XXXIV
– Баронесса Сент-Люс, – продолжал Жан, – хотела пользоваться всеми недозволенными наслаждениями, слывя в то же время добродетельной женщиной. Г-н де Р… был первый ее любовник; в течение своего шестимесячного блаженства он не подозревал, что смерть постоянно висела над его головой.
Когда маркиз явился в первый раз в павильон, баронесса сказала ему:
"Если вы хотите любить меня и быть любимым мною, то должны хранить в тайне наши свидания. Никогда ни друг, ни слуга не должны сопровождать вас. Никогда, если бы даже меня оскорбили в вашем присутствии, вы не должны драться за меня. Если вам покажется, что другой нашел путь к моему сердцу, вы должны остаться глухи и немы: малейшее проявление ревности будет для вас гибельно".
С этого дня я поступил на службу к маркизу. Но я не был его слугой, а только шпионом за ним; я следовал за ним всюду и получил приказание убить его, если бы у него сорвалось хоть одно неосторожное слово.
Но маркиз не знал, что я служил раньше у баронессы; следовательно, он мог выдать себя в моем присутствии, если бы принадлежал к числу людей, способных проболтаться.
Но маркиз обожал баронессу Сент-Люс и молчал о своем счастье, как могила. Так продолжалось шесть месяцев; по истечении этого времени баронесса встретила виконта Ральфа. Он был блондин, мечтательный, меланхоличный, как герой ирландских легенд. Красота у него была чисто женская. Маркиз, наоборот, был брюнет, смуглый, мужественный, высокого роста и обладал силой Геркулеса. Контраст, по всей вероятности, показался баронессе пикантным, и она начала новую интригу, не порвав прежней.
Скоро некоторые неосторожные выходки сэра Ральфа вызвали толки в свете и пробудили ревность маркиза; но он, помня данное обещание, принужден был молчать, так как иначе я должен был убить его, и я боялся, что момент этот близится. Однако он сдерживал себя и, несмотря на муки, которые испытывал, он не искал наперсника, и мой кинжал был вложен в ножны. Но однажды вечером он осмелился сказать баронессе:
– Свет подозревает, и я уверен в том, что виконт Ральф любит вас.
– Я это знаю, – ответила она спокойно. – Он мне сам признался в этом.
Маркиз вздрогнул от бешенства.
– И вы также любите его, не правда ли?
– Ваш вопрос нескромен; я не считаю себя обязанной отвечать вам.
– Хорошо же! – пробормотал вне себя маркиз. – Я или узнаю это, или умру.
Эти неосторожные слова погубили маркиза. На другой день баронесса приказала мне.
– Возьми этот флакон. Сегодня вечером ты выльешь его содержимое в стакан твоего господина. Он страдает бессонницей, а это наркотическое средство поможет ему.
Я понял все и взял флакон. Но я не хотел исполнить приказание, не уверившись предварительно, что в моих руках находится возможность отомстить. Пойти к маркизу и сказать ему: "Послушайте, госпожа Сент-Люс приказала мне отравить вас", – это значило рисковать быть выброшенным за дверь. Маркиз не поверил бы мне, а если бы даже и поверил, то с презрением отказался бы от мести. Самое лучшее было возбудить в нем ревность. Три раза в неделю маркиз находил в полночь отворенной садовую калитку со стороны бульвара Инвалидов. Ему уже накануне всегда было известно, что баронесса ждет его. Маркиз не оказывал мне ни малейшего доверия, а потому я и не мог бы спросить его:
– Барин, вы пойдете сегодня на бульвар Инвалидов?
Но маркиз не знал моего почерка, и во время его отсутствия я написал три следующие строчки и оставил записку в его курильной на кругленьком столике:
"Если господин маркиз пойдет сегодня на бульвар Инвалидов, то, вероятно, застанет там своего знакомого, ирландского дворянина".
Когда маркиз вернулся, он очень удивился, что его тайна открыта. Он позвал меня.
– Кто был здесь? – спросил он.
– Никто, – ответил я.
