– Роберто – крестьянин, – сказал он с презрительной миной. – Ты использовала его для удовлетворения животных инстинктов. Таких животных можно найти сколько угодно.
Он повернулся к Хэкету:
– Так что будем делать, синьоры? Умрем здесь все вместе? Или все вместе выберемся отсюда?
– Разве мы можем быть уверены в том, что ты действительно знаешь, как можно выбраться отсюда? – сказал Рис. – Если ты знаешь, то почему до сих пор не выбрался?
– Потому что я могу это сделать только вместе с вами. "Знать" еще не значит "мочь". Если окажется, что я не знаю, то вы будете вправе не выполнить свою часть договорных обязательств.
– Ладно, – ответил Хэкет.
Сансевино посмотрел на Риса и на меня. Я в свою очередь посмотрел на Хильду и кивнул. Рис сказал:
– Договорились. Итак, как мы отсюда выберемся?
Но Сансевино не спешил раскрывать свой план. Он не верил нам, а потому взял лист бумаги и заставил Риса составить документ, которым мы удостоверяли, что он действительно Ширер и что он сделал все, чтобы помочь нам найти Тучека и Лемлина, и что Роберто был застрелен в целях самообороны. Это было так похоже на то, что произошло на вилле "Д’Эсте"! Казалось, время повернулось вспять.
– Очень хорошо, – сказал Сансевино, пряча бумагу в карман. – Но вы дали мне еще и слово джентльмена? И ваше, мисс Тучек? – Мы все кивнули. – И вы гарантируете, что Максвелл и двое других присоединятся к вашему обещанию? – Мы опять кивнули. – Тогда приступим к делу. В сарае стоит самолет.
– Самолет? – удивился Хэкет. Хильда даже подпрыгнула:
– Какая же я дура! Теперь мне понятно, что хотел сказать мне Максвелл по дороге.
Я припомнил, как Джина спросила Сансевино о самолете, а тот ответил, что Эрколь уехал на джине в Неаполь.
– Но кто поведет? – спросил Рис. – Максвелл не может. Тучека и Лемлина вы накачали наркотиками.
Сансевино покачал головой:
– Его поведет мистер Фаррел.
– Я?! – Я с удивлением уставился на него.
– Вы же летчик, – сказал он.
– Да, но… – Пот залил мне глаза. – Это было давно. Я не летал бог знает сколько времени. Я забыл расположение приборов… Проклятье! У меня тогда были обе ноги. Я не могу лететь.
– Но лететь тебе все-таки придется, – сказал Рис.
– Я не могу, это невозможно, вы что, хотите разбиться? Я не смогу оторвать эту машину от земли.
Хильда подошла ко мне и обняла за плечи:
– Вы были одним из лучших пилотов Британии. Стоит вам сесть в кабину, и вы все вспомните.
Она в упор смотрела на меня, стараясь внушить мне уверенность в успехе.
– Не могу, – сказал я. – Это слишком рискованно.
– Но не оставаться же умирать здесь, – поддержал ее Хэкет.
Я оглядел их лица. Они стояли вокруг, видя мой страх, но вместе с тем укоряя меня за то, что я не хочу вытащить их отсюда. Я вдруг почувствовал, что ненавижу их всех. Почему я должен лететь на этом проклятом самолете, чтобы спасти их шкуры?
– Надо подождать, пока Тучек придет в себя, – услышал я свой голос. – Пока он выйдет из…
– Это невозможно, – отрезал Сансевино.
Хэкет подошел ко мне и похлопал по плечу. И, выдавив из себя улыбку, сказал:
– Давай, парень. Уж если все мы готовы рискнуть…
Рис прервал его и злобно вопросил, обращаясь ко мне:
– Может, ты хочешь, чтобы мы все подохли здесь?
– Я не могу летать, – с усилием произнес я. – Я просто не смею. – Я чувствовал: еще минута, и я разражусь рыданиями.
– Из-за того, что ты трусишь, мы должны подыхать здесь, как кролики? – заорал Рис. – Ты – жалкий трус!
