- Сударь, - сказала виконтесса с замешательством, которое тщетно старалась скрыть, - если б в вашем разговоре не было нескольких разумных слов, так я подумала бы, что вы сумасшедший.
- Я не скажу вам того же, и переодеваться - дело очень благоразумное, когда вступаешь в заговор.
Молодая женщина посмотрела на Ковиньяка с еще большим беспокойством.
- В самом деле, - сказала она, - мне кажется, что я вас где-то видела, но никак не могу вспомнить где.
- В первый раз вы меня видели, как я уже сказал вам, на берегах Дордони.
- А во второй?
- В Шантийи.
- В день охоты?
- Именно так.
- Так мне нечего бояться вас, сударь, вы из нашей партии.
- Почему же?
- Потому что были в гостях у принцессы.
- Позвольте заметить, что это ничего не значит…
- Однако ж…
- Там было так много людей, что не могли быть только одни друзья.
- Берегитесь, я дурно о вас подумаю.
- О! Думайте что угодно, я не рассержусь.
- Но что же вам угодно?
- Хочу, если вы позволите, принять вас в этой гостинице.
- Благодарю вас, сударь, я не нуждаюсь в вас. Я жду здесь одного знакомого.
- Прекрасно! Извольте сойти с лошади, и до приезда ожидаемого гостя мы поговорим.
- Как прикажете, сударыня? - спросил Помпей у виконтессы.
- Спроси комнату и вели готовить ужин, - отвечал ему Ковиньяк.
- Позвольте, сударь, кажется, я должна здесь распоряжаться.
- Это еще неизвестно, виконт, ведь я начальник в Жольне и у меня полсотни солдат. Помпей, делай то, что тебе сказано!
Помпей повесил голову и вошел в гостиницу.
- Так вы арестуете меня, сударь? - спросила дама.
- Может быть.
- Что это значит?
- Да, это зависит от предстоящего нашего разговора; но извольте же сойти с лошади, виконт, вот так… Позвольте предложить вам руку… Трактирный слуга отведет вашу лошадь в конюшню.
- Я повинуюсь вам, сударь, потому что вы сильнее, как вы сами сказали; я не имею никаких средств сопротивляться, но предупреждаю вас, что тот, кого я жду, - офицер короля.
- В таком случае, виконт, вы представите меня ему, я буду очень рад познакомиться с ним.
Виконтесса поняла, что сопротивляться бесполезно, и пошла вперед, показав своему странному собеседнику, что он может идти за нею.
Ковиньяк проводил ее до дверей комнаты, приготовленной Помпеем, и хотел уже сам войти туда, как вдруг Фергюзон, взбежав поспешно по лестнице, сказал ему на ухо:
- Капитан! Карета, запряженная тройкой лошадей, а в ней молодой человек, в маске… У дверец два лакея.
- Хорошо, - отвечал Ковиньяк, - это, наверное, ожидаемый дворянин.
- А, здесь ждут дворянина?
- Да, и я пойду встречу его. А ты оставайся здесь, в коридоре. Не спускай глаз с двери: входить могут все, но никого не выпускай.
- Будет исполнено, капитан.
Дорожная карета остановилась у гостиницы. Ее сопровождали четыре человека из роты Ковиньяка, которые встретили путешественника на дороге.
Молодой дворянин, одетый в голубое бархатное платье и закутанный в меховой плащ, сидел в карете. Когда вооруженные люди окружили его, он беспрестанно задавал им вопросы, но, не получив ответа и увидев, что ничего не добьется, решился ждать. Иногда только он приподнимал голову и смотрел, не явится ли какой-нибудь начальник, у которого он мог бы получить объяснение странного поведения этих людей.
Впрочем, нельзя было определить, какое впечатление произвело на молодого путешественника это событие: лицо юноши было прикрыто по тогдашней моде черной шелковой маской, которая в то время называлась волком. Те части лица, которые показывались из-под маски, то есть верх лба и под бородок, были прекрасны и свидетельствовали о молодости, красоте и уме; зубы были маленькие и белые, глаза блестели сквозь отверстия маски.
