Абду-Рахима похоронили в мечети Джами, в десяти шагах от могилы святого, и три дня в память покойного раздавали на базаре пищу нищим и дервишам. Потом джемшиди ушли в горы, угнав с собой несколько тысяч голов баранов. Вслед за ними ушли союзники Абду-Рахима. И через два дня правительственные войска с двумя пушками и шестью пулеметами вошли в Феррах. Их встретили слабым ружейным огнем в той части города, где жили ремесленники-кожевники и оружейники, но они обстреляли с городской стены эти улицы и разрушили ветхие глиняные дома. Утром, когда стрельба затихла, его превосходительство губернатор провинции прибыл в свой дворец в Новом Феррахе.
Не трудно догадаться, чьи руки фотографировали труп Абду-Рахим-хана. Эти же руки тщательно обыскали труп.
ЕЩЕ ДЕЛОВОЙ РАЗГОВОР
- Вы все еще предполагаете ехать в Россию?
- Не знаю, майор…
- Но вы уезжаете?
- Уезжаю…
- Куда, мадемуазель?
- Не знаю, майор…
Оба молчат некоторое время. Затем майор берет в свои руки руку Люси Энно и говорит с видимым сочувствием.
- Я могу вам дать совет. Люси наклоняет голову.
- Это одновременно и совет и предложение.
- Я вас слушаю.
- Вы поедете в Россию, В Москву. Там вы будете выполнять некоторые поручения…
- Я вас понимаю! Не продолжайте!
- Тем лучше! Вы - умная женщина, Люси. У вас мужской склад ума. Жалею, что вы не мужчина. Впрочем, нет, я не жалею.
Он более чем внимательно осматривает ее шею, рыжеватые волосы, жемчуг в маленьких ушах и стройные ноги сквозь прозрачную шелковую сетку чулок.
- Однако я деловая женщина, майор. Что это мне даст?
- Независимое существование! Независимую от материальных соображений любовь. Полную обеспеченность, кроме того, крупные суммы, в зависимости от ваших способностей.
- Очаровательные перспективы. А опасности моего нового ремесла?
- Это придает ему некоторую прелесть. Разве вы не искательница приключений?
Она встает.
Они одни в пустых комнатах Люси Энно в отеле. Ее огромные сундуки уже увезены грузовым автомобилем. Завтра на рассвете, в 6 часов утра, их унесет аэроплан компании "Европа–Азия", совершающий в два дня перелет между Миратом и Константинополем.
Странно волнующая тропическая птица в неудобной клетке - в комнатах отеля, и майор Герд чувствует некоторое волнение оттого, что очень скоро эта птица улетит и исчезнет навсегда.
- Вы согласны?
- Да, майор.
Секунда молчания.
- Вы начали, и я могла ожидать другого, более обычного для женщин предложения.
Майор краснеет так, что седина на висках и черные подстриженные усы выступают неестественно на его как бы загримированном лице. Он теряет обычную уверенность.
- Да… Но вы знаете… Я не настолько богат, чтобы…
- Какая трогательная искренность, майор…
Она подходит к нему ближе.
- Но теперь, когда я приняла предложение… Вы сказали, что мне обеспечена "независимая от материальных соображений любовь".
Она наклоняется к нему так, что он чувствует запах духов и кожи и видит только треугольный вырез, колеблемую дыханием грудь.
Майор встает и отступает нетвердыми шагами к дверям.
- Все инструкции… и чек…
- Об этом после!
Он припадает к ее руке, отрывается и с усилием делает два шага к зеркальным дверям. Прямо перед собой он видит в зеркале Люси. Он видит трепет желания и руки, разрывающие платье на груди, видит обнаженные плечи, поворачивает в замке ключ и идет к Люси Энно.
- Нет, не сейчас… Ты приедешь ко мне. Да? А потом я поеду в Москву и куда хочешь…
Майор Герд выходит из подъезда отеля. Туземец-шофер едет привычным путем в клуб дипломатического корпуса, но майор треплет его хлыстом по плечу и указывает в сторону посольства. Майор чувствует некоторую усталость, тяжесть и боль в висках, связанность мускулов и челюстей. В сорок три года это дурные признаки.
