Через несколько минут появился высокий худой араб и сделал знак следовать за ним. Федор Андреевич с облегчением вышел на улицу – там тоже сущее пекло, зато с моря хоть иногда налетает ветерок. Коза было увязалась за ними, но Абу отогнал ее и меланхолично поинтересовался, какое к нему дело у Талиба. Русский понял, что это имя капитана корабля, так и не удосужившегося представиться за все время плавания. Услышав о слепом старике и мужчине с рыжей бородой, приплывших на корабле, Абу важно кивнул:
– Да, я их видел. Но они уже ушли.
– Куда? – не выдержал Федор Андреевич. Он достаточно хорошо объяснялся на арабском, и ему не требовался переводчик.
– Не знаю, – пожал худыми плечами Абу. – Сели на верблюдов и ушли.
Талиб притянул его к себе и шепнул на ухо несколько слов. Потом обернулся к русскому:
– Нам пора расстаться. Иди с ним. У тебя есть еще одно письмо? Отдай его там, куда тебя приведут Прощай!
– Погоди, Талиб! – Кутергин положил ему руку на плечо. – Я должен поблагодарить тебя…
– Не нужно. Я сделал то, что должен был сделать. А ты делай свое. Не теряй зря времени и не трать впустую слова! Прощай!
Не оглядываясь он направился к порту. Араб пошел в другую сторону, широко шагая на тощих и длинных "журавлиных" ногах. Офицеру пришлось догонять его почти бегом. Итак, он не ошибся: впереди новые дорога.
Абу шагал как заведенный, не обращая внимания ни на жару, ни на пыль. Русский порядком взмок и едва поспевал за ним – даже к вечеру палило немилосердно, а ноги утопали в сыпучем песке. Незаметно они оказались на окраине города. У какой-то лачуги стоял равнодушный верблюд. Абу заставил его опуститься на колени и помог Федору Андреевичу устроиться между горбов. От скотины крепко пахло грязным хлевом, сидеть на корабле пустыни было не слишком удобно, а проводник еще влез на него сам и заставил животное бежать тряской рысцой. Через полчаса русскому казалось, что из него выматывают душу – ни долгие переходы в седле, ни морская качка, ни даже поездка на слоне не могли сравниться с "удовольствием" мотаться на бегущем верблюде.
На счастье, путешествие быстро, закончилось и капитан очутился на стоянке кочевников, среди шатров из шерсти, ярко горевших костров и самого свирепого вида вооруженных мужчин. Тут же сновали любопытные мальчишки, что-то готовили женщины, бродили козы и злые лохматые собаки. Обитатели лагеря говорили между собой на неизвестном русскому диалекте. Сможет ли тут кто-нибудь прочесть письмо или предстоит ехать дальше? Конечно, если эти весьма воинственные на вид дети песков отпустят их подобру-поздорову.
Абу здесь знали. Он поздоровался с несколькими мужчинами, и те указали ему на темный шатер, отличавшийся от остальных большими размерами. Кутергин с радостью слез с верблюда и направился следом за арабом к шатру. Не оборачиваясь, тот бросил через плечо:
– Не забудь сделать подарок хозяину. Так принято.
В шатре, около железной жаровни с раскаленными углями, сидел молодой человек в широком белом бурнусе. Абу поклонился ему, отступил в сторону и молча указал на русского. Вождь кочевников чуть заметно улыбнулся и сделал приглашающий жест, предлагая присесть.
"Что подарить ему? – подумал Федор Андреевич. – Отдать пистолет и остаться безоружным или дать несколько золотых монет?" Он опустил руку в карман, растянул шнурок кошелька и на ощупь отсчитал семь тяжелых кружочков: кажется, семь у всех народов счастливое число? Дай Бог не ошибиться!
