- Ваше высочество, - сказал Ленэ, - полагаю, что было бы не худо немедленно принять его. Какие бы он не привез известия, они, наверное, очень важны.
Принцесса подала знак, и Равайи вошел. Он был так бледен и лицо его было так расстроено, что принцесса, взглянув на него, тотчас поняла, что перед нею стоит вестник несчастья.
- Что такое? - спросила она. - Что еще случилось, капитан?
- Простите, ваше высочество, что я осмелился явиться к вам в таком виде, но я думал, что обязан немедленно доложить вам…
- Говорите! Видели вы маршала?
- Маршал не принял меня, ваше высочество.
- Маршал не принял моего посланного! - вскричала принцесса.
- О, ваше высочество, это еще не все.
- Что еще? Говорите! Говорите. Я слушаю!
- Бедный Ришон…
- Он в плену… я это знаю и потому-то посылала вас для переговоров о нем.
- Как я ни спешил, но все-таки опоздал.
- Опоздали! - вскричал Ленэ. - Неужели с ним случилось какое-нибудь несчастье?
- Он погиб!
- Погиб! - повторила принцесса.
- Его предали суду как изменника, осудили и казнили.
- Осудили! Казнили! Слышите, ваше высочество? - сказал Ленэ в отчаянии. - Я говорил вам это!
- Кто осудил его? Кто осмелился?
- Военный суд под председательством герцога д’Эпернона или, лучше сказать, под председательством самой королевы. Зато они не довольствовались простою смертью, приговорили его к позорной…
- Как? Ришона…
- Повесили, ваше высочество! Повесили, как подлеца, как вора, как убийцу. Я видел его тело на либурнском рынке.
Принцесса вскочила с кресла как будто подброшенная невидимой пружиной. Ленэ горестно вскрикнул. Виконтесса де Канб сначала встала, но тотчас же опустилась в кресло, положив руку на сердце, как будто ей нанесли тяжелую рану: она потеряла сознание.
- Вынесите виконтессу, - сказал Ларошфуко, - у нас теперь нет времени заниматься дамскими обмороками.
Две женщины вынесли Клер.
- Вот жестокое объявление войны, - сказал герцог с обычным своим бесстрастием.
- Какая подлость! - воскликнула принцесса.
- Какая жестокость! - отозвался Ленэ.
- Какая дурная политика, - заметил герцог.
- О, я надеюсь, что мы отомстим! - вскричала принцесса. - И отомстим жестоко!
- У меня уже готов план, - сказала маркиза де Турвиль, молчавшая до сих пор. - Надобно мстить тем же, ваше высочество, тем же!
- Позвольте, сударыня, - начал Ленэ. - Проклятие! Как вы спешите! Дело достаточно важное, о нем стоит подумать.
- Нет, напротив, сударь, надо решиться сию минуту, - возразила маркиза. - Чем скорее нанес нам удар король, тем скорее мы должны ответить таким же ударом.
Ленэ отвечал:
- Ах, сударыня, вы говорите о пролитии крови, как будто вы французская королева. Погодите, по крайней мере, подавать мнение, пока ее высочество спросит вас.
- Маркиза права, - заметил капитан телохранителей. - Мщение - закон войны.
- Послушайте, - сказал герцог де Ларошфуко, как всегда спокойный и бесстрастный, - не будем терять времени в бесполезных спорах. Новость распространится по городу, и через час мы, может быть, не будем в силах справиться с обстоятельствами, со страстями и с людьми. Прежде всего вашему высочеству следует принять такое решение, чтобы все считали вас непоколебимой.
- Хорошо, - отвечала принцесса, - возлагаю это дело на вас, герцог, думаю, что вы отомстите за мою честь и за человека, которого вы любили: Ришон служил вам до вступления на службу ко мне, вы передали мне его и рекомендовали более как друга, чем как слугу.
- Будьте спокойны, ваше высочество, - отвечал герцог, кланяясь, - я не забуду, чем я обязан вам, себе самому и несчастному погибшему.