Но это женщина…
В шесть часов утра на аэродроме компании "Европа–Азия"; восьмиместный аппарат Брегге. Мадемуазель Люси Энно, ее ирландка и несколько друзей с Жаком Маршаном.
От гор тянет холодом. Желтое небо и длинные тени.
Солнце еще низко. Снежные вершины на горизонте, как серебряная подкова, охватывают долину.
Жак Маршан помогает Люси войти в каюту.
- Привет Парижу.
- Когда я увижу Париж?
И странно блестят глаза… Неужели слезы?.
Ее друзья один за другим подымаются на лесенку и целуют руку Люси.
Оглушительный рев мотора. Покачиваясь, уходят вверх, упираясь в воздух, металлические крылья.
Земля стремительно падает вниз, накренясь в сторону.
Как темно-зеленые волны, плещется внизу зелень садов. Желтые плоские крыши, минареты с крошечными фигурками муэдзинов. Дальше скалистый, чудовищный, застывший прибой - горные цепи.
Мирата нет. Нет года жизни.
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
"Его превосходительству королевскому послу в Гюлистане.
…Я снял фотографию с трупа Абду-Рахим-хана и тщательно осмотрел одежду. Во внутреннем кармане нашел два письма за подписью "Л.", не представляющих никакого значения, и фотографию, изображающую молодую женщину. Письма и фотография были залиты кровью, однако я сумел установить, что то и другое принадлежит любовнице Абду-Рахим-хана, Люси Энно. Никаких других документов я не нашел. Так как караульные обнаружили приближение большого отряда джемшиди, я оставил найденные мною письма и фотографии вблизи трупа, там же оставил бумажник. Кольцо с печатью Абду-Рахима я снял с его указательного пальца, и таким образом создалось впечатление ограбления трупа.
Немедленно после занятия правительственными войсками Нового Ферраха я осмотрел комнату в цитадели, где жил Абду-Рахим-хан. Однако документ не найден до сих пор. Никакие опросы и розыски не дали результатов. По-видимому, документ находится у кого-нибудь из сообщников Абду-Рахим-хана. Если он находится у джемшиди, то есть возможность выкупить его за крупную сумму.
Перси Гифт, секретарь военного атташе королевского посольства".
ДВА НЕСЕКРЕТНЫХ ДОКУМЕНТА
Первый: радиограмма.
"Мират Майору Герду военному атташе королевского посольства Константинополь точка Отель "То-коклиан" точка комната 133".
Второй: вырезка из газеты "Свет Востока", Мират, 24 июля (дословный перевод).
"Майор Герд - военный атташе королевского посольства в Гюлистане, на аэроплане компании "Европа - Азия" отбыл в двухнедельный отпуск, который он проведет на родине в кругу своей семьи".
В КИПАРИСОВОЙ АЛЛЕЕ
Укатанное шоссе от летней резиденции повелителя Гюлистана ведет к кварталу иностранных миссий. От летнего дворца до квартала миссий - двенадцать километров. Европейцы называют шоссе кипарисовой аллеей и знают по фотографиям широкую, укатанную ленту шоссе в восемьсот кипарисов - стройную, единственную в мире колоннаду. Когда повелитель Гюлистана живет в летней резиденции, по шоссе с утра до ночи скачут всадники, катятся тяжелые придворные кареты и автомобили.
Летний дворец - в горах над городом; от дворца к долине идет заметное понижение пути. Автомобили, выехав из дворцовых ворот, выключив мотор, бесшумно, пролетают между кипарисов двенадцать километров.
Уже восемь месяцев повелитель Гюлистана лечится в Европе от одышки, и кипарисовая аллея забыта иностранцами и чиновниками. Выставка кровных лошадей, автомобилей и карет перенесена в город, в квартал миссий и министерств.
Теперь по вечерам в аллее только скромные пешеходы - студенты высшей школы Мирата, рабочие казенного оружейного завода - все те, кто не испытывает большого удовольствия от запаха бензина и облаков пыли в квартале миссий.
