Генерал отвёл для Бориса комнату с видом на овраг и железнодорожную станцию, до которой от края станицы было два километра. Простаков имел обыкновение просыпаться в три-четыре часа ночи и лежать с открытыми глазами. Мозг его работал и ночью, и он под напором постоянных дум и расчётов не мог спать более трёх часов. И эти его бдения посреди ночи, как правило, приводили к неожиданным и счастливым открытиям. Он даже подумывал, а не ограничить ли ему сон тремя часами, но, сделав необходимые записи в лежавшем под подушкой блокноте, он вдруг засыпал и окончательно просыпался в восемь часов. Здесь же, в доме генерала, его мысли имели направления, далекие от науки: думал он о новой жизни, о том, как и чем он будет зарабатывать на хлеб. Но этот кардинальный и, как ему казалось, неразрешимый вопрос разрешился самым неожиданным образом. Однажды он пошёл в магазин и встретил тут Марию. Откуда-то она несла топор, пилу и два длинных деревянных бруска. Он остановил девушку и предложил ей свою помощь. По дороге к её дому спросил:
- Зачем вам эти бруски?
- Хочу починить дверь и окно.
- Сами будете чинить?
- Да, сама.
Борис улыбнулся и покачал головой. А Мария спросила:
- Чему же вы смеётесь?
- Не женское дело - чинить дверь и окно. Тут мужские руки нужны, да ещё умелые.
- У нас мужиков мало. А те, что есть, пьют. Говорят, власть такую команду из Москвы подаёт: мужиков водкой и пивом травить. Ну, вот… и пьют они, сердешные.
Борис задумался. Теперь уж он не качал головой и не улыбался. Слишком много горькой правды слышал он в словах Марии. А когда пришли к ней домой, осмотрел места, где она хотела приладить новые бруски. Вновь заулыбался и покачал головой.
- Ну и ну! Да тут столяр нужен, а вы…
Он посмотрел на её девичьи руки.
- Я не столяр, и, конечно, не сама буду делать, но вот кого просить - не знаю.
- А ну, дайте - я попробую.
И Борис взялся за работу.
Тут надобно сказать, что Простаков относился к категории людей, о которых говорят: у него золотые руки. С виду он был человек обыкновенный, даже немного ниже среднего роста. И плечами, и грудью богатырской не отличался. Однако силой был наделён недюжинной. Мышцы его точно отлиты из металла. Глаз острый и вмиг определяет, где и что надо приладить, подогнать, прибить - и так, чтобы было прочно и красиво.
Скоро Борис увидел, что двух брусков ему не хватит и что понадобится верстак и рубанок, и лак, и олифа. Сказал об этом Марии, а она всплеснула руками:
- Нет проблем. Запишите мне на бумажке, а я всё привезу.
- Но где же вы возьмёте?
- А у нас в районе склад есть и столярная мастерская.
- Тогда подождите. Я посмотрю все окна и двери, и затем мы вместе сходим на склад.
Часа три он снимал размеры, набрасывал чертежи, составил смету. Сказал:
- Тут у вас работы много. Нужны деньги.
- А вы не бойтесь, мы за ценой не постоим. А теперь настало время обедать. Садитесь за стол, будем трапезничать.
За обедом Маша хотела бы узнать, кто он и откуда, но спрашивать стеснялась. А лишь сказала:
- Не видала вас в нашей станице, видно, в гости приехали.
- Да, я родственник генерала Конкина.
- А-а, Иван Дмитриевич. У нас в школе портрет его висит, и ещё три знаменитых земляка. Они - наша гордость, с них детвора пример берёт.
Хотела ещё о чём-то говорить, но о чём - не знала. Впрочем, спросила:
- А сколько вам лет?
- Двадцать восемь.
- О-о-о!..
Последовала пауза - неловкая, долгая.
- А что значит, это ваше о-о-о?.. Вы, наверное, подумали: старый. Да?.. Вам-то - сколько?..
- Скоро паспорт буду получать.
- Ну, вот, паспорта ещё нет, а мне уж двадцать восемь. Конечно, старый. У Есенина, может, читали?
