Когда все мои товарищи оказались в постелях, я два или три раза обошел оазис по периметру с саблей shimshir в руке, всматриваясь изо всех сил в окружавшую меня плотную мглу туманной ночи. Поскольку эта мгла была непроницаема и поскольку я так и так не мог противостоять всем, кто приближался к нашему лагерю, я решил отправиться в шатер, который располагался рядом с шатром Азиза. Та ночь выдалась самой холодной за все наше путешествие, и я распростерся в своем шатре под одеялами, оставив голову высунутой наружу. Азиз тоже не спал, а может, я разбудил его, устраиваясь на ночлег, поскольку мальчик тоже высунул голову и прошептал:
- Я боюсь, хозяин Марко, и мне холодно. Можно, я буду спать рядом с вами?
- Да, действительно холодно, - согласился я. - Я дрожу, хотя надел на себя всю одежду. Я бы сходил и принес побольше одеял, но мне не хочется будить верблюдов. Вот что, тащи сюда свои одеяла, а я разберу твой шатер, чтобы мы могли использовать его как дополнительное покрывало. Если ты покрепче прижмешься ко мне и мы при этом укроемся всеми покрывалами, то наверняка согреемся.
Мы так и сделали. Голый Азиз выбрался из своего шатра, извиваясь, как маленький тритон, и залез ко мне. Быстро, чтобы не замерзнуть, я вытряхнул из его шатра поддерживающие прутья и привязал ткань к верхушке. После чего зарылся в одеяла рядом с Азизом, так что снаружи остались только голова и руки, в которых я держал shimshir. Совсем скоро я перестал дрожать, но ощутил внутри трепет другого рода - не от холода, а от тепла и близости мягкого тела маленького мальчика. Азиз прижался, крепко обняв меня, и у меня возникло подозрение, что он сделал это нарочно. Через мгновение я в этом убедился, потому что мальчик развязал тесемки моих шаровар и прильнул своим голым тельцем к моему обнаженному животу, после чего проделал кое-что, еще более интимное. Это заставило меня задохнуться, и я услышал его шепот:
- Разве это не лучше согревает? Вам тепло?
Слово "тепло" едва ли было подходящим. Помнится Ситаре хвасталась, что Азиз был мастером своего дела, и малыш действительно четко представлял себе, как возбудить то, что Ноздря называл "внутренней миндалиной", потому что мой член начал подниматься так быстро и стал таким же жестким, как и каркас палатки, когда в его обшивку вставляют прутья.
Разумеется, я преступно пренебрег тогда обязанностями часового, однако впоследствии утешался тем соображением, что караунасы наверняка сумели бы все равно приблизиться к нашему лагерю и нанести удар незаметно, даже если бы я и следил в ту ночь внимательней. Так вот, внезапно что-то ударило меня по затылку с такой силой, что чернота ночи вокруг стала еще плотней. В следующий момент я ощутил боль, оттого что меня за волосы тащили куда-то по траве и песку.
Меня приволокли к нашему потухшему костру, который кто-то снова разжег. Вид у непрошеных гостей был такой, что по сравнению с ними недавно посетившие нас монголы выглядели элегантными и утонченными придворными. Незнакомцев было семеро, и все какие-то грязные, оборванные и уродливые. Хотя караунасы не улыбались, они все время скалили зубы. У каждого имелась лошадь, такая же маленькая, как и у монголов, но костлявая, с выступающими ребрами и вся в гнойных язвах. И еще, как ни был я тогда напуган, но все же заметил одну интересную особенность: у этих лошадей не было ушей.
Пока один из разбойников разжигал костер, остальные приволокли моих товарищей, и все они при этом громко лопотали на каком-то новом для меня языке. Один Ноздря, похоже, понимал о чем речь, потому что в ужасе закричал нам всем:
- Это караунасы! Они до смерти голодны! Они говорят, что не убьют нас, если мы их накормим! Пожалуйста, хозяин, во имя Аллаха, дайте им еду!
