Я стоял, наклонившись над тазиком и вытирая полотенцем холодный пот со лба. В вилле было тихо. Я взглянул на часы: был уже второй час.
Я чувствовал себя гораздо лучше. Я ополоснул тазик и умылся. Вытирая лицо, я пытался понять, для чего Джине понадобилось напоить меня.
Я положил полотенце в полной решимости отправиться к Джине, комната которой, насколько я понял, была где-то рядом. И тут я вспомнил о фонарике, лежавшем у меня в чемодане. Открывая его, я заметил красную вертикальную полосу между створками ставен. Я раздвинул их, и моему взору предстало потрясающее зрелище: мрачная громада Везувия в ореоле бледного сияния. От кратера, как раз в сторону виллы, ползли два ярко-красных ручья лавы.
Я обернулся и взглянул на комнату. Она была освещена зловещим красным светом. Я взял фонарик и двинулся к двери.
Едва сделав несколько шагов, я увидел тень некоего мужчины, двигавшегося мне навстречу. Это была моя собственная тень, подсвеченная Везувием.
Я подошел к двери и повернул ручку. Но дверь не открылась. Я повернул ручку в другую сторону – тот же эффект. Тогда я изо всех сил рванул дверь на себя и понял, что оказался в западне. Меня охватил ужас. Началось извержение Везувия, он совсем рядом, и мне суждено погибнуть под грудой горячего пепла. Я уже готов был громко воззвать о помощи, но, к счастью, благоразумие взяло верх. Стоя у окна, я наблюдал за пылающей громадой вулкана. Сердце отчаянно колотилось у меня в груди, но разум прояснился. Извержение не началось, по крайней мере, об извержении, подобном тому, что было в 79 году нашей эры, пока речи не идет. Сегодня усилились выбросы газа, но это сияние исходит главным образом от выплескиваемых наружу сгустков лавы. А коль скоро вилла вне опасности, зачем мне пороть горячку только из-за того, что дверь оказалась закрытой? Скорее всего, ее просто заклинило.
Я стал снова пытаться открыть дверь. Но у меня опять ничего не получилось, и я вспомнил ту кошмарную ночь в "Эксельсиоре". Меня вновь обдало холодным потом, но я тотчас же отогнал жуткую мысль, сказав себе, что ничего подобного просто не может быть. Но тогда все-таки почему заперта дверь? Почему Джина напоила меня так, что я не могу стоять на ногах? И чья это вилла?
Я вспомнил слова, сказанные Максвеллом, – о том, что так или иначе я причастен к исчезновению Тучека. Человек, называющий себя Ширером? Хильда сказала, что он в Неаполе. Я осветил комнату фонариком. Его яркий белый луч казался надежным и дружелюбным. Я закурил, отметив про себя, как дрожала у меня рука, державшая спичку. Но, по крайней мере, я был предупрежден. Я посмотрел на Везувий. Все небо, казалось, было охвачено пламенем. На дороге, ведущей в Авин, как в сцене из "Потерянного рая", мелькнули фары автомобиля. Он медленно подъехал и остановился. В полнейшей тишине хлопнула внизу входная дверь. Я непроизвольно напрягся. Послышался скрип ступеней, и внезапно я понял, что кто-то направляется в мою комнату.
Я закрыл ставни и подошел к двери. Ладони у меня взмокли от пота, и я крепко вцепился в фонарик, чтобы он не выскользнул из моей руки. Я приложил ухо к двери и прислушался. Снаружи явно кто-то был. Я не слышал, а скорее чувствовал чье-то присутствие. Очень медленно ключ в двери повернулся. Я стал так, чтобы оказаться за дверью, когда она откроется.
Я не видел, а только слышал, как поворачивается ручка двери, а когда дверь распахнулась, моя рука, в которой я держал фонарик, оказалась зажатой в углу. И прежде чем я успел поднять руку с фонариком для улара, человек прошел мимо меня к кровати. Я выскользнул за дверь и устремился в дальний конец коридора, устланного толстым ковром, заглушавшим шаги. Дом был объят тишиной, но это была настороженная тишина, которая, казалось, подстерегала меня.
