А когда я уже мог стать на ноги, собрал в своем тереме старый Гостомысл великий пир и зван был на тот пир сам могучий Хрёрек, что и доныне все еще гостил в Ладоге. Мне на том пиру быть не пришлось, слышал только, что люди говорили.
Собрались у Гостомысла многие мужи из разных мест, и встал перед ними Хрёрек с такими словами:
– Слышали мы, что начались раздоры в вашей земле из-за добра и власти, и пришли мы – я и моя верная дружина – чтобы помочь вам установить мир в своей стране и одолеть всех ваших врагов.
И еще будто бы сказал Хрёрек:
– Слышал я также, что нет у вас сильного вождя, и оттого восстают ваши воеводы друг против друга. Да и тебя, Гостомысла-хозяина мала кто чтит. А все оттого, что не можете вы, венды, сами себя оборонить и отдаете свое добро северным разбойникам.
И.пошла у них речь о том, как разделить власть в славянских землях и как станет он, Хрёрек, те земли своей силой защищать.
Не знаю я до чего договорились там вожди, только опять вмешался Вадим и случилась у него ссора в Хрёреком. Крепко осерчал гость, когда стал молодой князь ему перечить и правду свою перед ним отстаивать. Многие тогда думали, что схватится конунг за меч да потребует поединка – расплаты за кровную обиду. Да вышло все по иному. Потому что Хрёрек сказал так:
– Браниться с тобой я не стану и драться не стану тоже. Не пристало мне, конунгу и вождю дружины, вступать в ссору с человеком, который оскорбляет гостя в своем доме.
И больше ничего не добавил.
Слышавшие это решили, что испугался заморский гость. Да узнать каков он на самом деле этот Хрёрек-конунг пришлось нам намного после. Только поздно открылась нам эта правда и что толку теперь о той сожалеть.
Дом Рагнара был велик и хорошо построен – не так,как обычно строят северяне. Он был больше похож на терем – высокий и со множеством всяких разных пристроек. А рядом – длинные сараи; и частокол вокруг – как крепостная стена.
Кроме хозяев жили в том доме еще десятка два рабов да военные слуги из дружины Рагнара. Сбыслава тоже жила в доме – две или три зимы назад купил ее Рагнар для своей дочери Ингрид на одном торгу где-то на Ильмень-озере. А еще теперь жили тут Хрёрековы люди. Сам морской конунг расположился по-походному, в шатрах на берегу реки, а часть своей дружины оставил у Рагнара. В их числе был и тот отрок Борислав, что нашел меня тогда на берегу. Был он человек важный – даром, что видел только семнадцать зим. Ходил он щитоносцем у самого Хрёрека-конунга, а прежде еще жил здесь, в Ладоге и служил Рагнару-хозяину. Нынче дел у него никаких не было, вот и ходил он за мной всюду, потому как любил слушать мои песни о далеких заморских странах и подвигах викингов.
Вот так и жили мы все в рагнаровом доме.
Я, никогда не имевший своего очага, завидовал всем, у кого он был. Но в этом доме скоро я стал чувствовать себя хуже, чем Гуннар в яме со змеями.
А началось все вот как.
Как-то пришла ко мне Ингрид. Она приходила каждый день, порой но два и но три раза, так что я к ней привык. Но что-то было все равно не так. Не знаю отчего, но будто холодная река протекла между нами. Прежде я радовался, увидав Ингрид, а после чуть ли не с нетерпением дожидался, когда же она наконец уйдет. Однако я не был слепцом и видел зачем дочь Рагнара вьется вокруг меня. Видел – и не хотел замечать.
О чем мы говорили в тот раз, ныне я уже и не вспомню. Только Ингрид зачем-то помянула то старое капище, где я встретил ее в первый раз, и древних богов, чьи идолы там стояли. А как заговорили мы о славянских богах, случилось так, что я невольно рассказал девушке как попал я к викингам и кем был до того времени. Тут Ингрид принялась меня расспрашивать, и я едва удержался, чтобы не прогнать ее прочь,
А потом она пришла на другой день к вечеру, когда в доме все уже сели за вечернюю трапезу. Еду мне обычно приносила Сбыслава, но в тот раз вместо нее появилась Ингрид. Вошла, поставила миску на скамью и присела рядом со мной на постели.
