- А герцог сам укололся об отравленную булавку, которая была воткнута в ручку кресла, на котором он обыкновенно сидел.
- Но кто же воткнул эту булавку в кресло? - спросила в испуге молодая девушка.
- Я.
- Нечаянно?
- Совсем нет, я ненавидел герцога, потому что знал, что вы его не любите.
Концепчьона заглушила в себе крик негодования и ужаса - она воображала, что лакей покойного дона Хозе, из привязанности к своему покойному господину, ненавидевшему, по его словам, герцога, счел своим долгом продолжать ненавидеть своего нового господина и даже убить его.
- Несчастный, прошептала она, -не думал ли ты угодить мне, сделав подобное преступление, и не воображаешь ли ты, что оно пройдет теперь для тебя безнаказанно?
Цампа пожал плечами.
- Я не для того воткнул булавку, - пробормотал он, -чтобы понравиться вам, сеньорита.
- Для чего же? Подлый человек! Или ты был недоволен герцогом?
- Я? О, нет… герцог наш был настоящий аристократ, а не какой-нибудь выскочка… он знал, что все мы люди, и обращался со мною очень хорошо.
- Но кто же заставил сделать тебя такое преступление?
- Один только страх.
- Какой страх?
- Боязнь за свою голову; был человек, который знал то, что ведал только один Бог, дон Хозе и я, то, что я был некогда приговорен к смертной казни в Испании.
Молодая девушка невольно вздрогнула при этих словах.
- Этот-то человек, продолжал Цампа, мог всегда донести на меня и отдать мою голову на отсечение.
- О, как все это ужасно, прошептала Концепчьона.
- Этот человек, добавил медленно Цампа, приказал мне убить герцога, и я повиновался ему
- Но кто же этот человек?
- Я не знаю его имени, - ответил Цампа, - или, лучше сказать, хоть и знаю его, но мне не позволено сказать его вам.
- Говори, несчастный!
- Если, сеньорита, вам угодно узнать подробнее о смерти герцога де Шато-Мальи, то потрудитесь обратиться за этим к графине Артовой.
Затем Цампа низко и почтительно поклонился Концепчьоне и ушел.
Концепчьона хотела удержать его, но едва привстала с дивана, как снова опустилась на него в изнеможении. Она не могла произнести ни одного слова. В ее голове все смешалось, и она чувствовала себя как бы во сне.
К счастию для нее, в это время к ней подошла донна Жозефа, искавшая ее по всем залам и аллеям сада.
- Ах! - вскрикнула она, подходя к бледной и трепещущей Концепчьоне. - Где вы были, мое дитя?
- Я искала вас, тетя…
- Но… и я также.
- В таком случае мы разошлись.
- Знаете ли вы, что теперь уже почти пять часов.
- Ну что же! Поедемте…
Когда Концепчьона приехала домой, то было уже совсем светло.
Она прямо прошла в свою комнату, где ее ожидала горничная, чтобы раздеть. При входе ее горничная взяла с камина толстый сверток бумаг.
- Что это такое? - спросила с удивлением молодая девушка.
- Право, не знаю, это было прислано на ваше имя.
- Кто принес?
- Какой-то незнакомый человек.
- Когда?
- Вчера вечером, когда вы изволили уехать на бал.
- При этом свертке не было никакого письма?
- Никакого.
- Хорошо. Раздень меня.
Концепчьона легла в постель, велела придвинуть к себе столик со свечой, отослала горничную и распечатала сверток.
В этом свертке заключалась довольно толстая тетрадь, написанная по-французски. В заглавии ее было написано следующее:
"История графа Кергаца, его брата сэра Вильямса и ученика последнего из них - Рокамболя".
- Что это такое? - прошептала Концепчьона и развернула тетрадь.
На ее первой странице был приклеен облаткою маленький листочек бумаги, на котором было написано карандашом:
"Когда девица Концепчьона получит эту рукопись, то она уже не будет находиться на бале, на котором она узнала так много. Ее просят убедительно - во имя самых священных интересов - прочитать эту тетрадь".
