- Их должно быть…
- Вполне достаточно, чтобы погубить и вас, и всех федералистов, если бы только я не работал за вас всех и не исполнял сам обязанности начальника полиции.
- Сеньор, я делаю все, что только могу.
- Весьма возможно, что вы делаете все, что вы можете, но далеко не все, что вы должны были бы делать, и это я могу доказать вам сейчас же. Вы собираетесь разыскивать одного какого-то унитария в целом городе унитариев - точно ячменное зерно, а вместе с тем вы у себя в кармане носите, если не имя этого унитария, то уж во всяком случае верное средство узнать его.
- Честью могу уверить ваше превосходительство, что я не понимаю…
- Вот потому-то я и говорю, что мне приходится все делать самому и всему вас учить! От кого Кордова узнал о намерении дикого унитария Пальмеро, бежать?
- От служанки этого самого Пальмеро, как гласит заявление.
- От служанки дикого унитария Пальмеро, дон Бернардо Викторика! - поправил его Росас.
- Простите меня, ради Бога, ваше превосходительство. Росас поморщился и продолжал:
- Сеньор, с кем должен был отплыть тот унитарий, который скрылся?
- С диким унитарием Пальмеро и его товарищами.
- Прекрасно! Ну, а как вы полагаете, этот унитарий Пальмеро набирал себе товарищей, с которыми намеревался бежать, прямо с улицы?
- Нет, я, конечно, этого не думаю, превосходнейший сеньор.
- Если так, то значит, эти товарищи были его друзья.
- Действительно, так оно должно было быть! - сказал дон Бернардо, начиная соображать, к чему клонит Ресторадор.
- А если они были его друзьями, то, вероятно, бывали у него в доме, не так ли?
- Без сомнения!
- Следовательно, служанка, которая выдала Пальмеро, должна знать, кто чаще других бывал у ее господина.
- Конечно.
- Нам известно, что у него бывали Саласар, Маркес, Сандоваль, которых теперь уже нет более в живых, остается узнать, кто были другие наиболее частые посетители и гости Пальмеро, и если вы таким путем не сумеете отыскать то лицо, которое вам нужно, то вам не стоит более и времени терять на это дело.
- Гениальность вашего превосходительства превосходит всякие ожидания и не имеет ничего себе подобного, - подобострастно и восторженно воскликнул начальник полиции, - я во всем буду действовать согласно указанию вашего превосходительства и надеюсь на успех.
- Все это прекрасно, но было бы лучше, если бы вы сами могли додуматься до этого без моего содействия, потому что мне приходится работать слишком много, именно вследствие того, что у меня нет настоящих помощников! - сказал Росас. - Теперь вы знаете, что вам следует делать? - добавил он.
- Да, знаю, превосходнейший сеньор.
- В эту ночь ничего особенного не случилось? - спросил генерал немного погодя.
- Приходила ко мне одна женщина, донья Каталина Куэто, вдова, портниха; она приходила с жалобой на Гаэтана, который, по ее словам, отхлестал кнутом ее сына, ехавшего верхом по площади Эль-Ретиро.
- Кто этот мальчик?
- Он студент-математик.
- Какой повод дал он Гаэтану к такого рода обхождению?
- Гаэтан подошел к нему и спросил, почему он не надел своей лошади федерального наголовника, на это молодой человек, почти ребенок, лет шестнадцати или семнадцати, отвечал, что не надел своему коню федерального наголовника потому, что конь его и без того добрый федералист и не нуждается ни в какой вывеске. На это Гаэтан стал хлестать его кнутом до тех пор, пока тот не упал с лошади.
- В настоящее время самые отчаянные и опасные унитарны, - заметил в раздумье Росас, - это именно дети.
- Я уже имел честь докладывать вашему превосходительству, что студенты и женщины положительно неисправимы. Ни студентов, ни женщин нет никакой возможности заставить носить федеральный девиз, в особенности же молодых. Я бы на месте вашего превосходительства запретил чепцы для женщин, для того чтобы принудить их носить на голове бант с федеральным девизом.
- Они должны повиноваться, - отвечал Росас, подразумевая под этими словами весьма многое, что ему одному было понятно, - они должны повиноваться, но теперь еще не время прибегать к тому верному средству, о котором вы не упоминаете. Гаэтан поступил прекрасно; пошлите сказать этой нежной матери, чтобы она занялась исключительно уходом за своим сыном. Есть еще что-нибудь новенькое?
- Нет, решительно ничего, сеньор. Ах, впрочем, я получил сегодня от трех федералистов прошение о разрешении устроить лотерею-аллегри во время майских праздников.
- Это будет устроено в пользу полиции.
- Ваше превосходительство не намерены устроить какие-либо торжества и увеселения к этому времени?
- К лотерее-аллегри вы можете добавить большой шест и деревянных коньков.