Два огромных лакея, бледных и испуганных, хотя у каждого из них было по мушкетону на колене, ехали по обе стороны кареты и, казалось, были вместе с лошадьми привязаны к ее дверцам. Картина могла бы представлять сцену с разбойниками, останавливающими путешественника, если б все это происходило не днем, не возле гостиницы, без веселого Ковиньяка и спокойных лиц мнимых разбойников.
Увидев Ковиньяка, который вышел из гостиницы после разговора с Фергюзоном, молодой путешественник слегка вскрикнул от удивления и живо поднял руку к лицу, как бы желая убедиться, что маска по-прежнему на месте; нащупав ее, он несколько успокоился.
Хотя его движение было очень быстрым, однако ж оно не ускользнуло от внимания Ковиньяка. Он посмотрел на путешественника, как человек, привыкший понимать значение примет; потом невольно вздрогнул от удивления, почти равного тому, какое выказал кавалер в голубом, но быстро оправился и, сняв шляпу с особым изяществом, сказал:
- Добро пожаловать, прекрасная дама.
Глаза путешественника в прорезях маски сверкнули изумлением.
- Куда вы едете? - спросил Ковиньяк.
- Куда я еду? - повторил путешественник, как будто не заметив слов "прекрасная дама". - Куда я еду? Вы должны знать это лучше меня, если мне нельзя ехать, куда я хочу. Я еду, куда вы меня повезете.
- Позвольте заметить вам, сударыня, - отвечал Ковиньяк с еще большей вежливостью, - что это не ответ. Ваш арест продолжится несколько минут. Когда мы потолкуем немного о наших общих делишках с открытыми лицами и сердцами, вам позволено будет ехать далее.
- Извините, - сказал путешественник, - прежде всего позвольте мне поправить одну вашу ошибку. Вы принимаете меня за женщину, между тем, как видно по платью, я мужчина.
- Вы, верно, знаете латинскую пословицу: Ne nimium crede colon, что значит - "Умный не судит по наружности", а я стараюсь казаться умным. Вот и вышло, что, хотя на вас мужской костюм, я узнал…
- Кого? - спросил путешественник со страхом.
- Я уже сказал вам - даму.
- Но если я женщина, зачем вы арестовываете меня?
- Э, черт возьми, потому что в наше время женщины гораздо опаснее мужчин. Ведь наша война могла бы по-настоящему называться женской войной. Королева и принцесса Конде - это две воюющие державы. Они назначили генерал-лейтенантами герцогиню де Шеврез, герцогиню де Монбазон, герцогиню де Лонгвиль… и вас. Герцогиня де Шеврез - генерал коадъютора; герцогиня де Монбазон - генерал принца де Бофора; герцогиня де Лонгвиль - генерал герцога де Ларошфуко, а вы… вы, кажется мне, генерал герцога д’Эпернона.
- Вы с ума сошли! - сказал молодой путешественник, пожимая плечами.
- Я вам не поверю, прекрасная дама, так же, как не поверил сейчас одному молодому человеку, который говорил мне то же самое.
- Вы, может быть, уверяли ее, что она мужчина?
- Именно так. Я узнал этого маленького дворянина, потому что видел его как-то вечером в начале мая около гостиницы метра Бискарро, и теперь не обманулся его юбками, чепчиком и тоненьким голоском точно так, как меня не обманут ваш синий камзол, серая шляпа и сапоги с кружевами. Я сказал ему: "Друг мой, называйтесь как хотите, одевайтесь, как угодно, говорите каким хотите голосом, вы все-таки не кто иной, как виконт де Канб".
- Виконт де Канб! - вскричал молодой путешественник.
- Ага! Имя это поражает вас! Вы, может быть, случайно знаете его?
- Он очень молод? Почти ребенок?
- Лет семнадцать или восемнадцать, не более.