Он подошел к капитану телохранителей и долго говорил что-то ему на ухо, между тем как принцесса ушла с маркизой де Турвиль и с Ленэ, который с отчаянием ударял себя по голове.
Виконтесса стояла у дверей. Придя в чувство, она тотчас решила идти к принцессе и встретила ее на полпути, но, видя ее суровое лицо, не посмела задать вопрос.
- Боже мой! Боже мой! Что хотят делать? - робко произнесла виконтесса, с мольбой сложив руки.
- Хотят мстить! - отвечала маркиза де Турвиль величественно.
- Мстить? Каким образом? - спросила Клер.
- Сударыня, - сказал ей Ленэ, - если вы имеете какое-нибудь влияние на принцессу, так воспользуйтесь им, чтобы здесь не совершили какого-нибудь гнусного убийства под предлогом мщения.
И он ушел, оставив Клер испуганной.
Действительно, по одному из тех странных озарений, которые заставляют верить в предчувствия, в голове молодой женщины внезапно и горестно возникло воспоминание о Каноле. Она слышала, как печальный голос сердца говорит ей об отсутствующем друге. С бешеным нетерпением бросилась она в свою комнату и начала готовиться к свиданию, как вдруг вспомнила, что оно должно быть не прежде чем часа через три или четыре.
Между тем Каноль явился к госпоже де Лалан, как было приказано ему виконтессой. То был день рождения президента, и в честь него давали праздник. Все гости сидели в саду, потому что день был прекрасный; на широкой лужайке играли в кольца. Каноль тут же получил вызов принять участие в состязании и благодаря своей ловкости постоянно одерживал победу.
Дамы смеялись над неудачами соперников Каноля и удивлялись его искусству. При каждом его броске раздавались продолжительные восклицания "браво!", платки развевались в воздухе и букеты чуть не вылетали из дамских ручек к его ногам.
Это торжество не вытеснило из головы Каноля главной мысли, которая занимала его, но вооружило его терпением. Как бы человек ни спешил к цели, он терпеливо переносит промедления, когда они соединяются с аплодисментами.
Однако по мере того как приближался условленный час, молодой человек все чаще и чаще поглядывал на калитку сада, в которую входили и уходили гости и через которую непременно должен был явиться обещанный вестник.
Вдруг, когда Каноль уже радовался, что ему, по всей видимости, остается ждать недолго, странное беспокойство овладело веселой толпой. Каноль заметил, что в разных местах собирались группы гостей, которые тихо о чем-то говорили и смотрели на него со странным участием, в котором было что-то печальное. Сначала он приписал это внимание достоинствам своей персоны и даже возгордился этим интересом, не подозревая настоящей его причины.
Но он стал замечать, как мы уже сказали, что в этом внимании, обращенном на него, было что-то печальное. Он с улыбкой подошел к одной из групп; люди, составлявшие ее, стараясь улыбаться, заметно смутились, а те, с кем Каноль не заговорил, отошли.
Каноль осмотрелся и обнаружил, что мало-помалу оказался в одиночестве. Казалось, какая-то роковая новость вдруг распространилась в обществе и поразила всех ужасом. Сзади него ходил из стороны в сторону с очень печальным видом президент де Лалан, взявшись одной рукой за подбородок и положив другую на грудь. Президентша, взяв свою сестру под руку и пользуясь минутой, когда ее никто не видел, подошла к Канолю и, не обращаясь особенно ни к кому, сказала таким голосом, что молодой человек вздрогнул:
- Если б я была в плену и даже дала честное слово не пытаться бежать, то, боясь, что не сдержат данного мне обещания, я бросилась бы на добрую лошадь, доскакала до реки, заплатила бы десять, двадцать, сто луидоров перевозчику, столько, сколько бы он ни потребовал, и опередила бы моих преследователей…
Каноль с удивлением посмотрел на обеих дам, которые с ужасом сделали ему знак, которого он не понял. Он подошел к ним, желая попросить объяснения этих слов, но они обратились в бегство, как от привидения. Одна прижала палец к губам, желая показать ему, что надо молчать, другая сделала рукой знак, означающий бегство.
