Ленинграду
Не ленинградец я по рожденью,
И все же я вправе сказать вполне,
Что я - ленинградец по дымным сраженьям,
По первым окопным стихотвореньям,
По холоду, голоду, по лишеньям,
Короче: по юности, по войне!В Синявинских топях, в боях подо Мгою,
Где снег был то в пепле, то в бурой крови,
Мы с городом жили одной судьбою,
Словно как родственники, свои.Было нам всяко - и горько, и сложно.
Мы знали: можно, на кочках скользя,
Сгинуть в болоте, замерзнуть можно,
Свалиться под пулей, отчаяться можно,
Можно и то, и другое можно,
И лишь Ленинграда отдать нельзя!И я его спас, навсегда, навечно:
Невка, Васильевский, Зимний дворец…
Впрочем, не я, не один, конечно, -
Его заслонил миллион сердец!И если бы чудом вдруг разделить
На всех бойцов и на всех командиров
Дома и проулки, то, может быть,
Выйдет, что я сумел защитить
Дом. Пусть не дом, пусть одну квартиру.Товарищ мой, друг ленинградский мой,
Как знать, но, быть может, твоя квартира
Как раз вот и есть та, спасенная мной
От смерти для самого мирного мира.А значит, я и зимой, и летом
В проулке твоем, что шумит листвой,
На улице каждой, в городе этом
Не гость, не турист, а навеки свой.И всякий раз, сюда приезжая,
Шагнув в толкотню, в городскую зарю,
Я, сердца взволнованный стук унимая,
С горячей нежностью говорю:- Здравствуй, по-вешнему строг и молод,
Крылья раскинувший над Невой,
Город-красавец, город-герой,
Неповторимый город!Здравствуйте, врезанные в рассвет
Проспекты, дворцы и мосты висячие,
Здравствуй, память далеких лет,
Здравствуй, юность моя горячая!Здравствуйте, в парках ночных соловьи
И все, с чем так радостно мне встречаться.
Здравствуйте, дорогие мои,
На всю мою жизнь дорогие мои,
Милые ленинградцы!
…Душу художника должны освежать впечатления, это ее резерв. Айвазовский не писал море с натуры. Окно его мастерской выходило не на залив, а во двор.
Однако жил-то он на берегу у приморской Феодосии и ежедневно видел море и утром, и в полдень, и по ночам… Ну а поэзия, а стихи? Как быть тут? Я мучился, думал, искал примеры, имена, на которые можно было бы опереться. Гомер? Но, во-первых, о его судьбе и авторстве спорят и по сей день. А во-вторых, если он - именно он, то все равно, при всей его гениальности, творения его - это неторопливые сказания, легенды, сказки. Нет, это не то.
Иван Козлов? Но, во-первых, он видел мир много дольше, а главное, в стихах его почти нет острой и зрительной поэтической образности, нет яркого мира и сколько-нибудь многоцветной палитры. Хотя поэтическим даром он обладал, даже восхищал Пушкина. Но Пушкин все равно делал ему скидку. Ведь всюду, говоря о нем, он иначе чем "слепец" его не называет. А если он все время помнил и думал о его темноте, значит, как на равного в поэзии смотреть не мог. Мне нужно было иное:
Пройти весь мир насквозь и видеть, видеть, видеть,
Вот так, и только так рождаются стихи!Эдуард Асадов
Роза друга
Отважному защитнику Брестской
крепости и Герою Труда
Самвелу Матевосяну
За каждый букет и за каждый цветок
Я людям признателен чуть не до гроба.
