Это вечное стихотворенье - Владимир Соколов 15 стр.

Мне в январе в Копривштице не спится.
Округлая желтеет черепица
Сквозь моросящий утренний туман.
Есть у тумана к путанице склонность,
Он - как неосторожная влюбленность,
Как отрешенность и самообман.

Я выполнил завет - прийти к поэту,
Которого давно искал по свету
И наконец-то все-таки нашел.
Я так хочу быть на него похожим
На языке и схожем, и несхожем…
Его удел был легок и тяжел.

Здесь путь его когда-то начинался,
Здесь он нежданной музе подчинялся.
Ушел отсюда и сюда пришел.
Большие сосны смотрят исподлобья.
Я посетил старинное надгробье.
Мне легче стало.
Я его нашел.

Сейчас в Москве, наверно, много снега,
А здесь гремит булыжником телега,
Лошадка маленькая - цок-цок-цок.
Как у тебя, под окнами твоими,
Где тополя как будто в белом дыме,
Что ранний ветер с веток сдуть не смог.

С горы, где я живу, весь город видно,
Мне хорошо, но все-таки обидно,
Что не могу я сразу рассказать
О том, что вижу, и о том, что снится.
Вот так, в любви не в силах объясниться,
Не может человек двух слов связать.

Копривштица выходит из тумана,
Как будто из старинного романа
Гравюра знаменитого письма,
Чернея на легчайшем белом фоне…
А воробей, присевший на балконе,
Все облетевший ветви и дома,
Как жизнь сама - пиши иль не пиши, -
Чирикает, как хочет, от души.

Старые церкви

Я вовсе не Божий угодник.
Но даже в немногих словах
Хочу рассказать я сегодня
О старых болгарских церквах.

Я к ним подходил,
к обветшалым,
И был удивлен неспроста
Их ростом,
приземисто-малым,
И маковками без креста.
Иная с крестом -
но оградой,
Как надо б,
не окружена.
И кажется с первого взгляда
Невзрачным домишком она.

У них необычная слава.
Их навзничь валили бои.
Болгарам пророки ислама
Внушали каноны свои.

Постройку церквей запрещали.
Сносили.
Расплатой стращали.
А церкви нет-нет и рождались.
Но, чтоб сохранить высоту,
Они в глубину зарывались,
В земную,
в родимую ту.

Церквушки невидные эти,
Две трети тая под землей,
Казались пониже мечетей,
А были повыше иной.

В тиши векового предела
Я думал о святости ран,
О душах,
что выбить из тела
Не смог никакой ятаган.

В церквушках-то вовсе не глухо
Сказались характеры те.
Я думал о стойкости духа,
О верности
и высоте.

"Мириадами глаз глядели…"

Мириадами глаз глядели
Небеса…
А у древних стен
Отдыхающие галдели,
Под ногами песок хрустел.

И не мог я в курортном быте
То увидеть,
чего искал.
Но по крышам и перекрытьям
Ветер сумрачный проскакал.

Наползающими парами
Скрыло облако небеса.
Звезды таяли над горами,
Как над площадью голоса.

Ветер в кронах гудел со звоном.
И с пришествием темноты
Все казалось одушевленным -
Сосны,
тени кустов,
кусты.

И движенья дубов сутулых,
И любой облаков уклон,
И невидимый закоулок,
Начинавшийся за углом.

Мне казалось -
я должен что-то
Непременно сказать ему,
Городку,
всем его воротам,
Стенам,
прячущимся во тьму.

Произнесть какое-то слово,
Чтоб раздвинулась дверь былого.
И шагнул я навстречу ветру
И увидел перед собой
Даже мглистую ночью светлый -
Камень памятника крутой.

И словами почтенья павших,
За свободу насмерть стоявших,
Зазвучавшими в тишине,
Говоря о них,
отдышавших,
Обращался он сам ко мне.

А кругом оживали зданья,
Становились тени людьми.
И навстречу мне шло преданье,
Громыхая всеми дверьми.

Шло и в счастье своем и в гневе,
Средь торжественной тишины.
И светились на мглистом небе
Звезды первой величины.

Январь

Б. Божилову

Идет московский снег в Софии
Вторые сутки напролет,
Как будто лебеди большие
Вершат свой вечный перелет.

И отдыхают, и взлетают.
И перья белые роняют.
Идет московский снег в Софии
Вторые сутки напролет.

Идет в Софии снег московский.
(Как без меня ты там, Москва?)
Идет на улице Раковский,
На Добруджа, дом № 2.

Сугробы белые спадают.
Сугробы белые взлетают.
Идет в Софии снег московский,
Касаясь щек едва-едва.

