В ряде стихотворений Светлова намечается нивелировка свойственной ему поэтической образности. Эпитет в произведениях Светлова всегда был эмоционально емким, но теперь довольно часто можно встретить: "украинец простой", "простая молодость моя", Мария Демченко "хорошая", "простая". В этих эпитетах преобладает прямолинейность оценки, - жизненная простота героев выражена в слове механически, буквально. "Протокольными" являются и эпитеты "веселый" (день, воздух), "светлый" (год, день), "радостный" и т. д. Такие эпитеты правомерны - но только в том случае, если светятся живым чувством.
В 1938 году, когда еще больше обострилось международное положение, когда человечество уже стояло на рубеже второй мировой войны, Светлов пишет "Вступление к поэме":
…Ночь непрекращающихся взрывов,
Утро, приносящее бои.
Комсомольцы первого призыва -
Первые товарищи мои!Повторись в далеком освещенье.
Молодости нашей ощущенье!
Молодость моя, не торопись!
Медленно - как было - повторись!..
Мужественная пора молодости первых комсомольцев не только уводит снова в даль воспоминаний, но укрепляет силу для будущих боев.
Это произведение, утверждавшее связь поколений и революционных традиций, стоит в преддверии поэзии Светлова периода Великой Отечественной войны.
3
Советские писатели разделили судьбу народа в грозное время Великой Отечественной войны.
Михаил Светлов, как и многие поэты, работал во фронтовой и армейской печати. В 1941 году он был корреспондентом газеты "Красная звезда" в Ленинграде, затем работал в газетах Первой ударной армии Северо-Западного фронта - "На разгром врага", "Героический штурм", в газете Тридцать четвертой армии Первого Белорусского фронта.
Поначалу Светлов на фронт не попал. Вот что сам поэт писал в те дни своему другу, режиссеру А. Дикому: "В Москве мне дали броню. Мне стало противно, и я уехал на фронт. Ручаюсь Вам - плохого Вы обо мне не услышите". В письмах к тому же Дикому он рассказал и о таком "забавном случае", как чтение стихов бойцам, которое поэт не прервал, хотя на него и его слушателей спикировали три бомбардировщика. Этот эпизод снискал Светлову большое уважение. Когда самолеты улетели, рассказывает очевидец, Светлов произнес: "Я только теперь заметил, что в этом стихотворении длинноты". И хотя сам вид поэта был безнадежно штатским и портупея сползала с его плеч, как подтяжки, оказалось, что Светлов - по-настоящему смелый человек.
Делал он все, что должен делать поэт для фронта, - писал стихи, корреспонденции, листовки, участвовал в "уголке юмора", писал (впервые в своей жизни!) очерки. Так, известен, например, его очерк о девушке-санинструкторе - "Дружинница". Можно было не сомневаться в том, что Светлова захватит свойственное людям на войне чувство всенародного братства, фронтовой дружбы, естественного и непоказного желания поддержать друг друга.
Об этом он пишет в стихотворениях "Прифронтовая мгла", "Каленые сибирские морозы…", "Новый год":
Тогда, сугробы кровью обагрив,
Знамена поднимало наступленье,
Тогда сердца слились в один порыв,-
И мы назвали их: соединенье.Соединение! Когда и я, и ты,
И тысячи товарищей на марше!..
Поэт называет солдат "близкими родственниками", замечает: "Мы рядышком, одним теплом согреты". Эти бытовые черточки (ночлег солдат) лирически многозначительны: они говорят о чем-то гораздо большем, нежели тепло общей шинели.
Мечта о человеке, свободном от националистических предрассудков, с сердцем, открытым для добра и солидарности, живет в поэзии Светлова еще с 20-х годов. Фронтовому единству народов Светлов посвятил стихотворения "Новый год", "Двадцать восемь", пьесу "Бранденбургские ворота". Но случилось так, что самым глубоким и поэтичным воплощением гуманизма советского воина стало стихотворение "Итальянец". Поэт рассказывал, что поначалу оно даже озадачило редакторов, и его не сразу напечатали: все же необычно - не только призывать к ненависти и мести, а испытывать жалость к матери врага, вроде бы даже доказывать необходимость убить захватчика… "Странное" стихотворение, однако, сразу же стало всенародно популярным. Его читали в окопах, заучивали наизусть, переписывали, передавали из рук в руки, не свертывали самокрутку из того газетного листа, где оно было напечатано, - это ли не первый признак солдатской любви? Это ли не свидетельство подлинности чувств, заключенных в стихотворении?