В эту минуту у решетки раздалось имя Каноля.
Молодой человек вздрогнул всем телом, полагая, что это посланный виконтессы, и бросился к решетке.
- Здесь ли господин барон де Каноль? - спросил грубый голос.
- Я здесь, - отвечал барон, забывая все, кроме обещания Клер.
- Вы точно господин де Каноль? - спросил какой-то сержант, входя в калитку, за которою он до сих пор стоял.
- Да, сударь.
- Комендант острова Сен-Жорж?
- Да.
- Бывший капитан полка де Навайля?
- Да.
Сержант обернулся, подал знак; тотчас явились четыре солдата, стоявшие за каретой. Карета подъехала так, что дверцы ее почти касались калитки. Сержант пригласил Каноля сесть. Молодой человек оглянулся: он был совершенно один. Только вдалеке, между деревьями, увидел он госпожу Лалан и сестру ее: они стояли, как две тени, поддерживая одна другую, и смотрели на него с состраданием.
- Черт возьми! - сказал Каноль, ничего не понимая. - Госпожа де Канб выбрала мне очень странную свиту. Но, - прибавил он, улыбаясь собственным мыслям, - не будем слишком придирчивы к выбору средств.
- Мы ждем вас, господин комендант, - сказал сержант.
- Извините, господа!.. Иду.
И Каноль сел в карету. Сержант и два солдата сели возле него, третий солдат поместился с кучером, а четвертый стал на запятки. Тяжелая карета покатилась так скоро, как могла везти ее пара сильных лошадей.
Все это казалось очень странным и заставило Каноля призадуматься.
Он повернулся к сержанту и спросил:
- Теперь, сударь, когда мы остались наедине, не можете ли сказать, куда везете меня?
- Сначала в тюрьму, господин комендант, - отвечал тот, кого спрашивал Каноль.
Барон взглянул на него с изумлением.
- Как в тюрьму? Да ведь вы присланы знатною дамой?
- Конечно.
- Виконтессою де Канб? Не правда ли?
- Нет, сударь, принцессою Конде.
- Бедный молодой человек! - прошептала женщина, проходившая мимо, осеняя его крестным знамением.
Каноль почувствовал, что пронизывающий холод пробежал по его жилам.
Немного дальше им повстречался человек с пикою в руке, который остановился, когда увидел карету и солдат. Каноль высунул голову; человек, несомненно, узнал его, потому что показал ему кулак с угрозой и бешенством.
- Да они у вас тут все сошли с ума! - сказал Каноль, еще пытаясь улыбаться. - Неужели я в течение одного часа стал предметом сострадания или ненависти и одни жалеют обо мне, а другие грозят мне?
- Э, сударь, - отвечал сержант, - кто жалеет о вас - прав, а кто грозит вам… ну и тот, может быть, тоже прав.
- Если б я, по крайней мере, понимал что-нибудь во всем этом! - прошептал Каноль.
- Сейчас вы все поймете, сударь, - отвечал сержант.
Тем временем карета подъехала к воротам тюрьмы и Каноля вывели среди толпы, которая начинала уже собираться. Но его повели не в комнату, которую он занимал, а вниз, в подземную камеру, полную стражников.
"Ну, надо, наконец, выяснить, как мне ко всему этому относиться", - решил Каноль.
Вынув два луидора из кармана, он подошел к одному из солдат и сунул деньги ему в руку.
Солдат не решался взять их.
- Возьми, друг мой, - сказал Каноль, - потому что я задам вопрос, который ничем тебе не грозит.
- Так извольте спрашивать, господин комендант, - отвечал солдат, предварительно положив деньги в карман.
- Мне хотелось бы знать, почему вдруг вздумали арестовать меня?
- Кажется, - ответил солдат, - вы ничего не знаете о смерти бедного господина Ришона?
- Ришон умер? - вскричал Каноль с глубокой печалью: читатель помнит о дружбе, их связывавшей. - Боже мой! Его, правда, убили?
- Нет, господин комендант, его повесили.