Метелей белые чащобы.
Наутро новые сугробы,
Как лебеди, как журавли,
Взлетят в искрящейся пыли,
Крылами белыми шурша,
Как дружбы чистая душа.
Проснусь в Москве.
В той синеве
Взгрустну как будто бы впервые:
Софийский снег идет в Москве…
Московский снег идет в Софии.

Шипка

Г. Джагарову

Я был болгарином полгода.
Текла весенняя вода.
Шумела южная природа
О том, что это навсегда.

А шли в душе дожди косые,
И начинался листопад…
Вдали от пристальной России
Любой березке был я рад.

Писал: на Шипке все спокойно.
И все спокойно было там.
Ведь все отъявленные войны
Мы не влачили по пятам.

Легли и ново, и старинно
За этих девочек и птах.
И Казанлыкская долина
Вся встала в розовых цветах.

И встал народный,
а не царский,
И опаленный и святой
На высоте орел болгарский,
Из русских пушек отлитой.

При чем тут рифмы, если розы
Мне дарят девушки легко
И эти здешние березы
От наших так недалеко.

Я жил в Болгарии великой,
Я как птенец ее парил.
Цветы долины Казанлыка
Бургасским девушкам дарил.

Мне и российская природа
Напоминает иногда:
Ты был болгарином полгода -
Наверно, это навсегда.

"Все нарисовано мокрыми красками…"

Все нарисовано мокрыми красками
В зимнем окне.
Значит, весна с торопливыми сказками
Веет во мне.

Я удивляюсь ее беззаботности -
Так, впопыхах
Нарисовала себя на снегах
Каменной плотности.

Может, и ветер с нежданными ласками
Будет ко мне.
Все нарисовано мокрыми красками
В зимнем окне.

1980

"Говорим, что будет завтра?.."

Говорим, что будет завтра?
Есть ли прошлому предел?
Над молчанием внезапным
Тихий ангел пролетел.

Погоди,
Побудь,
Помедли,
Молча что-нибудь скажи!
Нет. Опять свиваем петли
Правды,
Морока
И лжи.

1980

Ша нуар

От мороза с его причудами
Я бегу…
Уголек с двумя изумрудами
На снегу.

Я котенка беру за пазуху
И - домой…
Вытер все мороз сухо-насухо
Белизной.

Поднимаюсь -
ярус за ярусом.
На, бери!
Ты глядишь на нас страхом яростным
У двери.

Ты темней его, несмышленого,
И сильней,
И глаза у тебя зеленого
Зеленей.

От мороза с его причудами
Я бегу.
…Уголек с двумя изумрудами
На снегу…

1980

"Итак, тоска…"

Итак, тоска.
Перебираю дни,
Как фотографии, поодиночке.
Никак не складываются они
В жизнь, прожитую ради строчки.
Я их раскладываю, как пасьянс,
Необстоятельно и неумело…
Вот этот день - как старенький романс,
В котором чья-то грусть не устарела.

А этот день - огромный парус пыли!
Как отзовутся новые умы
На то, что, флаги взвив над Волгой, мы
Часть Жигулей в машины превратили,
Укоротив прекрасные холмы.
Возможно, будут им тогда смешны
Пленяющие нас автомобили.
Поймут ли нас?
Я думаю, должны…

Пусть мания величия ни тенью
Меня не задевала, но во сне
Я все же вздрагиваю от виденья,
Что целый мир в претензии ко мне.

Хочу ответить - не хватает слов.
Мысль обрывается до безрассудства.
Я просыпаюсь, и такое чувство,
Что изменил я множеству стихов.

1980

Больничное окно

Осточертевший пейзаж за окном
Выдержан и хладнокровен.
Сер, неподвижен и ночью и днем,
Сам по себе невиновен.
Я любовался им, но на меня
Ныне от смертной тощищи
Мрак наползает средь белого дня,
В руку сует топорище.
Тополь стоит по колено в воде -
Всю вырубаю аллею.
Дуб возвышался к зеленой звезде,
Я и сирень не жалею.

Напрочь и намертво - всю красоту.
Я не рожден для больницы,
Пусть убирается все в пустоту -
Все эти ветки и птицы.

Все эти липы беру в топоры,
Мраку сдаваясь на милость.
Только бы, только бы с этой поры
Все за окном изменилось.

Осточертевший пейзаж день и ночь
Высил такие деревья…
Я любовался им, больше невмочь -
Не уходите, корчевья.

Но отмытарюсь, отбыв, отмечась
В этой тоске неудалой,
Я восстанавливаю через час
Все - вплоть до веточки малой.

1980

"Жду тебя…"

Словом останавливавший дождь…

Н. Г.