– Не смейте так говорить, – оборвала его Хильда. – Он сделал больше, чем любой из нас. С самого начала извержения он старается спасти нас. Это вы привели к Маку доктора Сансевино? Вы поспешили поскорее вымыться. А Дик сегодня дважды смотрел смерти в лицо. И вы еще смеете называть его трусом! Вы ничего, ничего не сделали, вот что я вам скажу, – ничего! – Она умолкла, с трудом переводя дыхание. Потом взяла меня за руку: – Идемте, надо умыться и привести себя в порядок. Мы сразу лучше себя почувствуем после этого.
Я пошел за ней наверх, в ванную. Единственное, чего я хотел, – это забиться в угол и чтобы меня оставили в покое. Я желал бы опять оказаться на крыше. Я желал, чтобы лава настигла меня и наступил конец.
– Я не могу летать, – сказал я.
Она ничего не ответила и пустила воду в ванну:
– Раздевайтесь, Дик. – А когда я заколебался, топнула ногой: – Да не будьте вы таким глупым! По-вашему, я не знаю, как выглядит обнаженный мужчина. Я же была медсестрой. Так что оставьте эти глупости.
Думаю, она понимала, что я не хотел, чтобы она увидела мою ногу, потому что вышла, сказав, что поищет для меня какую-нибудь одежду. Через некоторое время она приоткрыла дверь и просунула мне чистое белье. А когда я уже одевался, она вошла в ванную комнату и помылась сама.
– Ну, теперь вы себя чувствуете лучше? – спросила она, когда я застегивал пуговицы рубашки.
Вытирая лицо полотенцем, она вдруг рассмеялась:
– Не смотрите так трагически! – Она поднесла к моему лицу зеркало. – Поглядите на себя. Теперь улыбнитесь. Уже лучше. Дик, вы должны лететь.
Я ощутил волну гнева, поднимающуюся во мне.
– Дик, пожалуйста, ради меня. – Она заглянула мне в глаза. – Неужели я для вас ничего не значу?
И тогда до меня дошло, что она для меня – все в этом мире.
– Вы прекрасно знаете, что я люблю вас, – пробормотал я.
– Тогда ради нашего спасения. – Она улыбнулась мне сквозь слезы. – Вы думаете, я смогу воспитывать ваших детей, если сгорю под двадцатифутовым слоем лавы?
И вдруг, даже не знаю отчего, мы оба засмеялись. Я обнял ее и поцеловал.
– Я буду все время рядом, – сказала она. – У тебя все получится. Я знаю: получится. А если нет… – Она пожала плечами. – Все произойдет очень быстро, мы даже не успеем осознать, что случилось.
– Хорошо, я постараюсь. – Но душа у меня ушла в пятки при одной только мысли о том, что я снова сяду за штурвал.
Глава 8
Мои воспоминания о том, что происходило потом, сумбурны и смутны. Мое паническое настроение уступило место сильному возбуждению, когда мы вернулись в комнату, где находились все, и Хильда сообщила, что я согласен лететь. Все смотрели теперь на меня по-новому, с уважением. Из отверженного я превратился в вождя. Теперь я давал указания: сделать носилки для Максвелла и запрячь Джорджа в повозку, чтобы везти к самолету Тучека и Лемлина. Ощущение власти придавало мне уверенности. Но власть предполагала серьезную ответственность.
Я думал об этом, пока мы тащились по засыпанной пеплом дороге к виноградникам. И чем больше я думал, тем сильнее меня обуревал страх. Возникшая было уверенность улетучилась. Но боялся я не смерти. Я боялся, что не смогу выполнить того, что обещал, в последний момент струшу. Я опасался, что, сев в кресло пилота и взглянув на приборы, приду в замешательство и ничего не смогу. Мне кажется, Хильда это поняла, потому что стала ласково гладить меня по руке, стараясь придать мне силы.