– Кто же написал это?
И он указал мне на записку. Я с простодушным видом пожал плечами в знак своего неведения. У маркиза слуг было только трое: грум, кухарка и я. Он не захотел расспрашивать остальных и отпустил меня. Но демон ревности пробудился в нем с еще большей силой, чем прежде, а таинственное уведомление показалось ему заслуживающим внимания.
Маркиз оделся и вышел, сказав, что не вернется к обеду.
"Теперь, – подумал я, – я останусь вне всяких подозрений в случае, если с госпожою Сент-Люс в эту ночь случится неприятность".
Так как мне было интересно узнать, что произойдет, то я пошел ночью на бульвар Инвалидов. После долгого ожидания я увидел при свете стоявшего вдали фонаря человека, закутанного в плащ по самый нос, прокрадывавшегося вдоль забора сада.
"Это маркиз", – подумал я.
Это действительно был он; маркиз, не колеблясь, направился к калитке – явное доказательство, что он отлично знал дорогу, спрятался в тени, которую отбрасывал выступ амбразуры, и замер, не подозревая, что я наблюдаю за ним с дерева. Маркиз прождал около часа. Шел дождь, бульвар был пуст. Вдруг вдали раздались уверенные и быстрые шаги, шаги человека, спешившего на любовное свидание; маркиз вздрогнул, и я догадывался, что он держит под плащом длинный и тонкий предмет, напоминающий собою пару шпаг. Почти в то же время дверь, к которой он прислонился, бесшумно открылась, как будто сама собою, под давлением невидимой пружины. Не было никакого сомнения: шаги, слышанные им, были шаги соперника.
Г-н де Р. вошел в сад, сделал три шага влево и очутился на пороге павильона, где баронесса ждала Ральфа. Ночь была темная.
– Ральф… – сказала она чуть слышно, – это вы?
– Нет, сударыня, – сухо ответил маркиз, – это я.
Я слышал, как баронесса вскрикнула от ярости. Между тем сэр Ральф появился в ту минуту на пороге павильона и встретился лицом к лицу с маркизом. Положение баронессы было ужасно, но оно продолжалось недолго.
– Милостивый государь, – сказал маркиз, схватив за руку сэра Ральфа, – вы любите эту даму, и я также… мы соперники… На свете нет места для нас двоих.
И, сбросив плащ, маркиз подал обе шпаги ирландцу, со словами:
– Выбирайте!
Они хотели было драться тут же, в саду, но там было так темно, что они принуждены были выйти на улицу, полуосвещенную фонарем. Госпожа Сент-Люс, не потерявшая присутствия духа, воспользовалась этим, чтобы запереть калитку, так что, если бы что и случилось, она не была бы скомпрометирована.
Сэр Ральф и маркиз вооружились шпагами, как люди, решившиеся не прекращать поединка до тех пор, пока один из них не умрет. Это была прекрасная дуэль. Они оба дрались превосходно, и рукою обоих руководила одинаковая ненависть. Я не знаю наверное, сколько времени продолжалась дуэль; может быть, двадцать минут, а может быть, только десять, но мне показалось, что она длится целую вечность… Наконец сэр Ральф глухо вскрикнул и упал мертвый. Маркиз оттолкнул его труп ногой и ушел. Я же спустился с дерева, подтащил труп к калитке сада баронессы, где он и был найден на следующий день метельщиками. Г-н де Р. вернулся к себе и лег в постель, воображая, что у него хватит сил побороть постигшее его горе. К несчастью, бессонные ночи – плохой помощник в любви. Г-н де Р. обожал госпожу Сент-Люс, верил в нее… и вдруг он убедился в ее измене… Эта ужасная мысль не выходила у него из головы и сводила его с ума, так что он встал с постели в каком-то горячечном состоянии, прошел в курильную, взял там пистолет и размозжил себе череп. На другой день я объяснил баронессе Сент-Люс, почему я не мог исполнить ее приказание, и у нее не явилось ни малейшего подозрения относительно моей преданности.