Патриотическая идея ненависти к захватчикам, охватившая советских людей, проявилась в "Итальянце" многосторонне. Едва ли не впервые в литературе той поры Светлов дал выход не только чувствам гнева и мести, но и живущему в нашем народе чувству уважения к вековой культуре других народов, которая может существовать и обогащаться, только если люди восстанут против захватнических войн. Мир создан для мира, добра, творчества - вот важнейшая идея "Итальянца". А ведь это было написано в 1943 году!
Правда идеи стала в "Итальянце" правдой человеческого характера. Поэтому стихотворение и пришло таким коротким и верным путем от поэта к людям, от сердца - к сердцу.
Что же это за характер? Почему он нас пленяет?.. Среди хороших и разных стихотворений советских поэтов, исполненных гневного пафоса, вдруг раздался голос тихий, душевный и - удивленный… В стихотворении звучит именно интонация горестного удивления: ведь все могло, все должно было быть иначе! Если, конечно, жить по законам человечности. Вот почему поначалу герой обращает к врагу не гнев, а грустно-недоумевающие вопросы:
Молодой уроженец Неаполя!
Что оставил в России ты на поле?
Почему ты не мог быть счастливым
Над родным знаменитым заливом?
Прийти к другому человеку, народу можно только для добра, - больше незачем!
Мы, конечно, вспоминаем хлопца из "Гренады", его как будто странную "испанскую грусть". Родственный хлопцу характер лирического героя в "Итальянце" близок "Гренаде" и своей милой наивностью, мечтательностью. Неожиданно, но эмоционально точно звучит: "Как я грезил на волжском приволье хоть разок прокатиться в гондоле!", "Так мечтал о вулкане далеком!". И не утверждается ли здесь то же, что и в "Гренаде", чувство интернационального братства, оскорбленное захватчиками и их наймитами?
Вместе с уважением к чужим народам живет в герое и национальная гордость. Никогда это чувство не переходит в кичливость, но и не превращается в самоуничижение:
Здесь я выстрелил! Здесь, где родился,
Где собой и друзьями гордился,
Где былины о наших народах
Никогда не звучат в переводах.
Начиная с этих строк стихотворение меняет свою тональность. Исчезает интонация раздумья. Ломаются большие стихотворные периоды, реже совпадают строка и фраза. В стихотворение вторглись фразы и слова короткие, сбивающие ненужную теперь плавность ритма: "Здесь я выстрелил! Здесь, где родился…", "Нет! Тебя привезли в эшелоне…". Соседство замедленного и стремительного темпа в движении самого стиха усиливает драматизм звучания "Итальянца".
Героическую и трагическую эпопею панфиловцев и Лизы Чайкиной Светлов пережил особенно остро. Он не мог отказаться от желания воссоздать конкретных героев, которые жили рядом, погибли за свободу родины, перед которыми склоняли головы. Светлов возложил эту задачу на лирическую поэму - такую, где лирика живет не только в отступлениях, но влияет и на характеры героев, и на композицию, проникает в сюжет. (В этом смысле поэту пригодился опыт "Хлеба".) И никто не упрекнет поэта за отсутствие последовательности в хронологии событий, за то, что на героев он смотрит чаще всего через увеличительное стекло своей любви, своих заветных идеалов.
Комсомол! Это слово давно
Произносится мной нараспев,
Это - партии ранний посев,
ВКП золотое зерно…Коммунист! Комсомолец! Боец!
Нам назад отступать не дано!
И тогда двадцать восемь сердец
Застучали как сердце одно.
В пафосно-элегическом ключе написано более половины глав поэмы "Двадцать восемь".
Это - лучшие ее строки.
Главы же, воссоздающие события, происшедшие на разъезде Дубосеково, - много бледнее. Конкретная определенность черт героев, поступков, места действия и т. д. вступает в противоречие с лирическим пафосом. Он гаснет, и от лирики остается только ее форма: герой существует не сам по себе, а его характеризует автор. Но как?
Сознав, что сделал всё, что мог,
Спокойно, как всегда, как давеча,
Недавно Добробабин лег, -
Так смерть нашла Иван Евстафьича…
Это сухо, описательно.
…Вставай, фантазия моя,
На пост разъезда Дубосеково -
говорит Светлов в "Двадцати восьми". Но этот "приказ", выполненный в лирических строфах, не осуществлен там, где герои действуют как конкретные люди.
Всего на два месяца позже "Двадцати восьми" закончил Светлов поэму о Лизе Чайкиной, но, очевидно почувствовав недостатки первой поэмы, он отказался от попыток воссоздать конкретные черты облика и жизни героини.