Наша процессия, направлявшаяся к самолету, являла странное зрелище. Мул двигался очень медленно, а управлял им Хэкет, державший в руках вожжи. Максвелл метался и стонал от боли, Лемлин был в бессознательном состоянии, а Тучек, напротив, сидел с отсутствующим видом, причем зрачки его глаз были неестественно расширены. Малыш трогал ручонками, волосы Джипы, которая сидела, привалившись к Рису, с игривой улыбкой на губах. Было ужасно жарко, и пот градом катился у меня по спине. Покидая виллу, я увидел небольшой холм из пепла, под которым было погребено тело Роберто. Нал ним с жужжанием кружил сонм мух. Я представил себе рухнувший на землю самолет и тучи мух над нашими останками. Эта рожденная моей фантазией картина наложилась на другую, уже вполне реальную. Давным-давно в Фута-Пасс мухи вот так же копошились в моей изорванной в клочья плоти.
Я мечтал о том, чтобы дорога никогда не кончалась, чтобы мы никогда не добрались до этого чертова самолета. Потом я увидел, что Сансевино с любопытством наблюдает за мной. И я вдруг ужасно разозлился, ненависть захлестнула меня, и мне захотелось поскорее очутиться в пилотской кабине и сделать то, что я обещал.
Мы все тащились и тащились к винограднику, и Хильда теперь крепко сжимала мою ладонь.
– Где мы будем жить, Дик? – Ее голос пробился сквозь мои мысли словно откуда-то издалека. – Мы можем поселиться где-нибудь на берегу моря? Я всегда мечтала жить у моря. Наверное, потому, что моя мать была венецианкой. Море у меня в крови. А в Чехословакии нет моря.. Так прекрасно жить в стране, окруженной морем! Дик, а какой дом у нас будет? Я хотела бы жить в домике, крытом соломой или тростником. Или пальмовыми листьями. Я видела на фотографии…
Так она болтала о нашем воображаемом доме, пытаясь отвлечь меня от нынешнего кошмара. Мне помнится, я сказал:
– Сначала я должен найти работу… работу в Англии.
Это будет нетрудно, – ответила она. – Мой отец собирается строить завод. У него есть патенты и деньги. А что случилось с тем, что находилось в твоем протезе?
Я вдруг спохватился и с чувством облегчения похлопал Сансевино по колену:
– Вы кое-что взяли у меня там, на крыше. Верните-ка немедленно. – Я заметил смятение в его глазах. Голос у меня почти сорвался на крик.
Он сунул руку в карман; я подумал, что сейчас он выхватит оружие, и уже приподнялся, чтобы броситься на него, но он достал маленький кожаный мешочек, и я вспомнил, что оружия у него нет. Он протянул его мне, я взял, развязал веревочку и высыпал его содержимое на колени Хильды.
Глаза Джины полезли на лоб от удивления, она не могла сдержать восторга при виде этой красоты. Бриллианты, изумруды, рубины, Сапфиры – в них была сконцентрирована стоимость всех сталелитейных заводов Тучека.
Я разозлился на Тучека – он без моего ведома заставил меня вывезти драгоценности контрабандным путем. Тогда ночью он, видимо, пришел ко мне, увидел, что я пьян, взял мой отстегнутый протез и спрятал этот мешочек там. Он понимал, что мне даже не придет в голову заглядывать в него. Но он подвергал меня той самой опасности, которой не желал подвергаться сам. Я сердито посмотрел на него. Но взгляд его был по-прежнему бессмысленным, а голова моталась из стороны в сторону, в такт движению повозки. И тогда я вспомнил о другом пакете. Я потребовал от Сансевино вернуть и его. Когда он отдал его мне, я понял, почему Тучек и об этом ничего мне не сказал. В небольшом клеенчатом свертке находились кассеты с микрофильмами всего новейшего оборудования, которое выпускали заводы Тучека. Я снова упаковал их и отдал Хильде. И тут я увидел, что она плачет. Потом она решительно ссыпала камни в мешочек, завязала его и протянула мне вместе с пакетом:
– Пусть все это будет у тебя, Дик. Потом ты сам отдашь их моему отцу.
Это был жест доверия, и я чуть не расплакался. Сансевино разговаривал теперь с Хэкетом. Наконец наша повозка остановилась у огромного сарая из рифленого железа, наполовину врытого в землю.
