- Мы, мусульмане, - продолжил Ноздря, - верим в то, во что должны верить. Именно змей Эдема завещал арабам их язык, поскольку специально изобрел его для того, чтобы заговорить с Евой и совратить ее. Потому-то арабский язык, как всем известно, наиболее изысканный из языков и на нем легко кого-либо уговорить. Разумеется, Адам и Ева, когда были одни, говорили на фарси, потому что это самый красивый из языков. А карающий ангел Гавриил всегда говорит на турецком языке, потому что он самый грозный. Однако, между прочим, я говорил о змеях, и совершенно очевидно, что именно то, как эти змеи извиваются, и вдохновило арабов на создание своей манеры письма, которую впоследствии переняли фарси, турецкий, синдхи и все другие цивилизованные языки.
Отец заговорил снова:
- Мы, люди Запада, всегда называли эту манеру письма "червячки для рыбы" и даже не подозревали, как близки к истине.
- Змей дал нам еще больше, хозяин Никколо. Его манера двигаться по земле, изгибаясь и распрямляясь, вдохновила какого-то нашего гениального предка, и он изобрел лук и стрелы. Лук такой же тонкий и волнистый, как змея. А стрела такая же тонкая и прямая, и у нее такая же смертоносная головка. Так что у нас есть хороший повод славить змею, что мы и делаем. Например, мы называем радугу небесным змеем, и это является комплиментом им обоим.
- Интересно, - пробормотал отец, терпеливо улыбаясь.
- Вы же, христиане, - продолжил Ноздря, - наоборот, сравниваете змею со своим собственным zab и утверждаете, что именно змей Эдема принес на землю плотские наслаждения, а потому они порочны, уродливы и омерзительны. Мы, мусульмане, возлагаем вину на того, кто действительно виноват. Не на безобидного змея, а на Еву и всех ее потомков женского пола. Как гласит четвертая сура Корана: "Женщина - это источник всего зла на земле, и Аллах создал сие чудовище, дабы мужчина противостоял искушению и земной…"
- Ciacche-ciacche! - сказал дядя.
- Простите, хозяин?
- Sciocchezze! Sottise! Bifam ishtibah! Хватит болтать чепуху!
Ноздря пришел в ужас и воскликнул:
- Хозяин Маттео, вы называете Священную книгу чепухой?
- Твой Коран был написан мужчиной, ты не можешь этого отрицать. Кроме того, и Библия и Талмуд тоже были написаны мужчинами.
- Ну хватит, Маттео, - перебил его мой благочестивый отец. - Эти люди всего лишь записали слова Бога, Аллаха или кого еще там.
- Но они были мужчинами, с этим спорить не приходится, а стало быть, и рассуждали как мужчины. Все праведники, апостолы и мудрецы были мужчинами. А теперь ответь мне, раб, какие же мужчины написали Коран? Обрезанные, вот какие!
- Осмелюсь предположить, хозяин, - сказал Ноздря, - что они писали не своими…
- В известном смысле, все обстояло именно так. Детородные органы всех этих мужчин были искалечены во имя религии. Когда они выросли и стали зрелыми, то обнаружили, что их плотские наслаждения уменьшились в той степени, в которой были уменьшены их органы. Вот почему в своих Священных книгах они постановили, что совокупляться надо не для удовольствия, а исключительно для воспроизведения потомства, а во всем остальном это постыдное и наказуемое деяние.
- Но, добрый хозяин, - настаивал Ноздря, - нас ведь лишили всего-навсего крайней плоти, мы же не превратились в евнухов.
- Любое увечье - это уже потеря, - возразил дядя Маттео. Он бросил поводья верблюда и почесал свой локоть. - Мудрецы прежних дней, осознав, что обрезание притупило их чувственность и наслаждение, завидовали и боялись, что остальные могут получать от этого больше радости. Страдание любит компанию, потому-то они и написали свои Священные книги, чтобы обеспечить себе эту компанию. Сначала иудеи, а затем и христиане - поскольку евангелисты и другие ранние христиане были всего лишь обращенными евреями, - а после них Мухаммед и последовавшие за ним мусульманские мудрецы. Да все изыскания этих обрезанных мужчин по поводу плотских наслаждений сродни песням глухих.