Я теперь скупее стал в желаниях,
Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.
- Или вот ещё:
Увядания золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.
- А вы, видно, учёный?
- А вы, что же, неучёная?
- Нет, я только школу окончила.
На том их ознакомительная беседа завершилась. Поехали на склад, набрали необходимый материал. Мария расплачивалась долларами, кладовщик запряг лошадь и сам доставил материал к её дому. Было видно: он очень доволен платой и старался во всем угодить Марии.
- Ну, вот, - сказала Маша, когда кладовщик уехал. - А теперь мы будем ужинать.
Из печи достала яичницу и пирог с яблоками. Борис, увлечённый делом, не замечал, как ловко она со всем управлялась, а когда подошёл к столу и увидел красивую посуду, почти ресторанную сервировку, поднял на Марию глаза, спросил:
- Ты что же - одна живёшь?
- Втроем живём: козочка Сильва, пёсик Шарик и я. И есть ещё у нас конь Пират, но сейчас он у фермера Дениса.
- Надо же! Чего только не встретишь на белом свете! Подросток, а с таким хозяйством управляется.
- Нынче-то мне легко, а недавно я ещё и на рынке у кавказцев работала. Теперь тоже работаю, но дома, на компьютере. Тут у нас рядом большая кроличья ферма, а я у фермера бухгалтером состою. Он мне деньги хорошие платит. Добрый он человек - из наших, каслинских.
Мария казалась ему обыкновенной деревенской барышней, незаметной, неэффектной и, конечно же, не красавица. "Сирота", - подумал он с грустью. И про себя решил: хорошо ей дом отстрою.
Осмотрел все три комнаты дома, прикинул порядок работ и принялся за дело. Трудился он до позднего вечера и, может быть, прихватил бы и ночное время, но часу в десятом пришёл генерал и позвал его домой. Уходя, Борис сказал:
- Завтра приду в семь часов.
- Так рано?
- Не рано, а в самый раз. Если хочешь чего-нибудь сделать, надо поменьше спать.
- А я люблю поспать, а по утрам и поваляться.
- Ну, ты девица, к тому же, как я понимаю, и не вполне самостоятельная, а я человек взрослый. У нас разные взгляды на многие вещи. Ну, до встречи. Завтра разбужу рано.
На другой день Борис на работу пришёл ровно в семь. Мария, к его удивлению, была на ногах, и он ей сказал:
- Вам во всех комнатах надо бы пол перестелить. Он скрипит и прогибается; значит, балки под ним старые. Мы такой материал можем достать?
- Материал я могу достать любой, а вы, что же, и пол могли бы перестелить?
- Мог бы и пол, - сказал он с некоторой неуверенностью. Пол-то он никогда не перестилал. Сможет ли?
- Но вы странный какой-то мастер! - запела Мария. - Такие дела собираетесь делать, а чтобы о цене за ваш труд… Я, может быть, не смогу вам заплатить.
Борис её слов будто бы и не слышал. Он сказал Марии:
- Если вы можете, пригласите сюда кладовщика. Я ему покажу, что тут надо сделать, и найдётся ли у него на складе такой материал. Ладно?
- Хорошо, - сказала Маша. - Я сейчас же поеду за ним и привезу его.
И ушла. А Борис, глядя ей вслед, думал: странная! Для неё всё как в сказке: просто и доступно.
Новый человек, появившийся в станице, работал у Марии больше месяца. Почти каждый день приходил к нему генерал, приносил еду и не спрашивал о причине такого усердия; являлась мысль, что Мария ему нравится и Борис в один прекрасный момент объявит о решении жениться на ней. В другой раз думал, что Борис не имеет денег, а Мария что-нибудь пообещала за работу, но из деликатности ни о чём не спрашивал и лишь приносил еду или звал в баню, которую генерал топил каждую неделю. В баню Борис ходил, но долго не задерживался и всегда торопился к Марии, как будто тут у него был сердитый начальник и строго спрашивал за всякие отлучки. Приходил с хутора Евгений, дивился размаху работ и мысленно хвалил Марию, что нашла такого хорошего мастера. И всё время порывался спросить, сколько же он берёт за работу, но и это своё любопытство считал неуместным. Он тоже думал, что Борис имел на Марию виды и был бы рад такому исходу дела. Заходили женщины и мужчины, знакомились с племянником генерала, дивились его столярному искусству и тому редкому обстоятельству, что молодой человек всегда трезв и ничего не говорит Марии о плате за свой труд. Так у них поступал один Евгений, но и тот производил лишь небольшую починку.
