Буржуа смотрел на Ковиньяка с изумлением.
- Право, - сказал он, - только военных людей не останавливают никакие препятствия.
И, отсчитав двести пятьдесят ливров Ковиньяку, он вышел в восторге, что за такую малую сумму мог пристроить племянника и крестника, содержание которых стоило ему более двухсот пистолей в год.
VI
- Теперь, метр Барраба, - сказал Ковиньяк, - нет ли у тебя в чемодане какого-нибудь платья попроще, в котором ты был бы похож на податного чиновника?
- У меня осталось платье того сборщика податей, которого мы, вы знаете…
- Хорошо, очень хорошо, и у тебя, верно, его бумаги?
- Лейтенант Фергюзон приказал мне беречь их, и я берег их пуще глаза.
- Лейтенант Фергюзон - удивительный человек! Оденься сборщиком и захвати эти бумаги.
Барраба вышел и через десять минут явился совершенно переодетым.
Он увидел Ковиньяка тоже переодетого в черное платье и похожего как две капли воды на судейского.
Оба они отправились к дому прокурора. Метр Рабоден жил на третьем этаже; квартира его состояла из кабинета, комнаты для писцов и передней. Вероятно, были и еще комнаты, но они не открывались для клиентов, и потому мы не говорим о них.
Ковиньяк прошел переднюю, оставил Барраба в конторе, бросив внимательный взгляд на двух писцов, которые делали вид, что пишут, а между тем играли, и вошел в sanctum sanctorum.
Метр Рабоден сидел за столом, до того заваленным делами, что тонул в отношениях, копиях и приговорах. То был человек высокого роста, сухой и желтый, в черном узком платье. Услышав шум шагов Ковиньяка, он выпрямился, поднял голову, и она показалась из-за груды бумаг.
Ковиньяк подумал, что встретил василиска (зверя, которого современные ученые считают сказочным), так как в маленьких глазах прокурора горел огонь скупости и жадности.
- Сударь, - сказал Ковиньяк, - извините что я вошел к вам без доклада, но, - прибавил он, улыбаясь как можно приятнее, - это привилегия моей должности.
- Привилегия вашей должности? - спросил Рабоден. - А что это за должность, позвольте узнать?
- Я чиновник полиции его величества.
- Чиновник полиции?
- Имею эту честь.
- Сударь, я вас не понимаю.
- Сейчас изволите понять. Вы знаете господина Бискарро, не правда ли?
- Разумеется, знаю; он мой клиент.
- Что вы о нем думаете?
- Что я думаю?
- Да.
- Думаю… думаю… думаю, что он хороший человек.
- Так вы ошибаетесь, сударь.
- Как ошибаюсь?
- Ваш хороший человек - бунтовщик.
- Как бунтовщик?
- Да, сударь, преступник. Он воспользовался уединенным расположением своей гостиницы и давал приют заговорщикам.
- Не может быть!
- Он взялся извести короля, королеву и кардинала Мазарини, если они случайно остановятся в его гостинице.
- Возможно ли!
- Я арестовал его и отвез в либурнскую тюрьму, его обвиняют в оскорблении величества.
- Сударь, вы поразили меня! - вскричал прокурор, опускаясь в кресло.
- Но вот что еще хуже, - продолжал самозваный полицейский, - вы замешаны в это дело.
- Я! - вскричал прокурор, и лицо его из желтого стало зеленоватым, как недозрелое яблоко. - Я замешан? Как так?
- У вас, сударь, в руках сумма, которую подлый Бискарро предназначил на содержание армии бунтовщиков.
- Правда, я получил для передачи ему…
- Четыре тысячи ливров. Его пытали при помощи испанских башмаков, и, когда загнали восьмой клин, трус сознался, что деньги эти хранятся у вас.
- Да, деньги точно у меня, но я получил их назад тому с час, не более.
- Тем хуже, сударь, тем хуже!
- Почему же?
- Потому что я должен задержать вас.
- Меня!
- Разумеется: в обвинительном акте вы означены в числе сообщников.