Поприветствовав хозяина, он положил перед ним золото и подал письмо, полученное в Индии. Кочевник благосклонно кивнул и взял бумагу, даже не взглянув на монеты. Он быстро пробежал глазами по строкам и побледнел. Наклонившись, вождь пальцем раздвинул кучкой лежавшее золото и поднял на гостя темные глаза, в которых отражался свет рдеющих в жаровне углей:
– Ты инглиз? У тебя монеты инглизов.
– Нет, я из далекой северной страны. – Капитан никак не мог подобрать на арабском синоним слова, обозначавшего русских, и вышел из положения по-иному: – Она называется Россия. Золото мне дали в дорогу мои друзья в Индии.
– Они дали тебе еще что-нибудь, кроме золота и письма? – уже мягче поинтересовался вождь.
Кутергин немного смешался, не решаясь показать ему деревянную табличку: Али-Реза упоминал только об отце и тех, кто будет помогать капитану в Индии. Распространяется ли власть этого отполированного кусочка дерева, несомненно являющегося для людей Востока каким-то тайным знаком или талисманом, на аравийского кочевника? Рискнуть? Расстегнув жилет и рубашку, он вытянул за шнурок маленькую дощечку.
– О! – Вождь удивленно округлил глаза и поднял вверх ладони, а проводник Абу тут же распластался у ног капитана, не смея взглянуть ему в лицо.
– Ты знаешь, кого ищешь? – осторожно поинтересовался вождь. – Знаешь, кто этот человек?
– Я знаю слепого шейха Мансур-Халима. И знаю что он в плену у жестокого разбойника.
– Они ушли вчера. Если бы ты пришел раньше, шейх уже гостил бы в моем шатре, – заявил кочевник. – Наши враги дали верблюдов его врагу, но мы пошлем погоню. Ты готов отправиться прямо сейчас?
Он пытливо посмотрел на русского, ожидая ответа. Абу, не поднимая головы, ужом выполз из палатки, и тут же у костров загудели мужские голоса, словно растревожили рой сердитых шмелей.
– Готов, – кивнул Кутергин.
– Хорошо! – Вождь хлопнул в ладоши и приказал появившемуся мужчине: – Пусть сорок воинов возьмут самых лучших верблюдов. Их поведет чужестранец, а проводником станет Абу. Я хочу, чтобы привезли слепого шейха и голову рыжебородого человека, который вчера ушел в пески!
Лагерь кочевников ожил. Заметались огни факелов, орали верблюды, лязгало оружие. Казалось, царила полная неразбериха, но, к удивлению Федора Андреевича, меньше чем через четверть часа сорок воинов собрались в поход. Вождь извинился, что не может оказать дорогому гостю все гостеприимство, и обещал сделать это по его возвращении. На прощание он дал капитану обрывок толстой веревки:
– На всякий случай. Это вместо письма к вожлям других племен. Спрячь получше. Да хранит вас Аллах!
Вздохнув, Кутергин опять взгромоздился на верблюда. Гортанный выкрик – и темная масса верблюжьей кавалерии двинулась в ночную пустыню. Со всех сторон русского окружили бедуины, вооруженные длинными ружьями. Их головы были замотаны в бурнусы так, что виднелись одни глаза. На Федора Андреевича на ходу тоже ловко накинули белый бурнус, и он стал неотличим от остальных.
Шли не останавливаясь до рассвета. Как Абу и бедуины находили дорогу, осталось для русского загадкой. Однообразные песчаные холмы, казавшиеся при свете луны чуть зеленоватыми, навеяли неприятные воспоминания – так и чудилось, что за тем барханом сейчас покажется огонек костра, у которого сидит Нафтулла, а из-за другого песчаного холма, горяча коней, вылетят хивинцы или ударят залпом из засады вольные всадники Мирта. Где сейчас Желтый человек, куда и зачем везет он старика? Наверное, Мирту обещали заплатить за слепого шейха очень большие деньги, если разбойник рискнул отправиться в столь долгое и опасное путешествие? Вон как вскинулся вождь бедуинов, когда узнал кого вчера увезли, – оказывается, Мансур-Халим известная фигура среди кочевников. И только ли среди них?