- Ничего более?
- Не задавайте мне глупых вопросов, разве вы не знаете, что двадцать пятое мая - праздник унитариев. Правда, так как вы сами испанец…
- Ваше превосходительство имеете еще какие-либо распоряжения на эту ночь?
- Никаких, вы можете теперь удалиться.
- Но утром я не премину исполнить приказания вашего превосходительства относительно служанки.
- Я не давал вам никаких приказаний, только дал вам совет! - резко заметил Росас.
- Очень благодарен вашему превосходительству! - сконфуженно залепетал начальник полиции.
- Не за что! - насмешливо отозвался Росас. Викторика низко откланялся отцу и дочери и вышел из комнаты, уплатив как и все, кто переступал этот порог, свою дань унижения, страха и раболепия и притом уходил, не зная точно, остался Росас им доволен или нет. Эту жестокую, томительную неуверенность бессердечный диктатор нарочно поддерживал в своих приближенных, полагая, что сильный страх мог заставить их бежать куда глаза глядят, а слишком большая уверенность в его расположении могла сделать их слишком фамильярными и даже нахальными.
Глава X
ТИГР И ЛИСА
После ухода начальника полиции наступило довольно продолжительное молчание. Росас и его дочь, погрузившись каждый в свои мысли, хранили молчание, бодрствуя, тогда как приземистый падре Вигуа хранил его в сладком сне, положив оба локтя на стол и опустив голову на руки.
- Поди ложись спать! - сказал Росас дочери.
- Мне не хочется спать, сеньор! - ответила она.
- Все равно, - уже очень поздно.
- Но вы останетесь один.
- Я никогда не бываю один, сейчас явится Спринг, и я не хочу, чтобы он тратил время попусту, рассыпаясь в любезностях перед тобой, иди!
- Ну, хорошо, татита, позовите меня, если вам что-нибудь понадобится.
Донья Мануэла подошла к отцу, поцеловала его в лоб и, взяв со стола свечу, ушла во внутренние комнаты.
После ее ухода генерал встал и, заложив руки за спину, принялся ходить взад и вперед по комнате. Минут десять он ходил, погруженный в глубокое размышление, как вдруг послышался топот быстро приближающихся коней.
Генерал приостановился на минуту и как только уверился в том, что лошади остановились у крыльца его дома, так сильно шлепнул бедного падре Вигуа по затылку, что, если бы голова падре не покоилась на его руках, он без сомнения, сплющил бы свой нос.
- Ай-ай! - закричал бедняга и испуганно вскочил на ноги.
- Пустяки, ничего, падре Вигуа! Проснитесь, гости приехали. Слушайте меня внимательно: вы сядете рядом с тем господином, который сейчас войдет, и, когда он встанет, чтобы уходить, вы хорошенько сожмете его в своих объятиях, поняли меня?
Мулат минуту смотрел на Росаса и затем, хотя и с видимым неудовольствием, покорился воле своего господина. Генерал снова сел на тот стул, на котором сидел раньше.
В дверях появился Корвалан.
- Англичанин приехал? - спросил Росас у своего адъютанта, как только тот переступил порог.
- Он здесь, превосходнейший сеньор!
- А что он делал, когда вы к нему явились?
- Он собирался лечь спать.
- Входная дверь дома была открыта?
- Нет, сеньор.
- Вам отворили немедленно, как только вы сказали, кто вы такой и от кого?
- Да, тотчас же.
- А гринго, этот еретик, был удивлен, увидев вас?
- Мне показалось, что да.
- Вам показалось!.. На какой черт у вас глаза? Спрашивал он вас о чем-нибудь?
- Нет, ни о чем, как только я передал ему желание вашего превосходительства, он тотчас же приказал седлать лошадь.
- Пусть войдет!
Новая личность, с которой мы собираемся познакомить читателя, одна из тех преисполненных черствым бессердечным эгоизмом, чисто английским, личностей, каких во множестве можно встретить во всех странах земного шара; но по человека, столь пренебрегающего своим общественным положением, предавшего забвению свое человеческое достоинство, можно встретить только в такой стране, где правительство подобно правительству Росаса, иначе говоря, только в Буэнос-Айресе в описываемую нами эпоху мог существовать подобный человек.
Сэр Уолтер Спринг, британский уполномоченный посол при аргентинском правительстве, сумел добиться от Росаса того, в чем этот последний наотрез отказал его предшественнику мистеру Гамильтону, то есть заключения известного договора об уничтожении рабовладения. И с момента этого первого триумфа зародились симпатии британского посла к Росасу, симпатии, возраставшие с удивительной быстротой и превратившиеся в конце концов в безграничную преданность сэра Уолтера Спринга к особе Ресторадора.