И тут из моей комнаты донесся крик:
– Роберто! Агостиньо!
Как раз напротив лестницы находился туалет. Дверь была приоткрыта, и я быстро прошмыгнул туда. А тем временем из моей комнаты выскочил человек небольшого роста и побежал по коридору к лестнице, продолжая звать Роберто и Агостиньо. Он, судя по всему, был вне себя от гнева. Услышав его шаги на лестнице, я выглянул из своего укрытия как раз в тот момент, когда одна из дверей в другом конце коридора распахнулась. Я увидел силуэт мужчины, направляющегося в мою сторону. Не доходя до туалета, он включил фонарик, и в тени, мелькнувшей на стене, я узнал Роберто с всклокоченными волосами и заспанной физиономией, застегивающего на ходу брюки. Я ощутил исходящий от него аромат Джиннных духов, обильно сдобренный потом.
Роберто помчался вниз по лестнице, а я покинул свое убежище. Я догадывался, кто был тот человек, который явился ночью явно по мою душу. Но мне нужно было знать наверняка. Джина привезла меня сюда. Она накачала меня спиртным. Я вдруг разозлился, и это придало мне уверенности. Если я возьму за глотку эту маленькую суку, то вытрясу из нее правду.
Я распахнул дверь комнаты, из которой вышел Роберто. Ставни были закрыты. Было темно, жарко и душно. Я запер дверь изнутри.
– Все в порядке? – спросила Джина сонным голосом. Я включил фонарик и направил его на огромную двуспальную кровать. Видимо, она почувствовала что-то неладное и быстро села в кровати, натягивая простыню на голое тело. Волосы у нее были влажными от пота и в полном беспорядке.
– Кто это? – спросила она.
– Фаррел, – ответил я, подивившись тому, что когда-то считал ее привлекательной. – Оденьтесь, я хочу поговорить с вами, – сказал я с нескрываемым чувством презрения. – И не вздумайте шуметь, а то я вас стукну. Дверь заперта.
– Что вам нужно? – Она попыталась соблазнительно улыбнуться, но голос звучал испуганно, а улыбка получилась как у профессиональной проститутки.
Ее пеньюар валялся посреди комнаты на полу. Подняв его, чтобы бросить Джине, я ощутил уже знакомый мне аромат духов.
– Оденьтесь.
Она пожала плечами и накинула пеньюар.
– Итак, кому принадлежит эта вилла?
Она молчала, заслонив рукой глаза от слепящего света фонарика. Я подошел к ней и отвел ее руку от лица.
– Кому принадлежит эта вилла? – повторил я. Она продолжала молчать, глядя на меня в упор. Отвращение переросло в злость – злость на себя за то, что я оказался таким дураком. Я схватил се за руку и с силой заломил назад. Она застонала.
Наверное, она поняла, что я действительно зол и не остановлюсь ни перед чем.
– Пожалуйста, не надо! Вы сломаете мне руку! Эта вилла принадлежит синьору, которого вы встретили в Милане.
– Ширеру?
– Да, да, синьору Ширеру.
Итак, я действительно оказался в западне. У меня возникло жгучее желание прикончить ее. Я ринулся к балкону и раздвинул ставни. И услышал, как Джина охнула от испуга, когда комнату залило огненное сияние Везувия. С балкона как на ладони были отчетливо видны виноградники, казавшиеся оранжевыми в красном сиянии Везувия, подсвеченном бледным светом луны. А вокруг виллы рыскали темные фигуры разыскивавших меня людей.
Я вернулся к Джине. Я успел справиться с волнением, и мой мозг работал вполне четко.
– Это он просил вас привезти меня сюда?
– Да, – чуть слышно прошептала она. В ее огромных глазах был панический страх.
– И напоить?
– Да. Прошу вас, Дик. Я не могла не…
– Мне казалось, что вы ненавидите этого человека.