- Белокурый?
- Да.
- С большими голубыми глазами?
- Да.
- Он здесь?
- Вот тут.
- И вы говорите…
- Что он переодет в женщину, как вы теперь, сударыня, - в мужчину.
- А зачем он приехал сюда? - спросил путешественник с живостью и смущением, которые становились все сильнее по мере того, как Ковиньяк, напротив, становился все воздержаннее на жесты и все скупее на слова.
- Он уверяет, - сказал Ковиньяк, останавливаясь на каждом слове, - он уверяет, что один из его друзей назначил ему здесь свидание.
- Один из его друзей?
- Да.
- Дворянин?
- Вероятно.
- Барон?
- Может быть.
- А как зовут его?
Ковиньяк призадумался; в уме его вдруг возникла хитроумная мысль и произвела в нем заметный переворот.
"Ого, - подумал он, - славный может быть улов!"
- А как его зовут? - повторил путешественник.
- Позвольте, - сказал Ковиньяк, - позвольте… Имя его кончается на "оль".
- Каноль! - закричал незнакомец, и губы его побледнели. Черная маска страшно обрисовалась на матовой белизне кожи.
- Точно так, господин де Каноль, - сказал Ковиньяк, внимательно следя за переменами на видимых частях лица и во всем облике незнакомца, переменами, которые он сам же и вызвал. - Господин де Каноль, точно, как вы сказали. Так вы тоже знаете господина де Каноля? Да вы, похоже, знаете весь свет?
- Полно шутить, - отвечал незнакомец, дрожавший всем телом и готовый упасть в обморок. - Где эта дама?
- Вот здесь, в этой комнате, третье окно отсюда, с желтыми занавесками.
- Я хочу видеть ее!
- Ого, неужели я ошибся? - сказал Ковиньяк. - Неужели вы тот господин де Каноль, которого она ждет? Или господин де Каноль не этот ли молодец, который скачет сюда в сопровождении лакея-франта?
Молодой путешественник так наклонился к окну кареты, что по неосторожности разбил стекло и порезал себе лоб.
- Он, точно он! - закричал юноша, даже не замечая, что на лбу его выступила кровь. - Ах я несчастная! Он опять увидит ее, я погибла!
- Ага! Теперь вы доказали, что вы женщина!
- Так они назначили свидание!.. - воскликнул молодой человек, ломая руки. - О, я непременно отомщу им!..
Ковиньяк хотел еще пошутить, но молодой человек повелительно махнул рукой, а другою снял с себя маску. Перед спокойным взором Ковиньяка появилось бледное негодующее лицо Нанон.
VIII
- Здравствуйте, сестричка, - сказал Ковиньяк Нанон, невозмутимо подавая ей руку.
- Здравствуйте. Так вы узнали меня?
- В ту же минуту, как увидел вас; мало было спрятать лицо, следовало еще прикрыть это прелестное родимое пятнышко и жемчужные зубы. Ах, кокетка, если вы думаете скрываться, так надевайте маску, которая бы скрыла вас полностью, но вы этого не сделали… et fugit ad salices…
- Довольно, - сказала Нанон повелительно, - поговорим серьезно.
- Я и не прошу большего; только говоря серьезно, можно устраивать выгодные дела.
- Итак, вы говорите, что виконтесса де Канб здесь?
- Собственной персоной.
- А господин де Каноль уже вошел в гостиницу?
- Нет еще, он сходит с лошади и отдает поводья лакею. Ага! Его увидали и оттуда! Вот растворяется окно с желтыми занавесками; вот показывается головка виконтессы! Спрячьтесь, сестрица, или все погибнет!
Нанон отпрянула вглубь кареты и судорожно сжала руку Ковиньяка, который смотрел на нее с отеческим состраданием.
- А я ехала к нему в Париж, - сказала Нанон, - всем рисковала, чтобы видеть его!
- Ах, вы приносили жертвы, сестрица! И ради кого? Такого неблагодарного! По правде говоря, вы могли бы получше распорядиться вашими благодеяниями!
