XIII
Между тем, как говорила Нанон, король, королева, кардинал Мазарини и маршал де Ла Мельере выступили в поход, чтобы наказать непокорный город, который дерзнул открыто встать на сторону принцев. Они приближались медленно, но все-таки приближались.
Приехав в Либурн, король принял депутацию жителей Бордо. Они уверяли его в своей преданности и уважении. При тогдашнем положении дел такие заверения были довольно странными.
Королева приняла посланных со всей надменностью принцессы австрийского дома.
- Господа, - отвечала она им, - мы проследуем через Вер, и скоро будем иметь случай лично удостовериться, так ли искренни ваша преданность и ваше почтение, как вы уверяете.
При слове "Вер" депутаты, по-видимому знавшие какое-нибудь особенное обстоятельство, неизвестное королеве, посмотрели друг на друга с беспокойством. Анна Австрийская, от которой ничто не могло скрыться, тотчас заметила их смущение.
- Сейчас же отправимся в Вер, - сказала она. - Так как, по словам герцога д’Эпернона, это сильная крепость, то там поместим мы короля.
Потом, повернувшись к капитану своей личной стражи Гито и к прочим лицам свиты, спросила:
- Кто комендант в Вере?
- Кто-то новый, ваше величество, - отвечал Гито.
- Человек надежный, надеюсь? - продолжала Анна Австрийская, нахмурив брови.
- Это человек герцога д’Эпернона.
Лицо королевы прояснилось.
- Если так, скорее в путь! - приказала она.
Герцог де Ла Мельере, однако, возразил ей:
- Ваше величество вольны делать все, что вам угодно, но лучше бы не расставаться с армией и не уезжать вперед. Вступление короля в верскую цитадель в сопровождении войска произвело бы хорошее впечатление - подданные короля должны знать его силу: она ободряет верных и устрашает изменников.
- Мне кажется, что господин маршал совершенно прав, - сказал кардинал Мазарини.
- А я говорю, что он ошибается, - отвечала королева. - До самого Бордо нам нечего опасаться; король силен своим званием, а не войском. Его личной охраны вполне достаточно.
Маршал опустил голову в знак повиновения.
- Приказывайте, ваше величество, - сказал он, - ведь вы королева.
Королева подозвала Гито и приказала ему собрать гвардейцев, мушкетеров и шеволежеров. Король сел на лошадь и поехал впереди их. Племянница кардинала Мазарини и придворные дамы сели в карету.
Тотчас же они отправились в Вер. Армия следовала сзади. До Вера оставалось только десять льё, и, стало быть, войска могли подойти к крепости часа через три или четыре после короля. Армию хотели поставить на левом берегу Дордони.
Королю было только двенадцать лет, но он уже превосходно ездил верхом, ловко управлял лошадью и отличался той фамильной гордостью, которая впоследствии сделала его самым требовательным из европейских королей в отношении этикета. Воспитанный на глазах королевы, но угнетаемый вечной скаредностью кардинала, который заставлял его нуждаться в самом необходимом, он с бешеным нетерпением ждал, когда пробьет час его совершеннолетия, которое наступало 5 сентября будущего года, и иногда в его детских капризах уже проявлялось то королевское своеволие, которым он отличался впоследствии. Эта экспедиция ему очень нравилась: он переставал считаться мальчиком, учился военному делу, привыкал пользоваться королевской властью.
Он гордо ехал то у кареты, причем кланялся королеве и заглядывался на госпожу де Фронтенак, в которую (как уверяли) он был влюблен; то впереди гвардии, разговаривая с маршалом де Ла Мельере и со старым Гито о походах Людовика XIII и подвигах покойного кардинала.
Беседуя и подвигаясь вперед, они увидели наконец башни и галереи крепости Вер. Погода была превосходная, местоположение - живописное. Солнце золотило реку косыми лучами; можно было подумать, что двор едет на прогулку; королева казалась веселой и довольной. Король ехал между маршалом де Ла Мельере и Гито и смотрел на крепость, в которой не было видно движения, хотя, по всей вероятности, часовые, расхаживавшие около башен, видели блестящий авангард королевской армии.