Караунасы тем временем, как безумные, принялись загребать руками воду из источника и стремительно заливать ее в глотки. Отец с дядей торопливо направились достать наши запасы еды. Я все еще лежал на земле, тряся головой, чтобы избавиться от боли: в голове у меня гудело, и перед глазами было темно. Ноздря старался сохранить почтительный и подобострастный вид и хотя, без сомнения, был испуган до полусмерти, тем не менее продолжал переводить и выкрикивал:
- Они говорят, что не будут грабить или убивать нас четверых! Разумеется, они лгут и убьют нас, но только после того, как мы вчетвером их накормим. Таким образом, благодарение Аллаху, давайте будем кормить их, пока хватит еды! Все вчетвером!
От сильной головной боли я плохо соображал и никак не мог понять, почему раб постоянно повторяет "все вчетвером". Возможно, он советовал и мне тоже проявить какую-нибудь активность? Я с усилием выпрямился и начал насыпать сушеные абрикосы в котелок с водой, чтобы размягчить их. И тут услышал, как дядя Маттео тоже закричал:
- Давайте все вчетвером будем вести себя достойно и не станем поддаваться панике! А затем, пока они будут набивать брюхо, попытаемся воспользоваться случаем и достать наши сабли, чтобы драться!
И тут наконец я уловил зашифрованное послание, которое они с Ноздрей пытались мне передать: Азиза среди нас не было. Когда налетели караунасы, они увидели только четыре палатки, вытащили из них четверых, и теперь четверо пленников покорно суетились, исполняя их приказы. Так произошло, потому что накануне я разобрал палатку Азиза. Когда караунасы выдернули меня наружу, Азиз по какой-то причине за мной не последовал. Может, малыш понял, что произошло, тогда он мог затаиться до тех пор, пока… Мальчик был храбрым. Он вполне мог решиться на какой-нибудь отчаянный поступок…
Один из караунасов вдруг захохотал. Он уже утолил жажду и, казалось, теперь наслаждался, наблюдая, как мы прислуживали ему. Словно завоеватель-победитель, он постучал себя в грудь кулаком и разразился довольно длинной речью, которую Ноздря перевел дрожащим голосом:
- Их преследовали по пятам, так что они чуть не умерли от голода и жажды. Они несколько раз отворяли вены своих лошадей, чтобы напиться их крови и поддержать силы. Но лошади так сильно ослабли, что больше этого делать было нельзя, в конце концов они отрезали и съели их уши. Ай-яй-яй! Mashallah, che arz konam?.. - Он замолчал, а затем снова разразился молитвами.
Наконец семеро караунасов перестали кружить вокруг источника и позволили своим лошадям, с которыми они так плохо обращались, подойти к нему, а сами направились к костру, где мы уже разложили свою провизию. Оскалив зубы и издав какое-то горловое рычание, они жестами велели нам оставаться рядом, как ни мало нам этого хотелось. Мы вчетвером присели, и караунасы начали есть, пуская слюнки. И вдруг уже в следующее мгновение поднялась невероятная суматоха. Еще три лошади внезапно вынырнули из темноты, неся на себе троих всадников, которые размахивали мечами.
Вернулся монгольский разъезд! А может, скорее всего, монголы все это время были где-то поблизости, но даже я, охраняя лагерь, не подозревал об этом. Они знали, что мы станем непреодолимой приманкой для караунасов, и просто дожидались, когда бандиты попадут в капкан.
Но караунасы, хотя и потеряли осторожность и слезли с лошадей, переключив свое внимание на еду, вовсе не собирались сдаваться. Двое или трое из грязных смуглых разбойников вдруг на наших глазах волшебным образом стали красными - это кровь брызнула из ран, нанесенных им монголами. Однако все караунасы, в том числе и раненые, мгновенно выхватили свои мечи.
