплохода, будто переходит улицу. Даже легкая, воткнутая в небо телевизионная башня напоминает здесь корабельную мачту. И вообще весь город кажется огромным кораблем, плывущим по бесконечным волнам жизни.
Вот так же неожиданно произошла моя встреча с тем белым, как чайка, портовым катером. Вышел я солнечным утром на набережную, завернул к причалу, где в бетонную стенку носами уткнулись суда, - и обмер. С борта на меня смотрели буквы: "Капитан Клюев".
Так я встретил продолжение жизни еще одного героя с "Руслана". Больше того, из архивов я узнал, что был спасатель "Память "Руслана"". А сейчас в порту есть другой "Руслан" - морской буксир.
На палубе "Капитана Клюева" - белоголовый, в конопушках парень. Разговорились. Николай Маймулин из Ставропольщины. Там родители, братья, сестра. А самого его после окончания второго курса Ростовской мореходки направили сюда на практику. Ребята-однокашники "потопали" на танкерах на Кубу, но он не жалеет - здесь не менее интересно.
- За судном следим, чтоб блестело, - сказал Николай. - Иностранцев часто возим - с кораблей в интерклуб и обратно. А вообще-то вроде рассыльных мы - куда диспетчер пошлет.
Словно подтверждая его слова, с причала на борт спрыгнули мужчина и женщина.
- Подадимся, Коля, на рейд. Лаборантке надо на танкер "Самбор".
- Добро, Иван Андреевич.
Затарахтел мотор, взвыла сирена - "Капитан Клюев" закачался на белой, с опрокинутыми облаками, реке. Отсюда стало видно, как свешивались в воду глазастые дома, стрелы кранов, мостовые пролеты…
Иван Андреевич Прокофьев, помощник капитана, ловко управлял в рубке штурвалом и, не отрывая взгляда от курса, говорил:
- С тридцать пятого года я в порту - был перерыв только на войну. Катерник всеми селезенками.
- Ну, а о Клюеве знаете?
- Без этого просто нельзя, - усмехнулся Прокофьев. - Иностранцы спрашивают: "Кто есть этот капитан?" Объясняем - кивают: "Хорошо".
Николай надел брезентовые рукавицы - мы подходили к борту "Самбора". Смотрел я на этого парня, стройного, мускулистого, и представлял, как он вернется домой - загорелый, обтянутый тельняшкой, белозубый. И, конечно, не устоят его младшие братишки, замечтают стать моряками. И едва ли они будут знать, что первую путевку в море их Коле дал "Капитан Клюев"… Так же, как мы не знаем, кто был первым морским наставником у капитана Клюева-человека. Но известно, что человеком-то он был настоящим.
"Капитан обладал ровным, сосредоточенным характером, редко повышал голос, хотя приказы отдавал сурово и властно, был задумчив, на отдыхе избегал шумного кабацкого веселья, любил море, охоту, шахматы, книги… Глубокой ночью в иллюминаторе капитанской каюты светила лампа, Клюев подолгу читал и часто, наклонив голову с длинными темно-русыми волосами, над чемто задумывался. Клюев поражал собеседников разнообразием знаний; медлительно, борясь с заиканием, он рассказывал о свойствах моря и льда, приливах и отливах, птице и звере на северных широтах; в рассказах его часто мелькали имена Кука, Норденшельда, Седова, Беринга - тогда казалось, что слава знаменитых мореплавателей ранила сердце молодого капитана". Так писал Александр Садовский - он хорошо знал Василия Алексеевича, не раз встречался с Клюевым в дни спасения "Малыгина", видел его в деле.
"Его тяжелые, кованые сапоги гремели не меньше, чем глыбы, о которые царапался бортами "Руслан". Черную бекешу и высокую боярскую шапку Клюева нельзя было и минуты видеть на одном месте. Темным вихрем носился он с мостика на корму, нагибался за борт, гукал, ухал и, прислушиваясь к эху, определял крепость и толщину льдов. Лавирование во льдах, особенно на таком маленьком судне, как "Руслан", требовало высокого полярного искусства. Юркой, живой рыбой вползал "Руслан" в узкие трещины, ежеминутно глыбы, сжимаясь, сдавливали суденышко, а мы были готовы, по примеру многочисленных экипажей с расплющенных в Арктике судов, искать спасения на трескающихся, коварных льдинах. Но тут Клюев ловким маневром вывертывался из щели, в которой не могла, казалось, проскользнуть и шлюпка, и выбрасывал "Руслан" в просторные разводья…"
"Клюев не в силах сдержать нетерпения, сам сбегает на расшатанные динамитом и накатывающей из океана зыбью льдины, легко и смело, по-поморски, прыгает с одной льдины на другую и забрасывает кидок - на "Малыгина". Там подхватывают кидок - и штурманы "Руслана" Точилов и Нагибин заводят с матросами тяжелый стальной трос буксира…"
Позднее в семейном архиве Клюевых я прочитал официальную характеристику капитана "Руслана".
