- Шапирошвили много слов не любит. Если ты человек хороший и любишь Кавказ, даём тебе руку. Зарплату будем делать большую: тысячу баксов хватит?.. Каждый месяц тысяча, прошёл месяц - ещё тысяча. Ну, ты доволен, нет?..
- Тысяча это мало, но если у вас больше нет, буду работать и за эти деньги.
Шапиркин заговорил обиженно:
- Я плохо понимаю русских. Если он ничего не получает, ему хорошо, он молчит. Но если ты ему даёшь, он ещё смотрит, и считает, и делает кислый вид. Кавказ даёт работу, Кавказ даёт деньги - а что, это разве плохо?.. Ну, ладно, ладно: не люблю говорить много слов. Если будешь работать - работай. Завтра дадим приказ.
На прощание победоносно поднял руку и милостиво помахал ею. Кавказ любит играть роль. Он прирождённый артист и при случае примет эффектную позу. Денис же был спокоен. Он был уверен: банкир условия его примет. Выхода другого у Дергачевского не было. Ему светили миллионы, и он понимал: другой такой шанс в жизни вряд ли подвернётся. Едва захлопнулась дверь, Денис сказал Борису:
- Я рад, что мы будем вместе работать.
- Я тоже. Но мы должны как можно быстрее проникнуть в тайные замыслы банкира и этого… кавказского шута Шапирошвили.
- Кое-что мне уже известно, но именно кое-что. Говорят, в России сейчас четыре миллиона бездомных детей. По всему можно заключить, что демократы на всю катушку раскручивают механизм спаивания русских людей, наркомании, разврата и прочих сатанинских прелестей нового порядка. Бездомных детей станет ещё больше. А за этим идёт и рынок работорговли. По-моему, и у нас они хотят наладить этот дьявольский конвейер перекачки детей за границу. Впрочем, это только мои догадки. Мы должны затаиться. Разыгрывать простаков и до поры ничему не сопротивляться. Не исключено, что они пустят в ход большие деньги и станут нас подкупать. Вот тогда от нас потребуется бдительность: как бы ненароком не вползти в болото криминала, откуда будет трудно выбраться. Ну, это в будущем, а сейчас надо готовиться к приёму ребят. Небольшую партию их привезут из райцентра, а остальных из Ростова и Волгограда.
Денис, Борис, эти русские парни, вроде бы и просты с виду, но если в душу им поглубже заглянуть, то каждый из них, обсуждая гешефт Шапиркина, строил и свои планы, но только пока они об этих планах даже друг другу не говорили.
В тот же вечер Денис зашёл к Марии и попросил разрешения "размять" Пирата, - обыкновенно коня прогуливала Мария, особенно в те дни, когда на нём никуда не ездили и он застаивался и начинал бить копытом, призывно ржать, - и тогда Мария, как это делал и её отец, седлала его и выезжала по излюбленному маршруту: мимо церкви, затем кладбища, а уж потом объезжала вокруг всю станицу. Но в последнее время её всё чаще подменяли Денис и дядя Женя.
- Хорошо, Денис, ты поедешь, но примерно через час. А вначале я проедусь, потому что обещала.
- Кому обещала?
- Пирату! Кому же ещё?
Денис в недоумении смотрел на неё.
- Как это обещала? Он что - человек, что ли?..
- А как же! Конечно… не человек, а понимает. Я с ним обо всём договариваюсь. И когда вам отдаю его для поездки в лес за дровами - тоже говорю с ним. А как же иначе? Я и всегда, еще с детства, когда он и я были маленькими, научилась говорить с ним. И он меня понимает. Да ещё как! Если ему что нравится и я ему обещаю, он радостно кивает и кладёт мне на плечо голову. А то ещё и лизнёт языком. Это он меня целует. Я очень люблю ласки Пирата. И за это выношу ему пирожок. Или белый хлеб с повидлом. Он и яблоки ест, и груши, только если я ему подаю на ладони. И я знаю, когда он скучает и зовёт меня. Именно меня и никого больше. А ты разве не знал о том, что он такой же, как и мы, но только говорить не умеет? А я всё жду, что он и заговорит со мной. А сегодня я ему обещала и сама его прогулять.