- Что они станут говорить теперь, когда они вместе? Что станут делать?
- Честное слово, дорогая Нанон, не знаю, что и отвечать вам на этот вопрос. Проклятие! Думаю, что они будут говорить о своей любви…
- О, этого не будет! - вскричала Нанон с бешенством, кусая свои ногти, гладкие, как слоновая кость.
- А я, напротив, думаю, что это будет, - возразил Ковиньяк. - Фергюзон получил приказание никого не выпускать из комнаты, но ему позволено впускать туда всех. В эту самую минуту, вероятно, виконтесса и барон де Каноль обмениваются друг с другом самыми милыми и нежными приветствиями. Ах, Нанон, вы слишком поздно взялись за ум.
- Вы так думаете? - сказала она с выражением иронии, ненависти, хитрости. - Вы так думаете? Хорошо, садитесь со мной, жалкий дипломат.
Ковиньяк повиновался.
- Бертран, - продолжала Нанон, обращаясь к одному из лакеев, - вели кучеру повернуть потихоньку и ехать в рощицу, которую мы видели при въезде в селение.
Потом она повернулась к брату и прибавила:
- Там удобно будет нам переговорить?
- Очень удобно, но позвольте и мне принять некоторые меры предосторожности.
- Извольте.
Ковиньяк дал знак: за ним отправились четверо из его людей, которые слонялись вокруг гостиницы и тихонько переговаривались, напоминая разнежившихся на солнце шершней.
- Прекрасно сделали, что взяли их с собой, - сказала Нанон, - и послушайте меня, возьмите-ка лучше человек шесть, и мы сможем наделать тем двоим хлопот.
- Хорошо, - отвечал Ковиньяк, - мне только этого и нужно.
- В таком случае вы будете совершенно довольны, - отвечала Нанон.
Карета повернула и увезла Нанон, которая вся горела, и Ковиньяка, по-видимому хладнокровного и спокойного, но решившегося внимательно выслушать предложение своей сестры.
Между тем Каноль, услышав радостный крик виконтессы де Канб, бросился в дом и вбежал в ее комнату, не обратив никакого внимания на Фергюзона, который торчал в коридоре и преспокойно пропустил Каноля, потому что не имел на его счет какого-то особого приказа, а впускать позволено было всех.
- Ах, барон, - вскричала виконтесса, увидав его, - входите скорее, потому что я жду вас с особенным нетерпением!
- Ваши слова сделали бы меня счастливейшим человеком, если б ваша бледность и смущение не говорили мне, что вы ждете меня не ради меня.
- Да, барон, вы правы, - продолжала Клер с прелестной своей улыбкой, - я хочу еще раз быть у вас в долгу.
- Чем могу служить?
- Избавьте меня от опасности, которой я еще сама не знаю.
- От опасности?
- Да. Погодите.
Клер подошла к двери и задвинула засов.
- Меня узнали, - сказала она.
- Кто?
- Какой-то человек, я не знаю его имени, но лицо и голос его мне знакомы. Мне кажется, я слышала его голос в тот самый вечер, как вы получили в этой комнате приказание ехать в Мант. Мне также кажется, что я узнала его лицо в Шантийи в тот день, когда я заменила принцессу Конде.
- Так кто же он?
- Должно быть, агент герцога д’Эпернона и потому, наверно, наш враг.
- Черт возьми! - сказал Каноль. - И вы говорите, что он узнал вас?..
- Я в этом уверена: он называл меня по имени, уверяя притом, что я мужчина. Здесь везде офицеры королевской партии. Все знают, что я принадлежу к партии принцев, и, может быть, рассчитывали помешать мне. Но вы приехали, и я ничего больше не боюсь. Вы сами офицер, тоже сторонник королевской партии, стало быть, будете моим щитом.
- Увы, - проговорил Каноль, - я боюсь, что смогу предложить вам только защиту и покровительство моей шпаги.