– Я слышала будто по весне Орвар зовет тебя с собой в поход,– Так начала она разговор.
– Зовет. – Согласился я, – И я вправду думаю пойти с ним.
– Куда?– в голосе Ингрид мне почудилась едва уловимая дрожь. -Ты хочешь уйти из этого дома?
– Но это не мой дом, Я здесь чужой и все для меня чужие.
– Даже я?
– Ты – нет.
Она долго молчала, а потом сказала вполголоса:
– Я не хочу отпускать тебя, Эрлинг-скальд.
– Ты хочешь оставить меня здесь вечным пленником?
– А если так?
Я же, не понимая еще к чему она клонит, принялся говорить о морских походах и о своем одиночестве в стране Гардар. И говорил так до тех пор, пока Ингрид не оборвала меня:
– Ты, конечно, хороший воин. И хороший скальд. Только у тебя нет глаз. А потом она сказала так:
– Ты ничего не видишь, Эрлинг. Ты слеп, оттого и не можешь разглядеть в моих глазах мое сердце.
Тут-то я наконец понял о чем ведет речь прекрасная дочь Рагнара, и я испугался, что она скажет больше, чем я хотел бы услышать,
– Остановись, Ингрид!– Предостерег ее я,– Лучше бы тебе не доверять свои мысли своему языку!
– Нет, я скажу! – С вызовом глянула мне в лицо девушка.– Потому что ты-то сам боишься произнести это, Эрлинг-скальд!
– Ингрид, тебе надо уйти, прежде чем наш разговор зайдет слишком далеко.
– Прогоняешь меня?
– Молчи!
– Поздно. Я пришла сегодня не для того, чтобы молчать. Я пришла для того, чтобы первой открыть тебе свою любовь!
Я ждал этих слов – Ингрид ошибалась, говоря, что я слеп и ничего не вижу, и я сказал вот что, а придумал я эти слова заранее:
– Ты не должна так говорить, ибо все знают, что ты давно отдана Харварду из Конунгахеллы!
Я полагал, что Ингрид убежит в ту же минуту, но она сказала неожиданно весело:
– Ты боишься Харварда? или, может, моего отца?
– Мне не зачем их бояться.
– Тогда чего же ты ждешь?– Она приблизила свое лицо к моему лицу, и ее жаркое дыхание обожгло мне губы.– Что нужно тебе еще? Я твоя, скальд! Возьми меня!
Ее руки обхватили меня мягким кольцом. Так плющ обвивает порой могучий дуб, и нелегко бывает этот плющ распутать.
– Люби меня!– Часто дыша, прошептала Ингрид. -Люби меня!
Я попытался отстраниться, но она крепко прижалась ко мне и ее губы настойчиво искали мои губы.
– Ингрид!– проговорил я, с трудом превозмогая желание сжать в объятиях ее гибкое упругое тело.– Остановись, Ингрид!
– Ты боишься, что меня возьмет другой? окажи только слово – и я пойду с тобой, куда прикажешь!
Если бы она сказала эти слова раньше, там, в древнем славянском капище, я не стал бы долго раздумывать. Но сейчас…
– Я не возьму тебя с собой, Ингрид.– Твердо сказал я.– Я не люблю тебя.
Она встала так стремительно, что опрокинула скамейку с моим ужином. Мгновенно отступив назад, она заговорила, и голос ее дрожал, словно струна арфы под рукой неумелого скальда.
– Н не ждала услышать это от тебя, Эрлинг-певец!
и выбежала вон. Гордая дочь Рагнара не хотела, чтобы кто-нибудь видел, как она плачет.
Я сел на постели и сжал ладонями виски. Кровь бешено билась в жилах под моими пальцами, словно хотела алым фонтаном вырваться наружу. Великий Один отдал свой глаз за единственный глоток из источника мудрости, я же не пожалел бы и вдвое больше, только бы не было этого разговора с красавицей Ингрид.
А через день я впервые вышел из дому и направился в крепость к Орвару. Было у меня к нему дело, о котором думал я две ночи подряд. И доверить это дело я мог только другу.