Карета королевы поехала побыстрее и поравнялась с королем.
- Послушайте, - сказал Мазарини маршалу, - меня удивляет одна вещь.
- Какая, монсеньер?
- Обыкновенно, мне кажется, коменданты должны знать, что происходит около их крепостей, и, когда королю угодно удостоить крепость посещением, они должны выслать, по крайней мере, депутацию.
- Ну, - сказала королева, засмеявшись громко, но принужденно, - что за церемонии! Они совершенно не нужны, я требую только верности.
Маршал закрыл лицо платком, чтобы скрыть если не гримасу, то во всяком случае желание ее сделать.
- Но в самом деле, они там не шевелятся! - сказал юный король, недовольный таким забвением правил этикета, на котором он впоследствии строил все свое величие.
- Государь, - отвечала Анна Австрийская, - господа де Ла Мельере и Гито скажут вам, что первая обязанность всякого коменданта, особенно во враждебной стране, - это опасаться всяких неожиданностей, держаться осторожно за стенами, чтобы его не захватили врасплох. Разве вы не видите на цитадели ваше знамя, знамя Генриха IV и Франциска I?
И она гордо указала на эту знаменательную эмблему, которая доказывала, что королева не обманывается в своих надеждах.
Кортеж подвигался вперед; вдруг ехавшие увидели земляное укрепление, которое, по-видимому, было сооружено очень недавно.
- Ага, - сказал маршал, - видно, комендант действительно знаток своего дела! Аванпост выбран удачно и ретраншемент ловко очерчен.
Королева выглянула из кареты, а король приподнялся на стременах.
Один часовой ходил по укреплению, построенному в виде полумесяца, которое, впрочем, казалось таким же пустынным и безмолвным, как и крепость.
- Все равно, хотя я не солдат, - сказал Мазарини, - хотя вовсе не знаю военных обязанностей коменданта, однако такое пренебрежение к особе короля кажется мне очень странным.
- Во всяком случае поедем вперед, - сказал маршал, - и узнаем, что это значит.
Когда маленький отряд подъехал шагов на сто к укреплению, часовой, до сих пор ходивший взад и вперед, остановился, посмотрел и закричал:
- Кто идет?
- Король! - отвечал де Ла Мельере.
Анна Австрийская ожидала, что при этом одном слове выбегут солдаты, поспешно явятся офицеры, опустятся мосты, отворятся ворота и заблещут приветственно поднятые шпаги.
Ничего этого не было.
Часовой отставил назад правую ногу, согнул в колене левую, уставил мушкет на сошке и, направив его на прибывших, закричал громким и твердым голосом:
- Стой!
Король побледнел от гнева; Анна Австрийская закусила губы до крови; Мазарини пробормотал итальянское ругательство, очень неприличное во Франции, но от которого он не мог отвыкнуть; маршал только взглянул на их величества, но очень красноречиво.
- Люблю меры предосторожности, когда они предпринимаются для службы мне, - сказала королева, стараясь обмануть себя. Хотя лицо ее казалось спокойным, однако в душе она начинала беспокоиться.
- А я люблю уважение к моей особе, - прошептал юный король, не сводя глаз с бесстрастного часового.
XIV
Между тем крик часового "Король! Король!", в котором прозвучало скорее обычное известие, чем знак почтения, повторенный двумя или тремя голосами, долетел до крепости. На крепостной стене показался человек, за ним выстроился весь гарнизон.
Этот человек поднял свой командирский жезл; тотчас же барабаны забили поход, солдаты взяли на караул, глухо и торжественно прозвучал орудийный выстрел.
- Видите, - сказала королева, - вот они исполняют свою обязанность. Лучше поздно, чем никогда. Поедем.