- Посмотрим, - прошептала молодая девушка, предполагая, что ей придется читать историю таинственного арестанта.
Эта тетрадь, написанная рукой графини Артовой, содержала в себе краткое, но ясное извлечение из долгой, описываемой нами истории и начиналась со смерти полковника де Кергаца, отца Армана, и оканчивалась наказанием, совершенным Баккара на корабле "Фаулер".
Графиня Артова умалчивала о новом появлении Рокамболя, и следы бандита исчезали со дня его отъезда в Англию.
Пробило десять часов, а Концепчьона еще не засыпала. Заинтересовавшись рассказом возмутительной истории, которая нам уже известна, она решила дочитать ее до конца, и в то время, как на часах било десять, она оканчивала читать последние строчки этой рукописи.
Окончив чтение, Концепчьона задумалась и наконец тихо сказала:
Что же тут общего между мной и всем этим?
Девица Концепчьона де Салландрера не могла даже и представить себе, что блестящий маркиз де Шамери, человек, которого она так страстно любила и который должен был сделаться ее мужем, был тот отвратительный бездельник, начавший свое поприще тому шестнадцать лет в Буживале в кабаке госпожи Фипар. Но если она не могла найти никаких соотношений между Рокамболем и маркизом де Шамери, то она точно так же не могла отыскать какой-нибудь связи между арестантом и прочими лицами прочитанной ею только что истории.
Все эти вещи могут окончательно свести меня с ума, прошептала она, кладя тетрадь на столик.
Концепчьона почувствовала тогда, что ее ум, сердце и воспоминания - все это обратилось к прошедшему времени. Она задумалась о том, кого любила, и стала считать по пальцам число дней, прошедших с тех пор, как она отправила свое последнее письмо.
- Альберт, - мечтала она, - должен был получить его во вторник, а теперь у нас пятница. Если он мне ответил сейчас же, то я должна получить его дорогое письмо сегодня.
Рассуждая таким образом, Концепчьона обратилась к морю и заметила большую лодку, направлявшуюся прямо к берегу. Молодая девушка до того заинтересовалась этой лодкой, что навела на нее зрительную трубу.
Но едва она взглянула в нее, как почувствовала сильное волнение. Это была лодка коменданта. Концепчьона узнала ее, рассмотрев красные куртки каторжников - ее гребцов. Лодка приближалась к берегу, лавируя, так как около стен виллы море имело значительную глубину и быстрое течение.
Лодка все приближалась и приближалась.
Тогда Концепчьона заметила капитана Педро С, подле которого стоял арестант, командовавший лодкой.
Концепчьона сразу узнала его. Это был он.
Она хотела уйти от окна, но ее удерживала какая-то притягивающая сила, странное очарование, которому она не могла противостоять.
А лодка между тем подъехала к террасе и остановилась. Тогда Концепчьона увидела, как из нее выскочил капитан Педро С. и как арестант, стоявший с ним рядом, печально сел у руля. Он поднял кверху глаза и взглянул на Концепчьону, и этот-то робкий и кроткий взгляд окончательно смутил молодую девушку.
- Сеньорита, - проговорил в это время Педро С, подходя к ней, - я увидал вас, возвращаясь из моей ежедневной поездки, и не мог отказать себе в удовольствии засвидетельствовать вам свое почтение.
Концепчьона поклонилась, дала поцеловать ему свою ручку и не могла оторвать своих глаз от бедного арестанта, не осмелившегося даже поклониться ей.
Комендант пробыл у них очень недолго и, поговорив с Концепчьоной и ее матерью о вчерашнем бале, поспешил уехать, не упомянув даже об арестанте.
Концепчьона проводила его, то есть дошла с ним до края террасы, и, пока он сходил с лестницы, облокотилась на парапет. Молодая девушка смотрела на бедного арестанта, принявшего снова команду над лодкой.
И она следила за ней до тех пор, пока та не исчезла совсем за поворотом берега у самого порта.