- А и ладно. Но только после прогулки я зайду к тебе, и мы обговорим некоторые секреты.
Прогулки с Пиратом были для Марии счастливыми часами жизни. Начинались они ещё тогда, когда Пират едва вырос, а Марии было десять лет; тогда отец её однажды посадил в седло и, придерживая коня за уздечку, провёл возле своего дома. С тех пор прогулки эти повторялись, а вскоре конь настолько привык и полюбил свою юную наездницу, что, казалось, и сам испытывал от этих прогулок большое удовольствие. Пират возил её так, будто в седле сидела и не девочка, а открытая чаша с молоком и он боялся расплескать драгоценную влагу. Так постепенно они привыкали друг к другу, и в дни, когда отлучался отец, она самостоятельно седлала коня, затягивала подпругу и выезжала далеко на прогулку. После того же, как она осиротела и Пират видел возле себя одну Марию, они стали не просто друзьями, а чем-то единым, родным и очень дорогим друг для друга. Так, наверное, казаки роднились с конями в боевых походах, и если кто говорил "казак", то невольно подразумевались сабля казацкая и конь боевой.
Мария надела жакет, брюки, сшитые по её рисунку, - на манер формы, которую носили женщины профессиональные наездницы, взяла для Пирата угощение и вошла к нему в "комнату" - так она называла конюшню. Пират повернул к ней голову, засветил агатовым радостным глазом. Он знал, что предстоит прогулка, весь потянулся своим стройным телом, перебрал ногами, голосисто заржал, изъявляя и радость встречи с хозяйкой, и восторг от предвкушения вечерней прогулки по окрестностям станицы. Мария сунула ему пирожок с картошкой, расчесала гребнем гриву, ловко накинула седло и уздечку. Взяла плётку и вывела Пирата на улицу. Соседи видели, как она пушинкой влетела на седло и пружинно слилась с конём, будто в седле и было от рождения её место. Белый, как лебедь, жеребец встал на дыбы, заржал победно и плавно пошёл лёгкой рысью. Так он шёл по давно протоптанной тропинке до церкви, а тут перешёл на неспешный шаг, которым обыкновенно они шли возле кладбищенской изгороди и выходили на дорогу, бегущую вдоль станицы. Пират грациозно выгибал шею, мотал головой, стараясь глянуть то левым, а то правым глазом на седока, которого он любил всем своим верным лошадиным существом. Это были и для Марии минуты детской радости и ни с чем не сравнимого счастья. Она знала: на неё смотрят, ею любуются. Казачки приникали к стёклам окон, а казаки, особенно пожилые и совсем старые, выходили во двор и почти со слезами восторга смотрели на так ладно сидевшего в седле всадника, и вспоминали годы, когда и они имели коней или ездили на колхозных, демонстрируя врождённую казацкую стать, вспоминая историю своих дедов и прадедов, для которых конь был спутником боевых походов, другом, который никогда и ни при каких обстоятельствах не подводил хозяина. Казаки провожали Марию завистливым взглядом, мысленно благодаря её за минуты внезапных счастливых озарений.
Мария знала всё это и то переходила на легкую иноходь, а то и пускалась в галоп, давая коню так любимую им волю. Впрочем, больше она шла шагом, беседовала со своим красавцем-другом, беспрерывно говоря ему ласкающие ухо слова.
Вернувшись с прогулки, Маша дала Пирату еду, поставила на место кадку с водой и простилась с ним до завтра. Уже спускались сумерки, в недавно отстроенном доме Евгения и на ферме Дениса зажигались огни. Мария пошла к Денису.
Денис принимал Марию как важную даму. Расставил на столе роскошный чайный сервиз, разные сорта шоколада, галантно пригласил к столу.
- Я видел, как ты садилась на коня и пошла своим излюбленным маршрутом. Ну, Мария!.. Выросла у меня на глазах. Ты так эффектно смотришься в седле!.. Этак-то и не заметишь, как влюбишься в тебя.
- И что тогда?..
- А тогда… Обыкновенно что, последует признание, а затем и предложение руки и сердца.
- Это у всех так бывает или у вас так было?