Люблю я цветы! Но средь них особо
Я эту вот розу в душе сберег.Громадная, гордая, густо-красная,
Благоухая, как целый сад,
Стоит она, кутаясь в свой наряд,
Как-то по-царственному прекрасная.Ее вот такою взрастить сумел,
Вспоив голубою водой Севана,
Солнцем и песнями Еревана,
Мой жизнерадостный друг Самвел.Девятого мая, в наш день солдатский,
Спиной еще слыша гудящий ИЛ,
Примчался он, обнял меня по-братски
И это вот чудо свое вручил.Сказал: - Мы немало дорог протопали,
За мир, что дороже нам всех наград,
Прими же цветок как солдат Севастополя
В подарок от брестских друзей-солдат.Прими, дорогой мой, и как поэт
Этот вот маленький символ жизни,
И в память о тех, кого с нами нет,
Чьей кровью окрашен был тот рассвет -
Первый военный рассвет Отчизны. -Стою я и словно бы онемел…
Сердце вдруг сладкой тоскою сжало.
Ну, что мне сказать тебе, друг Самвел?!
Ты так мою душу сейчас согрел,
Любого "спасибо" здесь будет мало!Ты прав: мы немало прошли с тобой,
И все же начало дороги славы
У Бреста. Под той крепостной стеной,
Где принял с друзьями ты первый бой,
И люди об этом забыть не вправе!Чтоб миру вернуть и тепло, и смех,
Вы первыми встали, голов не пряча,
А первым всегда тяжелее всех
Во всякой беде, а в войне - тем паче!Мелькают рассветы минувших лет,
Словно костры у крутых обочин.
Но нам ли с печалью смотреть им вслед?!
Ведь жаль только даром прошедших лет,
А если с толком - тогда не очень!Вечер спускается над Москвой,
Мягко долив позолоты в краски,
Весь будто алый и голубой,
Праздничный, тихий и очень майский.Но вот в эту вешнюю благодать
Салют громыхнул и цветисто лопнул,
Как будто на звездный приказ прихлопнул
Гигантски-огненную печать.То гром, то минутная тишина,
И вновь, рассыпая огни и стрелы,
Падает радостная волна.
Но ярче всех в синем стекле окна -
Пламенно-алый цветок Самвела!Как маленький факел горя в ночи,
Он словно растет, обдавая жаром.
И вот уже видно, как там, в пожарах,
С грохотом падают кирпичи,Как в зареве вздыбленном, словно конь,
Будто играя со смертью в жмурки,
Отважные, крохотные фигурки,
Перебегая, ведут огонь.И то, как над грудой камней и тел,
Поднявшись навстречу свинцу и мраку,
Всех, кто еще уцелеть сумел,
Бесстрашный и дерзкий комсорг Самвел
Ведет в отчаянную атаку.Но, смолкнув, погасла цветная вьюга,
И скрылось видение за окном.
И только горит на столе моем
Пунцовая роза - подарок друга.Горит, на взволнованный лад настроив,
Все мелкое прочь из души гоня,
Как отблеск торжественного огня,
Навечно зажженного в честь героев!
Суду потомков
Истории кружится колесо,
Пестрое, как колесо обозрения.
Кого-то - наверх, прямо к солнцу, в гении,
Кого-то в подвал. И на этом все.Разгрузит и, новых взяв пассажиров,
Опять начнет не спеша кружить.
И снова: кому-то - венки кумиров,
Кому-то никем и нигде не быть.А сами при жизни иные души
Из зависти что-нибудь да налгут,
Напакостят, где-то почти придушат
Иль нежно помоями обольют.О битвах в гражданскую, о революции
О, как научились судить-рядить!
И зло, будто вынесли резолюцию:
"Зачислить в преступники! Заклеймить!"Ну а кого заклеймить, простите?