– Да, да, но…
– Зачем ему нужно было заманить меня сюда? Он собирался убить меня? Он испугался, что я знаю…
– Нет, нет, он не собирался причинять вам зла. Он только хотел что-то.
– Хотел что-то? – Я снова схватил ее за руку. – Что именно?
– Не знаю.
Я сердито встряхнул ее:
– Чего он хотел?
– Говорю вам, я не знаю.
Внезапно я вспомнил кое-что, представившееся мне сейчас очень важным:
– Почему тогда в Касамиччиоле вы были так озабочены моей ногой?
Она не ответила, и я повторил свой вопрос.
– Вы хотели похитить мой протез? Это он просил вас об этом?
Она кивнула.
– Зачем?
– Не знаю. Он попросил меня "об этом, вот и все.
– Он был в Касамиччиоле?
– Да.
И вдруг меня осенило. Я вспомнил, как, напившись до бесчувствия в баре отеля в Пльзене, я свалился в постель, предварительно отстегнув протез. И я вдруг стал смеяться, смеяться над собой. Какой же я идиот!
– Почему вы смеетесь? – В ее голосе чувствовался страх.
– Потому что теперь я знаю, что все это значит.
Я стоял, глядя на нее и пытаясь понять, почему все-таки она заманила меня в эту ловушку.
– Вы любите этого человека?
Это казалось мне единственно возможной причиной. Она села, не обращая внимания на то, что ее пеньюар
распахнулся.
– Я уже говорила вам, что ненавижу его. Он… он настоящий кретин.
– Тогда почему вы безоговорочно слушаетесь его?
– Иначе он погубит меня. – Она снова легла, запахнув пеньюар. – Он много чего обо мне знает, и, если я не буду слушаться, он все расскажет моему мужу.
– О Роберто?
– Нет, не о Роберто. – Она потупила взгляд. – У него находится нужная мне вещь.
Из открытого окна донеслись голоса. Она некоторое время прислушивалась к ним, потом сказала:
– Теперь, я думаю, вам лучше уйти.
Но я не придал значения ее словам. Я думал о Вальтере Ширере. Он был жесток. Но он не стал бы шантажировать женщин ни при каких обстоятельствах. Причина всего происходящего коренилась в другом. Я больше не сомневался в том, кто именно рыскает сейчас вокруг виллы.
– Его имя Сансевино, не так ли? Она взмолилась, уставившись на меня:
– Умоляю вас… я ничего не понимаю.
– Его настоящее имя, – повторил я нетерпеливо. – Сансевино? – Но это имя ей, видимо, ни о чем не говорило. – Его зовут доктор Сансевино, и он – убийца.
– Доктор Сансевино, – задумчиво промолвила она. – Вы говорите, он доктор? – Потом она нерешительно кивнула: – Да, я думаю, он доктор.
Иль дотторе. Мои руки сжались в кулаки. Если бы только он мне попался! Я подумал о Хильде Тучек, о таинственном исчезновении ее отца. Интересно, он убил Тучека или только мучил?
– Где Ян Тучек?
– Я не знаю, где Тучек. Я никогда не слышала этого имени. – Она опять откинулась на подушки. – Уходите, вам нужно бежать.
Я медлил. Не мог же я силой заставить се говорить; вполне возможно, она действительно ничего не знала о Тучеке. Сансевино наверняка не рассказывал ей больше, чем считал нужным. Я выглянул в окно. Ничего подозрительного я не обнаружил. Наверное, меня ищут где-нибудь в другом месте, другом конце участка. Может быть, я сумею выбраться отсюда через парадную дверь. Я подошел к двери и потихоньку повернул ключ. Стены коридора были розовыми в исходящем от Везувия свете. В доме было тихо.
– Дик! – окликнула меня Джина.
Я повернулся и увидел ее по-прежнему сидящей, но только с сумочкой в руках.
– Не будьте идиотом. Вам опасно здесь оставаться. Я не ответил, но. как только я двинулся к двери, она сказала:
– Подождите минутку.
Она соскользнула с кровати, босиком подбежала ко мне и сунула что-то мне в руку.
– Возьмите это, – прошептала она.
