- Вот именно, к несчастью… - сказал Ленэ.
- Сударь! - вскричала принцесса.
- Ах, ваше высочество, не пренебрегайте хотя бы формой. Вы всегда успеете произнести приговор.
- Господин Ленэ совершенно прав, - сказал герцог де Ларошфуко, притворно соглашаясь с ним. - Смерть человека - дело нешуточное, особенно при подобных обстоятельствах, и мы не можем возложить ответственность за нее на одну принцессу.
Потом, наклонившись к уху принцессы так, что одни приближенные могли слышать его, прибавил:
- Ваше высочество, выслушайте мнения всех, но для вынесения приговора оставьте только тех, в ком вы уверены. Таким образом, можно будет не бояться, что мщение уйдет от нас.
- Позвольте, позвольте, - вмешался герцог Буйонский, который стоял, опираясь на палку, чтобы снять тяжесть со своей ноги, пораженной подагрой. - Вы говорите, что надобно избавить ее высочество от ответственности. Я не отказываюсь от тяжести решения, но хочу, чтобы другие разделяли ее со мной. Я не желаю ничего лучшего, чем продолжать восстание, но только в союзе с принцессой и народом. Черт возьми! Я вовсе не хочу быть один. Я лишился моих седанских владений, попав в положение такого рода. Тогда у меня были и город, и голова. Кардинал Ришелье отнял у меня город; теперь у меня остается только голова, я не хочу, чтобы кардинал Мазарини отнял и ее. Поэтому я требую, чтобы в суде участвовали почетнейшие граждане Бордо.
- Подписывать вместе с такими людьми! - прошептала принцесса. - Как можно!
- Балки скрепляют гвоздями, - отвечал герцог, которого заговор Сен-Мара заставил быть осторожным на всю жизнь.
- Вы согласны, господа? - спросила принцесса.
- Да, - отвечал герцог де Ларошфуко.
- А вы, Ленэ?
- Ваше высочество, - отвечал Ленэ, я, к счастью, не принц, не герцог, не офицер и не чиновник. Стало быть, я имею право молчать и молчу.
Тогда принцесса встала и пригласила собрание ответить энергичным поступком на королевский вызов. Едва кончила она речь, как окно опять растворили и в зал суда во второй раз ворвались единодушные крики тысяч голосов:
- Да здравствует принцесса!
- Мщение за Ришона!
- Смерть эпернонистам и мазаринистам!
Госпожа де Канб схватила Ленэ за руку.
- Господин Ленэ, - сказала она, - я умираю!
- Виконтесса де Канб, - сказал он громко, - просит у вашего высочества позволения удалиться.
- Нет, нет! - вскричала Клер. - Я хочу…
- Ваше место не здесь, сударыня, - отвечал ей Ленэ вполголоса. - Вы ничего не можете сделать для него; я сообщу вам все, что произойдет, и всеми силами постараюсь спасти его.
- Виконтесса де Канб может уйти, - сказала принцесса. - Те из дам, которые не желают присутствовать на этом заседании, тоже свободны оставить нас. Мы хотим видеть здесь только мужчин.
Ни одна из дам не поднялась с места: прекрасная половина человеческого рода, сотворенная для того, чтобы пленять, всегда стремилась исполнять обязанности той половины, которая создана повелевать. Слова принцессы предоставили этим дамам случай стать на несколько минут мужчинами. Соблазн был слишком заманчив, чтобы они согласились упустить его.
Госпожа де Канб вышла, ее поддерживал Ленэ. На лестнице она встретила Помпея, которого послала узнать новости.
- Что же? - спросила она.
- Он арестован.
- Господин Ленэ, - сказала Клер, - я теперь верю только вам и полагаюсь только на Господа.
В отчаянии она вернулась в свою комнату.
- Какие вопросы предлагать тому, кто предстанет перед нами? И на кого падет жребий? - спросила принцесса, когда Ленэ возвратился на свое место и сел возле секретаря.