- У меня так было. Наверное, и у других…
- Не знаю. Я ещё такого не проходила, экзаменов не сдавала. Но я полагаю, не затем вы меня пригласили.
- Да, Мария. Хочу говорить с тобой серьёзно. Ну, во-первых, спасибо тебе большое за деньги. Ты так щедро меня одарила. Если же будешь нуждаться, я тебе буду их возвращать.
- Не надо возвращать. Давала тебе на дело, и ты, как я понимаю, умело ими распорядился.
- Хорошо. А теперь я хотел тебе предложить учредить совместное дело, если, конечно, у тебя ещё остались деньги.
Мария молчала. Она вела себя как заправский предприниматель, хотела знать, чего же от неё ждет будущий компаньон.
- Кроличью ферму расширять дальше не хотел бы, - продолжал Денис. - Хочу прикупить землицу и поставить на ней ферму молочную. Построим сыроваренный цех, наладим производство сырковой массы. Мы тогда и для всей станицы найдём работу.
- Мысли ваши мне очень нравятся, но зачем же прикупать землю и всё строить заново? Ферма молочная в колхозе была, и скотные дворы ещё целы. Их отремонтировать, настелить полы, вставить окна…
- Ах, Мария! Да ты умница и уже готовый прораб. Я думал об этой ферме, но хотел всё строить заново и под современную технологию. Однако стоит ещё и над этим вариантом подумать. Важно нам решить денежные дела. Банкир Дергачевский мне обещал кредит, но больше двадцати тысяч долларов он не даст, а этих денег, как ты понимаешь, нам не хватит. Хорошо бы и своих добавить.
- Сколько же вам надо?
- Ну, десять тысяч, двадцать, а если можно, и тридцать тысяч.
Мария поднялась, её глаза озарились победным блеском.
- Дам тебе сто тысяч долларов! Довольно будет?..
- Ну, Мария! Ну, голова!.. И характер у тебя - наш, казацкий.
Денис тоже поднялся. Оглянулся на дверь, посмотрел на окна. Приблизился к Марии, зашептал на ухо:
- Не спрашиваю, откуда у тебя такие деньги, но хотел бы тебе сказать: ты хоть понимаешь, что денежные дела надо хранить в строжайшей тайне?
- Я-то понимаю, а вот тебя хотела бы просить об этом. Мне хоть их и подарили, но я бы не желала давать никаких объяснений. Пусть это будет нашей с вами тайной. И даже моему папаше говорить не надо.
- Понял и зарубил это себе на носу. Дай я тебя расцелую.
Потянулся к ней и хотел бы её поцеловать в губы. Мария отстранилась от него:
- В щёчку можно, а этак-то… будешь целовать свою жену Дарью.
Денис крепко поцеловал её в щёку.
- Ну, шельма, ну, Мария!.. Всё больше тянусь к тебе, но и боюсь: предложи я тебе выйти за меня замуж, а ты дашь мне от ворот поворот. Я ведь гордый, не перенесу такого камуфляжа.
Денис от природы был немножко артистом; к делу и не к делу вворачивал в свою речь мудрёные словечки, и не всегда такие, в которых и сам понимал смысл.
- Придёшь ко мне через три часа, - сказала уходя от него Мария. - Я к тому времени приготовлю для тебя денежки.
- Но нам нужно заключить с тобой письменный договор.
- А это ещё зачем?
- А как же!.. Нужен во всём порядок.
- Вот ты и налаживай этот самый порядок, а у меня и своих дел хватает.
И Мария вышла. А через три часа Денис пошёл к ней и забрал деньги. И принял решение: "Завтра же поеду в район, рассчитаюсь с Дергачевским, а затем через недельку-две снова явлюсь к нему и возьму ещё больший кредит. Такие активные деловые отношения с банкиром отведут от меня всякие подозрения и позволят быстро создать ещё и молочную ферму".
Прошло две недели, и Денис поехал к Дергачевскому. На площадь Советскую, где находился банк, он приехал в полдень. И увидел странную картину: у многих столбов и у заборов толпились кучки народа. В стороне от одной такой кучки поставил машину. Протиснулся вперёд и увидел наклеенную на столбе листовку. Читал:
"Бывали хуже времена, но не было подлей".