Я почувствовал прикосновение металла, и мои пальцы сомкнулись на рукоятке маленького автоматического пистолета. Ее рука нежно коснулась моей.
– Вы очень плохо обо мне думаете, да? Но не забывайте, мы с вами принадлежим к двум разным мирам. Уходите и не возвращайтесь.
Она крепко стиснула мою руку, потом повернулась и пошла к кровати.
Я вышел в коридор и закрыл за собой дверь. Вилла казалась вымершей. Единственным звуком, нарушавшим тишину, было шипение, похожее на шум волн или воды в трубах. Этот характерный звук сопровождал непрерывный выброс газа из кратера вулкана.
Я достиг лестницы и стал спускаться вниз. С протезом было довольно трудно идти по голой каменной лестнице, не производя никакого шума. Внизу ставни на окнах оставались закрытыми, и было темно, как в пещере. Фонарем я воспользоваться не смел, так как мои преследователи могли оказаться где-то поблизости, но ощущение тяжести пистолета в руке успокаивало.
Я оказался перед дилеммой: дождаться Сансевино или попытаться удрать немедленно. Но тут я вспомнил совет Джины: "Уходите и не возвращайтесь сюда", – и решил ему последовать. К тому же в темноте вся моя храбрость куда-то испарилась.
Я направился к входной двери. Она была заперта, и ключа в замке не оказалось. Темнота, окружавшая меня, казалось, вдруг ожила. Я должен во что бы то ни стало выбраться из этой темноты. Если он настигнет меня в темноте, я пропал. Я содрогнулся при одной только мысли о его руках. В паническом страхе я отпрянул назад и оказался у окна. Оно было закрыто ставнями, запертыми на висячий замок. Я попытался пройти в столовую. Там ставни тоже были заперты. Я снова очутился в полной темноте и ощутил панический страх: я в ловушке, из которой нет выхода. Я вернулся в холл и в нерешительности остановился. Может быть, мне попробовать бежать через кухню, подумал я, и вдруг заметил слабый свет, проникавший из полуоткрытой двери, ведущей в комнату, где вечером Джина играла на рояле.
Я пересек холл, толкнул дверь и с облегчением вздохнул. Прямоугольник красного света против двери. По комнате сновали тени, но меня это не беспокоило. Главное – здесь на окне не было ставен.
Я ринулся было прямо к окну, но что-то вдруг заставило меня обернуться. Мне показалось (а может, действительно было так), что кто-то сидит за роялем. Я замер на месте, кровь бешено стучала у меня в висках. Однако никто не обнаружил своего присутствия, поэтому после некоторого колебания я решительно распахнул окно. Ночной воздух подействовал на меня благотворно.
– Тебе душно, Фаррел?
Я живо обернулся; сердце, казалось, вот-вот остановится. Голос доносился сзади, оттуда, где стоял рояль.
– Мне тоже не спится.
Человек говорил с американским акцентом, но с каким-то неприятным присвистом. Рояль ожил, нашептывая мелодию американской песенки военных времен "Маршируя по Джорджии". Эту мелодию постоянно насвистывал Ширер, чтобы удержаться от крика во время так называемых газовых экспериментов, которым он подвергался в лагере. Я включил фонарик и осветил лицо человека, сидящего за роялем. Это был Ширер. Но не настоящий. Имя этого человека чуть было не сорвалось у меня с языка, но я вовремя спохватился. Может быть, мне удастся сблефовать. Если я смогу внушить ему!..
– Бог мой, ты напугал меня. Что ты здесь делаешь? Я думал, ты в Милане.
– Я здесь живу. Может, ты выключишь свой фонарик? Он слепит мне глаза.
Какое-то мгновение я колебался. Если я оставлю фонарик включенным, то, может быть, мне удастся незаметно достать пистолет, который дала мне Джина. Но потом я подумал: вряд ли он не запасся оружием в ожидании моего прихода – иначе для чего же он оставил это окно незапертым? – и выключил фонарик. Но как только снова стало темно, я пожалел, что не выстрелил в него.