Монголы, из-за того что были верхом, смогли нанести лишь один резкий удар, прежде чем их лошади вынесли всадников прочь из драки. Не разворачивая лошадей, они соскользнули с седел, чтобы продолжить схватку, спешившись. Но караунасы, в своей жадности к еде, не привязали, не стреножили и не расседлали своих коней. Они, должно быть, испытывали сильное искушение остаться и принять бой, поскольку перед ними была разложена еда, да к тому же их было семеро против троих. Однако караунасы были ослаблены голодом и понимали, что трое хорошо накормленных монголов равны им по силе, и поэтому разбойники вскочили на своих несчастных лошадей. Отбиваясь клинками от мечей монголов, которые теперь были пешими, караунасы пришпорили своих лошадей и нырнули во тьму, туда, откуда они приволокли меня.
Монголы колебались довольно долго: прежде чем поймать своих коней, прыгнуть в седло и продолжить погоню, они оглядели нас, чтобы удостовериться в том, что мы целы и невредимы. Все могло случиться в такой яростной суматохе: с того момента, как мне нанесли удар, и до этого внезапного и неслышного нападения монголов на оазис происходившее сильно напоминало самум - пустынный ураган, который налетел, закружил нас, а затем помчался дальше.
- Gesù… - выдохнул отец.
- Al-hamdo-lillah… - молился Ноздря.
- А где малыш Азиз? - спросил меня дядя Маттео.
- Он в безопасности, - сказал я громко, чтобы услышать свой голос сквозь шум в голове. - Он в моем шатре. - И показал туда, где еще висела в воздухе пыль, поднятая ускакавшими лошадьми.
Накинув на себя одежду, дядя сразу же бросился бежать в этом направлении. Отец, заметив, как я потираю голову, подошел и ощупал ее. Он сказал, что у меня там шишка, и велел Ноздре приложить к припухлости чашу с водой.
Затем дядя выбежал обратно из темноты и закричал:
- Азиза там нет! Его одежда на месте, а его самого нет!
Оставив Ноздрю обмывать мою голову и привязывать к ней целебную мазь, дядя с отцом помчались искать мальчика, решив, что тот спрятался в кустах. Но они не нашли его. Затем и мы с Ноздрей присоединились к поискам и начали методично обходить весь оазис. Безрезультатно. Посовещавшись, мы попытались восстановить картину произошедшего.
- Должно быть, мальчик вылез из палатки. Совсем раздетый на таком холоде.
- Да, он знал, что рано или поздно караунасы решат ее ограбить.
- Таким образом, Азиз нашел безопасное место, в котором и спрятался.
- Уж, скорее, он подполз поближе - посмотреть, чем можно нам помочь.
- В любом случае Азиз был на открытом месте, когда караунасы внезапно обратились в бегство.
- Они заметили мальчишку, подхватили и забрали с собой.
- При первой же возможности они убьют его, - сказал дядя Маттео осипшим от волнения голосом. - Они убьют его каким-нибудь зверским способом, поскольку наверняка в ярости и думают, что это мы устроили им засаду.
- А может, все еще и обойдется. Монголы их поймают.
- Караунасы не убьют мальчика, но оставят его в качестве заложника. Это щит, который удержит монголов на расстоянии.
- А если монголы задержатся, что тогда? - воскликнул дядя. - Только подумайте, что могут сделать караунасы с маленьким мальчиком.
- Давайте не будем рыдать раньше времени, - сказал отец. - Лучше попробуем выручить Азиза. Ноздря, ты остаешься. Маттео, Марко, садитесь на верблюдов.
И мы принялись настегивать наших верблюдов. Поскольку раньше мы никогда этого не делали, бедные животные так напугались, что и не думали жаловаться или артачиться, а сразу же перешли на галоп. От этого мои голова и шея мучительно болели, но я молча терпел.
По песку верблюды передвигаются быстрей, чем лошади, поэтому мы нагнали монголов задолго до рассвета. Мы, скорее всего, так и так встретили бы их, поскольку они неспешно возвращались обратно к оазису. К тому времени сухой туман уже осел на землю, и при свете звезд мы увидели их издалека. Двое монголов шли пешком, ведя своих лошадей и поддерживая в седле третьего, когда тот начинал шататься и падать: очевидно, их товарищ был тяжело ранен. Монголы что-то сказали, поравнявшись с нами, и махнули руками в ту сторону, откуда они пришли.