Прокурор совсем позеленел, как бутылочное стекло.
- Если б вы не принимали этих денег, - продолжал Ковиньяк, - то было бы совсем другое дело, но вы приняли их, и, следовательно, они служат уликой, понимаете?
- Но если я отдам их вам, если отдам их сейчас же, если заявлю, что не имею никаких отношений с подлецом Бискарро, если откажусь от знакомства с ним…
- Все-таки вы останетесь в сильном подозрении. Однако безотлагательная выдача денег может быть…
- Сию секунду отдам их, - отвечал прокурор. - Деньги тут, и в том самом мешке, в котором мне их принесли. Я только пересчитал их.
- И все тут?
- Извольте сами сосчитать, милостивый государь.
- Это не мое дело, сударь, я не имею права дотрагиваться до денег его величества. Но со мною либурнский сборщик податей, он прикомандирован ко мне для принятия денег, которые злосчастный Бискарро хранил в разных местах, чтобы потом собрать, когда потребуется.
- Правда, он меня очень просил переслать ему деньги тотчас по получении их.
- Видите ли, он уже, наверное, знает, что принцесса Конде бежала из Шантийи и едет теперь в Бордо; он собирает все средства, чтобы самому стать вождем партии.
- Мерзавец!
- И вы ничего не знали?
- Ничего, ничего!
- Никто не предупреждал вас?
- Никто!
- Что вы мне говорите? - сказал Ковиньяк, указывая пальцем на письмо своего попутчика, которое лежало развернутое на столе между разными другими бумагами. - Вы сами доставляете мне доказательство противного.
- Какое доказательство?
- Прочтите письмо, черт возьми!
Прокурор прочел дрожащим голосом:
"Метр Рабоден!
Посылаю Вам четыре тысячи ливров, которые по приговору суда обязан я заплатить метру Бискарро. Я подозреваю, что он намерен употребить их на дурное дело. Сделайте одолжение, снабдите сего посланного надлежащей форменной распиской".
- Видите, тут говорится о преступных замыслах, - повторил Кавиньяк, - стало быть, слухи о преступных намерениях вашего клиента дошли даже сюда.
- Я погиб! - сказал прокурор.
- Не могу скрыть от вас, сударь, что мне даны самые строгие приказания, - сказал Ковиньяк.
- Клянусь вам, что я невиновен!
- Проклятие! Бискарро говорил то же самое до тех пор, пока его не принялись пытать, только при пятом клине он начал признаваться.
- Говорю вам, сударь, что я готов вручить вам деньги, вот они, возьмите их! Они жгут мне руки!
- Надобно действовать по правилам, - сказал Ковиньяк. - Я уже сказал, что мне не дано позволения получать деньги, следующие в королевскую казну.
Он подошел к двери и прибавил:
- Войдите сюда, господин сборщик податей, и выполняйте ваши обязанности.
Барраба вошел.
- Господин прокурор во всем признался, - продолжал Ковиньяк.
- Как! Я во всем признался? Что такое?
- Да, вы признались, что вели переписку с Бискарро.
- Помилуйте, я всего-то получил от него два письма и написал ему одно.
- Вы сознались, что хранили его деньги.
- Вот они, сударь. Я получил для передачи ему только четыре тысячи ливров и готов отдать их вам.
- Господин сборщик, - сказал Ковиньяк, - покажите ваш патент, сосчитайте деньги и выдайте расписку от имени его величества.
Барраба показал прокурору патент сборщика податей, но тот, не желая оскорбить его, отстранил бумагу рукой.
- Теперь, - сказал Ковиньяк, пока Барраба, чтобы не было ошибки, пересчитывал деньги, - теперь вы должны следовать за мной.
- За вами?
- Да, ведь я вам уже сказал, что вас подозревают.
- Но клянусь вам, что я самый верный слуга короля!
- Да ведь мало ли что можно говорить, и вы очень хорошо знаете, что в суде требуются не слова, а доказательства.
- Могу дать и доказательства.
- Какие?
