Конунг слушал меня не перебивая и все кутался в подбитой мехом плащ, и морщины сильней обозначились на его обветренном лице.
Потом он спросил:
– Почему я должен верить тебе?
– Я всего лишь скальд, а не прорицатель, -сказал я,– но думается мне, что солнце взойдет завтра не для того, чтобы озарить веселое пиршество. Над тобой простерлась черная тень, конунг. А верить или не верить мне -решай сам.
Так сказал я, в слепоте своей думая, что в ту ночь мне удалось подменить собою саму Судьбу.
Хрёрек долго молчал, и гирдманы стояли за его спиной, ожидая его ответа. Я же повернулся и пошел прочь, но не прошел я и десяти шагов, как Хрёрек окликнул меня. Он сказал:
– Если когда-нибудь боги отдадут этот город в мою власть, я не забуду тебя, скальд.
Так он сказал и, неслышно ступая, пошел к своим кораблям.
Не знаю, поверил ли Хрёрек-конунг моим словам, да только на следующий день призвал он к себе Рагнара и Харварда-ярла и долго с ними говорил. А потом Хрёрековы драконы растворились в густых туманах, что лежали на седых волнах великого Нева-моря.
А вечером случилось вот что.
В тот день Рагнар-хозяин угощал в своем доме самого Вадима, и все мы от души повеселились. Ингрид была здесь. Она сидела на коленях у Харварда-ярла, и он угощал ее из своего рога.
А потом все, кто там был, улеглись спать – иные, упившись до полусмерти, там же, где и сидели, другие разбрелись по боковушкам и оттуда доносился их богатырский храп.
Я же пошел к себе и, оттого что после выпитого пива мне сделалось жарко, отодвинул овчину, загораживавшую окно и высунулся наружу.
Луна светила холодным бельм светом и если бы не это, я, пожалуй, ничего бы и не увидел. А тут – черная тень лежала поперек двора, выдавая присутствие человека. А был ли он один – кто знает.
Я решил посмотреть, что там, и вышел на двор. Я шел вдоль стены, прячясь в ее тени, и тут же услыхал, как залаяли у ворот Рагнаровы волкодавы. А потом я едва не столкнулся с Ингрид, которая тоже шла вдоль стены, направляясь в дом.
– Что тебе надо?– Испуганно отступив назад, спросила девушка. Она была изрядно захмелевшая и яркий румянец горел на ее щеках.
– Ничего,– Растерянно проговорил я,– Мне показалось…
– Да ты пьян, Эрлинг-скальд. Если вдруг тебе покажется еще что-нибудь, будет лучше, если ты не станешь вмешиваться не в свое дело.
– Я видел тень во дворе.
– Правда?– мне показалось, что в голосе Ингрид послышалось беспокойство. – А что ты еще видел?
– Ничего. Зачем ты спрашиваешь?
– Не твое дело. Ступай спать и не броди по двору посреди ночи.
– Тебе ли говорить об этом?
– Хватит!
Она хотела было уйти, но я окликнул ее.
– Что еще? – Сердито спросила девушка.
Хмель, видно, совсем помутил мой разум. Я взял ее за плечи и притянул к себе.
– Хочу поговорить с тобой.
Мне показалось, она готова была уступить минутному порыву, но тут -словно холод заполнил все ее тело.
– Поздно нам говорить,– Отстранив меня, сказала Ингрид,– Слишком поздно.
Я хотел сказать еще что-то, да понял – напрасно. А Ингрид оглянулась зачем-то на темный двор и пошла прочь.
А о том, что делала она той ночью, узнал я после, несколько дней спустя.
Вскоре узнал я о том, что Орвар хотел купить у Рагнара-хозяина рабыню. Да не кого-нибудь – Сбыславу! Рагнар не уступил. Видно, думал я, захотел фриз помочь мне, да не вышло. Странно только, что мне он про то ничего не сказал.
А поведал мне о том все тот же отрок Борислав, что ходил на корабле у Хрёрека. В этот раз не .ушел он с грозным морским конунгом, остался здесь, у Рагнара. Дел у него никаких не было, вот и совал он свой нос всюду. А меня его открытие немало озадачило.
Но еще больше задумался я после, когда, случилось вот что.
