- Следуйте за мной, - обратился довольный исходом битвы сиди Моктар к Витусу и его товарищам, - я хочу посмотреть, как дела в моей мастерской. - Он повел их на задний двор в один из переулков, где не менее дюжины мужчин сидели за грубо сколоченными столами и, склонясь над кусками кож, старательно кроили их и шили. Результатом их мастерства были желтые туфли всех размеров. Наряду с красной феской они стали символом города и продавались тысячами. - Теперь вы видите, почему я настаиваю на первоклассном товаре: только кожу без сучка без задоринки можно равномерно окрасить в шафранно-желтый цвет. И только равномерно окрашенная кожа может превратиться в совершенные туфли - обувь, достойную носить мое имя.
Он не преминул подарить каждому из своих гостей по паре таких туфель и настоял на том, чтобы они сразу же переобулись. Затем совместная процессия двинулась в сторону владений купца.
В шафранно-желтых туфлях без задников.
Насколько быстро способен восстановиться здоровый организм, получая достаточно еды, питья и сна, Витус, Магистр, Коротышка, Нгонго, Альб и Вессель испытали на себе. Их разместили в двух комнатах в той части дома, где жила прислуга, но обращались с ними отнюдь не как с дворней. Напротив, каждый день сиди Моктар приглашал их к своему столу, и не только потому, что так полагалось по законам гостеприимства, но и потому, что ему это доставляло удовольствие. Беседы с хирургом оказались на редкость интересными, не менее занимательными собеседниками были Магистр и карлик. Правда, речь горбуна сиди Моктар понимал не вполне, но малыш был большим шутником и поэтому пользовался у хозяина своего рода "свободой шута", то есть правом говорить, но не действовать. Трое других почти не принимали участие в беседах: Альб по понятной причине, а Нгонго и Вессель плохо знали арабский.
- Хирург, - начал как-то вечером сиди Моктар, наслаждаясь кальяном, - ты уже много рассказал мне о своих приключениях, и я искренне удивляюсь, как тебе и твоим товарищам удалось выстоять в них. Скажи мне, какое из твоих многочисленных похождений произвело на тебя самое глубокое впечатление?
- Самое глубокое впечатление? - Витус, задумавшись, откинулся на одну из шелковых подушек. - Трудно сказать… Самый прекрасный момент моей жизни был, пожалуй, тот, когда я после нескольких месяцев поисков смог обнять мою любимую Арлетту. Эта сцена стоит у меня перед глазами, словно все произошло вчера. Мы спешили в порт Гаваны - это столица острова Куба - поскольку знали, что там стоит парусник, на котором она собиралась отплыть в Англию. По-моему, первым его заметил Энано, и я…
- Уй-уй, - вмешался Коротышка, - я закричал: "Эй, парни! Там, впереди, смотрите! Вот он, корабль! Это он!"
- Верно, - кивнул Витус, - ты показал на мощный галеон, который должен был сняться с якоря в тот же день. У сходней толпилось много народу. Шла погрузка ящиков, тюков, бочек. На борт таскали снасти и пушечные ядра, запасные стеньги и паруса. Ну и, разумеется, самые разные товары.
Шиша сиди Моктара непрестанно булькала.
- Какие же? - заинтересовался торговец.
- Насколько я помню, красное дерево, табак, какао, звериные шкуры, амбра, сахар и многое другое.
В кальяне опять забулькало.
- Все эти товары мне хорошо известны. Лишь об амбре я никогда не слыхал. Не мог бы ты просветить меня, что это такое и каково ее назначение?
- С удовольствием, попытаюсь. - Витус протянул руку к вазе с подслащенными финиками. - Насколько я знаю, речь идет о благовонном воскообразном веществе, выделяемом кашалотами. Оно чрезвычайно дорого и служит сырьем для изготовления туалетной воды и средств парфюмерии… Но разреши мне продолжить свой рассказ. Итак, амбру также грузили на судно. По пристани разбрелись торговцы, спешащие в последний момент перед отплытием заключить еще одну сделку. Повсюду торговали сладостями, выступали фокусники, шуты, жонглеры; был даже священник, громким голосом призывавший благословение Господне на корабль. Толчея была такая, что я нигде не мог отыскать Арлетту.