Жан остановился. На губах полковника мелькнула холодная и злая усмешка.
– Час искупления приближается, – сказал он. – Теперь, дружище, ты принадлежишь мне.
– И душою и телом.
– Знаешь ты соседних рыбаков?
– Разумеется.
– А есть между ними такие, которых можно было бы подкупить?
– Есть один, по имени Гуалек, страшный негодяй, готовый за экю убить родного отца и мать.
– А есть у него настолько большая лодка, чтобы на ней можно было продержаться несколько часов в море?
– Конечно.
– Отлично. Ты попросишь рыбака Гуалека оказать нам услугу, когда я уведомлю тебя об этом.
– Хорошо.
– Потом найми закрытую почтовую карету и заготовь свежих лошадей, которые должны будут дожидаться за Ванном, на опушке леса, чтобы отвезти путешественника, спешащего в Париж. А теперь, – прибавил полковник, – пойдем спать. Час мести еще не настал, но он близок, и ты будешь отомщен!
И оба сообщника пошли вместе по дороге в Керлор. Прежде чем продолжать наш рассказ, вернемся в Париж к Арману.
XXXV
После последних слов полковника отчаяние Армана сменилось надеждой, которая исцеляет разбитое сердце даже полуумирающего человека и заставляет его цепляться изо всех сил за жизнь, обратив взоры на будущее.
"Она вернется к тебе", – сказал ему отец, и эти слова возвратили спокойствие разбитому сердцу Армана. Однако он не выходил из маленького отеля в Шальо в течение целой недели после отъезда полковника. Погруженный всецело в воспоминания, он старался проникнуть в будущее и угадать, каким образом полковник может заставить баронессу, уже разлюбившую его, вновь полюбить.
Арман походил немного на утопающего, который собирает все свои силы, напрягает последнюю энергию, чтобы добраться до берега, не заботясь о том, отнесется ли эта земля гостеприимно к нему, но лишь только бы она спасла его от смерти: но, достигнув берега и уцепившись за скалу, чтобы противостоять последней волне, которая может захватить его, он уже ищет взором крова и людей, которые оказали бы ему помощь.
То же было и с Арманом. Сначала он отчаивался когда-либо увидеть баронессу, снова быть у ее ног, удержать ускользающее от него счастье, а затем молодой человек начал видеть в возвращении г-жи Сент-Люс предначертание судьбы. И он поступил, как утопающий. Его счастье более не удовлетворяло его: он захотел упиться местью, он хотел заставить эту женщину дорого заплатить за то, что она отвернулась от него, и она должна была предстать перед ним любящей его более, чем когда-либо. Потом чей-то образ встал перед ним; то была тень графа Степана, человека, ради которого она изменила ему, ненавистного соперника, оскорбившего его честь и причинившего ему столько душевных мук.
И Арман почувствовал, что в нем закипает глухой и ужасный гнев; он вспомнил, что граф в ту ночь, когда баронесса ударила его по щеке, отказался драться с ним, чтобы не запятнать репутацию баронессы. Арман забыл обещание, данное отцу – не выходить из дома, не искать ни с кем ссоры и терпеливо ждать его возвращения. – Я должен убить графа, – решил он. Два человека приходили по очереди разделять горе и надежды нашего героя. Первый был его друг, участвовавший в качестве секунданта в его первой дуэли и рассказавший ему историю баронессы, а второй был Альберт де Р., тот самый, который привез его на костюмированный бал, где он получил пощечину.
Арман, твердо решив драться с графом Степаном, чувствовал, что откровенность его на этот счет может только повредить ему в этом деле. Он никому не открыл своего намерения, тем более, что Иов следил за ним и в последнюю минуту мог помешать ему.
Однажды вечером Альберт де Р. предложил Арману поехать в Оперу. Давали "Вильгельма Телля", и зал был переполнен благодаря участию в спектакле Дюпре. Арман принял предложение. Что-то подсказывало ему, что он встретит там графа Степана.