Поэт романтическим светом освещает картины жизни погибшей партизанки. Повествование о школьных годах девушки, о ее вступлении в комсомол, о работе в сельской библиотеке, а потом о внешне незаметных делах - обходах деревень Лизой Чайкиной, связной партизан, - чаще всего сопровождается горестным лирико-романтическим аккомпанементом. Это - пейзажный мотив плачущих берез, трогательные обращения поэта к героине, раздумья о ее несбывшейся жизни, скорбные ноты народного плача. Поэт подарил Лизе весь жар и остроту своих чувств, умение глубоко видеть, замечать в малом большое. И хорошо, что он чаще передает думы своей героини, не заставляя ее говорить. Образ лишен чрезмерной "плоти": мы не замечаем, как мысли героини или строки повествования переходят в размышления автора:
И Лиза среди комсомольцев других
Сидела и не шевельнулась ни разу,
И, словно незабываемый стих,
Звучала в ушах ее каждая фраза.…О, первый мой ранний приход в Комсомол,
Военный порядок неприбранных комнат!..
Куда бы мой возраст меня ни довел -
Я буду, я буду, я буду вас помнить!
Словесные образы, характеризующие Лизу, лирически теплы, душевны ("деревенская девочка", "милое, родное лицо", "мелкие шажки"), большую роль в поэме играет подтекст.
Лирический склад - особенность поэм не одного Светлова. Критики отмечали, что накал чувств, глубина переживаний поэтов в годы Отечественной войны обращали их к лирике, и даже поэма о героях становилась лирическим эпосом. Но, посвященная героям реально существовавшим, поэма должна была рассказать о жизни и смерти этого человека. Эта особенность сближает поэмы Светлова с "Зоей" Алигер и "Сыном" Антокольского. Подобно "Двадцати восьми", поэма "Зоя" отчетливо двустильна. Проникновенны, горьки и величавы строки второй ее части - реквием погибшей партизанке; героиня приравнена к бессмертным, навеки запечатленным в искусстве героям. Первая же часть, посвященная детству Зои, - затянута, описательна, рационалистична.
В поэме Антокольского тоже существуют два стилистических потока: плач о гибели единственного сына - Сына Родины - и рассказ о юности Володи Антокольского, о его интересах, склонностях. По здесь оба потока удачно совместились, слились.
Интересно, что даже самая последовательно эпическая поэма тех лет - "Василий Теркин" А. Твардовского (здесь есть саморазвивающийся сюжет, объективный образ героя) - насыщена лирикой.
На совещании работников искусств в 1942 году И. Эренбург сказал: "Надо думать не о том, что дала война писателю, а о том, что дал писатель войне". Это, конечно, верно. Но и Великая Отечественная война очень сильно (а иногда решающим образом) повлияла на творчество советских писателей.
Война стала личным опытом Светлова, его искусства. Немало ценного, необходимого солдату поэт создал в эти дни. Но война отразилась и на последующем творчестве поэта.
4
Эпоха, наступившая после Великой Отечественной войны, сложная. Ее определили чувство всенародной гордости победой, одержанной над фашизмом, усилия восстановить разрушения, оставленные войной.
Светлов почувствовал потребность народа осмыслить пережитое и настоящее, а значит - и будущее. К этому толкал его и собственный - такой богатый - опыт. Из общественных потребностей, которые были остро личными, и выросла послевоенная поэзия Светлова - поэзия философская, - новый, яркий взлет его искусства. Такого Светлова - размышляющего о жизни, о связи времен, об истории, о человеческом призвании и счастье - мы еще не знали (хотя он, как увидим, все тот же).
Комсомольцу снятся декабристы, поэт скрепляет связь их с нынешней юностью, заклинает не порывать этой связи ("Тихо светит…"). В первом варианте стихотворения были такие, напрасно, думается, устраненные строки:
Нет, вовек не обрести покоя,
Если эти имена умрут…
И строка проходит за строкою:
"Во глубине сибирских руд…"
Прошлое обязывает, - оно залог преданности родине, чести, благородства.
Традиции продолжают лучшие.
Конечно, самая заветная традиция новых поколений (а для Светлова - в особенности!) - Октябрь, гражданская война.
Я вижу снова, как и прежде, -
Над взбаламученной Невой
В старинной дедовской одежде
Стоит озябший часовой.("Первый красногвардеец")
Образ красногвардейца - символ революционных традиций эпохи. Он же - и тревожное напоминание: будь человеком, не слабей духом, даже если жизнь тебя сильно бьет… В пользу такого толкования говорят и строки черновика:
Я чувствую, что сердце тает…
Где мощь, какая в нем была?