– Не спится?
– Я немного поспал. Но потом мне стало плохо. Боюсь, я слишком много выпил.
– Где же ты был? Гулял в саду?
– Нет, я же говорю, мне стало плохо. Я слышал, как кто-то звал Роберто и Агостиньо. Это был ты?
– Да, это был я. А где же все-таки находился ты? Когда я узнал, что ты здесь, пошел тебя поприветствовать, но нигде не нашел. Где ты был?
– Я же сказал, мне было плохо. Я был в туалете.
– В туалете? – Он вдруг засмеялся. Я думаю, он был уверен, что я ни о чем не догадываюсь. – Как тебе нравится этот фейерверк? Великолепное зрелище! Вся дорога отсюда до Авина забита машинами с туристами, глазеющими на Везувий.
– Невероятно, – пробормотал я. – Как ты думаешь, это не опасно?
– Трудно сказать. За два года, что я здесь живу, ничего подобного я не видел. Он всегда вел себя тихо, как мышка.
– Эта вилла твоя?
– Ну да, разве Джина тебе не сказала?
– Нет. – Потом я добавил: – Извини, я не приехал бы, если бы знал.
– Может быть, поэтому Джина тебе и не сказала. Мы с ней старые друзья, и, если ей захотелось привезти тебя сюда, значит, все в порядке.
Я постепенно привык к темноте и видел, что его глаза пристально следят за мной. Думаю, что если бы я не пребывал в таком нервном напряжении, то нашел бы эту ситуацию смешной. Теперь я знал, что он хочет заполучить мой протез, а он не знал, что я об этом знаю.
– Думаю, пора спать, – сказал я.
– Я тоже так считаю, – сказал он, – но сначала надо выпить. Чего тебе налить?'
– Спасибо, ничего.
– О, прекрати. Не заставишь же ты меня пить в одиночку.
– Я и так выпил сегодня слишком много.
– Ерунда! Я настаиваю.
Ом подошел к столику с напитками. Я не видел, что он там делает, только слышал позвякивание бокалов. Я направился к двери, но он остановил меня:
– Иди сюда, Фаррел. Чистый коньяк, вот что тебе нужно.
– Нет, мне не хочется.
– Черт побери, это тебе не повредит.
Голос его сделался резким, а глаза сверкали в полутьме, как два раскаленных уголька. Я был уверен, что он подмешал чего-нибудь в коньяк, но если я откажусь пить, то он наверняка придумает еще какой-нибудь способ заполучить желаемое.
– Ладно, – сказал я и взял стакан.
– Ну, поехали.
– Будь здоров.
Я поднес бокал к губам. В нем действительно был коньяк. Я слегка пригубил его и тотчас же опрокинул все его содержимое на пиджак. Я думал, он не заметит, но он заметил:
– Зачем ты это сделал?
Я допустил оплошность и сознавал это, потому что теперь он заговорил уже тихим голосом, в котором слышалась угроза. И без всяких потуг на американский акцент. Это был Сансевино, говорящий по-английски.
Я ничего не ответил. Мы молча смотрели друг на друга. Волосы у меня на голове зашевелились, и засосало под ложечкой. Игра окончена. Я знал, кто он, и он знал, что я это знаю. Я сунул руку в карман пиджака. И совершил еще одну ошибку. Теперь он знал, что я вооружен. Он шмыгнул к роялю. Я заметил на пюпитре тусклый блеск металла. Когда он схватил пистолет, мой уже был нацелен в его сторону.
Но в этот самый момент в прямоугольнике окна я увидел громадное огненное облако, с ревом несущееся по небу. Этот рев был подобен реву пятидесяти тысяч составов, одновременно мчащихся по тоннелю. Дом заходил ходуном. Казалось, земля раскололась на части от столкновения с другой планетой.
Я увидел Сансевино с револьвером в руке. Он стоял и, словно завороженный, смотрел в окно. Я проследил за его взглядом и увидел, что вся вершина Везувия охвачена огнем. Из кратера с жутким грохотом вырывались потоки кипящей лавы.