Кто-то сказал:
- А вон там, перед входом в зелёненький дом ветеринара, другая листовка: "Можно русского убить и ограбить, но никому ещё Россию не удавалось покорить".
Другой показывал на здание бывшего райисполкома:
- А там большой лист бумаги и на нём карандашный портрет Дергачевского, и похож, как две капли воды! А под портретом крупным шрифтом одно лишь слово: "Паук!". И стрелка, показывающая на здание банка. Так банкир, как только пришёл на работу и узнал об этой листовке, послал двух женщин, и они хотели было содрать её, но люди их прогнали. Тогда банкир прислал двух пятнистых парней. Им тоже заградили дорогу. Казачки стали на них кричать: "Пятнистые шкуры! Кого защищаете?.. Вора, укравшего наши деньги, обобравшего весь район?.." И этих прогнали. А народ всё собирался и собирался. И тогда явился начальник милиции с отрядом ментов. Бабы кинулись на него и погоны сорвали. Кто-то из соседнего магазина притащил пустые ящики, соорудили трибуну и люди лезли на неё, кричали всяк своё. Позвонили в город, а оттуда будто бы пришла команда: "Людей не трогать! Иначе поднимется весь райцентр, а из станиц и хуторов приедут казаки, и это уже будет большая буза, с которой и не совладать".
Кто-то подал голос:
- Да мы то, почитай, тоже все как один сюда пришли. Банкир Дергачевский дёру дал и будто бы до сих пор не появился. Из города ему охрану прислали; вон машина крытая стоит. Вокруг банка с автоматами ходят, а и в банке парни здоровенные толкутся. Им бы на полях, на огородах работать, как прежде это было, а они рыжего сморчка от народного гнева стерегут. Вот уж вправду на том столбе написано: "Бывали хуже времена, но не было подлей".
И ещё кто-то говорил:
- Из банка будто бы ночью женщины сюда подходили, и к тому столбу, на котором про банкира написано; тёрли тряпками, щётками, - и будто бы всё постирали, а утром люди на площадь пришли, а они, листовки, все как новые. Или их заново налепили, или они не стираются. Это вроде бы как заколдованные. Вот они, дела-то какие! Видно, сам Бог помогать нам взялся. Мы хотя и отошли от него, и храм у нас в запустении, а он, вишь как, не обиделся, не отступился. Недаром говорят: Бог это любовь. Он многотерпелив и многомилостив. Попустил на нашу землю этих… дергачевских, а потом увидел, что уж совсем они нас за горло взяли, помогать стал.
И, минуту спустя:
- Хотел бы я увидеть умельца, кто этими бумажками весь район на уши поставил.
- Почему район? - возразила женщина. - И в других местах, и в городах, что по-над Волгой и Доном раскинулись. Везде они, эти листовочки, словно огни от костра разлетелись. Да не один это умелец, а молодёжь на борьбу с лиходеями поднимается. Может быть, даже уже и школьники. Много их, таких листовок, и разные слова на них написаны.
Листовок особенно много налепили у автовокзала, где люди толпились со всех станиц и хуторов района, и на столбах у железно-дорожной станции, и на пристани. И все видели, как возле них, толкаясь среди зевак, появлялся глава администрации Тихон Щербатый. Он внимательно перечитывал листовки, записывал каждую в блокнот. В разговоры с казаками не вступал, никаких распоряжений не отдавал, медленно и величественно переходил от листовки к листовке, и думал, думал…
А всё дело в том, что вчера к нему зашёл Дергачевский и будто бы между прочим обронил новость: наши ребята в Волгограде решили выдвигать тебя на выборах. Сказал просто, тихо и тут же перешёл на обсуждение других тем, совершенно незначительных, но Тихон, потрясённый новостью, уже ничего не слышал и не понимал. Выбирать-то предстояло не кого-нибудь, а лицо едва ли не самое важное во всём Нижне-Волжском крае. Занять кресло владыки!.. Да он и мечтать об этом не смел.
Но вот листовочки эти… ох, как не ко времени!