На заре устроили привал. Быстро поставили палатки и разожгли костры. Несколько бедуинов отправились на разведку. Вскоре они вернулись и сообщили, что встретили людей из дружественного племени, – пастухи видели караван Мирта.
– Они опережают нас почти на сутки, – преданно глядя на капитана, сказал Абу. – И у них хороший проводник. Я не знаю, кто их ведет, но они выбирают самый удобный и короткий путь. Рыжебородый идет к морю.
Федор Андреевич поразился совпадению: в Индии Мирт тоже стремился к морю. Значит, он опять хочет сесть на корабль? И куда поплывет, в какие страны? Где и кто ждет его с драгоценным пленником?
После короткого отдыха вновь отправились в путь – удушающая жара не пугала детей песков и раскаленных ветров. Поднимая облака тонкой, как пудра, всепроникающей пыли, верблюды бежали тряской рысцой. Вокруг стояло знойное марево, горячий воздух, словно занавес из прозрачной кисеи, колыхался над барханами, и временами казалось, словно это сама пустыня темно колышется в медленном и страшном танце под слышимую только ей протяжную, тоскливую музыку.
Понукать кочевников двигаться быстрее не было нужды – они шли по следу каравана Мирта с неутомимой целеустремленностью голодной волчьей стаи, почуявшей добычу. Видно, не зря их вождь хотел получить голову человека с рыжей бородой. Кутергин, по своей природе не отличавшийся ни злобным характером, ни кровожадностью или мстительностью, и то поймал себя на мысли, что не отказался бы увидеть голову Желтого человека в кожаном мешке, притороченном к седлу дромадера: когда такие, как Мирт, исчезают с лица земли, становится легче дышать.
Устав шарить глазами по горизонту, Федор Андреевич решил поглядеть, какой подарок дал ему на прощание вождь диких воинов. Похоже, он сунул ему в руку огрызок веревки? Да, так и есть, подарок оказался куском толстой, сплетенной из скрученной коричневой и белой шерсти веревки, примерно в половину аршина длиной. В середине завязан хитрый узел, а на концах болтались косички с вплетенными в них разноцветными бусинками: красными, черными, желтыми, голубыми. Узелковое письмо, как у индейцев Центральной Америки, или своеобразный талисман, служащий верительной грамотой и охраняющий жизнь чужестранца? Надо ли его показывать вождям любых племен или только родственных бедуинам, сопровождавшим русского? Предъявляется эта веревка всегда или в особых случаях? Кто ответит? Абу? Но можно ли его посвящать в такие вещи? Масса вопросов и нет ни одного ответа.
Иногда капитан ловил себя на том, что уже соскучился по тихой, размеренной жизни, раньше представлявшейся ему рутиной, – дежурства, занятия, офицерское собрание, изредка вист "по маленькой" в знакомом кругу, так горячо любимая им опера, визиты родственников, свидания с дамами, балы, соревнования в манеже. С каким вожделением он ждал всего этого, возвращаясь с Кавказа! А по прошествии года или двух снова начал поругивать "дремотность существования" и мечтать о новых приключениях. Вот и домечтался: дома его уже и отпеть могли! Кто же сможет предположить, куда занесло русского офицера?
Ближе к ночи устроили еще один привал. Ездить на верблюде оказалось труднее, чем на лошади, и Федор Андреевич с удовольствием растянулся во весь рост, чувствуя, как ноют ноги и ломит спину. Даже на слоне легче: правда, он проспал большую часть пути, выпив поднесенную Али-Резой чашу со снотворным. В отличие от русского, бедуины остановились лишь для того, чтобы утолить голод и дать немного отдохнуть дромадерам.