Ему, бедняжке, не хватает
Красногвардейского тепла…
Хотя в послевоенной лирике Светлова проскальзывают идиллические ноты ("И над прошлым и над настоящим золотые бабочка летят…") - не они определяют его взгляд на жизнь.
Наиболее показательно стихотворение "Горизонт". Поначалу легкое, светлое, насыщенное юмором ("Там, где небо встретилось с землей, горизонт родился молодой…"), оно становится все более драматичным, стремительно двигаясь к своему весомому финалу. Контраст усиливает суровое звучание:
Мы - мои товарищи и я -
Открываем новые края.
С горечью я чувствую теперь,
Сколько было на пути потерь!И пускай поднялись обелиски
Над людьми, погибшими в пути, -
Всё далекое ты сделай близким,
Чтоб опять к далекому идти!
В критике уже отмечалось, что и смысл философской поэзии Светлова и даже само название стихотворения - "Горизонт" - перекликаются с поэмой Твардовского "За далью - даль". Светловское понимание движущихся "далей" - при всем различии образных систем двух поэтов - то же.
И светловский герой близок герою "За далью - даль". "Я жил, я был - за всё на свете я отвечаю головой", - говорит тот. "И будущему выходя навстречу, я прошлого не скидываю с плеч", - заключает герой Светлова. Это лирическое "я" философских стихотворений поэта.
Герой светловской поэзии 20-х годов был лирически конкретен, втянут в круг определенного сюжета и, как правило, не претендовал на роль современника с большой буквы, человека, что стоит "с веком наравне" и в полный голос судит о его радостях и бедах. Теперь в лирике Светлова полновластно господствует именно такой герой. Распались сценки, исчезли сюжеты - поэтическое пространство открылось во всей шири. Патетический монолог звучит как бы с трибуны жизни. Поэт утверждает определенный тип человека, смысл его существования, место и роль среди людей. Именно в это время Светлов в наибольшей мере приблизился к Маяковскому.
Как исход напряженных исканий и трудностей большой жизни звучит нередкая теперь для Светлова интонация философская и публицистическая. Лирика горячей исповеди оборачивается страстной проповедью, наказом того, кто имеет право учить:
Для поколенья, не для населенья,
Как золото, минуты собирай,
И полновесный рубль стихотворенья
На гривенники ты не разменяй.Не мелочью плати своей отчизне,
В ногах ее не путайся в пути
И за колючей проволокой жизни
Бессмертие поэта обрети.
Здесь речь идет как будто только о поэте, но стихотворение, бесспорно, обладает и расширительным, обобщенным смыслом: каждый человек только тогда Человек, если он платит эпохе полновесным рублем своего труда. Для Светлова поэт - не только тот, кто пишет стихи. Человек - это и есть поэт, ибо прекрасна и богата его душа.
А духовной отчизной его лирического героя по-прежнему является гражданская война… Он - представитель первого поколения комсомольцев, один из тех, кто теперь - "советские старики":
Что сказали врачи - не важно!
Пусть здоровье беречь велят…
Старый мир! Берегись отважных
Нестареющих дьяволят!..…Как мы людям необходимы!
Как мы каждой душе близки!..
Мы с рожденья непобедимы,
Мы - советские старики!
Лирический герой Светлова с прежним добрым юмором, открыто идет навстречу потоку самых разнообразных чувств: радости и грусти, сожаления и утверждения. Даже самые философски-отвлеченные темы охотно подчиняются светловской романтике ("Бессмертие", "Любовь", "Искусство", "Горизонт").
О высокой миссии поэта - быть с народом - он скажет так:
Садись, мой миленький, в автобус
И с населеньем поезжай…
Запросто обращается поэт с легендарной квадригой коней на фронтоне Большого театра: как бывалый возница, кричит им "тпру!" и кормит овсом, будто обычных лошадей… Философский образ смерти приобретает черты "застенчивой девочки", а у любви оказывается "встревоженная мордочка". И обобщенный философский смысл стихотворений - утверждение бессмертия человека, народности поэзии - вовсе не утрачивает от этого своей значительности, а наоборот, приобретает бесспорность и силу индивидуального переживания.
В светловском герое, взрослом человеке, неистребим мальчишка с его неистовым воображением, способностью перевоплощаться в образы мореходов, корсаров и даже зверей:
Дядя Миша! Ты сделаешь нас
Хоть какими-нибудь капитанами?..