- Уй-уй, толкущка, как на базаре. А потом я ее увидел. Как заору: "Вон там! Краля в зеленом, это она, она! Своей тыквой клянусь, она!"
- Точно, - подтвердил Витус. - Вскоре и я ее увидел. Она была одета в изумрудно-зеленое платье, при ней был носильщик. Я, как безумный, бросился в самую толпу. Боюсь, я тогда не слишком церемонился. Продираясь через людей, сносил угрозы и оскорбления, но мне было все равно. На трапе я ее почти догнал и окликнул по имени. Она услышала, но никак не могла меня увидеть. Я ей крикнул: "Подожди, я сейчас!" Наконец я добрался до нее. Она вдруг почему-то споткнулась, и я только и успел подхватить ее. В тот миг я был самым счастливым человеком на свете.
Да, вот так мы снова обрели друг друга после разлуки. Сколько воды утекло с тех пор… Арлетты больше нет в живых; чума, этот проклятый бич, унесла ее. И именно чума, я уже говорил тебе, побуждает меня ездить по миру, чтобы все разузнать о безжалостной болезни. Она разбила мое счастье, а теперь я хочу попытаться разбить ее. Я должен все выяснить, расспросить самых искусных врачей как Запада, так и Востока. Только тогда у меня появится шанс выиграть эту битву. Я обещал Арлетте.
Сиди Моктар хлопнул в ладоши, чтобы позвать слугу и велеть ему принести еще одну порцию фиников. Потом затянулся и сказал;
- У тебя есть хорошие друзья, сопровождающие тебя. Аллах, должно быть, отметил тебя, хотя ты и принадлежишь к неправедным. Как там сказано в сто двадцать пятом стихе Шестой суры:
Кого пожелает Аллах вести прямо, уширяет тому грудь для ислама,
а кого пожелает сбить с пути, делает грудь его узкой, тесной…
Итак, ты рассказал о самом прекрасном моменте своей жизни, из чего я могу заключить, что был и самый ужасный. Я прав?
- Да, конечно.
- Можешь ли ты об этом говорить? Как насчет небольшой трубки? Это многое облегчает.
- Нет-нет, спасибо. Для меня опиум скорее лекарство, чем развлечение. Если подумать, самым ужасным из испытанного мною были пытки в тюрьме Досвальдеса. Мы тогда уже крепко подружились с Магистром, не так ли, сорняк?
- Пожалуй, что так. Мы с тобой искали и нашли друг друга. С самого первого мига мы знали, чего хотим, а именно; бежать, и точно знали, чего никак не хотим, - остаться в темнице. Inter pares amicitia, как говорим мы, необразованные европейцы. - Ученый усмехнулся, на лице сиди Моктара тоже мелькнула улыбка. Он понял, что это был камешек в его огород, и не обиделся. Слишком многие народы в самые разные времена считали друг друга варварами…
Витус продолжил свой рассказ:
- Кто хоть однажды сидел на пыточном стуле с шипами, знает: ты не думаешь ни о чем, кроме всепоглощающей боли. Ты не думаешь ни о друзьях, ни о женщинах, ни о деньгах, ни об имуществе, и даже о Боге ты не думаешь. Ты страдаешь, как зверь, мучимый людьми, которые сами превратились в зверей. Это и есть самое ужасное: деспотическое, безжалостное, бессмысленное мироустройство, делающее возможными подобные мучения. Нигде в Библии не сказано, что пытки - богоугодное дело. Нигде! Ни в одной проповеди Иисус не требует такого.
Хозяин помолчал, выпуская густые облака дыма. Потом задумчиво произнес:
- И Иса тоже не требует.
- Иса?
- Так мы, мусульмане, называем Иисуса. Насколько мне известно, в Коране тоже нет подобных пассажей. Вскоре я обрету полную уверенность, ибо благодаря твоей лупе, хирург, я вновь смогу беспрепятственно штудировать нашу священную книгу.