Так, в этот вечер идут вдоль аллеи двое хорошо знакомых Мирату людей - депутат законодательного собрания Омар эль Афгани и председатель рабочего союза, которого знают под кличкой "американец".
- Кого ты подозреваешь?…
- Подожди! Уйдем с дороги. Здесь много встречных.
Они спускаются вниз с насыпи и идут рядом с аллеей. Остроугольные, длинные тени кипарисов падают от аллеи на поля.
- Нас пять человек. Трое, кроме тебя и меня. Кого из них ты подозреваешь? Османа - восемнадцать лет в тюрьме, бывший изгнанник?
- Нет! Это не он!
- Тогда Меджид - два сына казнены за мятеж, старый и верный товарищ. Нет? Тогда Абасс… Честнейший и искреннейший, самый смелый из всех нас…
Они идут долго, то скрываясь в тени кипарисов, то выходя на лунный свет.
- И однако, каждый шаг известен Роберту Кетлю. Предатель есть - это ясно! Почему в караван-сарае шпион ждал Акбера, почему у него похитили письмо Абду-Рахима к француженке? Они искали документ и знали, что мы его ждем. Если бы не прихоть Абду-Рахима, документ уже был бы в руках Мирзы-Али-Мухамеда, и мы были бы одурачены. Кто-то нас предает.
- Что же ты предлагаешь?…
- Я предлагаю… Молчи!
"Американец" сжал руку Омара.
Рядом с ними по аллее медленно ехал всадник. Лошадь хромала, тяжело ступая на переднюю ногу.
- Пропусти его.
Они слегка отстали. Но всадник остановил коня и ждал.
- Следит, - сказал "американец" сквозь зубы, опуская руку в карман, - слишком много людей, а то…
- Смотри, он опять рядом!
Вдруг всадник погнал коня и поехал к мосту. Здесь он съехал по тропинке вниз к мелкой речонке.
- Идем!
Они подошли к мосту ленивой и медленной походкой отдыхающих в вечерней прохладе. Всадник поил коня, подобрал поводья и повернул к ним запыленное, юношеское, но изможденное лицо.
- Омар эль Афгани?
- Да. А кто ты?
- Я Ахмед, сын Акбера. Я из Нового Ферраха.
- Абду-Рахим.
- Он умер?
- Да, но он…
- Молчи! Поезжай на старое кладбище к мечети Али. Мы придем.
ТРИДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ КАРАТА
Румын положил палочки, обернутые на концах материей, на струны инструмента, и опять майор Герд почувствовал непонятное и сладостное волнение. Когда играл румын, Герд как будто понимал, что заставило его, майора и военного атташе при посольстве, в сорок три года совершить ряд непростительнейших поступков. Почему он, получив телеграмму Люси, не спал всю ночь и утром убедил сэра Роберта Кетля, против всяких правил, отпустить его на две недели в отпуск. Почему майор Герд, лгавший только, когда это требовала его профессия, солгал сэру Роберту Кетлю, не поехал к невесте, а вот уже десятый день и десятую ночь возле него женщина с зеленоватыми, точно четырехугольными глазами и нежно увядающей кожей. И почему с тех пор, как он переступил порог этого отеля, он не может подавить в себе ненасытного и жгучего желания. Ночь за ночью и за ночами дни, превращаемые в ночи. Двадцать часов в сутки они наедине друг с другом и со своей страстью. Вечером несколько часов они проводят в ложе сомнительного варьете, где почему-то собираются разнообразно-замечательные люди безумного города.
Великолепная молодость, превосходная профессия, почтенная зрелость, и вдруг провал - неделя безумия, неделя без привычной постели, привычного слуги, привычной партии в теннис.