- Всю мою прежнюю жизнь.
- Этого мало: нужна гарантия на будущее.
- Скажите, что я должен сделать? Я сделаю…
- Вы бы могли доказать вашу преданность королю самым несомненным образом.
- Как же?
- Теперь, здесь, в Орлеане, один капитан, друг мой, набирает роту для его величества.
- Так что же?
- Вступите в эту роту.
- Помилуйте! Я прокурор…
- Королю очень нужны прокуроры, потому что дела чрезвычайно запутаны.
- Я охотно пошел бы на службу, но моя контора?
- Поручите ее вашим писцам.
- Невозможно, кто же за меня будет подписывать?
- Извините, милостивые государи, если я вмешаюсь в ваш разговор, - сказал Барраба.
- Помилуйте, извольте говорить! - вскричал прокурор. - Сделайте одолжение, говорите!
- Мне кажется, что вы будете преплохой солдат…
- Да, сударь, вы правы. Очень плохой, - подтвердил прокурор.
- Если бы господин прокурор, - продолжал Барраба, - предоставил вашему другу, а точнее королю…
- Что, сударь? Что я могу предоставить королю?
- Этих двух писцов.
- Очень рад! Чрезвычайно рад! - закричал прокурор. - Пусть друг ваш возьмет их обоих, я охотно отдаю вам их, они премилые мальчики.
- Один из них показался мне ребенком.
- Ему уже пятнадцать лет, сударь, да, пятнадцать лет! И притом он удивительно хорошо играет на барабане! Поди сюда, Фрикотен!
Ковиньяк махнул рукой, показывая, что желает оставить Фрикотена на прежнем месте.
- А другой? - спросил он.
- Другому восемнадцать лет, сударь, рост пять футов шесть дюймов. Он хотел быть церковным сторожем и, стало быть, умеет уже владеть алебардой. Поди сюда, Шалюмо.
- Но он же, мне кажется, ужасно косоглаз, - заметил Ковиньяк, - повторяя прежний жест.
- Тем лучше, сударь, тем лучше. Вы будете ставить его на передовые посты, и он будет разом смотреть направо и налево, между тем как другие видят только прямо.
- Это очень выгодно, согласен, но вы понимаете, теперь казна истощена, тяжбы пушечные стоят дороже, чем бумажные. Король не может принять на себя обмундирование этих двух молодцов; довольно того, что казна их обучит и будет содержать.
- Сударь, - сказал прокурор, - если только это нужно для доказательства моей преданности королю… так я решусь на пожертвование.
Ковиньяк и Барраба перемигнулись.
- Что думаете вы, господин сборщик? - спросил Ковиньяк.
- Кажется мне, что господин прокурор действует искренне, - ответил Барраба.
- И стало быть, это следует принять во внимание. Дайте ему расписку на пятьсот ливров.
- Пятьсот ливров!
- Расписку с объяснением, что эти деньги пожертвованы господином прокурором метром Работеном на обмундирование двух солдат, которых он предоставляет королю в дар из усердия и преданности его величеству.
- По крайней мере, после такого пожертвования, сударь, оставят ли меня в покое?
- Думаю.
- Меня не станут беспокоить?
- Надеюсь.
- А если, вопреки всякой справедливости, меня станут преследовать?
- Тогда вы сошлетесь на меня. Но ваши писцы согласятся ли идти в солдаты?
- Будут очень рады.
- Вы уверены?
- Да, однако ж лучше бы не говорить им…
- О чести, которая им предстоит?
- Это было бы благоразумнее.
- Так что же делать?
- Очень просто: я отошлю их к вашему другу. Как зовут его?
- Капитан Ковиньяк.
- Я отошлю их к вашему другу капитану Ковиньяку под каким-нибудь предлогом. Лучше было бы, если б я мог послать их за город, чтобы не случилось какого-нибудь шума.
- Да, чтобы жители Орлеана не вознамерились высечь вас розгами, как сделал в древности Камилл с тем школьным учителем.
- Так я пошлю их за город.