- Рад за тебя. Кстати, что ты, собственно, собираешься делать со старой лупой? Она хотя и потеряла всякую ценность, но выбрасывать ее было бы жалко.
- Верно, верно. Я уже голову сломал, думая, как превратить в деньги это стекло, несмотря на его плачевное состояние, но мне ничего не пришло в голову. Наверное, не остается ничего другого, как вернуть его хаджи Абдель Убаиди, чтобы он забрал его с собой в Танжер. Может, там найдется возможность отполировать лупу и снова сделать ее прозрачной.
При последних словах хозяина Витус подскочил на своей подушке:
- Ты имеешь в виду хабира хаджи Абделя Убаиди?!
- Да, именно его, - удивленно поднял брови сиди Моктар. - Ты что, знаешь его?
- Еще бы нам его не знать! - вмешался Магистр. - Более чем достаточно.
- Уй-уй!
Альб издал нечленораздельный звук.
Витус поведал купцу о печальных событиях в Танжере и о долгом пешем переходе в Фес, поскольку последние эпизоды их одиссеи выпали из его рассказов. Хрупкий хозяин слушал со все возрастающим сочувствием.
- Да, - сказал он под конец, - у Амины пожар между ног, это всем известно. Так же, как ее легендарная мстительность. Я, к счастью, лишь наслышан об этом. Мой друг хаджи Абдель Убаиди тоже ни разу не попался в ее когти. Тем больше я радуюсь, что он собрался жениться.
Магистр подался вперед:
- Жениться, говоришь? На ком же?
- На служанке Рабии, девушке, которая, как он мне рассказывал, прислуживает госпоже Амине и пользуется всеобщим расположением во дворце. Не знаю, подарит ли сиди Шакир ей приданое, но мне она представляется хорошей партией. По его словам, у нее трепетная душа и ясный ум, она умеет читать и писать и к тому же играет в шахматы.
- Это я могу подтвердить, - воскликнул Магистр, - она очень хороша!
- Так-так, - задумчиво протянул сиди Моктар. Теперь он знал, что друзья пришли в Фес невольниками, вместе с караваном его друга хаджи Абделя Убаиди, который все рассказал ему о путешествии, который привез ему лупу и торговался с ним, сбывая привезенные товары, который даже признался ему, что собирается жениться. И только об одном умолчал: он привел с собой рабов. Вместо этого Абдель наводил справки о надсмотрщике пальмовых рощ Азизе эль-Мамуде; узнав же, что того засыпало землей, не успокоился, а принялся расспрашивать дальше, особенно интересуясь, были ли другие жертвы. Услышав, что такое вполне возможно, он удовлетворился и неожиданно поменял тему разговора. Почему?
Сиди Моктару не пришлось долго гадать. Он все взвесил и пришел к единственно возможному выводу: хабир отпустил на волю хирурга и его друзей, а Шакиру Эфсанеху скажет, что они погибли вместе с надсмотрщиком во время несчастного случая в фоггара…
- Ты выдашь нас? - белокурый целитель прервал раздумья сиди Моктара.
- Ты умеешь читать мысли, хирург?
- Нет. Просто в тот момент, когда я спросил тебя, не хабир ли это хаджи Абдель Убаиди, я понял, что наш разговор примет именно такой оборот. Но отменить свой вопрос я уже не мог. Самое большее, я мог бы потом лгать тебе, но мне этого не хотелось. Ты выдашь нас, сиди Моктар?
Купец отставил в сторону свой курительный прибор.
- Кальян мне что-то разонравился. Может, дело в опиуме, а может, в розовой воде. Вероятно, в розовой воде. В следующий раз попробую на цветах тамариска, это и дешевле. О чем ты меня спросил? Не выдам ли я вас? Нет, не выдам.