Фризы с утра все ушли на берег, так что на подворье я застал только Орвара и еще одного торговца по имени Гуннбьорн. Случилось так, что прежде я спас Гуннбьорну жизнь, а как он отблагодарил меня – расскажу позже.
Орвар порадовался, что я наконец поднялся на ноги, стал говорить со мной о разном. А потом я спросил его о том, сколько стоит раб. Орвар был застигнут врасплох и ответил, что в стране Гардар за раба дают к двадцать, и тридцать шкурок куницы, и что лучше всего спросить у Гудмунда.
– Я не купец.– Сказал он,– Потому я не знаю достоверно.
– Я тоже не купец,– Произнес я.– Так что лучше скажи мне просто сколько на торгу просят за рабыню и оцени мне это в серебре.
– Венды,– подумав, молвил фриз,– берут за простую девушку-рабыню две гривны серебра, что составляет не меньше сорока куньих шкурок. Если же пересчитать это в шкурках бобров, то получится тридцать две штуки. А тридцать два бобра это, по крайней мере, полторы марки.
Я ничего не понял из хитроумных подсчетов Орвара и потому сказал:
– Не к чему мне эти заумные речи. Для меня они так же непонятны, как шум ветра или грохот прибоя.
Орвар махнул рукой и спросил:
– Кого ты задумал купить, Эрлинг-скальд?
– Рабыню.– Ответил я. – Ту девушку, что ходила за мной, пока я лежал в доме Рагнара.
Орвар сдвинул брови и крепко задумался. Потом спросил хмуро:
– Что ты думаешь с ней делать?
– Заберу с собой.
– Ты поступишь глупо, Эрливг-скальд. Есть немало способов получить женщину, не бросая серебро по ветру.
– Нет, Орвар.– Покачал головой я.– Ты не понял. Мне нужна именно эта девушка.
– Неужто она опоила тебя приворотным зельем?
– Нет. Просто она мне приглянулась.
Фриз пожал плечами.
– Я хотел бы отговорить тебя, но, вижу, ты упрям, как вол. Много ли у тебя серебра?
– У меня нет ничего. -Усмехнулся я.
– У меня есть полмарки, но этого мало.– В раздумье проговорил Орвар.– В другое время я бы попросил у Гудмунда, но сейчас он на меня сердит и, пожалуй, ничего не даст.
– Что же делать?
–Не знаю. Может,Вадим…
– Что Вадим?– Насторожился я.
И тогда будто бы нехотя Орвар рассказал мне, что задумал Вадим силой выгнать Хрёрека из Ладоги и потому обещал много серебра всякому, кто пойдет вместе с ним на битву. И с фризами он уже договорился,
– И что же?– Спросил я.
– Я не прочь проучить заносчивого Хрёрека и тебя хочу звать с собой.
Вот значит как. Не по нраву, стало быть, Вадиму делить Ладогу с заморским гостем. А Орвар всегда готов лезть в драку, даром что битым из нее выйдет!
И я сказал:
– Не пристало нам в чужую распрю лезть.
Орвар мне ничего не ответил, и разошлись мы с ним каждый по своим делам.
Когда опускается на землю ночь, все замирает. Арвак и Альсвинн -могучие кони, влекущие по небу огненную колесницу солнца, уходят в свое стойло, чтобы передохнуть после дневных трудов. Ночью отдыхают и люди и боги.
Когда я поднялся по крутой тропинке к усадьбе, было темно и тихо. Но все же в эту ночь кому-то не спалось – там, над журчащим ручьем, где веселятся, купаясь в лунных лучах, зеленоглазые никсы, клонилась неясная тень. Словно кто-то сидел над быстрой водою.
Сперва мне показалось, что это была Ингрид и я хотел обойти ее стороной. Но потом я узнал Сбыславу и подивился, что встретил ее тут. Я подошел к ней, а она, увидав меня, встревожено проговорила:
– Зачем ты вышел сегодня из дома, викинг? Твои раны могут открыться! Я сел рядом с ней на колючую сухую траву.
– Почему ты ушел, никому не сказав?– Не унималась девушка,– Я боялась, что по дороге с тобой может что-нибудь приключиться и некому будет тебе помочь.
– Так ты дожидаешься здесь меня?– Спросил я. Она смутилась и отвела взгляд.