- Нет ничего проще, ваше высочество, - отвечал герцог де Ларошфуко. - У нас около трехсот пленных, в том числе десять или двенадцать офицеров. Спросим только их имена и какие чины имели они в королевской армии; первый, кто назовет себя комендантом крепости, - звание, соответствующее месту несчастного моего Ришона, - на того жребий и укажет.
- Бесполезно терять время на расспросы десяти-двенадцати офицеров, господа, - возразила принцесса. - Господин секретарь, у вас есть подробный реестр, найдите в нем пленников, равных господину Ришону по чину.
- Таких только два, ваше высочество, - отвечал секретарь, - комендант Сен-Жоржа и комендант Брона.
- Итак, двое, - сказала принцесса. - Видите, сама судьба покровительствует нам. Их задержали, Лабюссьер?
- Как же, ваше высочество! - отвечал капитан телохранителей. - Оба сидят в крепости и ждут приказания предстать перед судом.
- Так пусть предстанут, - сказала принцесса.
- Кого из них привести? - спросил Лабюссьер.
- Обоих, - отвечала принцесса, - только начнем с первого, с господина коменданта Сен-Жоржа.
XXI
Страшное молчание, нарушенное только шагами выходившего капитана телохранителей и непрекращавшимся ропотом толпы, последовало за этим приказанием, которое должно было повести мятеж принцев по новому, более опасному пути. Это приказание одним махом ставило принцессу и ее советников, ее армию и город Бордо как бы вне закона, заставляло всех жителей отвечать за интересы и за страсти нескольких людей. Это означало действовать в миниатюре так, как Парижская коммуна 2 сентября. Но однако, как известно, Коммуна совершала тогда великое дело.
Ни вздоха не было слышно в зале; глаза всех были обращены на дверь, в которую войдет арестант. Принцесса, желая как можно лучше разыгрывать роль председателя, перелистывала бумаги; герцог де Ларошфуко погрузился в раздумье, а герцог Буйонский разговаривал с маркизой де Турвиль о подагре, от которой он очень страдал.
Ленэ подошел к принцессе и попытался последний раз остановить ее - не потому, что надеялся на успех, но потому, что принадлежал к числу честных людей, которые считают первейшей обязанностью исполнение долга.
- Подумайте, ваше высочество, - сказал он, - одним ходом вы ставите будущее вашего семейства под удар.
- В этом нет ничего особенного, - отвечала она сухо, - ведь я уверена, что выиграю.
- Господин герцог, - взывал Ленэ, оборачиваясь к Ларошфуко, - вы человек, столь высоко стоящий над обыкновенными умами и человеческими страстями, вы, верно, посоветуете нам придерживаться умеренности?
- Сударь, - отвечал герцог лицемерно, - я именно об этом теперь совещаюсь с моим разумом.
- Посоветуйтесь с вашей совестью, господин герцог, - сказал Ленэ, - это будет гораздо лучше!
В эту минуту послышался глухой шум запираемых ворот. Он отозвался в сердце каждого, ибо возвещал появление одного из пленников. Скоро на лестнице раздались шаги, алебарды застучали по плитам, дверь отворилась и вошел Каноль.
Никогда не казался он таким красивым и таким элегантным. На лице его, совершенно ясном, отражались еще радость и беспечность. Он вошел легко и без принуждения, будто в гостиную генерального адвоката Лави или президента Лалана, и почтительно поклонился принцессе и герцогам.
Даже сама принцесса изумилась, заметив его безукоризненную непринужденность, и с минуту разглядывала молодого человека.
Наконец она нарушила молчание:
- Подойдите, сударь!
Каноль повиновался и поклонился во второй раз.
- Кто вы?
- Барон Луи де Каноль, ваше высочество.
- Какой чин имели вы в королевской армии?
- Я служил подполковником.
- Вы были комендантом в Сен-Жорже?
- Имел эту честь, ваше высочество.
- Вы говорите правду?
- Полную, ваше высочество.
- Записали вы вопросы и ответы, господин секретарь?
Вместо ответа тот поклонился.
