Дорогой друг, Вы, конечно, поняли, что я задумал и зачем мне потребовался подписной лист?
Я сразу же сообразил, что это благовидный предлог для нового свидания с г-жой де Шамбле, которую я не рассчитывал увидеть до свадьбы Зои.
Когда мы приехали, я спросил, дома ли г-н де Шамбле.
Мне ответили, что он в Алансоне.
Я осведомился, принимает ли г-жа де Шамбле.
Слуга вернулся и пригласил меня пройти в гостиную, сказав, что графиня просит немного подождать.
Я огляделся вокруг: великолепные зеркала, камин с изумительной отделкой, мебель работы Буля между окнами, пушистый ковер, удобные диван и кресла по последней моде - все говорило не просто о богатстве, а о роскоши этого дома.
В то время как я рассматривал обстановку, дверь отворилась и появилась г-жа де Шамбле.
Она была с непокрытой головой, с кружевным платочком на шее и нарциссом в волосах - этот цветок выглядел столь же белым и бледным, как молодая женщина.
Я поклонился и сказал, тщетно скрывая свое волнение:
- Простите за беспокойство, сударыня, я спросил господина де Шамбле, но мне сказали, что он в отъезде. Тогда я послал узнать, принимаете ли вы, отнюдь не надеясь, что вы окажете мне такую милость.
- Мне доставляет истинное удовольствие видеть вас, сударь, - ответила г-жа де Шамбле, - так как после нашей встречи я не раз упрекала себя за то, что не поблагодарила вас как следует от имени людей, которых вы осчастливили. А теперь, когда вам стало спокойнее на душе, садитесь, сударь, и расскажите, если только это можно доверить женщине, что привело вас к моему мужу.
- Боже мой, сударыня, - ответил я, - признаться, вопрос о господине де Шамбле был задан лишь для того, чтобы соблюсти приличия. По правде говоря, мне хотелось видеть именно вас.
Она встрепенулась.
- Может быть, вы предпочитаете, сударыня, чтобы я употребил другое выражение? Я приехал к вам по делу.
Госпожа де Шамбле улыбнулась, и я продолжал, ободренный ее улыбкой:
- Сударыня, когда вы любезно разрешили мне принять участие в судьбе вашего подопечного, я имел честь говорить вам, что вспомню о вас, как только представится случай совершить благое дело.
Молодая женщина вздрогнула.
- Этот день настал, сударыня. В маленькой безымянной деревушке случилась беда. В результате пожара почти все дома в ней сгорели. Кюре из Рёйи взялся собирать пожертвования для пострадавших. Он приходил сегодня к Альфреду, но моего друга не оказалось дома. Я взял у священника подписной лист и внес деньги, затем заехал в префектуру за взносом Альфреда, а теперь прошу милости у вас.
Бледные щеки г-жи де Шамбле покрылись ярким румянцем. Мне показалось, что женщина дрожит, и я увидел, как она вытерла капельки пота, блестевшие у нее на лбу.
Внезапно она улыбнулась, словно ее осенила какая-то мысль. Сняв с пальца кольцо с бриллиантом, она встала и протянула его мне со словами:
- Держите, сударь, вот мой взнос.
Я посмотрел на графиню с удивлением.
- Вы отказываетесь? - спросила она.
- Нет, сударыня, - ответил я, - но я вас не понимаю. Это кольцо стоит пятьсот франков, не считая оправы, которую, полагаю, делал сам Фроман-Мёрис.
Госпожа де Шамбле молчала, по-прежнему протягивая мне кольцо.
- Сударыня, я пришел просить у вас обычное подаяние, - продолжал я, - вроде того, что кладут в церкви в сумку сборщицы пожертвований. Скажем, один луидор.
Моя собеседница печально улыбнулась. (Друг мой, мне никогда не забыть этой улыбки!)
- Господин де Вилье, - промолвила она, - такому человеку, как вы, можно сказать все; такому сердцу, как ваше, можно довериться.
- Говорите, сударыня.
- Так вот, случается, что женщине, которая не распоряжается своим состоянием, легче отдать кольцо стоимостью в пятьсот франков, чем… один луидор.