– Я ходил к фризам.
Мы сидели, глядя на текущую воду, которая весело звенела, подпрыгивая на камнях.
– О чем ты думаешь?– Спросил я.
– О звездах,– Ответила девушка.– Они счастливы, потому что там, высоко в небе их не тревожат земные печали.
– Ты несчастлива?
Она пожала плечами и, сорвав с наклоненной ветки листок, бросила его в воду, и он поплыл, колеблясь в такт волне.
– Нет.
– Даже сейчас?
Сбыслава посмотрела на меня своими большими глазами и в них, как в колодце, отразились холодные искорки звезд.
– Мне грустно.– Сказала она, снова опустив голову.
Я протянул руку и осторожно коснулся ее пшеничных волос.
– Может быть, мне удастся прогнать твою грусть?
– Не надо.– Тихо проговорила Сбыслава.
Я отодвинулся от нее и стал смотреть как звезды играют в догонялки, прыгая с одной волны на другую. Потом я сказал:
– Я знаю, тебе плохо, потому что ты не свободна…Ты не говорила, но я все равно узнал.
Я видел, как девушка побледнела к как вздрогнули ее хрупкие плечи. Она не посмотрела на меня. Не смогла. Прошептала побелевшими губами:
– Я не хотела, чтобы ты знал. Прости… Я пойду.
Я удержал ее за руку и сказал хрипло:
– Мне все равно, кто ты. Н никогда не стану думать о тебе плохо. Девушка вздрогнула, и вздрогнула она оттого, что я против своей воли произнес эти слова на языке славян.
– Ты знаешь мой язык?
– Твой язык – мой язык. Я не свеон и не фриз. Мой род жил среди поморских славян и сам я славянин, как и ты.
– Н не понимаю твоих слов, викинг. Когда я слушаю тебя, мне становится страшно.
И она замолчала. Я после понял – не поверила. И тогда я сказал вису:
Дева печали вяза
вепря попутного ветра,
не исчезай во мраке
злой и холодной ночи.
Ранила сердце скальда
липа дождя ладони,
власти ее предался
сшибки мечей вершитель.
Сбыслава еще долго молчала, а потом проговорила тихо:
– Там, далеко, за морем-океаном живет Лада, богиня любви…Ты веришь в Ладу, викинг?
– Зачем мне боги,– сказал я,– когда моя Лада здесь.
– Не говори так, викинг.
– Отчего же? Неужели викинг не может верить в любовь?
– Я знаю только одно: весной викинг уйдет в поход, и что за дело ему, будет ли несчастная девушка-славянка, проливать слезы в разлуке. В походе он найдет много других женщин.
– Викинг не уйдет.– Твердо сказал я.
– Это ты только говоришь так.Твои драконы уже повернули свои головы в сторону страны северных богов.
– Мои драконы сгорели,– Проговорил я, глядя в синие глаза девушки, в которых отразилась бесконечная ночь, полная холодной тоски.
– Девушка-славянка не может любить викинга. – едва слышно проговорила Сбыслава.
– Не говори так, потому что викинг вдет другого ответа. Она вздохнула и отвела глаза.
– Я не могу тебе ответить иначе, северный гость.
Я осторожно, словно боясь спугнуть, обнял ее, но Сбыслава выскользнула из моих рук и побежала прочь. Я поглядел ей вслед и не стал догонять. А потом поднялся и медленно побрел к усадьбе, и ночь смотрела мне вслед глазами тысячи звезд.
Когда я возвращался, мне довелось увидеть еще кое-что.
Я шел к дому через темный двор и вдруг увидел в стороне возле конюшен мужчину и женщину. Мужчину я не мог рассмотреть, но зато готов был поклясться чем угодно, что женщина, стоявшая рядом с ним, была Ингрид. Я нарочно обошел их стороной, рассудив, что Ингрид стояла там с Харвардом-ярлом. Попадаться им на глаза я не хотел. А напрасно. Иначе, узнав с кем ту ночь обнималась гордая дочь Рагнара, я, быть может, охранил бы себя от бесчисленных бедствий.