- Повесили! - пробормотал Каноль, побледнев, стиснув руки, глядя на зловещие стены, которые его окружали, и на суровые лица своих стражей. - Повесили!.. Черт возьми! Из-за этого несчастья свадьба моя может быть отсрочена надолго!
XX
Тем временем госпожа де Канб окончила свой туалет, простой и очаровательный, набросила на плечи плащ и приказала Помпею идти впереди ее. Уже совсем стемнело; она думала, что ее не заметят, если она пойдет пешком, и потому приказала, чтобы карета ждала у ворот кармелитской церкви, где должен будет пройти обряд венчания. Помпей сошел с лестницы, виконтесса следовала за ним. Эта должность разведчика напоминала старому солдату о знаменитом патруле накануне славной битвы при Корби.
Когда виконтесса, спустившись по лестнице, проходила по залу, где было очень шумно, она встретила маркизу де Турвиль, которая, жарко споря с герцогом де Ларошфуко, тащила его в кабинет принцессы.
- Ах, сударыня, - сказала Клер, - позвольте спросить, чем решили дело?
- Мой план принят! - отвечала маркиза с торжеством.
- А в чем он состоит? Я ведь не знаю его.
- В мщении, дорогая, в мщении!
- Извините, сударыня, но я, к сожалению, не так хорошо знакома с военными терминами, как вы; что понимается под мщением в военном смысле?
- Нет ничего проще, дорогое дитя.
- Но объясните же.
- Они повесили офицера из армии принцев, не так ли?
- И что же?
- Так отыщем в Бордо офицера из королевской армии и повесим его.
- Великий Боже! - вскричала испуганная Клер. - Что такое говорите вы, сударыня?
- Герцог, - продолжала старая маркиза, не замечая ужаса виконтессы, - кажется, уж арестовали этого офицера, который был комендантом в Сен-Жорже?
- Да, сударыня, - отвечал герцог.
- Барон де Каноль арестован? - вскричала Клер.
- Да, виконтесса, - хладнокровно отвечал герцог. - Господин де Каноль арестован или скоро будет арестован. Приказание отдано при мне, и я видел, как отправились люди, которым поручено исполнить его.
- Стало быть знали, где он находился? - спросила Клер с последней надеждой.
- Он был в загородном доме нашего хозяина, президента де Лалана, и даже, как мне сказали, с большим успехом играл там в кольца.
Клер вскрикнула; маркиза де Турвиль в удивлении обернулась, герцог взглянул на молодую женщину с едва приметной улыбкой.
- Господин де Каноль арестован! - повторила виконтесса. - Но что же он сделал? Боже мой! Что общего между ним и страшным происшествием, которое огорчает всех нас?
- Как что общего?.. Да все, моя дорогая. Разве он не такой же комендант, как Ришон?
Клер хотела возразить, но сердце ее так сжалось, что слова замерли на ее губах. Однако ж, схватив герцога за руку и со страхом взглянув на него, она смогла лишь прошептать кое-как:
- Все это только так говорится, герцог? Не правда ли, только хотят показать, что будут мстить? Кажется, ничего нельзя сделать человеку, сдавшемуся на честное слово. По крайней мере, я так думаю.
- Ришон тоже сдался на честное слово, сударыня.
- Герцог, умоляю вас…
- Избавьте меня от просьб, виконтесса, они бесполезны. Я ничего не могу изменить в этом деле: только совет может решить…
Клер выпустила руку герцога де Ларошфуко и побежала прямо в кабинет принцессы. Ленэ, бледный и встревоженный, мерил комнату большими шагами; принцесса разговаривала с герцогом Буйонским.
Виконтесса де Канб подошла к принцессе, легкая и бледная как тень.
- Ваше высочество, - сказала она, - умоляю во имя Неба… прошу вас… позвольте переговорить с вами.
- Ах, это ты, моя милая. Теперь мне некогда, - отвечала принцесса, - но после совета я вся к твоим услугам.
- Ваше высочество, мне непременно нужно переговорить с вами до совета.