Он вытер ладонью губы и продолжил:
- Во-первых, потому что с вами поступили несправедливо, во-вторых - и это более весомый аргумент, - потому что вы мои гости. Пока вы сидите за моим столом, вы находитесь под моей личной защитой. Так повелевает непреложный закон гостеприимства. - Сиди Моктар машинально опять придвинул к себе кальян и снова закурил. - Еще увидев вас у дубильщика, я заподозрил, что имею дело не с простыми нищими. Теперь выяснилось, что вы были рабами (или являетесь ими - смотря с какой стороны посмотреть на это). Нет, я вас не выдам. Тем не менее, и это я должен сказать, несмотря на все гостеприимство, вы не можете оставаться у меня до Судного дня. Рано или поздно вам придется покинуть мой дом, и вот тогда выяснится, что кто-то видел и запомнил вас в роли рабов на постоялом дворе. Кто бы ни узнал вас и ни донес, воины султана, не мешкая, тут же схватят вас. То, что произойдет потом, напомнит тебе, хирург, и тебе, Магистр, тюрьму в Досвальдесе.
- Уй-уй, пестряк, щё же будет? - прошепелявил карлик.
- Что? Что ты сказал?
Магистр пришел на помощь:
- Энано спрашивает, чем это для нас чревато.
- Над этим я хотел бы поразмыслить, друзья мои. Еще не вечер. Впрочем, сегодня уже довольно поздно, мне пора раскатать свой коврик. Прошу простить.
Друзья поднялись и пожелали хозяину спокойной ночи.
- Спокойной ночи. Пусть Аллах всеведущий пошлет вам приятных сновидений.
С того вечера прошло немало дней, за это время сиди Моктар много разъезжал и редко бывал в своем доме. Это не означало, что он пренебрегал своими обязанностями хозяина, нет - как и прежде, он, бывая дома, регулярно приглашал друзей за свой стол, но о том, какая судьба их ожидает, не упомянул ни разу.
Что задумал изящный торговец? Витуса с товарищами начало одолевать беспокойство.
Как-то утром, к счастью, не таким знойным, как в предыдущие дни, поскольку на небе появилась пара облачков, сиди Моктар объявил:
- Хирург, сегодня ко мне обратился один из моих молодых слуг по имени Фуркан, у него уже несколько месяцев есть одна проблема с… э-э-э… в общем, в области его мужского достоинства. Он говорит, что ходил с этим к врачу, который лечит от бельма и катаракты, но тому не удалось существенно помочь ему.
- Чем же болен Фуркан?
- Если бы я знал! Ему, очевидно, трудно говорить об этом, да и мне, признаюсь, как-то неудобно обсуждать эту тему. Но он так настойчиво просил меня замолвить за него словечко, что я не мог ему отказать. Ты поможешь ему?
- С радостью. Во всяком случае, постараюсь.
- Во время нашей первой встречи я имел удовольствие любоваться твоими инструментами и убедился в их многообразии, так что я почти уверен в успехе. Я знал, что для осмотра тебе понадобится много света, и заранее отправил Фуркана на террасу на крыше.
Витус улыбнулся:
- Это весьма предусмотрительно с твоей стороны. Однако пациенту придется еще немного потерпеть. Я должен предварительно помыть руки и сходить за своим снаряжением. Еще я должен пригласить Магистра на случай, если мне понадобится ассистент.
Вскоре Витус с другом стояли перед смущенным молодым человеком.
- Ты, конечно, Фуркан, - начал Витус.
- Да, лекарь.
- Не бойся. Расскажи мне, чем ты занимаешься в доме сиди Моктара.
Фуркан послушался, и, пока он говорил, Витус с удовлетворением наблюдал, что юноша смущается все меньше и меньше и к нему возвращается уверенность. Наконец он перешел к делу:
- Ну, а теперь о твоих жалобах. Как они проявляются?
Фуркан, только что расслабившийся, опять занервничал. Витус повторил свой вопрос.
Парень наконец выдавил:
- Я… господин… мое яйцо… оно растет… Все время растет!
- Ты имеешь в виду одно из твоих яичек? Дай-ка взглянуть.