- На большую орлеанскую дорогу, к примеру.
- В ближайшую гостиницу.
- Хорошо, они встретят там капитана Ковиньяка, он предложит им по стакану вина - они согласятся, он предложит выпить за здоровье короля - они выпьют, и вот они солдаты.
- Бесподобно, теперь надобно позвать их.
Прокурор позвал обоих писцов.
Фрикотен был маленький плут едва четырех футов роста, коренастый, живой и смышленый. Шалюмо был высокий дурак, тонкий, как спаржа, и красный, как морковь.
- Господа, - сказал им Ковиньяк, - прокурор ваш дает вам тайное и важное поручение: завтра утром вы поедете в первую гостиницу по дороге из Орлеана в Блуа и возьмете там бумаги, относящиеся к тяжбе капитана Ковиньяка с герцогом де Ларошфуко; прокурор даст каждому из вас по двадцати пяти ливров в награду.
Доверчивый Фрикотен подпрыгнул от радости. Шалюмо - он был поосторожнее товарища - взглянул на прокурора и на Ковиньяка с выражением крайней недоверчивости.
- Позвольте, - сказал прокурор, - погодите, я еще не обещал этих пятидесяти ливров.
- А эту сумму, - продолжал Ковиньяк, - прокурор получит от процесса капитана Ковиньяка с герцогом де Ларошфуко.
Метр Рабоден опустил голову, он был пойман: следовало или повиноваться, или идти в тюрьму.
- Идет, - сказал он, - я согласен, но надеюсь, что в обмен вы дадите мне расписку.
- Вот она, - отвечал сборщик податей, - изволите видеть, я предупредил ваше желание.
Он подал ему бумагу, на которой были написаны следующие строки:
"Получено от метра Рабодена, верного подданного его величества, пятьсот ливров как добровольная помощь королю для войны против принцев".
- Если вы непременно хотите, - сказал Барраба, - то я внесу в расписку и обоих писцов.
- Нет, нет, очень хорошо и так.
- Кстати, - сказал Ковиньяк прокурору, - велите Фрикотену захватить барабан, а Шалюмо - алебарду; все-таки не надо будет покупать эти вещи.
- Но под каким предлогом могу я дать им такое приказание?
- Под предлогом, чтоб им было веселее в дороге.
Мнимый полицейский и самозваный сборщик податей ушли. Прокурор остался один. С ужасом вспоминал он об угрожавшей ему опасности и радовался, что отделался от нее так дешево.
VII
На другой день все случилось так, как желал Ковиньяк. Племянник и крестник приехали на одной лошади. За ними явились Фрикотен и Шалюмо, первый с барабаном, второй с алебардой. Когда им сказали, что они имеют честь поступать на службу к принцам, они несколько заупрямились, но препятствия были устранены угрозами Ковиньяка, обещаниями Фергюзона и доводами Барраба.
Лошадь племянника и крестника предназначили на перевозку багажа, а так как Ковиньяк набирал пехотную роту, то они не могли возражать.
Отправились в путь. Шествие Ковиньяка походило на триумф. Оборотистый фрондер нашел средство увлечь на войну самых упорных поклонников мира. Иных он вербовал именем короля, других - именем принцев; одни думали, что служат парламенту, другие воображали, что будут содействовать королю английскому, который намеревался высадиться на берег Шотландии, чтобы отвоевать свое королевство. Вначале в отряде чувствовалось некоторое несоответствие характеров, разница в требованиях людей, но лейтенанту Фергюзону, вопреки его собственным ожиданиям, удалось - хотя и с трудом - добиться пассивного послушания. Во всяком случае, постоянно сохраняя ото всех в тайне свои цели (что было, как уверял Ковиньяк, необходимо для успеха предприятия), он заставлял солдат и офицеров идти вперед, не зная, что они будут делать. За четыре дня по выезде из Шантийи Ковиньяк набрал двадцать пять человек, и составился уже отряд, имевший довольно забавный вид. У многих рек, которые с таким громким шумом вливаются в море, истоки бывают куда менее внушительными.