Похоже, это заявление дяди не понравилось отцу не меньше, чем Ноздре.
- Маттео, - предостерег он, - на открытом пространстве этой пустыни мы совершенно беззащитны перед молниями. Твои высказывания не лишены оригинальности, однако умоляю тебя: прояви благоразумие и прекрати свою критику.
Не обращая на него внимания, дядя продолжил:
- Неужели эти ваши составители Корана не понимали, как они обделяют мусульман?!
- Но, хозяин, - возразил Ноздря, - как они могли это понимать? Вы утверждаете, что обрезанный мужчина испытывает меньшее наслаждение, чем необрезанный. Однако для меня ваши слова - пустой звук, ибо мне не с чем сравнивать. Думаю, что только тот способен судить об этом, у кого имеется собственный опыт: мужчина, который сам смог испытать оба состояния и сравнить то, что было до и после. Простите мне мою дерзость, хозяин Маттео, но не пришлось ли вам случайно подвергнуться обрезанию в уже зрелом возрасте?
- Наглый язычник! Да как тебе только в голову такое пришло!
- Ну тогда мне кажется, что тут нас рассудит только женщина, которой довелось наслаждаться как обрезанным, так и необрезанным мужчиной и которая могла сравнивать.
При этих словах я вздрогнул. Говорил ли Ноздря ехидно и со злым умыслом или же с наивной непосредственностью, но его слова были недалеко от истинной природы дядюшки Маттео, скорее всего, у того действительно имелся подобный опыт. Я взглянул на дядю, испугавшись, что он сейчас покраснеет, начнет бесноваться или открутит Ноздре голову и таким образом признается в том, что так долго скрывал. Однако дядя отнесся к намекам с полнейшим равнодушием, так, словно ничего и не заметил, и лишь задумчиво проговорил:
- Хотел бы я найти такую религию, где Священные книги не были бы написаны мужчинами, изувеченными еще до вступления в половую зрелость.
- Там, куда мы едем, - заметил отец, - существует несколько таких религий.
- Я тоже про это слышал, - сказал дядя, - и это заставляет меня удивляться тому, что мы, христиане, иудеи и мусульмане, смеем утверждать, что якобы большая часть восточных народов - это варвары.
Отец заметил:
- Путешественник может сочувственно улыбаться, видя, что его соотечественники высоко ценят грубые булыжники, если сам он видел настоящие рубины и жемчуг в далеких странах. Однако не так-то просто по-настоящему разобраться во всех этих восточных доморощенных религиях, не будучи теологом. - И добавил довольно резким тоном, совершенно для него не свойственным: - Однако кое-что я знаю наверняка: мы сейчас находимся под небесами тех религий, которые ты столь смело критиковал, безрассудно навлекая на себя возмездие. И если твои богохульства вызовут смерч, то мы, возможно, вообще никуда не попадем. Поэтому я настоятельно рекомендую вам обоим сменить предмет разговора.
Ноздря внял словам хозяина. Он вернулся к своей предыдущей теме и поразительно долго рассказывал нам, что каждая буква арабского алфавита, напоминающего червячков, пронизана особой эманацией Аллаха. Более того, поскольку изгибы буквы принимают форму слова, а слова переходят в предложения-рептилии, любой отрывок, написанный по-арабски - даже если это что-либо сугубо мирское, вроде дорожного указателя или счета, - все равно содержит благотворную силу. И сила сия величественная и загадочная, мало того, она действует как талисман против любого зла - джиннов, ифритов и даже самого Сатаны… и так далее, и так далее. Против этого возражал только верблюд-самец. Он выставил свой орган, сделал большой шаг и обильно помочился.