Всех тех, кто вершили и кто решали,
И холодно в бронзе или граните
Потом с пьедесталов на нас взирали?!Иль тех, кто под небом тоскливо-грозным
Стыл в мокрых окопах и вшей питал,
Кто в визге свинца и жару тифозном
Живот свой за светлое дело клал?!Неужто и впрямь они виноваты
В том, что шагали в крови и мгле,
И верили чисто, светло и свято
В свободу и равенство на земле?!Так как же, простите за резкость, можно
Плевать чуть не в лица отцам своим
За то, что в пути их сурово-сложном
Маршрут оказался вдруг в чем-то ложным
И столько надежд обратилось в дым!Однако, быть может, идеи те
Могли бы созреть до больших свершений,
Когда б не "великий восточный гений",
Приведший те замыслы к пустоте.Нет, даже не так, а к абсурду просто:
Ведь самый высокий духовный свет,
Вдруг сжатый и грубо лишенный роста,
Стал бледной коптилкой на много лет.Но главный трагизм заключается в том,
Что тот, кто сражался за свет Свободы,
Смотрел на нее и на жизнь народа
Сквозь прутья седой Колымы потом.Так можно ль позволить, чтоб так упрямо,
Калеча заведомо суть идей,
Стремились столкнуть беспощадно в яму
Всех вместе: и жертвы, и палачей!И сколько погоды бы ни менялись,
Запомните, люди, их имена!
Склонись перед ними, моя страна,
Они ведь за счастье твое сражались!Взгляните, взгляните: из тишины
У братских могил, словно став парадом,
Лихие бойцы гражданской войны
Глядят на нас строгим и добрым взглядом.
Шаганэ
Шаганэ ты моя, Шаганэ!
С. Есенин
Ночь нарядно звездами расцвечена,
Ровно дышит спящий Ереван…
Возле глаз собрав морщинки-трещины,
Смотрит в синий мрак седая женщина -
Шаганэ Нерсесовна Тальян.Где-то в небе мечутся зарницы,
Словно золотые петухи.
В лунном свете тополь серебрится,
Шаганэ Нерсесовне не спится,
В памяти рождаются стихи:"В Хороссане есть такие двери,
Где обсыпан розами порог.
Там живет задумчивая пери.
В Хороссане есть такие двери,
Но открыть те двери я не мог".Что же это: правда или небыль?
Где-то в давних, призрачных годах
Пальмы, рыба, сулугуни с хлебом,
Грохот волн в упругий бубен неба
И Батуми в солнечных лучах…И вот здесь-то в утренней тиши
Встретились Армения с Россией -
Черные глаза и голубые,
Две весенне-трепетных души.
Черные, как ласточки, смущенно
Спрятались за крыльями ресниц.
Голубые, вспыхнув восхищенно,
Загипнотизировали птиц.Закружили жарко и влюбленно,
Оторвав от будничных оков,
И смотрела ты завороженно
В "голубой пожар" его стихов.И не для тумана иль обмана
В той восточной лирике своей
Он Батуми сделал Хороссаном -
Так красивей было и звучней.И беда ли, что тебя, армянку,
Школьную учительницу, вдруг
Он, одев в наряды персиянки,
Перенес на хороссанский юг!Ты на все фантазии смеялась,
Взмыв на поэтической волне,
Как на звездно-сказочном коне,
Все равно! Ведь имя же осталось: -
Шаганэ!"В Хороссане есть такие двери,
Где обсыпан розами порог.
Там живет задумчивая пери.
В Хороссане есть такие двери,
Но открыть те двери я не мог".Что ж, они и вправду не открылись.
Ну а распахнись они тогда,
То, как знать, быть может, никогда
Строки те на свет бы не явились.Да, он встретил песню на пути.
Тут вскипеть бы яростно и лихо!
Только был он необычно тихим,
Светлым и торжественным почти…Шаганэ… "Задумчивая пери"…
Ну а что бы, если в поздний час
Ты взяла б и распахнула двери
Перед синью восхищенных глаз?!Можно все домысливать, конечно,
Только вдруг с той полночи хмельной
Все пошло б иначе? И навечно
Две дороги стали бы одной?!Ведь имей он в свой нелегкий час
И любовь и дружбу полной мерой,
То, как знать, быть может, "Англетера"…
Эх, да что там умничать сейчас!Ночь нарядно звездами расцвечена,
Ровно дышит спящий Ереван…
Возле глаз собрав морщинки-трещины,
Смотрит в синий мрак седая женщина -
Шаганэ Нерсесовна Тальян.И, быть может, полночью бессонной
Мнится ей, что расстояний нет,
Что упали стены и законы
И шагнул светло и восхищенно
К красоте прославленный поэт!И, хмелея, кружит над землею
Тайна жгучих, смолянистых кос
Вперемежку с песенной волною
Золотых есенинских волос!..