Когда молодые люди сели на свои места, спектакль уже начался, и Арман начал внимательно лорнировать ложи, ища своего врага. Граф действительно был в Опере; сидя один в глубине бенуара, он, казалось, мечтал о чем-то и не отдавал себе отчета в том, что у него было перед глазами…
– Он мечтает о ней! – прошептал Арман, мгновенно вспыхнув от гнева. Лорнируя соседние ложи, его спутник совершенно не заметил графа, и Арман, хотевший сделать всякое примирение невозможным, имел достаточно времени обдумать то, что собирался сделать.
Когда кончился первый акт, сын полковника вышел из ложи под руку с де Р., все еще не заметившим присутствия русского дворянина в театре, и увлек его по коридору к ложе графа.
– Я заметил здесь, – сказал он ему, – одного из наших знакомых, с которым мне хочется поздороваться.
Де Р. не обратил особенного внимания на эти слова и подумал, что дело идет о каком-нибудь уличном знакомом Армана, которых у него было множество, как у каждого богатого человека. Арман тихо два раза постучал в дверь ложи. Дверь открыли, и де Р., к своему удивлению, увидел графа Степана. Он понял все и угадал, что результатом этой встречи будет дуэль; но было уже слишком поздно, чтобы избежать ее. Граф узнал Армана. Соперники поклонились друг другу.
– Граф, – сказал Арман, – бьюсь об заклад, что у вас превосходная память.
– Да, милостивый государь, – дерзко ответил граф, – ч прекрасно помню, что уже встречался с вами.
– Вы можете мне сказать, где это было?
– На балу у баронессы Сент-Люс.
– Совершенно верно.
Граф поклонился.
– Так как память не изменяет вам в данном случае, – продолжал Арман, – то, быть может, вы определите в точности день, когда был этот бал?
– Завтра будет ровно две недели, если я не ошибаюсь, – ответил граф.
– Превосходно! – вскричал Арман, в свою очередь отвешивая поклон.
– Следовательно, милостивый государь, – продолжал он, – я могу рассчитывать, что ничто не помешает вам исполнить ваше обещание.
– Какое?
– Насколько я помню, – спокойно заметил молодой человек, – под предлогом не запятнать чести госпожи Сент-Люс вы отложили на две недели сведение наших счетов.
– Милостивый государь, – сказал граф, – ваше требование так ясно формулировано, что мне ничего не остается возразить на него…
– Значит?.. – спросил Арман.
– Я к вашим услугам.
Молодые люди снова обменялись поклонами, и Арман прибавил:
– Если вы согласны, то мы будем драться завтра утром, в семь часов, близ Отейльских болот, на пистолетах.
– Согласен, – ответил граф.
Арман поклонился русскому дворянину и вышел.
– Дорогой мой, – сказал ему Альберт де Р., бывший немым свидетелем этой сцены, – вы поступили глупо.
– Почему?
– Да потому, что вас могут убить.
– Ба! Что за беда.
– В другое время это был бы вздор, но в настоящее время это значит очень много.
– Что вы этим хотите сказать?
– Разве ваш отец не обещал вам вернуть любовь баронессы?
– Да.
– В таком случае, вы поступили глупо. Если граф убьет вас, то баронесса достанется ему.
– Я его убью!
– Вы сильно ненавидите графа?
– Он отнял у меня женщину, которую я люблю. Де Р. пожал плечами:
– Это воровство такое незначительное, что оно даже не предусмотрено законом.
– Вы будете моим секундантом, не правда ли?
– Конечно! – ответил де Р.
– Так поедемте ночевать ко мне.
– Пожалуй.
– А кто же будет моим вторым секундантом?
– Вместо того, чтобы ехать к вам, поедемте лучше ко мне. Я пошлю своего слугу за вашим прежним секундантом Добрэ – он живет на одной улице со мною. Добрэ будет в восторге быть еще раз вашим секундантом.
– Едемте, – согласился Арман.
Де Р. приказал ехать на улицу Прованс.
– Вот, – сказал он, подавая Арману пистолет и указывая на висевшую на стене картину, – поупражняйтесь-ка немного, а я посмотрю, как вы стреляете.