- Так подпишите, сударь, - сказала принцесса Канолю.
Каноль взял перо, вовсе не понимая, зачем его заставляют подписывать, но повиновался из уважения к особе, которая говорит с ним.
Подписывая, он улыбнулся.
- Хорошо, сударь, - сказала принцесса, - теперь вы можете уйти.
Каноль опять поклонился своим благородным судьям и вышел с той же непринужденностью и грацией, не выказав ни любопытства, ни удивления.
Едва вышел он и дверь затворилась за ним, принцесса встала.
- Что теперь, господа? - спросила она.
- Теперь, ваше высочество, надо подавать голоса, - сказал герцог де Ларошфуко.
- Будем подавать голоса. - повторил герцог Буйонский.
Потом повернулся к судьям и прибавил:
- Не угодно ли вам, господа, высказать свое мнение?
- После вас, монсеньер, - отвечал один из жителей Бордо.
- Нет! Нет! Раньше вас! - послышался громкий голос.
В голосе этом было столько твердости, что все присутствовавшие изумились.
- Что это значит? - спросила принцесса, стараясь разглядеть лицо того, кто вздумал возражать.
Неизвестный встал, чтобы все могли видеть его, и громко продолжал:
- Это значит, что я, Андре Лави, королевский адвокат, советник парламента, требую именем короля и особенно во имя человечности предоставления права безопасности пленникам, находящимся у нас в Бордо под честное слово. Поэтому, принимая во внимание…
- О! Господин адвокат, - перебила принцесса, нахмурив брови, - нельзя ли при мне обойтись без канцелярских выражений, потому что я их не понимаю. Здесь дело идет о высоких принципах. Это не мелочная тяжба всяких крючкотворов, и все члены суда, надеюсь, поймут эту разницу.
- Да, да! - закричали хором городские чиновники и офицеры. - Господа, будем подавать голоса!
- Я сказал и повторяю, - продолжал Лави, нисколько не смущаясь язвительным замечанием принцессы, - что требую права безопасности для пленных, сдавшихся под честное слово. Это не канцелярские выражения, а основания международного права.
- А я прибавлю, - сказал Ленэ, - что, как ни жестоко поступили с бедным Ришоном, его все же выслушали прежде, чем казнили, а потому справедливо было бы и нам выслушать обвиняемых.
- А я, - сказал Эспанье, предводитель жителей Бордо во время атаки Сен-Жоржа вместе с господином де Ларошфуко, - я заявляю, что, если вы помилуете обвиняемых, город восстанет.
Громкий ропот на улице подтверждал слова его.
- Поспешим, - сказала принцесса. - К чему присуждаем мы обвиняемого?
- Скажите - обвиняемых, ваше высочество, - закричало несколько голосов, - ведь их двое!
- Разве одного вам мало? - спросил Ленэ, с презрением улыбаясь этому кровожадному раболепству.
- Так которого же казнят? Которого из них? - повторяли те же голоса.
- Того, который жирнее, людоеды! - вскричал Лави. - А, вы жалуетесь на несправедливость, кричите о святотатстве, а сами хотите на одно убийство отвечать двойным душегубством! Хорошее занятие для философов и солдат, которые собрались для того, чтобы убивать людей!
Глаза большинства судей заблестели, и, казалось, они были готовы испепелить смелого королевского адвоката. Принцесса Конде приподнялась и, опершись на стол руками, взглядом спрашивала присутствовавших: точно ли она слышала эти слова адвоката и есть ли на свете человек, дерзнувший говорить так в ее присутствии?
Лави понял, что его присутствие испортит все дело и что его образ защиты обвиняемых не только не спасет, но даже погубит их. Поэтому он решил уйти, но не как солдат, бегущий с поля битвы, а как судья, отказывающийся от произнесения приговора.
Он сказал:
- Именем Бога протестую против того, что вы делаете; именем короля запрещаю вам это!