Росас питал к сэру Уолтеру Спрингу самое полное доверие, так как знал, что он, как, впрочем, почти все близко знавшие Росаса, испытывал безотчетный страх, и ловкий, проницательный Ресторадор рассчитывал на хитрость, изворотливость и влияние этого человека в тех случаях, когда он находил нужным сбить с толку европейскую политику, точно так же, как он рассчитывал на кинжалы Масорки, когда желал в угоду своим зверским инстинктам заколоть новую жертву.
Сэр Уолтер Спринг был человек лет шестидесяти, маленького роста, лысый, с высоким благородным лбом и вообще аристократической наружности; водянистые, бледно-голубые глаза, маленькие, но умные и проницательные, сейчас были немного красноваты, как и все лицо, обыкновенно очень бледное. Впрочем, и это не удивительно: было уже около трех часов ночи, час весьма поздний для столь пожилого человека, который перед тем, вероятно, немного разгорячился добрым пуншем в приятной компании своих друзей. Одет он был строго и прилично: с ног до головы весь в черном.
- Войдите, милости прошу, сеньор Спринг! - произнес Росас, вставая со своего стула, но не делая ни одного шага на встречу гостю, появившемуся в этот момент на пороге столовой.
- Честь имею быть весь к услугам вашего превосходительства! - отвечал Спринг, раскланявшись и подходя к столу, чтобы протянуть руку генералу.
- Я позволил себе побеспокоить вас сеньор Спринг! - продолжал Росас мягким ласкательным голосом, любезно указывая гостю на стул по правую руку от себя.
- О, вы меня нисколько не обеспокоили, нет, сеньор генерал, могу вас уверить, что нисколько; ваше превосходительство, напротив вы доставляете мне громадное удовольствие, призывая меня к себе. Сеньорита Мануэла, надеюсь, здорова?
- Да, благодарю.
- Признаюсь, я опасался противного.
- Почему же, сеньор Спринг?
- Потому что обыкновенно сеньорита присутствует при всех трапезах вашего превосходительства.
- Да, это правда.
- А в данный момент я не имею удовольствия видеть ее здесь.
- Она только что ушла в свои комнаты.
- О, как я несчастлив, что не приехал несколькими минутами раньше!
- Она также будет очень жалеть об этом.
- Дочь вашего превосходительства самая очаровательная женщина из всех аргентинок.
- Она старается делать все что от нее зависит, чтобы быть такой, как вы говорите.
- И это вполне удается ей!
- Благодарю вас от ее имени, но, между прочим, вам нельзя жаловаться на сегодняшний вечер и ночь.
- Почему нет, ваше превосходительство?
- Да потому, что вы прекрасно провели их у себя дома.
- До некоторой степени ваше превосходительство правы.
- Как так, до некоторой степени?
- Вы правы, ваше превосходительство, в том, что я, действительно, провел несколько очень приятных часов, но я бываю лишь тогда действительно счастлив, когда нахожусь с лицами, составляющими семью вашего превосходительства.
- Вы чрезвычайно любезны, сеньор Спринг, - сказал Росас с столь тонкой и хитрой усмешкой, что никто другой не мог бы разгадать сложного смысла этой улыбки, кроме проницательного, догадливого и привычного к различным оттенкам выражений подвижной физиономии Росаса, сэра Уолтера.
- Если только вы мне позволите, - продолжал Росас, - мы теперь бросим эти комплименты и займемся немного делами более серьезными!
- Нет ничего более приятного, чем подчиняться желаниям вашего превосходительства! - отвечал дипломат, придвигая свой стул ближе к столу и разглаживая по привычке жабо своей манишки из тончайшего батиста.
- Скажите, в какой день вы намерены отправить пакет? - спросил Росас, облокотившись на спинку незанятого стула.
- Для нашей миссии пакет будет отправлен завтра, но если ваше превосходительство желаете, чтобы отправление его было задержано…
- Да, этого именно я и желаю.
- В таком случае я сделаю соответствующие распоряжения, чтобы отправка пакета была отложена, неофициально конечно, на все то время, какое желательно будет вашему превосходительству для изготовления ваших депеш.
- О, мои депеши еще со вчерашнего дня готовы.
- В таком случае разрешите мне, ваше превосходительство, задать вам один вопрос.
- Сделайте одолжение, сколько вам угодно!
- Смею ли я узнать, почему ваше превосходительство желаете задержать курьера, если депеши не являются здесь причиной.
- Дело весьма просто, сеньор Спринг.
- Ваше превосходительство отсылаете, вероятно, министерский конверт?
- Отнюдь нет.
- В таком случае я не понимаю…
- Мои депеши готовы, говорю я, но ваши не готовы.
- Мои? Если не ошибаюсь, я имел честь только что доложить вашему превосходительству, что все мои депеши готовы и даже запечатаны, я ожидал лишь нескольких частных писем.