Арман стрелял превосходно и всаживал одну пулю в другую на расстоянии двадцати шагов.
– Если вы будете стрелять первый, – сказал де Р., довольный результатом испытания, – то граф может считать себя мертвым.
Де Р., несмотря на поздний час ночи, послал записку Добрэ, который случайно был в это время дома и тотчас же явился.
Свидание было назначено на следующее утро, и молодые люди уложили Армана спать; тот немедленно крепко заснул.
"Странно! – подумал де Р., – у меня есть какое-то предчувствие, что все это плохо кончится для Армана. Безумец! Рисковать жизнью из-за такой пустой и бессердечной куклы, как госпожа Сент-Люс! Какое безрассудство!"
XXXVI
Граф Степан явился первый на место дуэли. Он приехал в почтовой карете в сопровождении двух жокеев; городской костюм он сменил на дорожный сюртук, застегнутый до подбородка. Один из секундантов, приехавших с ним, сидевший рядом с ним в карете, был одет так же, как и граф, в дорожный костюм, а другой был в утреннем городском костюме и ехал верхом на лошади, намереваясь, по всей вероятности, после дуэли вернуться в Париж.
Арман и его секунданты приехали несколько секунд спустя. Граф ожидал их, спокойно куря сигару.
– Сударь, – обратился он к Арману, подходя к нему и вежливо кланяясь, – я должен был уехать сегодня утром в Бретань; мои чемоданы были уже уложены вчера, когда вы внезапно вызвали меня на дуэль. Надеюсь, что вы извините, что я и мой друг виконт де Керизу, который везет меня к своему дяде, в дорожных костюмах.
Арман поклонился в ответ. Услыхав, что граф уезжает в Бретань, он страшно побледнел.
– Я должен непременно убить его, – пробормотал он, – я должен его убить.
И он подошел к де Р.
– Я оскорблен; следовательно, мне принадлежит не только право выбрать оружие, но и поставить свои условия.
– Что вы хотите сказать? – спросил де Р., встревоженный бледностью своего друга.
– Послушайте, – поспешно продолжал сын полковника, – граф едет в Бретань.
– Так что же?
– Если я не убью его, он снова увидится с нею.
– Очень может быть.
– Ну, так я хочу убить его; это необходимо.
– Я не понимаю, однако, почему вы беспокоитесь относительно условий?
– Почему? Потому что я хочу, чтобы один из нас был убит. Один из нас должен остаться на месте. Во всяком случае, я не хочу детских условий. Каждый из нас будет стрелять из своего пистолета, идя навстречу другому, и каждый имеет право сделать два выстрела по своему усмотрению.
– Хорошо, а затем?
– Если четырех выстрелов, которыми мы обменяемся, будет недостаточно, то мы снова зарядим пистолеты.
– Хорошо, – согласился Альберт де Р., боявшийся, чтобы Арман не потерял последнее хладнокровие, – цельтесь, однако, вернее.
Секунданты начали совещаться.
– Господа, – сказал Альберт, – мы – оскорбленная сторона и, как вам известно, выбрали пистолеты.
Секунданты графа Степана поклонились в знак согласия.
– Граф привез с собой пистолеты? – спросил Альберт.
– Да.
– В таком случае, пусть он стреляет из своего пистолета, а Арман будет стрелять из своего.
Секунданты вторично поклонились.
– Расстояние между противниками будет в сорок шагов, – продолжал де Р., – и каждый имеет право на два выстрела; они начнут сходиться и стрелять по своему желанию…
– Значит, – спросил виконт де Керизу, – это будет дуэль насмерть?
– Черт возьми! – вскричал Альберт. – Уж не воображаете ли вы, что мы приехали сюда для того, чтобы обменяться царапинами, а затем отправиться вместе позавтракать?
– Однако ссора была недостаточно серьезна…
– Извините, когда ссора пустячна, то дело улаживается и никогда не доходит до дуэли… Мы будем драться серьезно, следовательно, и повод к поединку был серьезен.