Ковиньяк искал базу для своих действий. Когда он приехал в селение между Шательро и Пуатье, ему показалось, что он нашел желаемое место. Оно называлось Жольне. Ковиньяк вспомнил, что был тут один раз вечером, когда привез приказание герцога д’Эпернона Канолю, и основал главную квартиру в гостинице, потому что тут, как он помнил, его сытно накормили. Впрочем, и выбирать было не из чего: мы уже сказали, что в Жольне была только одна гостиница.
Утвердившись таким образом на большой дороге из Парижа в Бордо, Ковиньяк имел за собой войска герцога де Ларошфуко, осаждавшего Сомюр, а перед собой - войска короля, собиравшиеся в Гиени. Он мог примкнуть к тем или другим, но пока не хотел приставать ни к той, ни к другой партии; а до тех пор ему нужно было набрать человек сто, которых он мог бы с успехом использовать. Набор шел спешно, и Ковиньяк завершил уже почти половину важного дела.
Однажды Ковиньяк, использовав все утро на охоту за людьми, сидел, по обыкновению, у ворот гостиницы и разговаривал со своим лейтенантом. Вдруг он увидел в конце улицы молоденькую даму верхом. За нею ехал конюх и два навьюченных мула.
Легкость, с которой хорошенькая амазонка управляла своей лошадью, упрямый и высокомерный вид конюха напомнили что-то Ковиньяку. Он положил руку на плечо Фергюзона, который в этот день был не в духе, и шепнул ему, указывая на амазонку:
- Вот пятидесятый солдат моего полка, или я умру!
- Кто? Эта дама?
- Да, она!
- Да что ж это такое? У нас уж есть племянник, готовившийся в адвокаты, и крестник, собиравшийся стать священником, два прокурорских писца, два лавочника, медик, три булочника и два крестьянина; кажется, довольно негодных солдат, а вы хотите прибавить к ним еще женщину… Ведь придется когда-нибудь и сражаться!
- Да, но наше состояние не превышает еще двадцати пяти тысяч ливров (читатель видит, что это состояние увеличивалось вместе с отрядом как снежный ком); если б можно было достичь круглой цифры, тридцати тысяч, я думаю, это было бы не худо.
- А! Если смотреть на дело с этой стороны, то вы совершенно правы, мне сказать нечего.
- Молчи! Ты сейчас увидишь!
Ковиньяк подошел к молодой даме, которая остановилась перед окном и разговаривала с трактирщицей, отвечавшей из комнаты.
- Ваш слуга, сударь, - сказал он, ловко приподнимая шляпу.
- Вы величаете меня сударем? - спросила дама с улыбкой.
- Именно вас, прелестный виконт.
Дама покраснела.
- Я вас не понимаю, - возразила она.
- Очень хорошо понимаете, потому что покраснели до ушей.
- Уверяю вас, сударь, вы ошибаетесь.
- О нет, нет! Я очень хорошо знаю, что говорю.
- Перестаньте шутить, прошу вас.
- Я не шучу, виконт, и вот вам доказательства. Три недели тому назад я имел честь встретить вас в мужском платье на берегах Дордони в сопровождении вашего верного Помпея. Господин Помпей все еще служит у вас? А, вот и он сам! Уж не скажете ли вы, что я не знаю и дорогого господина Помпея?
Конюх и дама посмотрели друг на друга с изумлением.
- Да, да, - продолжал Ковиньяк, - это удивляет вас, прелестный виконт, но вы не осмелитесь сказать, что я встретил не вас на дороге из Сент-Андре-де-Кюбзак в четверти льё от гостиницы метра Бискарро.
- Правда, мы там встретились.
- Изволите видеть!
- Только тогда я была переодета.
- Нет, нет, вы теперь переодеты. Впрочем, я понимаю: приметы виконта де Канба разосланы по всей Гиени, поэтому вы считаете благоразумным, чтобы не возбудить подозрения, носить женский костюм, который, если говорить правду, чрезвычайно вам к лицу.