И, опрокинув свой стул с величественным гневом, он вышел из зала, гордо подняв голову и твердым шагом как человек, сильный сознанием исполненного долга и мало заботящийся о бедах, которые могут пасть на него вследствие этого.
- Дерзкий! - прошептала принцесса.
- Хорошо! Хорошо! - закричало несколько голосов. - Дойдет очередь и до метра Лави!
Затем все единодушно высказались за подачу голосов.
- Но как можно подавать голоса, когда мы не выслушали обвиняемых? - возразил Ленэ. - Может быть, один из них покажется нам более виновным, чем другой? И тогда на одну голову обрушится мщение, которое вы хотите излить на двух несчастных.
В эту минуту во второй раз послышался скрип железных ворот.
- Хорошо, согласна, - сказала принцесса, - будем подавать голоса за обоих разом.
Судьи, уже вставшие с шумом, опять сели на прежние места. Снова послышались шаги, раздался стук алебард, дверь отворилась, и вошел Ковиньяк.
Он вовсе не походил на Каноля. Одежда его была в беспорядке, и, хотя он поправил ее как мог, на всем его облике видны еще были следы народного гнева. Он живо осмотрел городских чиновников, офицеров, герцогов и принцессу и бросил на все судилище косой взор. Потом, как лисица, намеревающаяся вырваться хитростью из западни, он двинулся к судьям, как бы ощупывая землю перед собой и внимательно прислушиваясь. Он был бледен и очевидно взволнован.
- Ваше высочество изволили приказать мне явиться? - сказал он, не дожидаясь вопроса.
- Да, сударь, - отвечала принцесса, - я хотела получить от вас лично несколько ответов на вопросы, которые касаются вас и затрудняют нас.
- В таком случае, - отвечал Ковиньяк, низко кланяясь, - я весь к услугам вашего высочества.
И он поклонился со всем изяществом, на какое был способен; однако видно было, что ему не хватало непринужденности и естественности.
- Все это будет скоро кончено, - сказала принцесса, - если вы будете отвечать так же ясно, как мы будем спрашивать.
- Осмелюсь доложить вашему высочеству, - заметил Ковиньяк, - что вопросы готовятся всегда заранее, а ответы не могут быть приготовлены, и потому спрашивать гораздо легче, чем отвечать.
- О, наши вопросы будут так ясны и определенны, что мы избавим вас от труда думать, - сказала принцесса. - Ваше имя?
- Извольте видеть, ваше высочество, вот уже вопрос чрезвычайно затруднительный.
- Как так?
- Да. Очень часто случается, что у человека бывает два имени: одно он получает от родителей, другое он дает сам себе. Например, мне показалось необходимым отказаться от первого и принять другое имя, менее известное. Какое из этих двух имен угодно вам знать?
- То, под которым вы явились в Шантийи, взялись навербовать для меня целую роту, под которым набирали людей и под которым же потом продались кардиналу Мазарини.
- Извините, ваше высочество, - возразил Ковиньяк, - но я, кажется, уже имел честь с полным успехом отвечать на все эти вопросы сегодня утром, когда имел счастье представляться вам.
- Зато теперь я предлагаю вам только один вопрос, - сказала принцесса, начинающая терять терпение, - я спрашиваю ваше имя.
- А в этом-то главное затруднение.
- Пишите, что он барон де Ковиньяк, - сказала принцесса.
Подсудимый не возражал, и секретарь записал его имя.
- Теперь скажите, в каком вы звании? - спросила принцесса. - Надеюсь, что в этом вопросе вы не найдете ничего затруднительного.
- Напротив, ваше высочество; по правде, этот новый вопрос кажется мне одним из затруднительнейших. Если вы говорите о моем ученом звании, то я скажу, что я бакалавр словесных наук, лиценциат права и доктор богословия. Вы изволите видеть, ваше высочество, что я отвечаю не запинаясь.
- Но, сударь, я говорю о вашем военном чине.
- А на это я не могу отвечать вашему высочеству.
- Почему?
- Потому что я сам никогда не знал хорошенько, в каком я чине.