Денис, потрясённый увиденным и услышанным, направился к банку. Тут его у входа задержали два парня, - на русских не похожие, да и на кавказцев тоже. Маленькие, щуплые, глаза узкие, словно щелочки, косо прорезаны. И возраст не определишь: то ли парни, то ли мужики у них такие. Вспомнилась пословица: маленькая собачка до старости щенок.
Ощупали карманы, повернули, по бокам ручками скользнули. И отошли. Денис было направился на второй этаж, к хозяину, но и тут ему заступил дорогу дюжий парень - с виду русский, но речь с акцентом.
- Кто нужен? - спросил.
- Хозяин, - недовольно буркнул Денис.
- Он вас вызывал?
- Нет, но он меня знает. Мы с ним в техникуме вместе учились, а к тому же я - постоянный клиент банка.
Дюжий и строгий открыл дверь:
- К вам Денис пришёл. Вы его знаете?
- Да, пусть пройдёт.
И Денис прошёл. Покачивая головой, направился к столу, сел на приставной стул.
- Ты что головой качаешь? - спросил Дергачевский.
- Охрана у тебя строгая. Обыскали с ног до головы; решили, что я убивать тебя пришёл. А мне зачем же убивать своего благодетеля? Не будь твоих кредитов, я бы и ферму не поставил.
- Ну, вот - так считаешь, а посмотри вот на это…
Он подвинул на угол стола пачку листовок.
- Почитай, что там написано.
Денис читал:
"Мы всё потеряли, но нас не возьмёшь. Победа будет за нами".
"Аристократом нынче стал зажравшийся плебей".
"Русские идут твёрдым шагом, на своей земле наводить порядок…"
Дальше читать не стал, отодвинул от себя листовки. Сказал:
- А разве это плохо, если русские на своей земле будут наводить порядок?.. Тебе ведь он тоже, порядок нужен. Тогда не надо будет держать такую охрану. Она, чай, недёшево стоит?.. Порядок всем нужен. Вот и президент вчера собирал министров, он и от них требует порядка.
- Денис, не валяй дурака! Ты отлично знаешь, чем это пахнет. Это же национализм! - самое страшное, что только можно представить!
- Не понимаю тебя, Роман. В Америке национализм - первейшее качество гражданина, и от президента, когда его выбирают, требуют верного служения нации. Не кому-нибудь, а нации. И он на конституции клянётся быть патриотом, националистом, а вы же все за американский образ жизни ратуете, по телеящику нам крутых американцев показываете. И вдруг - национализм это плохо. Понять я этого не могу.
- А я тебя понять не могу! - откинулся в кресле Роман. - Или ты идиота разыгрываешь, или меня за такового держишь. Там народ умный, цивилизованный, ему национализм - благо. В Израиле тоже национализм. Там, если ты не еврей, тебе и места на кладбище не дадут. Но евреи - одно дело, они народ древний, умный; они человечеству Христа дали, и Маркса, и Энштейна. Вы же Пушкиным хвалитесь, а Пушкин и не русский, а эфиоп несчастный. А русский народ и не народ вовсе, а смесь татар с калмыками и монголами. Совсем недавно они вместе с медведями в лесу жили, в лаптях ходили, шкуры на плечах носили. Нам, русским идиотам…
Но тут банкир понял, что хватил лишнего, решил смягчить свои аттестации. Заговорил тише:
- Нам-то, русским, разве можно позволить такое? Да мы тогда все магазины и конторы разнесём, погромы учиним.
- А ты что же - и себя к русским причисляешь?
- А кто же я? Отец-то у меня русский, Кузьма Иванович Дергачёв. Ты же знаешь его - начальником заготзерна был. Недавно умер он.
- Отца я твоего знаю, хороший казак был, царствие ему небесное. Но вот матушка Эльвира Абрамовна… Сам же ты говорил: мама у меня еврейка. И как только с помощью Горбачёва и Ельцина власть в России твои соплеменники захватили и все денежки наши по своим карманам бездонным рассовали, так и ты Дергачевским назвался. Евреем-то теперь выгодно быть; нынче еврей, как при Петре Первом немец, гоголем по русской земле ходит. Как же, хозяин!..