Госпожа де Шамбле опустила кольцо на мою ладонь и вышла, приложив к глазам платок.
Прежде чем она закрыла за собой дверь, до меня донеслись звуки рыдания. Я еще раз оглядел гостиную, и царившая в ней роскошь привела меня в ужас.
- О Господи! - прошептал я. - Возможно ли, чтобы у женщины, которая принесла своему мужу двухмиллионное приданое, не осталось через четыре года замужества ни одного луидора для погорельцев! О Боже, Боже! Госпожа де Шамбле беднее и несчастнее тех страдальцев; она заслуживает сожаления больше, чем те, кому она дала подаяние!
Приложив кольцо к губам, я выбежал из гостиной. Мне не хватало воздуха, я задыхался.
Эта женщина ни разу не пожаловалась в письмах своей кормилице, позволяя ей верить, что она счастлива.
Госпожа де Шамбле и в самом деле была ангелом!..
В тот же вечер я отнес кюре тысячу франков: четыреста франков от лица Альфреда и шестьсот франков от имени г-жи де Шамбле. Эти шестьсот франков составляли стоимость кольца по оценке лучшего ювелира Эврё.
IX
Я не забыл, что Грасьен, будущий супруг Зои, сказал мне: "Я верю, что когда-нибудь получу тысячу экю в наследство от американского или индийского дядюшки, которого у меня нет, и тогда заведу собственное дело".
У меня еще оставалось пять тысяч пятьсот франков от моего выигрыша, и триста франков, как говорил Грасьен, должна была вернуть мне Зоя.
На следующий день после свидания с г-жой де Шамбле, во время которого я приподнял край завесы, окутывавшей ее жизнь, что произвело на меня чрезвычайно сильное впечатление, я выехал в Берне, снова ничего не сказав Альфреду: мне не хотелось никого посвящать в свои дела.
Впрочем, мой друг, следует отдать ему должное, никогда не задавал вопросов.
Я лишь спросил Альфреда, можно ли взять дня на два-три одну из его верховых лошадей, и, получив утвердительный ответ, приказал оседлать коня, навьючил его легким багажом и поехал в Берне окольным путем, так как не желал выдавать своих планов.
Целью моей поездки был Берне.
Я сделал остановку в Бомон-ле-Роже, чтобы дать передышку лошади, и два часа спустя прибыл в Берне, где остановился в гостинице "Золотой лев".
Я совсем не знал Берне, так как мне еще не доводилось здесь бывать, и поэтому был вынужден навести справки у хозяина гостиницы.
Прежде всего я спросил, где находится поместье г-на де Шамбле.
Оно было расположено на Курских холмах, в долине
Шарантон, обязанной своим названием здешней реке. Эта прелестная речушка извивается по краю парка и служит его естественной границей несколько ниже того места, где два ее рукава расходятся возле церкви Культуры (так ее называют местные жители), а затем вновь соединяются за пределами города, продолжая струиться к югу.
Это было все, что мне требовалось знать.
Я направился к дому г-на де Шамбле.
Это было современное здание с фронтоном эпохи Империи, с прямыми и однообразными линиями, присущими архитектуре начала XIX века.
Зато вокруг дома раскинулся великолепный парк. Он находился примерно в полукилометре от последних домов города или, скорее, селения, в центре которого возвышалась церковь.
Среди этих домов выделялось невысокое, привлекательное на вид строение, на котором висело объявление. Это был живописный домик из дерева и бутового камня, облицованный кирпичом.
Видимые деревянные части дома были выкрашены в зеленый цвет; в тот же цвет были выкрашены и ставни; на гребне его соломенной крыши расцвело целое поле ирисов, радостно подставлявших свои венчики солнцу.
Двери и окна были закрыты, но в объявлении, висевшем, как я уже говорил, над дверью, говорилось, что дом сдается внаем.
По этому вопросу следовало обращаться к г-ну Дюбуа, по адресу: Церковная улица, № 12.
Улица эта находилась неподалеку. Я отправился к г-ну Дюбуа.