Как-то пришел я домой поздно вечером. От реки полз туман и, казалось, бревенчатые срубы сараев ежились от промозглой сырости. Собаки залаяли, почуяв человека, но, узнав своего, подбежали и стали лизать мне руки. Я потрепал по загривку моего любимого волкодава и пошел к конюшням. Мне показалась, что дверь сеновала открыта, и я подумал, что надо бы ее запереть.
Внутри было уютно, как в доме – хорошие были конюшни у Рагнара-хозяина. В стойло я не пошел, оттого что лошадей не любил. Постоял у двери и поднялся по приставной лестнице на сеновал. Не знаю, зачем я полез туда. Кажется, мне послышалось, будто там кто-то есть.
То, что я увидел наверху, было словно молния в темноте ночи. Будто повязка упала с моих глаз и мне открылось все то, что до сих пор скрывалось во мраке.
Женщина лежала в объятиях мужчины, разбросав по соломе свои золотые волосы. Мне не надо было присматриваться, чтобы узнать Ингрид и разглядеть, что рядом с нею был вовсе не Харвард-ярл! Я едва не свалился с лестницы, узнав Орвара.
Стараясь не шуметь, я спустился вниз и вышел на двор. Сперва я хотел запереть сеновал – пускай посидят до утра, пока рабы не придут кормить лошадей! Но потом я подумал, что не стоит этого делать. Ингрид не моя женщина, а что мне за дело до Харварда-ярла и его будущей жены!
Кровь викинга наполовину смешана с морской водой, но тот, чьи ноги приросли к твердой земле, быстро отвыкает от шаткой палубы, и боги перестают посылать ему удачу.
Жизнь викинга – в походе, там, где бушуют холодные северные ветры и стонут под их ударами каменные стены фиордов, там, где поют песнь победы звонкоголосые секиры и смерть собирает жатву с тюленьих полей. И так должно быть. Потому что викинг должен умереть в крови – павшему не от боевых ран нет места в чертоге Одина. Умерший в постели от болезней и старости навсегда попадает в мрачное подземное царство Хель. И пути назад оттуда нет. Потому что чудовищный пес Харм, всевидящий слуга смерти, сторожит дорогу в обитель мрака.
Но не место воину в этой стране.
В царстве подземном
не место мужчине -
ждет его Один
в светлой Вальхалле.
Кто знает, может, я и вправду слишком долго ходил по суше, и удача отвернулась от меня. Время от времени я думал о том, как бы вновь уйти с дружиной викингов в туманы северных морей и умереть, как умирают герои. Может, я и ошибался, полагая, что Хильд или Херья однажды унесут меня на своих крыльях в чертоги богов. Но я, викинг, не мог думать иначе. И Орвар тоже.
Орвар строил корабль для себя и своей дружины. Он еще не подыскал ему подходящее имя, хотя работа уже близилась к концу. Фризы запасали полосатые шерстяные паруса, укладывали их в сундуки, чтобы за зиму не побила моль, готовили весла и снасти к предстоящему походу. Думали они воевать до весны вместе с Вадимом против свеонов, а по весне идти назад, в северные земли.
Да только не судьба была Орвару выйти в море на том корабле. Ни в тот год, ни в следующий. Никогда.
Беда прилетела нежданно, зашумев вороньими крыльями над славным городом Ладогой.
Когда с вековых дубов золотым дождем посыпались осенние листья, захворал вдруг старый Гостомысл. И пошли, поползли по Ладоге недобрые слухи, будто бы злые люди захотели его колдовством извести. И многие говорили тогда о князе Вадиме.
Орвар в то время все чаще стал захаживать в терем и подолгу говорить с Вадимом. А о чем говорили они, не ведал никто. Я же никому не обмолвился о том, как сговаривались Орвар и Вадим против могучего Хрёрека, и как я помешал свершиться их черному умыслу.
Орвар же много о чем мне рассказывал. От него узнал я, что Гостомысл один мешал Вадиму всю власть взять, а как слег он, так поднял голову Вадим, стал собирать людей, чтобы войной идти против Хрёрека и тех, кто за него стоял. Да только и враги Вадимовы не дремали. Однажды грозовой ночью, когда буря бушевала так, словно гневные волны хотели раскачать вселенную, послали Злотолюб и Святомысл вестников к могучему Хрёреку со словами: "Приди, князь, в город наш и защити нас, а иначе быть беде великой!".