Сансевино спрыгнул первым и вместе с Хэкетом и Рисом открыл ворота сарая. Я увидел старенькую облупившуюся "Дакоту" и трактор, которым ее можно было вытащить наружу.
У меня замерло сердце при виде самолета, и я был не в силах двинуться с места. Я видел, как сняли с повозки носилки с Максвеллом; как Джина при виде самолета захлопала в ладоши. Даже когда повозка совершенно опустела, я продолжал сидеть. Мои ноги отказывались мне повиноваться.
– Дик. – Хильда потянула меня за руку. – Дик, вставай.
Я перевел взгляд с самолета на вулкан. Казалось, он навис над этим импровизированным ангаром, извергая черные тучи, окутывавшие землю каким-то дьявольским покрывалом, а непосредственно над землей стелился серый туман, насыщенный запахом серы.
– Я не могу, – прошептал я.
Паника окончательно овладела мной, и голос у меня пропал.
Ее руки обхватили мои плечи.
– Ты видишь этот туман? Ты знаешь, что это значит? Я кивнул; она развернула меня так, чтобы я мог видеть ее лицо, и положила мои руки себе на горло:
– Я не хочу погибнуть под лавой. Или мы летим, или ты сейчас же задушишь меня.
Я в ужасе смотрел на нее. Ее шея была такой нежной под моими ладонями. И вдруг нежность ее плоти придала мне силы. Или, может быть, ее серые глаза, глядевшие на меня.
– Ладно, – сказал я и соскочил с повозки. Она взяла меня под руку и повела к самолету:
– Когда ты увидишь приборы, то сразу придешь в себя. Ты очень устал, Дик?
Я ничего нe ответил. Когда мы подошли к самолету, я все еще чувствовал дрожь в ногах. Рис с Хэкетом открыли дверь фюзеляжа и внесли туда носилки с Максвеллом. Потом Рис помог мне забраться в самолет. Я стоял в полутьме, и все казалось знакомым, как в те времена, когда я доставлял парашютистов в добрую половину европейских стран – брезентовые сиденья, сигнальные табло, надувные спасательные жилеты и складные лодки. Рис положил руку мне на плечо и сжал его. Я посмотрел сначала на его руку, потом на него. Он запинался от смущения:,
– Я хочу извиниться, Дик. Я не знал, какой мужественный ты человек.
Мне кажется, что именно эта фраза помогла мне прийти в себя. Ведь именно здесь, в этом самолете, у меня была возможность сквитаться с ним и с Ширером. Хильда стояла рядом, и мы вместе прошли в кабину пилота. Все выглядело так, как было во время войны. Все было знакомым и обыденным. Я сел в кресло пилота, шлем висел над штурвалом, присоединенный к переговорному внутреннему устройству, как бы давая мне возможность переговариваться со штурманом и радистом.
Хильда скользнула на место второго пилота. Рис, последовавший за нами, сказал:
– Я дам тебе знать, когда все сядут.
Я ощупал приборы, поставил ноги на педали, почувствовав, что моей ноге на протезе недостает нужной силы. Потом вытер носовым платком лицо и руки. Было чертовски жарко, и меня клонило в сон. Хильда нежно стиснула мою руку:
– Как ты, Дик? Вес в порядке?
Мне было плохо, у меня кружилась голова, но я ответил:
– Ничего, все в порядке.
Она снова крепко стиснула мою руку, и тут подошел Рис, заглянул мне в лицо и сказал, что все на борту.
– Хочешь прогреть моторы? Стартовое оборудование вот здесь.
– Нет-, в такой жаре их прогревать не надо.
– Тогда я закрываю дверь?
– Да, закрывай.
Ну вот, момент настал. Я посмотрел на приборы, потом на покрытый пеплом виноградник, по которому пролегала взлетная дорожка. И вдруг я увидел одинокую, жалостную фигурку Джорджа. Они даже не позаботились его распрячь! Меня затопила волна гнева.
– Свиньи, проклятые свиньи! – заорал я, вскочив со своего места, и побежал в фюзеляж. – Возьмите его на борт! Возьмите его сюда немедленно!
Все недоуменно смотрели на меня. Рис и Хэкет стояли у двери, остальные сидели на брезентовых сиденьях.