Мария, видевшая за свою короткую жизнь много "липучих" дядей, особенно из среды кавказцев, радовалась встрече с парнем, проявлявшим редкую деликатность и, казалось, совершенно не замечавшим того обстоятельства, что она девушка и, как не однажды слышала, недурна собой, а тут… никакого к ней внимания, и даже холодность, будто она в чём-то перед ним провинилась. Радовал её момент, когда по окончании работ она щедро отблагодарит парня и тем удивит его и даже немало озадачит. Много раз она спрашивала Бориса, где он жил, чем занимался, надолго ли приехал к ним в станицу. На все вопросы он отвечал скупо, неопределённо и не выказывал никакого желания продолжать разговоры. Однажды Маша спросила, есть ли у него жена или любимая девушка. Услышав этот вопрос, он отложил в сторону рубанок, подумал с минуту, а потом заговорил так:
- Однажды солдата спросили: "Ты девушек любишь?". Он сказал: "Люблю". - "А они тебя?" - "И я их".
Они оба долго смеялись этому каламбуру. Но затем Мария, посерьезнев, сказала:
- Вы пожилой. Пора бы вам и жениться.
Борис и на этот раз рассмеялся.
- Я-то пожилой?..
- Конечно. А разве нет?
- Ну, если ты находишь, я, пожалуй, соглашусь. Однако печальные эти мысли мне до сих пор как-то в голову не приходили.
- А стихи Есенина… Разве не вы их читали?
- Стихи это так, для души, а вообще-то я ещё молодой. У меня ещё и девушки никогда не было. Не любят меня девушки.
За день-два до окончания работ внутри дома Борис сказал Марии:
- Крыша у тебя плохая. Ты белую жесть можешь купить?
- Могу.
- А кровельщика можешь нанять?
- Схожу к Чеботарю. Тут он недалеко живёт.
Пришёл Чеботарь и, ни с кем не поздоровавшись, стал ходить вокруг дома, осматривал фронт работ. Затем отвёл в сторону Марию, заговорил на ухо:
- Тут работы много, и трудная она, эта работа - свалиться можно. Деньги вперёд. Десять тысяч рублей давай.
- Я вам дам аванс: пять тысяч.
- Хорошо. Давай.
Мария отдала деньги. Чеботарь тщательно пересчитал их, даже на свет посмотрел - нет ли фальшивых, и затем сказал:
- К работе приступлю завтра.
- Сегодня надо. Борис-то вон уже на крыше.
- Сегодня - не, не могу.
И торопливо зашагал к магазину. Весь день пил-гулял и даже соснул у кого-то в сенях, а утром следующего дня искал в карманах деньги, но не находил и ругал Марию за то, что не все отдала, как они договорились. И пошёл к ней просить очередную половину. Но Мария была уж на крыше и помогала Борису снимать старую черепицу. Потом к ним поднялся Евгений, приказал Марии варить обед, а сам стал помогать Борису. К обеду они сняли всю черепицу и тут убедились, что и балки над потолком, и сам конёк крыши, и обрешётка изрядно подгнили и требовали замены. Снова пригласили кладовщика, выписали нужный материал.
Две недели понадобилось Борису и Евгению для окончания всех работ по замене крыши. За то время Мария навела чистоту во всех комнатах, покрасила и покрыла лаком места, на которые показал Борис, и к моменту окончания работ приготовила праздничный обед. Были тут и водка, и коньяк, и самое дорогое марочное вино.
Евгений разлил по рюмкам коньяк, Марии налил вино и, обращаясь к Борису, сказал:
- Мастер вы от Бога, спасибо, друг, за работу. Хочу выпить за твое здоровье.