Глава 5
Все обошлось благополучно: нас не разразил гром и не уничтожил смерч; да и вообще я не припомню, чтобы произошло хоть что-нибудь значительное, пока мы не добрались до второго зеленого оазиса посреди жаркой сухой мглы. Мы снова разбили лагерь, рассчитывая понежиться здесь дня два или даже три. Памятуя о принятом накануне решении, я не отпускал Азиза далеко от себя, пока мы утоляли жажду свежей водой, поили верблюдов и наполняли водой мешки и - особенно! - когда мы омывали свои тела и стирали одежду, поскольку все мы при этом, включая ребенка, были обнажены. После этого мы вновь разбили свои шатры отдельно друг от друга, и я удостоверился, что мой шатер стоит рядом с шатром мальчика.
Однако нам пришлось собраться вместе для вечерней трапезы. Я помню все, словно это произошло вчера, помню каждую незначительную деталь той ночи. Азиз занял место с другой стороны костра, напротив Ноздри и меня. Сначала недалеко от мальчика по-дружески уселся дядя, а затем с другой стороны от него плюхнулся мой отец. Пока мы грызли хрящеватую баранину, жевали заплесневелый сыр и окунали в чаши с водой сморщенные плоды ююбы, чтобы размягчить их, дядя бросал на мальчика игривые взгляды, а мы с отцом с подозрением следили за обоими. Ноздря, который, как предполагалось, и понятия не имел о напряженности, возникшей в нашей компании, внезапно обратился ко мне:
- Вы теперь выглядите как настоящий путешественник, хозяин Марко.
Это относилось к моей отросшей бороде. В пустыне не найдется мужчины, который окажется настолько глуп, что станет тратить воду на бритье, или настолько тщеславен, что он покроет себя пеной, в которой полно колких песчинок и соли. К тому времени моя борода уже стала походить на бороду настоящего мужчины, и я уже не прибегал к помощи мази мамум. Я позволил бороде отрасти, чтобы защитить лицо. Единственной проблемой было аккуратно подстричь ее до удобной длины, после этого я уже не переставал носить бороду.
- Теперь вы понимаете, - продолжал болтать Ноздря, - как милостив был Аллах, когда дал бороды мужчинам, а не женщинам.
Я обдумал это.
- Согласен, очень хорошо, что у мужчин есть бороды, поэтому они могут путешествовать по пустыням и не бояться песка. Но что же хорошего в том, что у женщин их нет?
Погонщик верблюдов воздел руки и закатил глаза, демонстрируя, в какой ужас привело его мое невежество. Но прежде чем он успел что-либо произнести вслух, малыш Азиз рассмеялся и сказал:
- О, позвольте, я отвечу ему! Ну посудите сами, мирза Марко! Ведь Аллах все как следует обдумал: он не дал бороду созданиям, которые никогда не смогут чисто побриться или аккуратно подстричь ее из-за того, что челюсть женщины так много работает!
Тут все рассмеялись, а я заметил:
- Ну что ж, какова бы ни была причина, я рад, что Создатель так поступил. Полагаю, я бы испытывал отвращение к бородатой женщине. Но разве не было бы для Аллаха мудрей создать женщин менее расположенными к сплетням?
- Ах, - произнес мой отец общеизвестную истину, - если есть горшки, то они будут дребезжать.
- Мирза Марко, а вот для вас и другая загадка! - прощебетал Азиз, весело подскакивая. Мальчик этот был, надо сказать, настоящим порочным ангелом, во многом гораздо более сведущим, чем взрослый христианин. Однако, кроме всего прочего, Азиз ведь был совсем еще ребенок. И малыш нетерпеливо выпалил: - В этой пустыне есть несколько животных. Но только одно из них объединяет в себе натуры семи различных зверей. Кто это, Марко?
Я нахмурил брови и притворился, что глубоко задумался, а затем сказал:
- Сдаюсь.