И стало тогда так, что заперся Вадим со своими людьми в тереме, а иные воеводы собрались под горой, в городе, и не было у них ладу меж собой. Собрались четыре тинга – один в крепости у Вадима, другой на теремной площади, а два других – в городе на торгу. И долго спорили и бранились, но не могли придумать, что делать дальше.
А после стали ходить кругом недобрые слухи, что приносили заезжие купцы, будто Атле Змея и брат его Снио снова пришли на Нево-море и воевали теперь белозерских славян. И некому было против них выступить.
Тогда вновь послали ладожские воеводы послов за могучим Хрёреком. И будто бы обещал морской конунг выслать свои дружины против северных разбойников, а сам собрался идти в Ладогу и там с воеводами совет держать.
Вадим же о той уведал и созвал новый тинг и стал просить у ладожан войско. Да только не дали ему войска ладожане, а дружина его разбежалась. Собрал тогда молодой князь своих товарищей и пошел на Ильмень-озеро. И не думал я, что боги снова сведут их лицом к лицу – грозного северного конунга и изгнанного Вадема-ярла.
В те дни я больше пропадал в крепости, на подворье у фризов. Не хотелось мне идти в дом Рагнара, хотя никто меня оттуда не гнал. И не знаю, кого больше я боялся увидеть – Ингрид или Сбыславу.
Однажды я долго бродил вдоль частокола Рагнарова подворья, когда ко мне подошел Борислав.
– Что это ты, Эрлинг Тормундссон, здесь расхаживаешь?– Спросил он, лукаво щуря глаз.– Отчего в дом не заходишь? Давно ведь мы тебя не видели!
– Кто это – мы?
– Ну, я.– Отрок снова хитро усмехнулся.– Да и другие еще. Сбыслава, к примеру.
Я вздрогнул и кинул на Борислава сердитый взгляд.
– Не гневайся, Эрлинг-скальд. Ведь вижу я, что и сам ты хочешь ее увидеть.
– Послушай,– быстро заговорил отрок,– хочешь, нынче же я приведу ее к тебе?
– Нынче?– Я поднял на него удивленный взгляд.
– Подожди здесь.
Отрок лукаво подмигнул и скрылся за воротами.
Я не очень-то верил, что Сбыслава и впрямь выйдет ко мне. Сел на камень, подставил лицо осеннему солнцу и стал ждать.
Она все-таки вышла. Не знаю, чего там наговорил ей Борислав, только обо мне, видно, не сказал ничего. Сбыслава прямо растерялась, увидев меня, а потом подошла ближе и спросила:
– Ты зачем здесь?
– Тебя жду.
– А кто сказал тебе, что я выйду?
Я перевел недоумевающий взгляд на Борислава, спрятавшегося за спиной у девушки, потом на корзинку в руках Сбыславы.
– Куда ты идешь?– Спросил я.
– К реке. Несу поесть рабам, что пасут там коз. Я помешкал мгновение, а потом твердо сказал:
– Я пойду с тобой.
Сбыслава бежала впереди, и ее тонкая фигурка легко скользила вниз по крутой тропинке. Я отдал свой меч Бориславу и поспешил за ней следом.
Я догнал девушку, когда она уже спустилась к реке и остановилась в тени задумчивых ив, любуясь своим отражением. Я подошел и, став, рядом, тоже глянул в темную воду.
Омут манил в свои прохладные объятия, и я вдруг вспомнил – с чего бы вдруг -как бьется седая морская волна о черные бока кораблей-драконов, и как под звуки боевых труб весла гонят впереди себя белоснежную пену – словно из мутной глубины выплыл ко мне тот день, когда наши струги начали свой путь через морские просторы, где властвуют Ран и Эгир.
Но то была другая вода, бурная и соленая, такая же синяя, как небо, или седая, как грозовая туча. И я вдруг понял, что тоскую по морю, что снова хочу услышать скрип весел в гребных люках, стон ветра в парусах и крики чаек, вещающих бурю.