- Извините, ваше величество, возразил маршал де Ла Мельере, - но я не вижу, чтобы они отпирали ворота, а мы можем въехать в крепость, только когда их отворят.
- Они забыли отпереть их, вероятно, от изумления и восторга, потому что не ожидали августейшего посещения, - осмелился сказать какой-то льстец.
- О таких вещах не забывают сударь, - возразил маршал.
Потом обернулся к королю и королеве и прибавил:
- Позволите ли предложить совет вашим величествам?
- Какой, маршал?
- Вашим величествам следует отъехать шагов на пятьсот с Гито и с гвардейцами, пока я с мушкетерами и шеволежерами произведу рекогносцировку.
Королева отвечала только одним словом.
- Вперед! - закричала она. - И мы увидим, посмеют ли они не впустить нас!
Юный король в восторге пришпорил лошадь и проскакал шагов двадцать.
Маршал и Гито бросились за ним и догнали его.
- Прохода нет!.. - закричал часовой, сохраняя прежнюю непреклонную позицию.
- Ведь это король! - закричали придворные.
- Назад!.. - крикнул часовой с угрозой.
В то же время из за парапета показались шляпы и мушкеты солдат, которые охраняли это первое укрепление.
Окрик часового и появление солдат было встречено долгим перешептыванием. Маршал схватил под уздцы лошадь короля и повернул ее, в то же время он приказал кучеру королевы отъехать подальше. Оскорбленные величества удалились шагов на тысячу от первых ретраншементов; свита тем временем разлетелась, как разлетаются птицы после первого выстрела охотника.
Тут маршал де Ла Мельере, взяв команду в свои руки оставил человек пятьдесят для охраны короля и королевы, а с остальными приблизился к укреплению.
Когда он подошел шагов на сто, часовой, начавший ходить спокойным и мерным шагом, опять остановился.
- Возьмите трубача, привяжите платок на шпагу, Гито, - приказал маршал, - ступайте, требуйте, чтобы дерзкий комендант сдался.
Гито повиновался и под прикрытием белого флага, который во всех странах обеспечивает безопасность парламентеров, подошел к ретраншементу.
- Кто идет? - закричал часовой.
- Парламентер! - отвечал Гито, размахивая платком на шпаге.
- Впустить! - закричал человек, которого мы уже видели на крепостной стене. Он прошел на передовое укрепление, вероятно, каким-нибудь скрытым путем.
Ворота отворились, мост опустился.
- Что вам угодно? - спросил офицер, ждавший в воротах.
- Хочу переговорить с комендантом, - отвечал Гито.
- Я здесь, - отвечал все тот же человек, которого мы видели уже дважды: в первый раз на крепостной стене, во второй на парапете ретраншемента.
Гито заметил, что этот человек очень бледен, но спокоен и учтив.
- Вы комендант Вера? - спросил Гито.
- Я, сударь.
- И вы отказываетесь отпереть ворота вашей крепости королю и королеве-регентше?
- К величайшему моему прискорбию.
- Чего же вы хотите?
- Освобождения принцев, заключение которых разрушает и печалит всю Францию.
- Его величество не вступает в переговоры с подданными.
- Увы, мы это знаем, сударь, потому мы готовы умереть, зная, что умираем на службе короля, хотя выглядит это так, будто мы вступаем с ним в войну.
- Хорошо, - отвечал Гито, - вот все, что мы хотим знать.
И, поклонившись коменданту довольно сухо, на что комендант отвечал ему самым любезным поклоном, он удалился.
На бастионе никто не пошевелился.
Гито воротился к маршалу и передал ему результат переговоров.
Маршал указал ка селение Изон.
- Отправить туда галопом пятьдесят человек, - сказал он, - пусть заберут там все лестницы, какие найдутся, но как можно скорее.
Пятьдесят человек поскакали во весь опор и тотчас достигли селения, потому что оно находилось недалеко.