- И я тоже, за ваше здоровье, - повернулась к Борису Мария, заливаясь счастливым румянцем.
Простаков кивал головой, благодарил, и тоже поднял рюмку, и хотел было выпить, но - не отпил и глотка. Он давно ещё, сразу после окончания института, установил для себя сухой закон и спиртного в рот не брал.
Евгений удивился, а простодушная Маша, осушив рюмку, растворила настежь круглые глаза, спросила:
- Что так? Нельзя, что ли?
- Я не пью, - просто сказал Борис. - Совсем не пью.
Маша оторопело смотрела на него. Непьющих парней и мужиков она ещё не видала и не знала, что на свете такие странные существа водятся.
Пообедав, Борис решительно поднялся.
- Спасибо за прекрасные обеды, которыми вы меня кормили. Вы, Маша, готовите, как настоящий повар.
И пошёл к двери.
- Но постойте! Я же должна с вами расплатиться.
Борис повернулся и пристально посмотрел на неё.
- Помочь друзьям, а тем более одинокой девушке - это моя обязанность, - проговорил он сердечным участливым голосом. И с тем вышел из дома. И уже на улице, проходя мимо окна, поднял руку и приветливо улыбнулся.
Евгений и Татьяна вернулись из города ночью и были немало удивлены, застав у себя в избе целый детский дом. Разбудили Василия, и он рассказал, как встретил ребят и позвал их к себе. Ероша спутанные волосы, виновато проговорил:
- Не оставаться же им на улице.
Родители сидели молча и смотрели на Василия так, будто давно его не видели. Но вот отец положил ему на плечо тяжёлую руку, проговорил:
- Правильно ты поступил, Василий. Характер у тебя мой, человеческий.
Взглянул на Татьяну, сказал:
- Думаю, что и мать тебя поймёт. Иначе ты и не мог поступить. Нельзя, брат, иначе. Чай, люди мы, а не звери.
И вышел из хаты.
Рыженький кобелёк Лёнька, любимец Василия, радостно увивался в ногах Евгения - он, как и машин Шарик, не лаял на него, а лишь повизгивал при встрече и не проявлял обычного для собак беспокойства. Евгений взошёл на каменистый взлобок, с которого был виден весь хутор, поднимавшийся по некрутому склону в стороне от оврага и терявшийся в густых зарослях шиповника, маслин и боярышника. Некогда в далёкую старину с этого хутора начиналась станица Каслинская. Там на хуторе, за развалинами домов, на самом высоком месте, сохранились каменные стены древнего православного храма и надпись: "Храм Николая Чудотворца построен в начале шестнадцатого века". Евгений ещё в школе от учителя истории слышал, что этот храм, очевидно, возвели первые поселенцы-русичи, праотцы казаков, расселившихся затем по берегам Дона, и поставили они церковь в то время, когда из этих мест были изгнаны и монголы, и татары, и все другие азиатские племена, но вот когда храм разрушился и кто его разрушил, этого учитель не знал.
В станице не любили хутор Заовражный; о нём из поколения в поколение казаки передавали разные слухи, легенды, тёмные и загадочные истории. И уже нынешние жители станицы утверждали, что там на деревьях живут какие-то существа, которые, если их потревожат, кричат детскими голосами. Предполагали, что это и есть души детей, похороненных на кладбище, расположенном тут совсем близко.
Евгений шёл между развалинами домов и поднимался всё выше, и заросли кустов и деревьев становились всё гуще, плотнее. Под клёном остановился, прислушался к шелесту листвы. И тут над самой головой раздался негромкий протяжный крик, ему вторил плач - тонкий, детский. Евгений хлопнул в ладоши, и в листве клёна что-то зашелестело, а потом и с шумом вспорхнули две птицы.
- У-у-у, сычи проклятые!..
"Да, конечно, - подумал Евгений, - филины или сычи - птицы, которых не видно днём, но по ночам они промышляют пищу".
Молчал, прижавшись к ноге Евгения, и Лёнька. Он явно трусил и один бы в такое время никогда бы сюда не пошёл. Евгений подумал: "Плохое тут место. Надо быстрее ставить новый дом и увозить отсюда малышей".