- Я просто сумасшедшая, - прошептала она, когда лодка скрылась из виду, - сострадание к этому молодому человеку завлекает меня чересчур далеко.
В эту самую минуту ее горничная подала ей письмо и сказала:
- Из Франции…
Концепчьона вскрикнула и, распечатав его, совершенно забыла про арестанта.
Это было письмо от Рокамболя. прерваны двумя
Я очень
Возвратимся теперь обратно в Париж.
Через неделю после похорон управителя замка Оранжери, старика Антона, которого, как мы знаем, нашли мертвым в постели и смерть которого была приписана апоплексическому удару, маркиз Альберт-Фридерик-Оноре де Шамери возвратился в Париж в свой отель в улице Вернэль.
На другой день он проснулся очень рано и сидел у окна.
Кража портрета из замка Оранжери сильно беспокоила его.
Думы и размышления его были ударами в дверь его комнаты.
- Войдите, - крикнул он. Это был виконт д'Асмолль.
- Любезный Альберт! - сказал он, входя, рад, что ты уже встал.
- Это почему?
- Потому что нам необходимо сейчас же ехать в испанское посольство, где тебе придется подписать все бумаги, которые от тебя требовали, и тогда ты тотчас же будешь утвержден испанским подданным.
- Ты делаешь все очень скоро, любезный Фабьен, - ответил Рокамболь, ободряясь этим известием.
- Надо же похлопотать о твоем счастье. Мнимый маркиз пожал руку Фабьену и поспешно оделся.
- Ты знаешь, что мы уезжаем завтра вечером? - продолжал виконт.
- Да, - ответил Рокамболь, - но я уезжаю с небольшим беспокойством, несмотря на всю мою радость.
- Это почему?
- Да, кража моего портрета из замка Оранжери заставляет меня делать самые странные предположения.
- Действительно, - заметил Фабьен, - все собранные тобой сведения кажутся мне очень странными.
- Я боюсь только одного, чтобы какая-нибудь прежняя моя любовница не стала с помощью этого портрета расстраивать мой брак с Концепчьоной.
- Кто знает? Подобные твари способны ведь на всякую мерзость, - добавил Рокамболь.
- Ого, - проговорил Фабьен, - я тебе ручаюсь, мой друг, что сердце Концепчьоны запечатано и на нем написан твой адрес.
- Знаю хорошо это.
- И если бы ей доказали, что ты достоин каторги, то и тогда бы она любила тебя.
- Верно, - прошептал Рокамболь, едва удерживаясь от нервной дрожи.
Это все было ровно в девять часов.
Мнимый маркиз де Шамери и Фабьен д'Асмолль поехали в карете в испанское посольство.
Там их принял один из чиновников посольства и подал Рокамболю целую пачку бумаг, предложив ему подписать их.
В канцелярии в это время находился генерал С, которому маркиз поклонился.
Когда генерал С. узнал, что они едут на другой день в Кадикс, то он предложил Фабьену и мнимому маркизу де Шамери рекомендательное письмо к своему двоюродному брату, бывшему комендантом в Кадиксе.
- Я с радостью воспользуюсь вашим предложением, - заметил Рокамболь.
- А, кстати, - проговорил генерал С, - имя моего двоюродного брата Педро С. напоминает мне одно странное приключение, о котором я никогда бы не сказал вам ни слова, если бы вы не ехали в Кадикс.
- В чем дело?
- О, это целая история.
- В чем же она заключается?
- Вы долго служили в Индии?
- Да, даже очень долго.
- Не служил ли у вас там один французский матрос?
- Очень может быть, но я этого, право, не помню, - ответил Рокамболь, - у меня было так много под командою матросов… Для чего вы это, однако, спрашиваете?
- Я вам сейчас скажу… этот-то матрос отлично изучил все ваши привычки, ваш вкус и вообще все семейные дела.
- Что вы такое говорите? - заметил мнимый маркиз, вздрогнув всем телом.