- Теперь, господа, - сказал маршал, - вы должны спешиться. Одна половина из вас с мушкетами будет прикрывать осаждающих, другая пойдет на приступ.
Приказание было встречено радостными криками; гвардейцы, мушкетеры и шеволежеры тотчас сошли с лошадей и зарядили ружья.
В это время возвратились посланные и привезли двадцать лестниц.
На бастионе все было спокойно; часовой прохаживался взад и вперед, а из-за парапета выглядывали концы мушкетов и углы шляп.
Королевская гвардия двинулась вперед под личным предводительством маршала. Его отряд состоял из четырехсот человек; половина их по приказанию маршала должна была идти на приступ, а другая - поддерживать штурмующих огнем.
Король, королева и свита издали с беспокойством следили за движениями маленького отряда. Даже королева, казалось, утратила всю свою уверенность; чтобы лучше видеть, она велела повернуть карету и поставить ее боком к крепости.
Осаждающие едва прошли двадцать шагов, как раздался громкий окрик часового;
- Кто идет?
- Не отвечайте ему, - сказал де Ла Мельере. - Вперед!
- Кто вдет? - закричал часовой во второй раз, взводя курок.
- Кто идет? - повторил он в третий раз.
И прицелился.
- Стреляй в этого бездельника! - приказал де Ла Мельере.
В ту же минуту град пуль посыпался из рядов королевских солдат. Часовой пошатнулся, выпустил из рук мушкет, который покатился в ров, и упал, громко закричав:
- Тревога! К оружию!
Пушечный выстрел продолжил боевые действия. Ядро просвистело над первым рядом солдат, попало во второй и третий, опрокинуло четверых солдат и рикошетом убило одну из лошадей, запряженных в карету.
Продолжительный крик ужаса раздался в группе, которая охраняла их величества. Король, увлеченный общим движением, подался назад. Анна Австрийская едва не упала в обморок от бешенства, а Мазарини - от страха. Отрезали постромки убитой лошади и лошадей уцелевших, потому что они начинали беситься от испуга и могли разбить карету. Восемь или десять гвардейцев оттащили экипаж на такое место, куда не могли долететь ядра.
Между тем комендант открыл батарею из шести орудий.
Когда маршал де Ла Мельере увидел эту батарею, которая могла в несколько секунд истребить все три его роты, он понял, что бесполезно продолжать атаку, и велел бить отбой.
В ту минуту как королевский отрад начал отступать, стрельба из крепости прекратилась.
Маршал вернулся к королеве и предложил ей выбрать для главной квартиры какое-нибудь место в окрестностях.
Королева увидела на другой стороне Дордони маленький уединенный домик, едва видный из-за деревьев и очень похожий на небольшой замок.
- Узнайте, - сказала она Гито, - кому принадлежит этот дом, и попросите в нем гостеприимства для меня.
Гито тотчас поскакал, переправился через реку на пароме изонского перевозчика и скоро вернулся к королеве с сообщением, что в доме никто не живет, кроме управляющего, который отвечал, что здание принадлежит герцогу д’Эпернону и потому предоставляется в полное распоряжение ее величества.
- Так поедем, - сказала королева. - Но где же король?
Позвали маленького Людовика XIV, который стоял в стороне. Хотя он старался скрыть слезы, однако видно было, что он плакал.
- Что с вами, государь? - спросила королева.
- Ничего, ваше величество! - отвечал он. - Но когда я буду королем… горе тому, кто оскорбит меня!
- Как зовут коменданта? - спросила королева.
Никто не отвечал. Никто не знал, как его зовут.
Спросили у перевозчика. Он отвечал, что коменданта зовут Ришоном.
- Хорошо, - сказала королева, - я не забуду этого имени.
- И я тоже, - прибавил юный король.
XV
Около ста человек из королевской гвардии переправились через Дордонь вместе с их величествами. Прочие остались с маршалом де Ла Мельере, который, решившись осаждать Вер, ждал прибытия армии.