Принцесса выслушала бы ее, если б противоположная дверь не растворилась и не вошел герцог де Ларошфуко.
Он сказал:
- Совет собрался и с нетерпением ждет ваше высочество.
- Ты видишь сама, милая, - сказала Клер принцесса, - я не могу выслушать тебя в эту минуту; но пойдем на совет, когда он окончится, мы выйдем вместе и поговорим.
Больше настаивать было невозможно. Ошеломленная страшной быстротой, с которой развивались события, бедная женщина начала терять присутствие духа. По глазам и жестам окружающих она пыталась понять, что происходит, но так и не смогла ничего угадать. При всей своей энергии она не могла вырваться из этого страшного сна.
Принцесса пошла к залу. Клер бессознательно шла за нею, не замечая, что Ленэ взял ее безжизненно повисшую холодную руку.
Вошли в зал совета. Было часов восемь вечера.
Зал этот, весьма обширный, казался чрезвычайно мрачным, потому что был темен, а окна его были прикрыты занавесками. Между двумя дверьми, против двух окон, в которые все же пробивались последние лучи заходящего солнца, поставили возвышение, а на нем приготовили два кресла, одно для принцессы Конде, другое - для герцога Энгиенского. От каждого кресла шел ряд табуретов, предназначенных для дам, составлявших собственный совет ее высочества. Прочие судьи должны были сидеть на приготовленных для этого случая скамьях. Сзади кресла принцессы стоял, опершись на его спинку, герцог Буйонский. Герцог де Ларошфуко стал позади кресла маленького принца герцога Энгиенского.
Ленэ поместился напротив секретаря; рядом стояла Клер, дрожащая, в смущении и отчаянии.
Двери растворились: вошли шесть армейских офицеров, шесть офицеров городской гвардии и шесть городских чиновников.
Они разместились на скамьях.
Два канделябра, каждый с тремя свечами, только и освещали огромную залу, в которой собралось импровизированное судилище. Свечи стояли на столе перед принцессой и освещали главную группу, в то время как остальные присутствующие постепенно терялись в темноте по мере удаления от этого слабого источника света.
Солдаты из армии принцессы, вооруженные алебардами, охраняли двери.
Снаружи слышался шум ревущей толпы. Секретарь начал перекличку. Каждый вставал по очереди и отвечал, что присутствует.
Затем докладчик изложил дело: он рассказал о взятии Вера, о нарушении честного слова, данного маршалом де Ла Мельере, и о предании Ришона позорной казни.
В эту минуту офицер, нарочно поставленный у окна, по данному заранее приказу раскрыл его и стали слышны крики:
- Мщение за храброго Ришона! Смерть мазаринистам!
Так называли в то время роялистов.
- Вы слышите, - сказал герцог де Ларошфуко, - слышите, чего требует великий глас народа! Через два часа народ презрит нашу власть и сам совершит правосудие, и мщение наше будет уже запоздалым. Так надобно судить скорее, господа!
Принцесса встала.
- А зачем судить? Зачем произносить приговор? - сказала она. - Вы сейчас слышали приговор; его произнесли жители Бордо.
- Совершенная правда, - прибавила маркиза де Турвиль. - Положение наше очень просто: око за око, зуб за зуб, и только! Такие дела должны совершаться, так сказать, по вдохновению: попросту говоря, - палачами.
Ленэ не мог слушать далее. Он вскочил с места и стал посреди кружка.
- Ни слова более, сударыня, умоляю вас! - вскричал он. - Если такое решение будет принято, оно может стать роковым. Вы забываете, что даже королевская власть, наказывая по-своему, то есть гнусным образом, сохранила, по крайней мере, уважение к юридическим формам и осудила на казнь - справедливую или нет, это другое дело, - по приговору судей. Неужели вы думаете, что мы имеем право делать то, на что не решился даже король?
- О, - возразила маркиза, - стоит мне только высказать какое-нибудь мнение, как господин Ленэ тотчас же возражает. Но, к несчастью для него, в настоящем случае мнение мое совершенно согласуется с мнением ее высочества.