- Чудо! Мальчик жив! - сказал отец и сильней стегнул своего верблюда.
Мы не остановились, чтобы поговорить с монголами, а продолжили свой путь, пока не увидели далеко в рассеявшейся темноте неподвижные фигуры на песке. Это оказались семеро караунасов и их лошади, все они умерли от обширных резаных и колотых ран, нанесенных монгольскими стрелами. У некоторых руки, в которых они до сих пор сжимали мечи, лежали отдельно. Но мы не обратили на это никакого внимания. Азиз сидел на песке, в большой луже крови, которая натекла из трупа лошади, спиной опираясь на седло. Он прикрыл свое обнаженное тело одеялом, которое, должно быть, взял в одной из седельных сумок: оно было все в запекшейся крови. Мы спрыгнули со своих верблюдов, не дожидаясь, пока те лягут, и побежали к мальчику. Дядя Маттео с лицом, залитым слезами, нежно взъерошил волосы ребенка, а отец похлопал его по плечу, и мы одновременно воскликнули - удивленно, но облегченно:
- Ты в порядке!
- Хвала всем святым за чудо!
- Что случилось, малыш?
Он заговорил, и его птичий голосок звучал еще тише, чем обычно.
- Они перекидывали меня друг другу, пока мы ехали, по очереди, так чтобы это не замедлило их скачку.
- Ты не ранен? - спросил дядя.
- Я замерз, - произнес Азиз вяло. В самом деле, он сильно дрожал под старым изношенным одеялом.
Дядя Маттео упорно расспрашивал малыша:
- Они не обращались с тобой жестоко? Не обидели? Здесь? - Он положил руку на одеяло между бедрами мальчика.
- Нет, они и не думали об этом. Не было времени. Думаю, они были очень голодны. А потом монголы нагнали нас. - И Азиз сморщил свое бледное личико, словно собираясь заплакать. - Мне так холодно…
- Ничего, малыш, - сказал отец. - Теперь все будет хорошо. Марко, ты останешься с мальчиком и подбодришь его. Маттео, помоги мне найти кизяк, чтобы развести костер.
Я стащил с себя абас и накрыл им мальчика, чтобы согреть, нимало не беспокоясь о том, что одежда вся пропитается кровью. Но Азиз не обрадовался этому. Он продолжал сидеть все так же, как и сидел, прислонившись к седлу: маленькие ножки вытянуты вперед, ручки безвольно прижаты к бокам. Надеясь развеселить и подбодрить его, я сказал:
- Все это время, Азиз, я удивлялся: о каком же таком необыкновенном звере говорилось в твоей загадке?
Слабая улыбка мелькнула на его губах.
- Ох и заставил же я вас поломать голову, мирза Марко, не правда ли?
- Правда, малыш. Как это там?..
- Создание пустыни… которое объединяет в себе… черты семи различных животных. - Его голос снова стал едва слышен. - Неужели вы до сих пор еще не догадались?
- Нет, - ответил я, снова притворно нахмурившись. - Нет, не знаю. Сдаюсь.
- У него голова, как у лошади… - медленно проговорил мальчик, как будто сам с трудом вспоминал. - Шея, как у буйвола… крылья, как у Рухх… живот, как у скорпиона… ноги верблюда… рога газели… и… задняя часть змеи…
Я был обеспокоен тем, что исчезла обычная для мальчика живость, но понимал, что ему пришлось пережить. Голос Азиза стих, и глаза малыша закрылись. Я ободряюще сжал его плечи и сказал:
- Должно быть, это самый удивительный в мире зверь. Но кто же это? Азиз, скажи мне отгадку! Пожалуйста!
Он открыл свои красивые глаза и посмотрел на меня, а затем улыбнулся и произнес:
- Это всего лишь обыкновенный кузнечик.
И вдруг мальчик резко упал вперед, лицо его уткнулось в песок между коленями, словно он мог свободно складываться пополам.
Запах крови, пота, лошадиных и человеческих экскрементов внезапно резко усилился. Ошеломленный, я вскочил на ноги и позвал отца с дядей. Они подбежали и уставились на мальчика, не веря своим глазам.