– Кого? – спросил Хэкет.
– Мула, ублюдок! – заорал я на него. – Думаете, я без него полечу?
Рис направился ко мне:
– Спокойно, Фаррел, мы не можем взять мула.
– Или вы его берете, или мы все остаемся. Вы даже не распрягли его…
– Ладно, мы его распряжем, но взять…
– Или берем его, или я не полечу.
– Опомнись, парень. – сказал Хэкет. – Я очень хорошо отношусь к животным, но, черт побери, всему есть предел.
Если бы я не был так взвинчен, я бы все понял. Но Джордж был для меня чем-то большим, чем просто мул. Он помог мне выбраться из Санто-Франциско, и я не мог бросить его здесь на верную погибель. Я кинулся к двери и распахнул ее. Сансевино схватил меня за руку:
– Не нужно так расстраиваться из-за мула. Это всего лишь мул. В самолете ему будет плохо, и. кроме того, его не втащить внутрь.
Он разговаривал со мной как с ребенком, как доктор со строптивым пациентом. И вся моя ненависть к этому человеку вспыхнула с новой силой.
– Понравилось бы вам тащить сломанную повозку, набитую до отказа, а потом оказаться брошенным и умереть мученической смертью?
– У вас слишком богатое воображение. Это всегда доставляло вам уйму неприятностей. Вы забыли, что это животное, а не человек.
У меня вдруг возникла шальная мысль запрячь этого мерзкого доктора в повозку и оставить здесь. И я невольно усмехнулся.
– Возьмите себя в руки, Фаррел, – сказал он таким тоном, каким врачи разговаривают с сумасшедшими.
Я видел его глаза, расширившиеся от страха, видел его нос, разбитый Роберто, а потом я уже ничего не видел, так как ной собственный кулак крушил его физиономию. Когда я увидел его снова, он валялся на металлическом полу с окровавленным лицом. Меня трясло, перед глазами все расплывалось, к горлу подступала тошнота. Как бы издалека я услышал свой голос:
– Возьмите мула в самолет.
Хэкет и Рис посмотрели на меня, потом, ни слова не говоря, выпрыгнули из самолета. Я выпрыгнул за ними и, найдя несколько досок, соорудил помост. Хэкет уже возвращался с мулом. Я пошел им навстречу, погладил животное по бархатной морде и, успокаивая его, повел в самолет. Нам удалось быстро с этим справиться, без особого труда. Я взглянул на Сансевино. Он прикрывал лицо окровавленным платком и злорадно смотрел на меня и мула.
– Только посмейте его тронуть, и я вас убью, – пригрозил я.
– С мулом все будет в порядке, – заверил меня Хэкет.
Я стоял, глядя на Сансевино. Мои нервы были напряжены до предела. Подошла Хильда и отвела меня в кабину. Я услышал, как щелкнула, закрываясь, дверь. Я занял место пилота, руки легли на рычаги управления.
– Я могу чем-то быть полезен? – спросил Рис.
– Все в порядке. Иди и не спускай глаз с этого проклятого доктора.
Мне не хотелось, чтобы Рис видел, как меня сотрясает дрожь. Он ушел, и я сказал Хильде:
– Пойди скажи, чтобы все пристегнули ремни, и закрой дверь кабины.
Она выполнила мое поручение, вернулась в кабину и, закрыв дверцу, села рядом.
Я нажал кнопку стартера. Ожил левый мотор, через мгновение заработал и правый. Туча пыли заполнила импровизированный ангар. Шум стоял жуткий. Совершенно автоматически я провел привычную проверку: щитки, руль, масло, бензин, тормоза – все.
Наконец я развернул самолет носом к вилле и, отпустив тормоза, прибавил оборотов, одновременно следя за показаниями приборов. До меня доносились испуганные вопли мула, цокот его копыт по металлу. Потом я сбавил обороты и, пока винты работали на этих оборотах, вытер вспотевшие руки.
Хильда осторожно коснулась моей руки. Я взглянул на нее, она улыбалась. Это была улыбка дружбы и доверия. Потом она подняла большой палец и кивнула. .