Жду тебя,
Ты городом идешь,
А ведь должен я к тебе идти.
За окном -
качающийся дождь
На твоем заведомом пути.

Я ведь знаю, что и так тяжел
Этот скользкий путь
по февралю.
Надо сделать так,
чтоб дождь прошел,
Потому что я тебя люблю.
Я ведь тоже знал, да позабыл,
Но надеюсь, что не навсегда,
Слово, что поэт произносил,
И кончался ливень без следа.

А теперь, немотствуя порой,
По прошествии немалых лет,
Не могу над милой головой
Разогнать дождинки -
слова нет.

Я ведь знаю, что твои мечты
И мои - на родственном пути,
Что беду чужую можешь ты
Невзначай руками развести.

Много слов я знаю наизусть.
Но одно забытое влечет.
Умоляю, чтобы эту грусть
Ты на свой не принимала счет.

1980

"Надо дать отдохнуть глазам…"

М. Р.

Надо дать отдохнуть глазам,
Словно дать отдохнуть округе.
Я закрою глаза,
А сам
Буду видеть лицо подруги.

Надо дать отдохнуть глазам,
Словно сумеркам в хлопьях белых,
Словно серым стволам, кустам
С палисадниками в пробелах.

Надо дать отдохнуть глазам,
И куртинам, и тротуарам,
И карнизам, и голосам
За углом в переулке старом.

Надо дать отдохнуть домам,
Их скамеечкам и оградам,
Окунающимся в туман,
Прибегающим к снегопадам.

Надо дать отдохнуть листам
С желтизною неотвратимой,
Надо дать отдохнуть глазам,
Как родному лицу любимой.

Так смежить их, в такую тьму,
Беззаветно и безоглядно,
Словно дать отдохнуть всему,
Что так мило и ненаглядно.

1980

"Снится мне: я и стар, и беззуб…"

Зеленею, таинственный клен,
Неизменно склоненный к тебе.

А. Блок

Снится мне: я и стар, и беззуб,
Но любовь сердце старое гложет.
В этот час - рюмку водки,
слезу б.
Только нет, это нам не поможет.

Снится мне:
просыпаюсь в саду
На скамейке, росой окропленной.
Жду. И слышу: "Ты слышишь?
Иду!
Я пришла, мой седой
и влюбленный…"

Запах розовый.
Кленов верхи.
Молодые сжимая запястья,
Я читаю ей тихо стихи
Небывалого лада и счастья.

Но, как это бывает во сне,
Как случается со стариками, -
На скамейке пустой в тишине
Развожу я пустыми руками.

Просыпаюсь опять.
Никого.
Старика и в помине не видно,
И не жаль мне нисколько его,
А стихам его даже завидно.

1980

"Куда ты делась, музыка моя…"

Куда ты делась, музыка моя,
Не знавшая крюков и линий нотных?
Где ты сейчас?
Какого бытия
Взыскуешь ты среди теней бесплотных?

В недавнем прошлом или в тех местах,
Где только вещь осталась от былого?
Меня ночами посещает страх
Не песенного - чуть живого слова.

И, словно из больничного окна,
Гляжу я на весенние деревья.
Не их ли мне просить,
чтобы весна
Не отказала в слове и напеве?

Или, пять пальцев грустно вжав в висок,
Твердить себе,
слагая стих умело:
Здесь море чистой музыки шумело,
Вся эта музыка
Ушла в песок.

1980

"Прекрасная необычайность…"

Прекрасная необычайность
Обыденного - хороша…
Ведь это чистая случайность,
Что ты живешь, что есть душа.

Все это маленький подарок,
Который так легко отнять,
Который, может, тем и ярок,
Что может даже не сиять.

1980

"Карнизы вывесили бахрому сосулек…"

Карнизы вывесили бахрому
сосулек.
От удивления осел сугроб.
У птиц так много всяческих свистулек,
Что у ветвей, как у детей, озноб.
Снег тает с крыши,
с блеском булькая в кадушку…
Еще вчера пейзаж не ставивший
ни в грош,
Как наступая на воздушную
подушку,
Ты вдоль забора отсыревшего идешь.
Куда?
Так сдвинулись все эти
дали, близи,
Так с беспредельностью прозрачно
слит предел,
Что кот, за голубем следивший
на карнизе,
Вдруг вытянулся - и не полетел.

1980

"Есть жизнь у меня…"

Есть жизнь у меня,
О которой не знает никто.
Возьму свою палку,
Тихонько надену пальто

И скроюсь. Исчезну,
Растаю, как воздух,
Как даль…
Куда же он делся? -
Посмотрит на туфельку шаль.