- Его взяли на судне, торговавшем неграми, - сказал генерал.
- А, вот как!
- И приговорили к галерам.
- Потом?
- Потом… отгадайте-ка, что он осмеливается говорить в свое оправдание?
- Ну, право, не знаю, генерал.
- Он выдает себя за маркиза де Шамери, - докончил, смеясь, генерал.
Это ужасное и поражающее сообщение не произвело на Рокамболя того действия, какое можно было ожидать. Вместо того, чтобы побледнеть и обнаружить жестокий испуг, ученик сэра Вильямса сохранил гордое хладнокровие и ту ясность ума, которая уже не раз спасала весь клуб червонных валетов. Он понял, что настоящий маркиз жив, и у него достало силы улыбнуться и сказать:
- Ах вот что - это довольно сильно сказано.
- Я,согласен с вами, маркиз, но выслушайте же до конца всю историю.
- Рассказывайте, пожалуйста, тем более что она меня очень интересует.
- Этот плут дошел до того, что уверил совершенно моего кузена Педро С, что он действительно маркиз де Шамери.
- В самом деле?
- Педро писал тогда мне, поручая разыскать семейство де Шамери.
- Ну, и что же вы сделали, генерал?
- Я отвечал моему брату, что его маркиз де Шамери - наглый обманщик, так как настоящий маркиз еще недавно танцевал у меня на бале в Париже.
- Гм, это походит на волшебную сказку, - заметил Рокамболь.
- Так как вы едете в Кадикс, любезный маркиз, - продолжал генерал С, - то вы увидите там своего двойника.
- Мне, кстати, пришла странная мысль, - проговорил Рокамболь.
- Какая же?
- Дайте мне письмо к вашему родственнику коменданту, капитану Педро.
- Но ведь я уже предлагал вам это.
- Да, но рекомендуйте меня ему под другой фамилией.
- Для чего вам это нужно?
- Я проживу в Кадиксе несколько дней. Насмотрюсь вдоволь на человека, выдающего себя за меня, и заставлю его рассказать мне свою биографию.
- Отлично, - заметил генерал, - я пришлю к вам сегодня вечером письмо на имя капитана Педро С, в котором я буду отлично рекомендовать… кого прикажете?
- Графа Вячеслава Полацкого, польского дворянина, - ответил ему, улыбаясь, Рокамболь.
Генерал расхохотался и пожал ему руку.
Виконт д'Асмолль занимался все это время в другом углу и не слыхал разговора генерала С. со своим мнимым шурином. Окончив дела, он встал и, обратившись к Рокамболю, сказал:
- Пойдем теперь в полицию за паспортами.
Спустя несколько времени после этого, когда Рокамболь и Фабьен ехали по набережной Арфевр, их карета встретилась с другой каретой, из окошка которой выглянул мужчина и поклонился им.
Виконт поспешил остановить свою карету.
- Здравствуй, Фабьен! - проговорил выглядывавший из кареты.
- Друг Сервиль! Здравствуй, душа моя, - ответил виконт.
Господин де Сервиль был молодой чиновник, недавно определенный на должность судебного следователя и учившийся правоведению вместе с д'Асмоллем.
- Откуда ты? - спросил его д'Асмолль.
- От себя, из улицы св. Людовика в Маре.
- Куда ты едешь?
- В суд.
- Ну, брат, тебя вовсе не видно в свете с тех пор, как ты при новой должности.
- Ах, мой друг! - ответил судебный следователь, - ты, говоря по правде, усиливаешь мои страдания, говоря о моей должности.
- А, а… а почему это?
- Да потому, что первое дело, возложенное на меня, - настоящие потемки, в которых ничего не видно.
- Что же это за дело?
- Дело Сити-Шафаньер, в Клиньянкуре. Рокамболь сидел в глубине кареты так, что молодой чиновник не мог видеть его из-за спины Фабьена, высунувшегося из окна дверец, но когда он услышал эти слова, то вздрогнул.
- Какое же это темное дело? - спросил Фабьен.