Азиз залился торжествующим смехом и уже открыл было рот, чтобы сообщить ответ. Но вдруг его рот открылся еще шире, а огромные глаза распахнулись еще больше. То же самое произошло и с отцом и дядей. Мы с Ноздрей повернулись, чтобы узнать, на что они уставились.
Трое волосатых загорелых мужчин внезапно материализовались из сухого ночного тумана и теперь рассматривали нас своими узкими глазами на ничего не выражающих лицах. Незнакомцы были одеты в шкуры и кожу, а не в арабские одежды и, должно быть, ехали долго и издалека, потому что были покрыты пылью, спекшейся от пота; от них даже на расстоянии исходило зловоние.
- Sain bina, - произнес дядя, первым придя в себя от изумления, и медленно встал на ноги.
- Mendu, sain bina, - ответил один из незнакомцев, явно удивившись.
Отец тоже поднялся и вместе с Маттео сделал приглашающий жест, после чего они продолжили разговаривать с незваными гостями на языке, который я не понимал. Смуглые незнакомцы вывели за поводья из тумана трех лошадей и повели животных к источнику.
Ноздря, Азиз и я отошли от костра, предложив пришельцам наши места. Отец с дядей устроились рядом, достали из наших вьюков еду и предложили гостям, после чего остались сидеть с незнакомцами, пока те жадно поглощали пищу. Я же, как мог внимательно, изучал пришельцев, стоя потихоньку в стороне и не принимая участия в дружеском разговоре. Все трое были невысокого роста, но крепкого телосложения. Их бронзовые загорелые лица напоминали дубленую кожу. Все они были безбородыми, хотя у двоих имелись длинные усы. Их жесткие черные волосы были длинными, как у женщин, и заплетены во множество косичек. Глаза незнакомцев, я повторю, были самыми настоящими щелочками и при этом еще так прищурены, что я удивлялся, как они могли вообще что-то видеть. У каждого мужчины имелся короткий, круто изогнутый лук, закинутый за спину и державшийся на тетиве, которая пересекала грудь, и колчан с короткими стрелами; на поясе у них висели не то короткие мечи, не то длинные ножи.
Я сразу понял, что эти трое были монголами, ибо к тому времени мне уже доводилось с ними встречаться. Земля, на которой мы сейчас находились, номинально принадлежавшая Персии, была провинцией Монгольского ханства. Однако почему эти монголы шатались здесь, в глухой пустыне? Они не походили на разбойников и не выказывали по отношению к нам недоброжелательности или намерений причинить вред - или, по крайней мере, отец с дядей быстро отговорили их от этого. И почему они так явно спешили? В бесконечной пустыне никто никуда не торопится.
Незнакомцы оставались в оазисе ровно столько времени, сколько им понадобилось, чтобы насытиться. Наши съестные припасы, хотя они и были непривлекательными, должно быть, показались монголам настоящими яствами и деликатесами, поскольку у них самих не было вообще никакой пищи, кроме узких полосок лошадиного мяса, свисавших подобно сыромятным шнуркам для ботинок. Отец с дядей, судя по их жестам, сердечно и чуть ли не настоятельно приглашали пришельцев немного отдохнуть, но монголы только качали своими лохматыми головами и что-то бормотали, не забывая при этом жадно поглощать баранину, сыр и фрукты. Затем они поднялись, благодарно рыгнули, подхватили поводья и сели верхом на лошадей.
Лошади их слегка смахивали на хозяев, будучи исключительно лохматыми и дикими и хотя и почти такими же низкорослыми, как окрашенные хной лошади Багдада, но гораздо более коренастыми и крепкими. За время долгой и тяжелой дороги скакуны покрылись засохшей пеной и пылью, но остались такими же энергичными, как и их всадники, готовые немедленно сняться и ехать дальше. Один из монголов, уже сидя в седле, протараторил моему отцу длинную речь, которая звучала как предупреждение. После этого они дернули за поводья лошадей и галопом помчались на юго-запад, мгновенно исчезнув из вида в туманной мгле; точно так же мы сразу же перестали слышать скрип их сбруи и бряцание оружия.