- Постарайтесь вспомнить, милостивый государь, мне нужно знать чин ваш.
- Извольте: во-первых, я сам произвел себя в лейтенанты, но так как я не имел подписанного по форме патента и командовал в течение всего времени, пока носил этот чин, только шестью солдатами, то потому думаю, что совсем не имею права хвастать им.
- Но я, - сказала принцесса, - я произвела вас в капитаны. Стало быть, вы капитан!
- А вот тут-то еще больше затруднений и совесть моя вопиет еще громче. Каждый военный чин в государстве, в этом теперь я совершенно убежден, только тогда считается действительным, когда он дается от имени короля. Ваше высочество, без всякого сомнения, имели желание произвести меня в капитаны, но, кажется, не имели на это права. Стало быть, с этой точки зрения я такой же капитан, как был прежде лейтенант.
- Хорошо, сударь; положим, что вы не были лейтенантом, не были капитаном, потому что ни вы ни я - мы не имели права раздавать патентов, но все-таки вы комендант Брона. А раз в последнем случае сам король подписал ваш патент, то вы не станете оспаривать силу этого акта.
- А он-то из всех трех актов самый спорный, ваше высочество…
- Это еще что? - вскричала принцесса.
- Я был назначен комендантом, правда, но не исполнял должность. В чем состоит должность коменданта? Не в патенте, а в исполнении обязанностей, связанных с этой должностью. А я не исполнял никаких обязанностей, связанных с должностью коменданта, я даже не успел приехать в мою крепость, с моей стороны не было даже начала исполнения обязанностей. Стало быть, я столько же комендант Брона, сколько капитан, а капитан я столько же, сколько лейтенант.
- Однако вас захватили на дороге в Брон.
- Совершенная правда, но в ста шагах от того места, где я был арестован, дорога разделяется, одна ветвь идет в Брон, другая в Изон. Кто может сказать, что я ехал не в Изон, а в Брон?
- Хорошо, - сказала принцесса, - суд оценит ваши доводы. Пишите, что он комендант Брона, - прибавила она, обращаясь к секретарю.
- Я не могу противиться, - заметил Ковиньяк, - если ваше высочество велит записать то, что находит нужным.
- Записано, ваше высочество, - отвечал секретарь.
- Хорошо. Теперь, - сказала принцесса, обращаясь к Ковиньяку, - подпишите протокол, сударь.
- Подписал бы с величайшим удовольствием, - отвечал Ковиньяк, - и мне было бы чрезвычайно приятно сделать угодное вашему высочеству; но в борьбе, которую я должен был выдержать сегодня утром против бордоской черни и от которой ваше высочество так великодушно изволили избавить меня с помощью ваших мушкетеров, мне, к несчастью, отдавили правую руку… А я никак и никогда не мог писать левой рукой.
- Запишите, что обвиняемый отказывается подписать, - сказала принцесса секретарю.
- Нет, сударь, не отказывается, а не может подписать, - сказал ему Ковиньяк, - напишите, что не может. Боже меня избави отказать в чем-нибудь такой великой принцессе, как ваше высочество, особенно если это в моих силах.
И Ковиньяк, почтительнейше поклонившись, вышел с двумя своими провожатыми.
- Я думаю, что вы правы, господин Ленэ, - сказал герцог де Ларошфуко. - Мы сами виноваты, что не сумели привязать к себе этого человека.
Ленэ был так занят, что не отвечал. На этот раз обычная проницательность обманула его. Он надеялся, что весь гнев суда падет на одного Ковиньяка. Но Ковиньяк своими неизменными увертками не только не рассердил судей, а скорее позабавил их. Допрос его только уничтожил весь эффект (если такой эффект был), произведенный допросом Каноля. Благородство, откровенность, честность первого пленника померкли перед хитростью второго. Ковиньяк совершенно затмил Каноля.
Когда стали опрашивать судей, то они единогласно приговорили арестантов к смертной казни.
Принцесса велела подсчитать голоса, встала и торжественно произнесла приговор.