- Что это значит?
- С этой минуты я уже не служу королю.
- Правда ли это? - вскричала Клер в восторге.
- Я дал себе слово послать просьбу об отставке из того места, где встречу вас. Я встретил вас здесь, и просьба моя полетит из Жольне.
- О, вы свободны! Свободны! Вы можете присоединиться к партии честной, справедливой, вы можете служить делу принцев, а значит, делу всего дворянства… О, я знала, что такой достойный дворянин, как вы, непременно вернется на прямую дорогу.
Клер протянула Канолю руку, он поцеловал ее с радостью.
- Как же все это случилось? - спросила виконтесса. - Расскажите мне все подробно.
- О, рассказ мой не займет много времени. Я заранее написал из Шантийи Мазарини о том, что произошло, то есть о бегстве принцессы. Когда я приехал в Мант, пришло приказание явиться к нему. Он назвал меня слабоумным, я отвечал ему тем же. Он засмеялся - я рассердился. Он повысил голос - я выбранил его. Я воротился домой, ждал, не пошлет ли он меня в Бастилию, но он хотел, чтобы я одумался и выехал из Манта. Действительно, через двадцать четыре часа я одумался. И этим я обязан вам: я вспомнил ваше обещание и не хотел, чтобы вам пришлось ждать меня хотя бы минуту. Тут, получив свободу, сбросив с себя ответственность, обязанности, оторвавшись от своей партии, я помнил только одно: любовь мою к вам и возможность говорить вам о ней громко и смело.
- Так вы лишились чина ради меня! Так вы впали в немилость ради меня! Разрушили свою карьеру ради меня! Ах, дорогой господин де Каноль! Чем заплачу я вам за все эти жертвы? Как докажу вам мою благодарность?
В глазах виконтессы заблестели слезы, на устах ее заиграла улыбка. Это вознаградило Каноля за все, он упал к ее ногам.
- Ах, виконтесса… Напротив, с этой минуты я богат и счастлив, потому что поеду за вами, никогда с вами не расстанусь… Буду счастлив, потому что буду вас видеть, буду богат вашей любовью.
- Так вас ничто не удерживает?
- Ничто!
- Так вы полностью принадлежите мне? Оставляя себе ваше сердце, я могу предложить принцессе вашу шпагу?
- Можете.
- Так вы уж послали просьбу об отставке?
- Нет еще, прежде я хотел повидаться с вами, сейчас пойду и напишу… Мне хотелось этого счастья - исполнить вашу волю.
- Так пишите! Пишите поскорее! Если вы не пошлете просьбы, то вас сочтут перебежчиком. Надо даже подождать ответа и потом уже принимать решительные шаги.
- Милый маленький дипломат, не бойтесь! - отвечал Каноль. - Королева даст мне отставку, и притом с большой радостью. Ведь она и кардинал помнят мою неудачу в Шантийи. Не они ли сказали, - прибавил Каноль с улыбкой, - что я слабоумный!
- Да, но мы заставим их изменить мнение о вас, будьте покойны. Ваша неудача будет иметь более успеха в Бордо, чем в Париже, верьте мне. Но пишите просьбу, барон, пишите скорее, чтобы мы могли поскорее уехать. Признаюсь вам, барон, я не чувствую себя безопасно в этой гостинице.
- О чем вы говорите? О прошедшем? Неужели воспоминания пугают вас так сильно? - спросил Каноль, с любовью осматриваясь вокруг и устремляя глаза на небольшой альков с двумя кроватями, уже не раз привлекавший его взор.
- Нет, я говорю о настоящем и боюсь совсем не вас. Теперь уж вы не испугаете меня.
- Так кого же вы боитесь? Что пугает вас?
- Ах, Боже мой, я и сама не знаю.
В эту минуту, как бы в оправдание страха виконтессы, раздались три торжественных удара в дверь.
Каноль и виконтесса замолчали, глядя друг на друга с беспокойством.
- Именем короля, отворите!