- Ни один человек не может так согнуться! - в ужасе воскликнул дядя.
Отец встал на колени, взял мальчика за руку и какое-то время держал ее, пытаясь нащупать пульс, а затем взглянул на нас и мрачно покачал головой.
- Ребенок умер! Но от чего? Он ведь сам сказал, что не ранен! Что караунасы всего лишь перебрасывали его туда-сюда, пока ехали!
Я беспомощно воздел руки.
- Мы немного поговорили. А затем он упал вот так. Как набитая опилками кукла, из которой их вдруг вытащили.
Дядя отвернулся, всхлипывая и кашляя. А отец нежно обхватил мальчика за плечи, приподнял и пристроил его склоненную голову обратно на седло. Одной рукой придерживая Азиза в этом положении, он одновременно другой отбросил окровавленные покрывала. Затем отец издал звук - странный, словно бы он сдерживал позыв на рвоту, - и невнятно повторил то, что мальчик уже говорил нам:
- Караунасы были голодны.
С этими словами он отшатнулся в болезненном спазме, позволив трупу снова повалиться вперед, но я успел заметить, что случилось с Азизом, - я могу сравнить эту трагедию лишь с древнегреческой историей, которую слышал, когда учился в школе: там рассказывается о храбром мальчике из Спарты и прожорливом лисенке, которого он прятал под туникой.
Глава 6
Мы оставили мертвых караунасов там, где они лежали, оставив на растерзание падальщикам-грифам, которые найдут их. Но мы взяли с собой уже искусанный, изгрызенный и частично съеденный маленький труп Азиза и направились обратно к оазису. Мы не оставили тело на поверхности песка и даже не зарыли малыша в него. Здесь ничего нельзя зарыть - ветер будет засыпать и снова обнажать умершего, все равно как верблюжий навоз при переходе каравана.
Преследуя караунасов, мы проезжали мимо небольшого солончака и на обратном пути остановились там. Мы вынесли Азиза и положили его на зыбучий песок, завернутого в мой абас, словно в саван. Затем мы нашли место, где можно было разбить блестящую корку, и уложили мальчика на топкий плывун под ней. Мы попрощались с Азизом и прочитали молитвы, пока маленький сверток опускался вниз.
- Соляная плита сверху вскоре восстановится, - задумчиво произнес отец. - Азиз будет покоиться под ней, не потревоженный ничем, даже разложением, потому что его тело насквозь пропитается солью и сохранится в ней.
Дядя, машинально почесывая свой локоть, смиренно добавил:
- Возможно даже, что эта местность, подобно другим, которые я видел, со временем поднимется, расколется и изменит свой рельеф. Какой-нибудь путешественник спустя века найдет малыша и, посмотрев на его нежное личико, удивится, как это получилось, что ангел вдруг упал с Небес, чтобы оказаться здесь погребенным.
Это была самая прекрасная надгробная речь, которую мне когда-либо доводилось слышать. После этого мы оставили Азиза, сели верхом на верблюдов и тронулись в путь.
Когда мы снова прибыли в оазис, Ноздря подбежал к нам, озабоченный и обеспокоенный, а затем разразился горестными стенаниями, когда увидел, что нас всего трое. Мы коротко рассказали ему, каким образом лишились самого маленького члена нашей компании. Ноздря выглядел мрачным и печальным, он пробормотал несколько мусульманских молитв, а затем обратился к нам, заявив как типичный мусульманин-фаталист:
- Да будут ваши собственные жизни, добрые хозяева, продлены на те дни, которые не прожил мальчик. Inshallah.
Хотя к тому времени уже наступил полдень, но все мы слишком устали (а моя голова так просто раскалывалась от боли), чтобы продолжить путешествие. Таким образом, мы решили провести еще одну ночь в оазисе, который стал таким несчастливым местом. Трое монголов вернулись сюда еще раньше, и Ноздря продолжил делать то, чем он занимался, когда мы пришли: раб помогал этим людям промывать, смазывать и перевязывать раны.