Румын перестал играть. Теперь джаз-банд играет развинченный, умышленно карикатурный танец, ломкий, подмывающий мотив. Мужчины в такт подергивают плечами и водят женщин по усыпанному конфетти полу, чертя узконосыми ботинками. Майору Герду приятно и то, что мужчины смотрят в их ложу, и то, что инструктор танцев, бывший русский князь, не смея подняться на ступеньки, издали полупоклоном приглашает Люси. И она встает, кладет на плечи профессионального танцора обнаженные руки и покорно следует за ним, скользя между тесно смыкающимися парами. Шуршат серпантинные ленты. Майор Герд доволен: она лучше всех. Великолепная фигура. Если бы с ней так танцевал другой - было бы неприятно. Но профессиональный танцор - не мужчина.
Люси возвращается, долго смотрит на танцующих.
- Смотрите. Это армянка, бежавшая из России.
Майор ловит монокль и сразу роняет его.
Слишком смугла и худа.
- Дело не в ней. Посмотрите…
Майор снова ловит монокль. Теперь он видит на груди армянки на тонкой цепочке что-то сияющее голубыми огнями и многоцветными искрами.
- Тридцать четыре карата. Бриллиант голубой воды.
- Это не подделка?…
- Нет! Ее отец миллионер. По крайней мере он был им до революции.
- А… И это все, что осталось?…
- Вероятно… - Несколько секунд она следит за голубым пламенем на смуглой, высохшей шее женщины и говорит с мечтательной наивностью: - Я бы предпочла, чтобы это было здесь…
И она касается мизинцем места в остроугольном вырезе, которое видит и знает Герд.
Он краснеет до корней седых волос.
В этот вечер майор Герд спускается в курительную комнату отеля и десять минут говорит с комиссионером-греком.
Утром грек-комиссионер посылает в комнату 133 майору Герду визитную карточку. Майор одевается, целует руки Люси и снова уходит по неотложным делам. Неотложные дела состоят в том, что грек-комиссионер передает майору Герду бархатный футляр. Тщательно рассмотрев то, что находится в футляре, майор пишет чек - десять тысяч.
В комнатах Люси темно. За спущенными шторами день, солнце и город.
Искусственный свет холодно и четко берет из темноты обнаженную женщину и мужчину. На груди у женщины - это, сияющее голубым пламенем. Когда ее обнимает и прижимает к своей груди мужчина, холодные сияющие грани бриллианта впиваются ему в тело и оттискиваются красным, болезненным следом.
ШТАБ-РОТМИСТР ВОРОБЬЕВ
Как он попал в Мират? Об этом не могут сказать самые старательные сыщики министра полиции Ибрагим-хана. Достоверно известно, что два года назад в числе сорока двух офицеров, перешедших границу Гюлистана (все, что осталось от юго-восточной национальной армии), был штаб-ротмистр Воробьев. Сорок один офицер просочился через границу Гюлистана дальше на юг, в океанские порты, а оттуда в Европу. Воробьев остался в Мирате.
Четырежды он получал от королевского посольства визу и деньги на проезд. Но, получив деньги, он исчезал ровно на неделю из приемной королевского посольства, затем ровно неделю проводил ночи среди агентов-комиссионеров Средне-Азиатского банка в Мирате, коммивояжеров, мелких европейских чиновников и всех тех, у кого не хватает денег, чтобы проводить время, как приличествует знатным европейским гостям. Для них существует полуресторан-полупритон "Паризиана", где, кроме крепких напитков, есть трубки с опиумом и гашишем. Там же во внутреннем дворике в закрытых комнатках мечут банк присяжные банкометы, не имеющие никакой другой профессии.
Очередной субсидии штаб-ротмистру хватает почти на неделю. Затем он появляется снова в приемных европейских посольств и на хорошем французском языке говорит одно и то же, приблизительно следующее:
- Штаб-ротмистр Воробьев. Герой Мазурских озер. Кавалер боевых орденов. Жертва революции и герой гражданской войны. Нахожусь в отчаянном положении…
Ему редко дают возможность досказать свою речь. Но он настойчив, упорен, и ясно, что ему некуда идти. Элегантный секретарь с презрительным вниманием смотрит на потрепанные синие рейтузы с потемневшим серебряным лампасом, на рваный китель без погон и фуражку с выцветшим голубым верхом и проходит мимо. Почти такого же цвета выцветшие глаза под красными, опухшими веками. Воробьев сидит в приемной, пока расшитый золотом лакей не остановится пред ним в выжидательно-угрожающей позе. Тогда штаб-ротмистр Воробьев уходит тяжелой, расшатанной походкой.