Под словом этим он теперь полагал и своих, родных, и тех, кого привёл Василий.
Впереди вдруг загорелся огонёк. Появилась тень человека.
- Кто тут? - раздалось в темноте. Голос Евгению показался знакомым.
- Я, Евгений, местный казак. А вы кто?
Незнакомец подошёл ближе. Протянул руку:
- Лагерный посиделец Вячеслав Кузнецов, журналист. Мы там однажды с вами на политические темы беседовали. Помните?
- Помню, но вот фамилию вашу я и там не знал.
И, подумав, продолжал:
- В России сто пятьдесят миллионов человек живёт, а вот мы среди такого множества не затерялись. Встретились. Не чудо ли?
- Нет тут никакого чуда. Я знал, что вы каслинский, а и я недалеко от Вёшенской и от вас живу - ну и приехал. Но как раз в тот день, когда у вас дом сгорел. Да вы проходите в палатку. Я тут со всеми удобствами. Там, в станице, продал родительский дом, купил машину, палатку, и вот - в палатке и стол, и раскладные стулья, и постель, как у заправского путешественника.
В палатку, как в хату, можно заходить, не склоняя головы, и внутри просторно, и даже красиво. В красном углу икона Николая Чудотворца, рядом окно, а перед окном стол и на нём прибор с экраном вроде походного телевизора. Евгений слышал, что такие теперь продают. Спросил:
- Уж не телевизор ли?
- Да, вроде того. На батарейках.
- И плитка.
- Да, работает на керосине. Раньше примус был, керосинка, а теперь вот… Портативная горелка. Мы сейчас чаёвничать будем.
Чай согрелся быстро, и Вячеслав расставил на столе красивый чайный прибор. Было видно, что он к своему путешествию хорошо подготовился. За палаткой в кустах добротный и крепкий "Джип" - машина на восемь человек с большим багажным отделением.
- Спиртного у меня нет. Решил от этого зелья отказаться. Напрочь, насовсем. У нас в станице казаки спиваются. Перестали работать. Жалкое зрелище! Раньше-то не подозревал я, что беда к людям ещё и с этой стороны подползёт.
- У нас - та же история. Но замечать стал я: будто на убыль пошла, зараза эта. Срабатывает какой-то инстинкт природный, меньше пьют казаки, а бабы, вроде бы, и вовсе перестали. Сейчас всё больше на левадах трудятся, погреба расширяют. Это как встарь в монастырях к осадам готовились, еду и воду впрок запасали. У нас тоже: чинят курени, мужики бабам на левадах помогают. Чуют люди, что супостат на нас навалился необычный; он все силы зла с собой на Русь притащил. Всякое бывало у нас в прошлом, но так, чтобы весь мир, и чтобы все деньги захватили, а без денег какая жизнь?.. Не емши-то и на работу придёшь, а рукой-ногой не пошевелишь. Детишки дома голодные, старики, почитай, ничего не получают. Как жить будем?
- И у нас казаки за землю зубами вцепились, натуральным хозяйством пробавляются. Русский человек цепок, он и в воде не тонет и в огне не горит. Глядишь, и тут вынырнет.
Вячеслав свесил над столом кудлатую русоволосую голову, думал. Евгений ещё в лагере заприметил этого могучего парня, умного, льнущего душой к людям. В его больших, как у совы, серых глазах светилось участие и великая тревога за всё, что происходит на свете. Он был резок в суждениях, но не груб, спорил жёстко, но не обидно. А вот чего сюда он приехал и надолго ли - Евгений понять не мог.
Спросил прямо, без обиняков:
- Надолго к нам?
- Навсегда! - ответил Вячеслав.
- Как?
- А так. Вот поставил палатку и буду восстанавливать храм. Пока не увижу золочёный крест на куполе - не отступлюсь. А когда закончу храм, служить в нём буду.
- Служить?.. Так ведь учёность церковная нужна. Я так понимаю.
- Учёность - дело наживное. Строительный институт я окончил, а там осилю и духовную семинарию. На всё нужна воля и поддержка Его…