Хозяина не оказалось на месте: старик совершал свою ежедневную прогулку, но его юная племянница предложила показать мне домик.
Я согласился. Девочка взяла ключ и повела меня туда. Она шла впереди бодрым и торопливым шагом, явно гордясь тем, что взялась выполнить столь ответственную для ее возраста задачу.
Я собирался осмотреть планировку домика, чтобы убедиться, насколько он мне подходит.
На первом этаже располагались большая комната, в которой можно было разместить лавку или магазин, маленькая комната, служившая столовой, и кухня.
На втором этаже оказалось только две комнаты.
Все здесь было спланировано так безыскусно, как в деревянных домиках, которые родители дарят детям, - десятки таких игрушек пылятся в коробках вместе с деревьями, вырезанными из бумаги.
Дом был окружен небольшим садом. Из сада и из окон открывался вид на поместье Шамбле.
Я спросил, велика ли годовая арендная плата. Девочка сообщила, что она составляет сто пятьдесят франков.
Тогда я поинтересовался, не продается ли этот дом.
Девочка ответила, что не знает - об этом следует спросить у ее дяди, г-на Дюбуа. Это имя покоробило меня во второй раз: оно показалось мне знакомым.
В тот же миг за моей спиной послышался шум. Оглянувшись, я увидел старика и тут же понял, что это и есть владелец дома.
Это был человек лет шестидесяти, с маленькими живыми глазками, крючковатым носом и седеющими волосами.
Мы поздоровались, и я задал ему тот же вопрос, что и племяннице.
- Ну, конечно, дом продается, - сказал г-н Дюбуа, - но смотря по какой цене.
Как известно, житель Нормандии никогда не выражается определенно.
- Сколько же он стоит? - спросил я.
- Сколько дадите.
- Я не могу назначать цену, ведь продавец вы, и вас надо об этом спрашивать.
- В объявлении сказано, что дом сдается внаем, а не продается.
- Значит, вы не хотите его продавать? .
- Я этого не говорил. Я начал сердиться:
- Милейший, я очень спешу, решайте побыстрее.
- Тем лучше! - воскликнул старик.
- Тем лучше? - переспросил я.
- Да, я люблю иметь дело с теми, кто спешит. ;
- Я тоже доволен, что имею дело с вами, но вы должны ответить мне определенно.
Старик посмотрел на меня с беспокойством и спросил:
- Что значит "определенно"?
- Это значит, что следует отвечать только "да" или "нет" на такой простой вопрос, как "Вы хотите продать свой дом?".
- А не пойти ли нам к господину Бланшару? - предложил Дюбуа.
- Кто такой господин Бланшар?
- Нотариус.
- Пойдемте к господину Бланшару.
- Пойдемте.
Девочка осталась на пороге дома. Дядя махнул ей рукой, как бы говоря, что мы, возможно, еще вернемся. Итак, мы отправились к нотариусу.
Почтенный чиновник оказался на месте.
Маленький клерк лет двенадцати - пятнадцати, в лице которого, видимо, был представлен весь штат конторы, провел нас в кабинет своего начальника.
Нотариус был в белом галстуке, как и подобает нотариусу, и что-то писал. Его очки с зелеными стеклами были приподняты на лоб.
Как только мы вошли, он быстро опустил их на переносицу.
Я сразу понял, что зеленые очки метра Бланшара служат ему не для чтения, а для защиты от клиентов. Метр Блан-шар тоже был нормандец.
- Приветствую вас, господин Бланшар, и всю вашу компанию, - промолвил крестьянин, хотя нотариус был совершенно один. - Этот господин хочет непременно купить мой дом.
Он указал на меня пальцем.
- Вот я и пришел узнать, можно ли его продать. Нотариус поздоровался со мной, а затем обратился к старику:
- Разумеется, друг мой, вы можете продать этот дом, ведь он принадлежит вам.
- Ах, господин Бланшар, вы знаете, что деньги мне не нужны, и я решусь его продать, только если мне дадут за него хорошую цену.