Расскажет ли трость,
Возвратясь:
Отдохнул иль устал,
Кого обогнал,
От кого я в той жизни отстал?

Возможно, наступит
Серьезнейшая тишина.
А это всего только тайна.

Загадка одна.

1981

"Мне позвонила улица…"

Мне позвонила улица…
Я снял
Поспешно трубку,
думал: это ты.
"Куда ты подевалась? - я сказал. -
Я ждал тебя
до полной темноты".

Но это улица ко мне звонила…

Листва шумела и к себе манила.
На все мои призывы отвечали
Какие-то трамвайные звонки.
Не понимал я, что обозначали
И восклицанья чьи-то, и смешки…
И голоса, врывавшиеся в трубку
И в ней шумевшие наперебой,
Меня склоняли
к здравому поступку -
Повесить трубку,
то есть дать отбой.

Но было странное очарованье
В молчанье,
полном дальних голосов.
Мне иногда в нем слышалось дыханье,
Биенье сердца или бой часов…
Мне позвонила улица, шумиха.
Пространства стали
дальние близки.
"Спасибо, улица!" -
сказал я тихо.
И раздались короткие гудки.

1981

Оптимистика

Любомиру Левчеву

… Мысль о смерти…
Если это мысль, то мысль о жизни.
Ветка за окном запахла горько.
Вот пойди попробуй увяжи с ней
Мысль о смерти. Не поймет нисколько.
У меня есть, в общем, три могилы.
Не моих. Своих. Я в них частично.
Ветка напряглась от вешней силы.
Ветка эта мне не безразлична.

Как прозрачна синяя погода!
Синий цвет зеленым набухает.
Мысль о смерти не дает прохода…
Пусть на мне природа отдыхает,
Я уж обойдусь без этой мысли
Хоть сегодня: потому что надо
Деньги на субботник перечислить,
Да и с этой веткой нету слада.
Хоть ушел, растаял холод жуткий,
То - тепла ей, то ей - дождик брызни.

Мысль о смерти - это вам не шутки.
Мысль о смерти - это мысль о жизни.

1981

В метелице

В метелице… в шубке… Да что там!..
Напрасно! Опять повторится
Все то же. За этим полетом,
За этими взмахами птицы…
Сначала - парить и стесняться.
Потом - говорить-объясняться.
Не надо… пусть лучше не крахом,
А нежным останется взмахом,
Оглядкой метелицы дымной,
Загадочной и не взаимной…
А то перейдет беспричинно
С порыва к любви и звезде
На вечную тяжбу с мужчиной,
Которого нету нигде.

1981

"Вот уже и зима, а меня не позвали…"

Вот уже и зима, а меня не позвали
На пустой перекресток в садовую глушь.
Не окликнули даже ночные трамваи,
Отражаясь в дрожанье нечаянных луж.

Я пошел бы на зов в самом снежном завале,
Вышел в самый зальдевший запутанный путь…
Вот уже и зима, а меня не позвали,
Чтобы новое слово тихонько шепнуть.

1982

"Когда случаются в судьбе…"

Когда случаются в судьбе
Провалы, темени,
Не надо думать о себе
В прошедшем времени.

Тогда сырой землей дохнет,
Родной, суглинистой,
И хризантемою пахнет
Поблекшей, инистой.

Гляди в провал, во тьму гляди,
Гляди-разглядывай.
Но все, что будет впереди,
Не предугадывай.

Живая ночь, живая тьма
Не вечно тянется…
Она прояснится сама,
Сама проглянется.

1982

"Как будто нет других поэтов…"

Как будто нет других поэтов,
Пишу, пишу, пишу. Зачем?
Быть прожигателем рассветов
И сочинителем поэм?
Сломав перо, бумагу скомкав, -
В ближайший лес за три версты
Бегом от предков и потомков,
От злобы дня и доброты!
Но лишь завижу лист зеленый
Иль прошлогодним прошуршу,
Опять пишу как заведенный.
Куда? Зачем? Кому? - Пишу!

1982

"Не хотел он понять, с мальчишек…"

Не хотел он понять, с мальчишек
Вдоль коринфских бродя колонн,
Что поэзия - это лишек,
Превышающий эталон…

Строгость к слову
в удел поэта
Входит. Будет входить
всегда.
Но ведь лишнее
слово - это
Правда сущая иногда.

Так вот маленьким и остался,
Не сумевший ни дать, ни взять.
Потому, что всегда старался
Слова лишнего не сказать.

1982

"Надо вспомнить, обязательно вспомнить…"

Не падать, не плакать!
В осеннюю слякоть
Врывается первого снега полет.
Капель начинает копейками звякать,
Считать свою мелочь и биться об лед.