Я отвернулся от воды и побрел по берегу вслед за Сбыславой, которая весело смеясь, бежала впереди. И поневоле я сам поддался ее веселью, радостно окунувшись в яркие потоки солнечного света.
Я догнал девушку, и мы пошли рядом, и когда я взял ее за руку, она не противилась. Только улыбнулась и отвела взгляд.
Отрок плелся где-то позади, волоча мой меч, но я совершенно забыл о нем, упиваясь ароматом счастья, разлитым в теплом осеннем воздухе.
– Почему я долго не видела тебя?– Спросила Сбыслава, когда мы миновали крутые обрывы.
– Не знаю. Я не думал, что ты захочешь говорить со мной.
– Я ждала тебя, викинг.– Оказала девушка, остановившись.
Я все не мог поверить, что это сказала она. И я взял ее за, плечи, потянул к себе. Сбыслава не противилась. Но тут появился Борислав. Он шел, насвистывая что-то себе под нос, и сбивал ножнами меча колючие головки чертополоха. Не мог потеряться где-то по дороге, свистун проклятый!
Сбыслава отступила от меня и мы пошли дальше. Девушка все молчала, глядя в землю, а поток – уже не весело, а как-то нехотя – сказала:
– Орвар хотел купить меня у Рагнара.
– Я знаю.– Ответил я спокойно.– Я просил его. Сбыслава подняла на меня удивленный взгляд.
– Я думала он хотел купить меня для себя.
– Нет. Я сам ходил к Орвару и просил у него серебра. Но сперва у него денег не было, а после, видно, он решил мне помочь.
– Разве?– Девушка пожала плечами. Я не понимал ее. Или не хотел понять.
– Что ты говоришь, глупая.
– Может быть, я и глупая, да только Орвар приходил торговаться за меня с Рагнаром и сулил ему пять марок серебра.
– Пять марок?!– Я чуть не подавился этими словами, настолько велика была эта цена.
– Не знаю, много ли это, да только Орвар готов был отдать это серебро, чтобы забрать меня к себе.
– С чего ты взяла?
– Он сам сказал мне об этом.
Вселенная покачнулась, и в глазах у меня потемнело. Виданное ли дело так обвести меня? Неужто и впрямь Орвар затевал недоброе у меня за спиной? Не мог я в это поверить, но и не верить не мог.
Воистину, каждый из нас подобен человеку, бредущему во мраке с горящей головней в руках. Он видит только то, чего достигает свет, остальное же кроется в темноте. Когда же молния разрывает ночь на куски, взору его порой предстают страшные картины.
Сбыслава между тем говорила о том, как отказал Рагнар Орвару, потому что она – рабыня Ингрид. И пошел Орвар говорить с Ингрид, и все не знал, как к ней подойти. Долго уговаривал он гордую дочь Рагнара, а потом та рассердилась и прогнала его прочь. Разругались они и ушел фриз, унеся злобу в своем сердце. С тех пор перестал ходить он в дом Рагнара.
Стиснул я кулаки – да делать нечего. Женщина она и есть женщина – все на нее смотрят. А если она еще и рабыня, так тут втрое хуже. И никак с такой бедой не поборешься.
Я не стал говорить о том со Сбыславой, и Орвару после тоже ничего не сказал. Только ждал, что будет дальше и молча готовился встретить беду с мечем в руках.
В ту ночь мне снились нескончаемые потоки мрака, затопившие всю вселенную, и было в моем сне все не так – словно вдруг очутился я в подземном царстве смерти. В реках вода там текла черная, трава на лугах колыхалась черная, по берегам лежал черный холодный песок, черный ветер беззвучно раскачивал черные деревья и на черное небо ползли черные грозовые тучи.
Проснулся я от предчувствия страха. Что-то незримое летало в воздухе, наполняя его ощущением чьего-то невидимого присутствия, и черные тени встали у меня за спиной. Я тряхнул головой, сгоняя остатки сна и неясных видений, но ощущение того, что нечто важное должно вскоре произойти, не оставило, меня, не растворилось в сиянии утра. Тени не ушли – они просто стали меньше, притаились в углах, спрятались от солнечного света.