"Клюев Василий Алексеевич, рождения 1901 года, уроженец из крестьян Архангельского уезда, Вознесенской волости, деревни Тойватово, - капитан дальнего плавания, беспартийный, член союза водников с 1924 года. На водном транспорте работает с 1917 года в должности матроса и штурмана, с 1928 года - капитаном парохода "Мурман", "Поной" и с 1930 года - "Руслан".
За время службы на судах Морфлота тов. Клюев не имел ни одного взыскания и аварии, к порученной ему работе относился вполне добросовестно и аккуратно. Как специалист-судоводитель дело свое знает, дисциплинирован, имеет благодарности, не раз был премирован…"
Из других документов выясняется, что Василий Алексеевич Клюев в 1923 году окончил полный курс Архангельского техникума водного транспорта по морскому судоводительскому отделению, плавал на шхуне "Ломоносов", пароходах "Ома", "Кия" и других, пользовался репутацией опытного моряка и хорошего товарища. А вот и слова его друга, старейшего архангельского морехода Бориса Ефимовича Ушакова:
"Во время гражданской войны мы вместе с Василием курсантами практиковались на рыболовном тральщике. Знаете, как ждали первого в жизни рейса! Еще вместе с Василием мы плавали на пароходе "Канин". Он вторым штурманом, я - третьем. Морской хватки был человек…"
В Соломбале, портовом районе Архангельска, откуда пошла поморская слава, и доныне живут братья Клюевы. Но увидеться мне удалось только с одним - Владимиром Алексеевичем, старшим мастером судоремонтного завода "Красная кузница". Другой, Иван Алексеевич, лежал в больнице. И третьего, Михаила Алексеевича, не было дома. А четвертый - Валентин Алексеевич, рабочий той же самой "Красной кузницы", с профсоюзной делегацией завода находился в Бельгии. До недавнего в Соломбале жил и пятый - Петр Алексеевич, шкипер шаланды.
Тихим вечером мы долго бродили с Владимиром Клюевым по Соломбале. Он показал новые жилые районы, заводские корпуса, речонку, забитую моторными лодками, школу, где учились все братья. Постояли у старенького деревянного дома - в нем когда-то жила семья капитана "Руслана". Именно сюда вестовой матрос принес жене Клюева - Евгении Иннокентьевне ту скорбную радиограмму: "Воспитай сына, но не моряком. Прости"…
…А Виктор Васильевич Клюев стал моряком! Он инженер-капитан второго ранга. Служит на Балтике. Думаю, капитан "Руслана", узнай он об этом сегодня, наверняка сказал бы: "М-молодец, Витя, не подкачал!"
На обратном пути заезжаю в Ленинград. В телефонной трубке голос:
- Заходите, поговорим…
Обычно и просто. Но как взбудоражил меня этот ровный, спокойный голос! Не верилось: неужели время может так вот сразу развязывать узелки лет? Впрочем, сразу ли?..
Мы смотрим друг на друга и не знаем, с чего начать. Он - высокий, в легком спортивном костюме, в домашних тапочках. Темные, с прищуром глаза, темный ободок усиков. Молчим, собираясь с мыслями: слишком большая глыба событий обрушивается на нашу память. Выручает жена Клюева - Римма Васильевна.
- Давайте поужинаем - я быстренько накрою на стол. У меня все готово. Не отказывайтесь - грибы…
Конечно же, она тоже поморка - только на севере вяжут такие мягкие словесные кружева.
- Коренная соломбалка, - с гордостью подтвердила Римма Васильевна. - Там врачом в портовой больнице работала после института, пока…
Она взглянула на мужа и смутилась.
- Тут уж я виноват, - улыбнулся Виктор Васильевич.
Много ли надо, чтобы разговор вошел в естественное русло? Виктор Васильевич вспоминает о матери. Трудно ей пришлось одной с ним, сынишкой-малолеткой. Поступила машинисткой в контору, дома печатала, прирабатывала. Родные и чужие помогали - добрым участием, советом, словом. Так и рос Виктор, учился, каждое лето работал в гидрографических партиях на Белом море, а то матросом на катере. И вот служба на флоте, учеба в высшем военно-морском инженерном училище…
Жаль: ни отец, ни мать не могут сегодня взглянуть на сына…
Виктор Васильевич показывает ту последнюю радиограмму. Слова не нужны.
В комнате тишина, как в эфире, в беду, минута молчания…