Два аиста
Пускай ничей их не видит взгляд,
Но, как на вершине горной,
На крыше моей день и ночь стоят
Два аиста: белый и черный.Когда загорюсь я, когда кругом
Смеется иль жарит громом,
Белый аист, взмахнув крылом,
Как парус, косым накренясь углом,
Чертит круги над домом.И все тут до перышка - это я:
Победы и поражения.
Стихи мои - боль и любовь моя,
Радости и волненья.Когда же в тоске, как гренландский лед,
Сердце скует и душит,
Черный аист слегка вздохнет,
Черный аист крылом качнет
И долго над домом кружит.Ну что ж, это тоже, пожалуй, я:
Обманутых чувств миражи,
Чьи-то измены, беда моя,
Полночь чернее сажи…А разлетится беда, как пыль,
Схлынет тоски удушье,
И тут подкрадется полнейший штиль -
Серое равнодушье.Тогда наверху, затуманя взгляд
И крылья сложив покорно,
Понуро нахохлятся, будто снят,
Два аиста - белый и черный.Но если хозяин - всегда боец,
Он снова пойдет на кручи,
И вновь, как грядущих побед гонец,
Белый рванется к тучам.Вот так, то один, то другой взлетит.
А дело уж скоро к ночи…
Хозяин не очень себя щадит.
И сердце - чем жарче оно стучит,
Тем время его короче.И будет когда-то число одно,
Когда, невидимый глазу,
Черный вдруг глянет темным-темно,
Медленно спустится на окно
И клюнет в стекло три раза.Перо покатится на паркет,
Лампа мигнет тревогой,
И все. И хозяина больше нет!
Ушел он за черною птицей вслед
Последней своей дорогой.Ушел в неразгаданные края,
Чтоб больше не возвращаться…
И все-таки верю: второе я -
Песни мои и любовь моя
Людям еще сгодятся.И долго еще, отрицая смерть,
Книжек моих страницы,
Чтоб верить, чтоб в жизни светло гореть,
Будут вам дружески шелестеть
Крыльями белой птицы…
Перекройка
Сдвинув вместе для удобства парты,
Две "учебно-творческие музы"
Разложили красочную карту
Бывшего Советского Союза.Молодость к новаторству стремится,
И, рождая новые привычки,
Полная идей географичка
Режет карту с бойкой ученицей.Все летит со скоростью предельной,
Жить, как встарь, - сегодня не резон
Каждую республику отдельно
С шуточками клеят на картон.Гордую, великую державу,
Что крепчала сотни лет подряд,
Беспощадно ножницы кроят,
И - прощай величие и слава!От былых дискуссий и мытарств
Не осталось даже и подобья:
Будет в школе новое пособье
"Карты иностранных государств".И, свершая жутковатый "труд",
Со времен Хмельницкого впервые
Ножницы напористо стригут
И бегут, безжалостно бегут,
Между Украиной и Россией.Из-за тучи вырвался закат,
Стала ярко-розовою стенка.
А со стенки классики глядят:
Гоголь, Пушкин, Чехов и Шевченко.Луч исчез и появился вновь.
Стал багрянцем наливаться свет.
Показалось вдруг, что это кровь
Капнула из карты на паркет…Где-то глухо громыхают грозы,
Ветер зябко шелестит в ветвях,
И блестят у классиков в глазах
Тихо навернувшиеся слезы…
Ах, как все относительно в мире этом!
Ах, как все относительно в мире этом!..
Вот студент огорченно глядит в окно,
На душе у студента темным-темно:
"Запорол" на экзаменах два предмета…Ну а кто-то сказал бы ему сейчас:
- Эх, чудила, вот мне бы твои печали!