- Сударь, - сказал я нотариусу, - я очень спешу. Будьте добры, если это в вашей власти, попросите господина Дюбуа изъясняться быстрее. Вероятно, в Берне есть и другие дома, которые продаются или сдаются внаем.
- Да уж конечно, - ответил нотариус.
- Ну да, - вступил в разговор крестьянин, - дома-то наверняка есть, но не такие, как мой.
- Чем же они отличаются от вашего? Крестьянин покачал головой и произнес:
- Я знаю, что говорю.
- Сударь, - обратился я к нотариусу, - мне известна величина арендной платы: сто пятьдесят франков в год.
- Кто вам это сказал? - перебил меня крестьянин.
- Девочка, показывавшая мне дом.
- Это просто маленькая глупышка. К тому же вы ведь не хотите снять мой дом, а хотите его купить.
- Вот именно, купить, - подтвердил я нотариусу, - поэтому я прошу вас, сударь, добейтесь, чтобы ваш клиент назвал мне цену.
- О! Во-первых, - произнес крестьянин, - я уже говорил господину Бланшару, что не отдам свой дом дешевле шести тысяч франков, а также… также…
Это было вдвое больше действительной стоимости дома.
Я встал, взял шляпу и откланялся.
- Ах, папаша Дюбуа! - воскликнул нотариус.
При словах "папаша Дюбуа" я вспомнил свой разговор с Грасьеном, женихом Зои.
Видя, что я беру шляпу, крестьянин протянул руки, как бы пытаясь удержать меня.
- Черт побери, сударь! - вскричал старик. - Не бывает так, что цену назначает тот, кто платит!
Я удивился, насколько эта фраза была деловой.
- Послушайте, уважаемый, - сказал я, - арендная плата в размере ста пятидесяти франков предполагает, что дом стоит три тысячи. Я даю вам за дом такую цену - это на тысячу триста франков больше, чем вы получили, продав Жана Пьера.
- Жана Пьера!.. Продав Жана Пьера… - пробормотал папаша Дюбуа.
- Да, вашего младшего сына, которого все звали Кирасиром.
Затем я достал часы и обратился к нотариусу:
- Сударь, сейчас два часа пополудни. Я буду искать другой дом, чтобы снять или купить его, а в четыре снова приду сюда. Если ваш торговец детьми пожелает продать свой дом за три тысячи франков, вы подготовите договор к моему возвращению и я обещаю, что отдам этому дому предпочтение. Если же такая цена вас не устроит, я обращусь к другому нотариусу. Прощайте, сударь, я даю вашему клиенту два часа на размышление.
С этими словами я удалился.
Я был уверен, что папаша Дюбуа уступит мне дом за ту цену, что я предложил. Вернувшись в гостиницу "Золотой лев", я велел оседлать своего коня и отправился на прогулку по живописной дороге, тянущейся вдоль берега Шарантона вплоть до Роз-Море.
Ровно в четыре часа я был у двери нотариуса.
Подозвав какого-то бродягу, я дал ему монету за то, чтобы он посмотрел за моей лошадью, а сам прошел в контору.
Увидев меня, клерк живо вскочил и открыл дверь кабинета.
Я застал метра Бланшара за тем же столом и тем же соответствующим его должности занятием.
- Ну, сударь, как там папаша Дюбуа?.. - спросил я.
- Сударь, папаша Дюбуа согласился, но он просит еще сто франков на булавки для своей маленькой племянницы.
- Я дам ему еще триста франков, - ответил я, - при условии, что эти деньги останутся у вас и вы вернете их девушке с процентами, когда ей исполнится восемнадцать лет или в день ее бракосочетания.
- Папаша Дюбуа очень огорчится, - заметил метр Бланшар с улыбкой.
- Да, я понимаю: он рассчитывал оставить сто франков на булавки себе.
- Это вполне естественно, - произнес нотариус.
- Я не совсем с вами согласен, но это не столь важно. Купчая готова?
- Вот она, подпись продавца уже стоит. Я взялся за перо.
- Погодите, сударь, - сказал метр Бланшар, - согласно закону, купчая должна читаться по частям, иначе она может быть признана недействительной.