Прежде я слышал от мудрых людей, что порой боги даруют скальдам способность предвидеть будущее.И теперь я чувствовал, я видел – но что это было, не мог сказать. Один позволил мне лишь пригубить из чаши с медовым напитком. Я научился слагать песни, но не умел их толковать. Я ощущал за спиной черную пустоту – немую и бесконечную. И я вдруг понял, что позади меня стояла смерть.
Она была, повсюду – я чувствовал ее запах. Она таилась во всех углах, висела под потолочными балками, черными тенями лежала на полу.
Я встал, стряхнул приставшую к одежде солому, и пошел в крепость, надеясь скрыться, убежать от преследовавшего меня мрака. Но духи черного мира летели за мной по воздуху, не отставая от меня ни на шаг. И хотя от небесной колесницы разливалось животворное тепло, мне было холодно, словно я окунулся в речной омут. Смерть была рядом, однако я не ведал за кем она пришла.
А потом я увидел наглухо затворенные окна терема и мне вмиг открылось зачем духи смерти покинули в то утро свою ледяную страну. Они явились с полей вечного мрака, чтобы унести в обитель старухи Хель душу Гостомысла.
Я собрал воедино все свои силы и вошел в терем. Смерть вошла вместе со мной и я сам отворил ей двери.
Озарение, сошедшее на меня, не было лживым сном. В то утро старый Гостомысл так и не поднялся со своей постели. Почувствовав неодолимую слабость, старейшина велел своим волхвам приготовить целебный напиток. Но, выпив колдовского зелья, он все разно не нашел в себе сил откинуть тяжелое меховое одеяло. Может, Гостомысл и сам уже понял, что едва солнце закатится за край земли, пламя его жизни угаснет? А, может, я один знал наверняка, что не успеют еще небесные кони отвезти в стойло свою колесницу, как померкнет на небе звезда Гостомысла.
Но даже я не ведал о том, что прежде чем луна успеет родиться заново, погаснет еще не мало звезд, чтобы освободить место для сияния новой звезды!
Я не стал ждать у Гостомысловых дверей, считая мгновения его жизни. К чему? Я-то ничего не мог изменить.
Я пошел прочь от терема, чтобы хоть ненадолго согнать черную тень со своего чела. На дворе, около ворот я увидел Орвара. Я обошел его стороной, и он меня не заметил.
Я вышел к реке и, забравшись в тень, сел на большой камень, и сидел так, провожая взглядом воду, бегущую под косогором. Не знаю отчего просидел я так целый день до заката, думая о старом Гостомысле. Я не видел, что происходило там, в тереме, где смерть дожидалась своего часа. Я ушел, убежал прочь оттуда, но предчувствие беды не оставляло меня. Ум мой терялся в догадках, напрасно пытаясь проникнуть в грядущее дальше Гостомысловой смерти. Мысли мои натыкались на глухую стену и возвращались ко мне черными воронами. Нет, еще не время!
Когда же западный край неба окрасился в кровь, из города прибежал Борислав. На мой вопросительный взгляд он ответил только одним коротким словом:
– Умер.
И мне приводилось, как у корней мирового дерева сидит вещая норна Скульда и, разматывая священную пряжу, поет погребальную песнь:
Мотайся с клубка нитка!
Мотайся без узлов!
Близок конец дороги,
и час отдыха наступает…
Я не хотел возвращаться в город, не хотел видеть угрюмые лица людей и слушать их бесконечные споры. А что за дело мне до всего этого? Хоть огнем сгори он, этот славный город Ладога – я о нем, поди, и не вспомню! Мне, чужанину, он вовсе ни к чему.
Может, и просидел бы я так всю ночь до утра, если бы не случилось вот что.
В стелющихся по траве сумерках мне показалось, я разглядел человека, крадучись пробиравшегося к лесу – будто он не хотел, чтобы его заметили. И еще мне показалось, что человек этот был Орвар. До него было никак не меньше двух перестрелов, и я не мог бы поручиться, что глаза мои не солгали. Я захотел проверить верна ли моя догадка и пошел напролом через лес, думая, что пока неизвестный взберется наверх по крутому склону, я опережу его и выйду навстречу.
Но я никого не нашел, напрасно блуждая от куста к кусту, царапая руки о колючие ветки.