- Темное, даже больше чем темное.
- Но какое же?
- Два месяца тому назад в Клиньянкуре нашли Погреб, наполненный водой. На поверхности воды плавали два трупа: один - старухи, а другой человека, признанного за бежавшего каторжника, - он был убит ножом, а старуха задушена.
- Боже, какой ужас!
- Кроме того, на краю погреба сидел живой человек… При этих словах Рокамболь привскочил на своем месте.
- Вероятно, - заметил Фабьен, - это и был убийца обоих утопленников.
- Нет, - ответил чиновник, - он был ранен в спину и весь в крови. Его мокрая одежда свидетельствовала, что он был брошен в воду, как и другие.
- Но, наконец, ведь ты, верно же, допрашивал его?
- Да, но он был помешан и остался таким до сих пор. Рокамболь вздохнул свободнее.
- Этот человек, - продолжал де Сервиль, - был отдан в руки искусного доктора.
- Кого это?
- Он мулат - Альбо, который и обещал вылечить его.
- Но, - сказал Фабьен, обратясь к Рокамболю, - это ведь, кажется, твой доктор - господин Альбо.
- Да, - ответил мнимый маркиз де Шамери, -. он действительно очень искусный доктор.
- Таким образом, ты до сих пор еще не пришел к открытию этой тайны? - продолжал виконт.
- До сих пор, - ответил судебный следователь, - самые искусные розыски оставались бесплодными, и, как ты видишь, у меня нет счастья для дебюта. Но, - прибавил он, протянув руку виконту, -мне надо ехать, меня ждут в суде. Прощай!
- До свидания, - проговорил Фабьен.
Судебный следователь поехал своей дорогой, а наши молодые люди вскоре после того вышли из кареты и отправились в полицию.
Час спустя маркиз возвратился домой, в улицу Вернэль, уже с паспортом в руках и говорил сам себе:
- Цампа не умер… портрет похитили… я погиб!..
Но у Рокамболя минуты отчаяния и надежды беспрестанно сменяли друг друга.
В эту минуту к бандиту возвратилась вся его смелость; он выпрямился, его глаза заблистали.
Теперь, когда он очутился опять лицом к лицу с опасностью, эта опасность придала ему энергии и силы.
- Ну, - сказал он себе. - Это моя последняя игра, и я поставлю теперь все на одну карту.
На следующий день после этого он встал довольно рано, и пока его лакей укладывал чемоданы, мнимый маркиз де Шамери вздумал отправиться в Сюренскую улицу, где его не видали уже около двух месяцев.
Придя на свою квартиру, Рокамболь уложил в дорожный чемодан несколько пар различных костюмов, париков и различных красок, необходимых ему для гримирования. Затем он нанял комиссионера и отправил с ним этот чемодан в улицу Вернэль, а сам между тем пошел в предместье Сент-Оноре на квартиру к доктору Самуилу Альбо.
Мнимый маркиз не счел даже нужным переодеваться, потому что он и не подозревал того, чтобы доктор Альбо мог быть сообщником графини Артовой.
Рокамболь, отправляясь к доктору, дал себе слово не уходить от него, прежде чем ему удастся узнать, в каком положении находится Цампа.
Но ложный маркиз немало удивился, когда швейцар отеля сказал:
- Доктор уехал из Парижа!
- Уехал из Парижа? Он, доктор? Да ведь это невозможно, - сказал Рокамболь.
- Это верно.
- А давно ли он уехал?
- Только на прошлой неделе.
- Но куда же он уехал?
- Право, не знаю, - ответил швейцар, - но вы, мне кажется, можете узнать это в улице Пепиньер.
- Что, - повторил Рокамболь, удивленный этими словами, - стало быть, он живет в улице Пепиньер?
- Нет, сударь, но он лечит там знатного русского барина… который помешался…
Рокамболь прислонился к двери, у него закружилась голова. Но наконец он превозмог себя.
- Так, - сказал он, - я догадываюсь… это… это, верно, у графа Артова.
- Точно так.