Он прочел мне весь текст документа. Естественно, в нем шла речь о трех тысячах франках.
В то время как нотариус читал, я достал из кармана три банковских билета на общую сумму в тысячу экю и положил их на стол.
Когда чтение было закончено, я подписал договор.
Оставалось рассчитаться с нотариусом.
Его вознаграждение вместе с государственной пошлиной составило восемьдесят франков.
Я дал метру Бланшару стофранковую купюру, оговорив, что лишние двадцать франков причитаются бедолаге, заменявшему нотариусу целый штат.
После этого метр Бланшар хотел вручить мне ключи от дома.
Однако я попросил его оставить их у себя до моего следующего приезда и поклонился на прощание.
Выйдя из конторы, я увидел, что моего коня стережет уже не бродяга, а какой-то ребенок. Когда малыш подполз ко мне на коленях, я хотел взять у него поводья, но он спросил на местном наречии:
- Ента твоя лошадка?
- Да, ента моя, - ответил я, пытаясь подражать ему.
- Чем докажешь? - спросил малыш, прижимая к себе поводья.
Я позвал нотариуса и попросил его заверить сторожа, что лошадь действительно принадлежит мне.
Метр Бланшар подтвердил это, и я вновь обрел своего скакуна. Ребенок же заработал сто су.
- Теперь, - заявил он, - дядя может забрать лошадку, я сдержал обещание.
Я обернулся к нотариусу и сказал:
- Очевидно, этот человечек станет достойным клиентом вашего преемника. Я вернулся в гостиницу, оставил там коня Альфреда на попечение прислуги и в пять часов выехал в Лизьё в наемном экипаже, следовавшем из Кана.
Через день я вернулся в Эврё, как и обещал своему другу.
X
Две недели спустя я снова оказался в гостинице "Золотой лев".
На этот раз я приехал в Берне на свадьбу Грасьена и Зои. Жених жил здесь у столяра папаши Гийома, обосновавшегося на Большой улице.
Что касается невесты, ее домом было поместье Шамбле, о местоположении которого говорилось выше. (Зоя последовала сюда за своей молочной сестрой.)
Графиня лично занималась туалетом невесты, и именно из поместья должно было начаться свадебное шествие новобрачной.
На триста франков, остававшихся после покупки Жана Пьера, Грасьен заказал обед в "Золотом льве". Супруг г-жи де Шамбле разрешил ей присутствовать на свадьбе, но сам не нашел нужным явиться на праздник, очевидно расценивая это как повинность.
Грасьен явился ко мне, как только я прибыл.
Госпожа де Шамбле и Зоя приехали в Берне накануне дня бракосочетания.
Я договорился с хозяином гостиницы, чтобы он отправил в Жювиньи карету от имени г-жи де Шамбле и привез мать Зои.
Я сделал эти распоряжения, а также попросил передать Жозефине сто франков на мелкие расходы, так как понимал, что старушка жаждет увидеть свою "крошку", как она называла графиню, и после случая со сбором пожертвований сомневался, что графиня сможет доставить своей кормилице такое удовольствие. Одновременно я написал Жозефине, что экипаж прислал ей новый владелец поместья и попросил не выдавать меня - пусть все думают, что мать невесты приехала за собственный счет.
Я смог еще раз повторить старушке все эти указания, так как она прибыла из Жювиньи за час до приезда из Эврё г-жи де Шамбле и Зои.
Таким образом, когда они оказались в поместье, Зоя увидела там свою мать, а графиня - кормилицу.
Вечером я пошел прогуляться к церкви Нотр-Дам-де-ла-Кутюр.
Я не видел г-жу де Шамбле с того самого дня, когда она дала мне кольцо для деревенских погорельцев. Конечно, я не продал это кольцо ювелиру из Эврё, как Вы понимаете, а лишь оценил его, чтобы сделать соответствующий взнос, и теперь носил украшение на шее на золотой венецианской цепочке, тонкой и гибкой, как шелковая нить.
Хотя я не надеялся увидеть графиню, ноги сами понесли меня в сторону ее дома.