То ли от смущения, то ли от страха, но Фуркан никак не реагировал на просьбу врача и продолжал стоять красный от смущения. Магистр нетерпеливо вмешался:
- Ну давай, снимай штаны, сын мой. Мы здесь одни мужчины, и у тебя нет ничего такого, чего бы не было у нас. Садись на ящик.
Это уже прозвучало как приказ, а подчиняться приказам парень привык. Он тут же спустил шаровары и сел, раздвинув ноги.
- Проклятье! - не сдержался Витус, увидев аномалию между ног юноши. - Твое левое яичко сильно вздулось. Похоже, у тебя то, что врачи называют Hydrozele, или водянка яичка. Магистр, будь добр, посмотри в книге "О болезнях" главу Везалия, пока я буду дальше обследовать Фуркана.
Он осторожно ощупал припухлость, не в силах отделаться от ощущения, что прикасается к тугому вымени коровы.
- В твоем яичке собралось большое количество жидкости, - сообщил он. - Это явно случилось не сегодня и не вчера. Когда это началось?
- Ах, господин, - застонал юноша, - уже не меньше года! Каждые две недели врач, лечащий от катаракты, делает мне прокол. Иначе оно бы давно лопнуло.
Витус содрогнулся. Как мужчина, он мог легко себе представить, насколько неприятна такая процедура. На мошонке были видны не меньше десятка следов от проколов, и все они были воспалены.
- Что именно делает этот врач?
- Ну, он берет ланцет, прокалывает и надрезает яйцо. Оттуда брызжет много жидкости. Бывает ужасно больно, но потом становится легче, потому что не так давит. Но проходит несколько дней, и яйцо снова раздувается. Одному Аллаху известно, почему оно снова наливается жидкостью!
- Понимаю, - кивнул Витус, - с этим нужно кончать.
- Да, - горестно вздохнул Фуркан. - Тот врач говорит, что лучше всего яичко совсем вынуть, но мне ведь всего шестнадцать, и я не хочу уже сейчас быть наполовину евнухом. Ты можешь помочь мне, лекарь?
- Вот, я отыскал главу! - радостно воскликнул Магистр. - Надеюсь, ты найдешь у Везалия то, что ищешь. - Он сунул Витусу под нос тяжелый фолиант.
И в самом деле отец Томас, автор книги, использовал несколько рисунков Везалия. На них было изображено строение мужских гениталий, и на одном особенно подробно - мошонка с яичками и придатками, а также семенными канатиками и протоками. Из другого рисунка, показывавшего то же самое в увеличенном виде, следовало, что яичко окружено некоей оболочкой и между ними существует прослойка жидкости, назначение которой не известно, и Витус предполагал, что особой функции у нее и не было. Однако если эта жидкость - в том сходились все врачи древности - оказывалась в состоянии дисгармонии с окружающей средой, количество ее начинало постоянно увеличиваться.
- Ты можешь помочь мне, лекарь? - повторил юноша свой вопрос.
- Я попробую сделать это, только не один. Магистр будет моим подручным. Давай, сорняк, освободи мне место операции.
- Сейчас, сейчас. - Магистр опоясал шнурком Фуркана, подняв и привязав при этом его пенис.
Витус полез в свой ящик с инструментами и вынул лауданум, содержащий опиум, и цинковую ложечку. Потом отлил немного средства и дал проглотить юноше.
Фуркана передернуло.
- Бр-р-р, что это такое?
- Это тебя успокоит и снимет боль. - Витус присел на корточки перед пациентом и еще раз ощупал водянку, чтобы точно определить, где жидкость, а где яичко. Как ученый, он спросил себя, сколько вырабатывалось дисгармоничной жидкости и за какое время. Вслух он произнес: - Если операция пройдет так, как я ее себе представляю, все не так уж плохо.
- Но ты не отрежешь мне яйцо? - испугался Фуркан.
- Это я тебе твердо обещаю.
- Я слышал, что яйца как-то связаны со способностью мужчины иметь детей: у кого их нет, у того уже не может образовываться семя. - Фуркан никак не мог успокоиться.