- Это был военный разъезд, - поспешно объяснил нам отец, заметив, как перепугались Ноздря и Азиз. - Оказывается, какие-то бандиты в последнее время, хм, пошаливают в этой пустыне, и ильхан Абага желает, чтобы они немедленно предстали перед судом. Поэтому, беспокоясь о нашей безопасности, мы с Маттео попытались уговорить всадников остаться и охранять нас или даже путешествовать какое-то время вместе. Однако монголы предпочли продолжить преследование бандитов, чтобы загнать их, в надежде, что те ослабеют от голода и жажды.
Ноздря прочистил горло и сказал:
- Простите меня, хозяин Никколо. Я, разумеется, никогда не стал бы подслушивать, однако понял кое-что из разговора, ибо язык, на котором говорили монголы, слегка похож на известный мне турецкий. Могу я спросить - когда те монголы упомянули бандитов, они действительно сказали "бандиты"?
- Нет, вообще-то монголы назвали их иначе: караунасы. Я решил, что это название племени, и…
- Ай-ай-ай! - вне себя от ужаса вскричал Ноздря. - Это-то я и боялся услышать! Да спасет нас Аллах! Подумать только - караунасы!
Позвольте мне, пользуясь случаем, заметить, что почти во всех языках, на которых говорили в Леванте и на востоке от него (и не важно, насколько эти языки отличались друг от друга в иных отношениях), неизменно присутствовало одинаковое слово или часть слова - "кара". Произносилось это по-разному: "кара", "кхара", "кура", "кра", а кое-где и "кала" - и могло иметь различные значения: "черное", "холодное", "железное", "злое" и даже "смерть" - или же могло означать все это вместе. "Кара" могло произноситься с восхищением, неодобрением и даже как брань: так, например, монголы с явной гордостью назвали свою тогдашнюю столицу Каракорум, что значит "черный палисад", но в то же время они именовали огромного ядовитого паука - каракурт, то есть злое и смертельно ядовитое насекомое.
- Караунасы! - повторил Ноздря, словно споткнувшись на этом слове. - Черные Одиночки, Холодные Сердца, Железные Мужчины, Злые Демоны, Несущие Смерть! Это не название племени, хозяин Никколо. Их наградили этим прозвищем, словно проклятием. Так называются те, кого изгнали из родных племен, - тюрок и кыпчаков на севере, белуджей на юге. А ведь все эти народы - прирожденные разбойники. Только представьте, каким ужасным человеком надо быть, чтобы тебя изгнали из такого племени. Среди караунасов встречаются даже бывшие монголы, вот уж кто по-настоящему омерзителен. Караунасы - бездушные люди, самые жестокие, кровожадные и ужасные из всех хищников в этих краях. О, мои господа и хозяева, мы в страшной опасности!
- Тогда давайте погасим костер, - сказал дядя Маттео. - И правда, Никколо, мы слишком уж беспечно разгуливаем по этой пустыне. Я, пожалуй, достану сабли из тюков и предлагаю с этой ночи по очереди стоять на страже.
Я вызвался бодрствовать первым и спросил Ноздрю, как я узнаю караунасов, если те вдруг появятся.
Он насмешливо сказал:
- Вы, может, заметили, что монголы набрасывают свои плащи на правое плечо. А тюрки, белуджи и подобные им - на левое. - Однако раб испытывал такой ужас, что вскоре ему стало не до насмешек и он возбужденно закричал: - О хозяин Марко, если вам представится случай увидеть караунасов, прежде чем те нанесут удар, у вас не останется каких-либо сомнений. Ай-яй-яй, bismillah, kheli zahmat dadam… - И Ноздря принялся изо всех сил молиться, произнеся в тот вечер просто невероятное количество "салямов", прежде чем заползти в свой шатер.