Боги давно привыкли к святотатству. Ведь святотатственна даже сама мысль о том, чтобы проникнуть своим разумом в их тайну, постичь их сокровенные замыслы, И кто знает, может быть я, никому не ведомый скальд, оскорбил их больше, чем кто-либо другой. Ведь я, недостойный даже коснуться подножия священных идолов, попытался разгадать извечные тайны богов.
Боги любят утолять вековую жажду кровью живых людей, и теперь ,под покровом глухих ночей, они готовили себе на заклание новую жертву, чтобы наконец промочить пересохшее горло.
Черные тучи обступили славный город Ладогу с того самого дня, когда вытащил на речной песок свои острогрудые корабли грозный Хрёрек-конунг. И с того самого дня все трепетали, ожидая чего-то, и ждали, и не могли дождаться.
Слыхал я о том, что вновь собирались ладожане на тинг и говорили о том, кому отдать под защиту славный город Ладогу. И были на том тинге два великих вождя – Хрёрек-конунг и князь Вадим, и каждый из них силой своих дружин похвалялся, и не знали ладожане кого над войсками главой поставить. Долго бранились между собой Хрёрек и Вадим, и только мудрый Гостомысл, говорят, удержал их от поединка. И кричали одни ладожане за Хрёрека, а иные – за Вадима, и не было между ними согласия. Сказывают, до того даже дошло, что собрались уже люди вовсе прогнать Вадима из города.
Долго спорили и на том порешили, что идти Хрёреку к своим вождям и говорить о союзе с Ладогой, а потом воротиться и ответ дать станет ли он, морской конунг, защищать страну Гардар. И обещал Хрёрек перед всеми, что придут они без ратей и с малым числом кораблей и не станут затевать войны и убийства.
После того я во второй раз пришел к Орвару и, когда входил на подворье, лицом к лицу столкнулся с Вадимом. И не было нужды спрашивать от кого он возвращался. Вот и думал я тогда, как понять все это, и не мог ничего придумать, и мучился от этого.
И после вспомнил я слова из той висы, что сказал мне как-то славный Тормунд:
В битве не струсит,
друга не выдаст
тот, кто звенящим
мечем опоясан…
И не знаю я теперь, кто из нас двоих – я или Орвар – первым предал побратима. Да только в тот раз, не раздумывая, я направился прямо туда, где в закатном тумане смутно обрисовывались хищные силуэты Хрёрековых драконов .
В тот вечер липкая – будто осенняя – сырость подкрадывалась к городу от реки, и с воды тянуло прохладой, благо на мне была теплая куртка на тюленьем меху. Я вышел на берег, окутанный белым плащом тумана, и остановился, почувствовав в холодном воздухе дымное дыхание костров.
– Кто тут?– Окликнул меня голос.
Навстречу мне, раздвинув темноту, вышел воин, закутанный в медвежью шкуру. В опущенной правой руке он держал копье.
– Мое имя Эрлинг Тормундссон. – сказал я, подняв руку,– Я хочу говорить с твоим вождем.
Не помню, как оказался я возле кораблей и как Хрёрек-конунг вышел мне навстречу. Тогда-то я в первый раз увидал грозного властелина морских дружин, о котором только и говорили нынче по всей Ладоге.
Он был высок и ладно сложен, но по виду не скажешь, что богатырь. И я подивился тому – ведь воины всегда избирают себе вождем наисильнейшего. Хрёрек не был стар, но глубокие морщины пролегли по его лицу. А так -вряд ли ему могло быть больше зим, чем мне.
И еще я разглядел его глаза – светлые и прозрачные, как у рыбы.
Прежде чем я рассказал ему о коварных замыслах Вадима и о той великой беде, что раскинула крылья над его головой, Хрёрек спросил:
– Видел ли я тебя раньше? Мне знакомо твое лицо.
Когда же я напомнил ему о нашей битве с воинами Атле-ярла и о том, как он, Хрёрек-конунг, помог мне избежать погибели, он не сказал ничего, только брови сурово сошлись над переносицей. А потом он стал расспрашивать о Вадиме и его помощниках и больше ни словом не помянул обо мне о об Атле-ярле.
До сих пор я думаю и все не могу взять в толк, зачем в тот вечер пошел я к Хрёреку. Может, верил еще, что остановлю Орвара, уберегу его от напрасной ссоры с опасным и сильным врагом. А, может, еще что…