Едва королева успела расположиться в домике, который она нашла гораздо более удобным, чем ожидала (вспомним, какой роскошью окружила себя Нанон), как явился Гито и доложил, что какой-то капитан ради весьма важного дела просит чести дать ему аудиенцию.
- Как его зовут? - спросила королева.
- Капитан Ковиньяк, ваше величество.
- Он в моей армии?
- Не думаю.
- Так справьтесь, и если он не на моей службе, то скажите, что я не могу принять его.
- Прошу позволения не быть согласным в этом случае с вашим величеством, - сказал Мазарини, - но мне кажется, если он не из вашей армии, то именно потому следует принять его.
- Для чего?
- А вот для чего: если он из армии вашего величества и просит аудиенции у королевы, то он, наверно, предан вам. Напротив, если он из непрятельской армии, то, может быть, изменник. А в теперешнем положении, ваше величество, нельзя пренебрегать изменниками, потому что они могут быть очень полезны.
- Так велите ему войти, - сказала королева, - если таково мнение кардинала.
Капитана тотчас ввели. Он вошел с непринужденностью и даже развязностью, которые удивили королеву, привыкшую производить на окружающих совершенно иное впечатление.
Она осмотрела Ковиньяка с головы до ног, но он бесстрашно выдержал королевский взгляд.
- Кто вы, сударь? - спросила королева.
- Капитан Ковиньяк, - отвечал вошедший.
- Кому вы служите?
- Вашему величеству, если позволите.
- Позволю ли я? Разумеется, позволю. Впрочем, разве есть во Франции какая-нибудь другая служба? Разве во Франции две королевы?
- Разумеется, нет, ваше величество; во Франции есть только одна королева - та, к стопам которой я имею счастье в эту минуту принести всю свою нижайшую преданность. Но есть два мнения, по крайней мере, так показалось мне…
- Что вы хотите сказать? - спросила Анна Австрийская, нахмурив брови.
- Хочу сказать вашему величеству, что я прогуливался здесь в окрестностях на холме, с которого видна вся округа, и любовался пейзажем, который, как вы сами, вероятно, заметили, очень живописен, - когда показалось мне, что комендант Ришон принимает вас не с должным почтением. Это убедило меня в одном обстоятельстве, о котором я уже догадывался, то есть что во Франции два мнения: роялистское и еще другое. Ришон, кажется, придерживается другого.
Лицо Анны Австрийской омрачилось еще больше.
- А, так вот что вам показалось! - сказала она.
- Точно так, ваше величество, - отвечал Ковиньяк с самым искренним простодушием. - Сверх того, мне показалось еще, будто бы пушечное ядро было выпущено из крепости и попало в лошадей вашей кареты.
- Довольно… Неужели, сударь, вы просили у меня аудиенции только для того, чтобы рассказывать мне о ваших нелепых наблюдениях?
"А ты невежлива, - подумал Ковиньяк, - так ты заплатишь мне дороже".
- Нет, ваше величество, - проговорил он вслух. - Я просил аудиенции, желая сказать, что вы великая королева и что мое восхищение вами ни с чем не может сравниться.
- В самом деле? - сказала королева сухо.
- Уважая это величие и, следовательно, восхищаясь им, я решился полностью посвятить себя вашей службе.
- Благодарю, - отвечала королева с иронией. Потом повернулась к Гито и прибавила:
- Вывести этого болтуна!
- Извините, ваше величество, - вставил тут Ковиньяк, - не нужно выгонять меня, я уйду и сам, но если я уйду, вы не возьмете Вер.
И Ковиньяк, очень ловко поклонившись королеве, повернулся и пошел к дверям.
- Ваше величество, - сказал Мазарини потихоньку, - мне кажется, вы напрасно выгоняете этого молодца.
- Вернитесь, - сказала королева Ковиньяку, - и говорите: хотя ваши манеры очень странны, но вы забавляете меня.