- Я не говорю о частных письмах.
- Не соблаговолите ли, ваше превосходительство, пояснить…
- Мне кажется, что ваша обязанность требует от вас, чтобы вы уведомляли ваше правительство во всех подробностях о положении дел в Аргентине в момент отправления пакетбота в Европу, не так ли?
- Совершенно так, ваше превосходительство.
- Но вы не могли этого сделать, потому что некоторых фактов вам не достает.
- Я сообщаю своему правительству лишь об общих вопросах, только об общественных событиях, но не могу уведомлять его о фактах, относящихся к внутренней политике аргентинского кабинета, которые мне совершенно неизвестны.
- Это правда, но знаете ли вы настоящую цену этих общих вопросов, сеньор Спринг?
- Их цену! - повторил посол фразу генерала, для того чтобы собраться с мыслями и не дать опрометчивого ответа.
Росас ощущал себя в своей сфере: он преобладал над умом своего собеседника, загонял его, что называется, в угол находчивостью, проницательностью и уверенностью в своем умственном превосходстве.
- Что значат для вашего правительства, эти ваши общие положения, да ровно ничего!
- О…
- Да, конечно, ровно ничего! Вы европейцы всегда накапливаете множество этих общих сведений, когда желаете сделать вид, что хорошо знакомы с делом, о котором в сущности не имеете ни малейшего понятия; система эта производит, однако, действие совершенно противное тому, на какое вы рассчитываете, потому что в большинстве случаев вы обобщаете на совершенно ложных основаниях.
- Ваше превосходительство, вероятно, хотите этим сказать…
- Я хочу сказать, сеньор посол, что обыкновенно вы говорите о вещах, которых не знаете и не понимаете, по крайней мере, что касается моей страны, это несомненно.
- Но иностранный посол никаким образом не может знать подробности внутренней политики, в которой он не принимает никакого участия.
- Потому-то иностранный посол, желающий сообщать своему правительству действительно верные сведения, и должен стараться по возможности сблизиться с главой правительства, ведущего эту политику, присматриваться и прислушиваться, принимать к сведению его разъяснения и толкования.
- Это именно тот образ действий, какого я придерживаюсь.
- Не всегда.
- Значит, против воли.
- Весьма возможно… Но скажите, знаете ли вы настоящее положение дел в данный момент? И, если уж говорить о тех общих явлениях, которые вы так любите, скажите, в каком духе написаны те депеши, которые вы отсылаете завтра вашему правительству, что говорите вы в них о моем правительстве?
- О, сеньор!
- Это не ответ.
- Я это знаю.
- В таком случае что вы мне ответите?
- Касательно настоящего положения правительства вашего превосходительства?
- Ну, да, чего вы ожидаете, моего ли триумфа или триумфа анархии?
- Мне кажется… обстоятельства за то, что торжество останется на стороне вашего превосходительства.
- Но это ваше мнение вы, конечно, на чем-нибудь основываете?
- Без сомнения.
- Можно узнать?
- На власти и могуществе вашего превосходительства, на вашей ловкости и необычайном уме.
- Гм! Это довольно расплывчатая, довольно туманная фраза, признаюсь, у меня есть известная власть и могущество, но и анархисты могут похвастать тем же, не правда ли?
- О, сеньор!
- Да, конечно, например известно ли вам, каково в данную минуту положение Лаваля в Энтре-Риос?
- Да, ваше превосходительство, он лишен возможности действовать со времени битвы при Сан-Кристобале, в которой войска конфедерации одержали столь блистательную победу.
- Однако генерал Эчаг вынужден также оставаться в бездействии из-за недостатка лошадей.
- Это действительно верно, но ваше превосходительство можете все, что пожелаете, и не замедлите, конечно, доставить ему недостающих лошадей.
- Ну, а знаете вы положение в Корриентесе?
- Я полагаю, что раз Лаваль разбит наголову, Корриентес без труда присоединится к федеральной лиге.
- Не знаю, что будет, но пока Корриентес охвачен восстанием, а это уже две провинции.
- Да, действительно, две, но… но ведь конфедерация насчитывает их всего четырнадцать.
- Ну, не так много! Уже давно нет четырнадцати, так как нельзя считать те провинции, которые открыто встали на сторону унитариев!
- Конечно, конечно, превосходнейший сеньор! Но революционное движение в этих провинциях не имеет почти никакого значения, как я полагаю.
- Ну, не говорил ли я вам, что все ваши общие взгляды и суждения основываются на ложных сведениях и ошибочных предположениях?! Тукуман, Сальта, Ла-Риоха, Катамарка и Жужуй - все это провинции очень важные, и это движение, о котором вы так небрежно изволите говорить, ничто иное, как серьезная революция с большим запасом оружия и людей.