Но около месяца назад одно европейское посольство в Мирате получило от Международного Красного Креста письмо с просьбой дать сведения о находящемся в Мирате бывшем штаб-ротмистре Воробьеве. А вслед за этим письмом пришло и другое с незнакомой миратским филателистам маркой - рабочий, заносящий молот, и разбитая цепь. Это письмо было адресовано бывшему штаб-ротмистру Воробьеву.
Тот же самый элегантный секретарь с некоторым любопытством вручил это письмо Воробьеву.
- Насколько я понимаю - из России?
Штаб-ротмистр медленно, чуть дрожащими руками вскрыл конверт.
Младший брат бывшего штаб-ротмистра Воробьева "инженер-механик Юрий Воробьев", уезжая в заграничную командировку, получил известие о бедственном положении находящегося в Мирате Андрея Воробьева. Если бывший штаб-ротмистр Андрей Воробьев желает вернуться в Россию, то ему надлежит обратиться в соответствующие инстанции с просьбой о разрешении въезда в пределы республики. Необходимые средства для проезда в Россию и для проживания там впредь до приискания занятий ему будут высланы вместе с визой. Ввиду заслуг инженер-механика Юрия Воробьева виза его старшему брату, по всей вероятности, будет выдана.
Штаб-ротмистр Воробьев спрятал конверт в карман. Обычная желтизна на его опухшем, измятом лице переходит в неестественную бледность. Он вынужден сесть на золоченый стул. Секретарь осведомляется с сдержанным любопытством.
- Какие-нибудь неприятные известия?…
Воробьев рассеянно отвечает:
- Нет. Предлагают вернуться. Надо просить разрешения вернуться в Россию.
Лицо секретаря выражает удивление:
- И вы решитесь вернуться?…
Воробьев видит выхоленное, гладкое, выбритое лицо, корректную улыбочку, белоснежный, блистающий воротничок и снисходительное изумление.
Воробьева охватывает ярость. И вместе с тем возникает решение:
- Да…
В этот момент он чувствует, что обретает родину и некоторое уважение господина секретаря из посольства.
ЕЩЕ О ВОРОБЬЕВЕ
"…Вкратце изложенная биография моя свидетельствует о том, что я не получил достаточного образования для того, чтобы разбираться в политических вопросах, и слепо подчинялся моему начальству, не отдавая себе отчета в том, что делал. А потому прошу разрешить мне вернуться на родину, причем я…"
Через три недели пришел ответ на это заявление Воробьева. Ответ содержал разрешение от властей Советской республики вернуться в Россию и переводной билет на четыреста долларов от Юрия Воробьева.
В эту же ночь штаб-ротмистр Воробьев оказался в "Паризиане"…
ПАРОХОД "КЕРЧЬ"
Рейс Константинополь–Одесса. В списке пассажиров мисс Элиза Даун, представительница союза благотворительных обществ "Диана", направляющаяся в Россию для работы в приютах беспризорных детей из голодающих губерний. Приют содержится на средства католического союза благотворительных обществ "Диана".
В тот момент, когда пароход под флагом Республики Советов медленно проходит Босфор, в комнатах 133 отеля "Тококлиан" майор Герд делает две деловые заметки в записной книжке:
Первая:
"74а - Элиза Даун - Люси Энно".
Вторая:
"Расходы параграф 6 литера С - 12000".
На рассвете пароход "Керчь" минует единственный в мире тихий, очаровательный пролив. И та, которую теперь называют мисс Элиза Даун, в строгом, наглухо застегнутом дорожном костюме, со знаком "Дианы" на рукаве, смотрит туда, где в золотом облаке исчезает Константинополь.
Какое странное лицо у этой женщины. Рот, который всегда улыбался, и губы, которые только целовали, сложились в горькую, чуть не трагическую усмешку. И теперь кажется, что мисс Элиза Даун и мадемуазель Люси Энно не одно и то же лицо.