Я "хвосты" ликвидировал сотни раз,
Вот столкнись ты с предательством
милых глаз -
Ты б от двоек сегодня вздыхал едва ли!Только третий какой-нибудь человек
Улыбнулся бы: - Молодость… Люди, люди!..
Мне бы ваши печали! Любовь навек…
Все проходит на свете. Растает снег,
И весна на душе еще снова будет!Ну а если все радости за спиной,
Если возраст подует тоскливой стужей
И сидишь ты беспомощный и седой -
Ничего-то уже не бывает хуже!А в палате больной, посмотрев вокруг,
Усмехнулся бы горестно: - Ну, сказали!
Возраст, возраст… Простите, мой милый друг,
Мне бы все ваши тяготы и печали!Вот стоять, опираясь на костыли,
Иль валяться годами (уж вы поверьте),
От веселья и радостей всех вдали, -
Это хуже, наверное, даже смерти!Только те, кого в мире уж больше нет,
Если б дали им слово сейчас, сказали:
- От каких вы там стонете ваших бед?
Вы же дышите, видите белый свет,
Нам бы все ваши горести и печали!Есть один только вечный пустой предел…
Вы ж привыкли и попросту позабыли,
Что, какой ни достался бы вам удел,
Если каждый ценил бы все то, что имел,
Как бы вы превосходно на свете жили!
России
Ты так всегда доверчива, Россия,
Что, право, просто оторопь берет.
Еще с времен Тимура и Батыя
Тебя, хитря, терзали силы злые
И грубо унижали твой народ.Великая трагедия твоя
Вторично в мире сыщется едва ли:
Ты помнишь, как удельные князья,
В звериной злобе, отчие края
Врагам без сожаленья предавали?!Народ мой добрый! Сколько ты страдал,
От хитрых козней со своим доверьем!
Ведь Рюрика на Русь никто не звал.
Он сам с дружиной Новгород подмял
Посулами, мечом и лицемерием!Тебе ж внушали испокон веков,
Что будто сам ты, небогат умами,
Слал к Рюрику с поклонами послов:
"Идите, княже, володейте нами!"И как случилось так, что триста лет
После Петра в России на престоле,
Вот именно, ведь целых триста лет!
Сидели люди, в ком ни капли нет
Ни русской крови, ни души, ни боли!И сколько раз среди смертельной мглы
Навек ложились в Альпах ли, в Карпатах
За чью-то спесь и пышные столы
Суворова могучие орлы,
Брусилова бесстрашные солдаты.И в ком, скажите, сердце закипело,
Когда тебя, лишая всякой воли,
Хлыстами крепостничества пороли,
А ты, сжав зубы, каменно терпела?Когда ж, устав от захребетной гнили,
Ты бунтовала гневно и сурово,
Тебе со Стенькой голову рубили
И устрашали кровью Пугачева.В семнадцатом же тяжкие загадки
Ты, добрая, распутать не сумела.
С какою целью и за чьи порядки
Твоих сынов столкнули в смертной схватке,
Разбив народ на "красных" и на "белых".Казалось, цели - лучшие на свете:
"Свобода, братство, равенство труда!"
Но все богатыри просты, как дети,
И в этом их великая беда.Высокие святые идеалы
Как пыль смело коварством и свинцом,
И все свободы смяло и попрало
"Отца народов" твердым сапогом.И все же, все же много лет спустя
Ты вновь зажглась от пламени плакатов,
И вновь ты, героиня и дитя,
Поверила в посулы "демократов".А "демократы", господи прости,
Всего-то и умели от рожденья,
Что в свой карман отчаянно грести
И всех толкать в пучину разоренья.А что в недавнем прошлом, например?
Какие честь, достоинство и слава?
Была у нас страна СССР -
Великая и гордая держава.Но ведь никак же допустить нельзя,
Чтоб жить стране без горя и тревоги!
Нашлись же вновь "удельные князья",
А впрочем, нет! Какие там "князья"!
Сплошные крикуны и демагоги!