Еще до полуночи отряд опять шел по пескам, оставляя позади версту за верстой. Кутергин впал в странное отупение от бесконечной качки в непривычном седле и однообразия пейзажа. Вывести его из этого состояния могла лишь встреча с караваном Мирта, но тот как сквозь землю провалился. Вернее, будто растворился в мареве пустыни. Ночь сменил день, снова наступила ночь Встречали пастухов и отряды других кочевников, все они слышали о прошедшем недавно караване, или даже видели его. Абу клялся Пророком, что не сбились со следа, но…
Последний привал сделали в окрестностях похожего на Суэц городка Порт-Саид, раскинувшегося на берегу моря – уже Средиземного! Бедуины разбили палатки, сняли с дромадеров седла и отправили Абу в город на разведку. Федору Андреевичу объяснили: если рыжебородый и его пленник в городе, то кочевники отправятся туда за головой Мирта пешими – надо лишь узнать, где он находится. А если его там нет, они готовы продолжать путь по пескам.
Абу вернулся быстро. Он присел на корточки перед капитаном и виновато опустил глаза:
– Мы опоздали. Его ждал корабль.
Внутри у Кутергина все словно оборвалось. Он тяжело сел и провел рукой по лбу, словно желая собрать в горсть разбегавшиеся мысли.
– Куда они уплыли?
– Не знаю. – Абу пожал плечами. – Вода не хранит следов.
– Что теперь делать? – Федор Андреевич задал вопрос вслух, но обратил его к себе.
Однако ответил проводник:
– Неподалеку лагерь шейха Фасида. Он ждет тебя. Пойдем, я провожу.
Русский поднялся и поплелся следом за Абу – утопающий цепляется и за соломинку. Чем может помочь шейх другого кочевого племени? Заглянет в магический кристалл и скажет, куда пошел корабль с Миртом и его пленником? И даст чужеземцу еще более быстроходный корабль, чтобы догнать уплывших? Однако не стоит заранее отвергать любую помощь: вдруг придется добираться до ближайшего русского посольства?
Фасид был пожилым, горбоносым, седобородым и очень разговорчивым. Увидев поданную Кутергиным веревку, он четверть часа приветствовал гостя, находя все новые и новые цветистые выражения, а потом предложил разделить с ним обед. Капитан согласился: все равно торопиться более не имело никакого смысла.
Неожиданно в шатре появился смуглый поджарый человек с черными усами и бритым подбородком Он сел напротив русского и окинул его изучающим взглядом.
– Сулейман, – показал на него пальцем шейх. – Благодарение Аллаху, его нашли в порту.
– Корабль французский, "Благословение", – без лишних предисловий сообщил Сулейман. – Я знаю его капитана, он из Марселя. Сейчас пошел в Италию. Те, кто интересует тебя, на его борту.
– Откуда ты знаешь? – недоверчиво поднял бровь Кутергин. Ведь он еще ни словом не обмолвился о своих делах! Шейх сделал вид, что ничего не слышал, а Сулейман только улыбнулся:
– Мы можем пойти за ними.
– И догнать? – с иронией добавил русский.
– Мои предки были пиратами, – буднично сказал Сулейман. – Шейх Фасид просил помочь тебе, а лучше меня никто не знает морских дорог Средиземноморья и всех портов. Мой корабль готов поднять якорь…
Просьба сестры-наставницы, заменявшей в монастырском пансионе классную даму, собрать вещи и спуститься в приемную вызвала у Лючии чувство смутной тревоги: что могло случиться, неужели приехал дядя? Но почему так рано – еще целый месяц ждать дня, когда выпускниц пансиона навсегда распустят по домам, передав с рук на руки приехавшим за ними родственникам. В монастыре царили строгие порядки, и сестры никогда не отступали от раз и навсегда установленных правил. Девушкам не разрешалось проводить каникулы дома и только по распоряжению настоятельницы, да и то в особых случаях, их могли отпустить к родным на несколько дней. Однако лучше бы таких случаев не было вовсе: отпускали, когда кто-то тяжело болел или умирал. Мужчины в монастырь тоже не допускались, впрочем, как и женщины-мирянки. Свидания с родственниками происходили нечасто и только в специально предназначенных для этого помещениях-кельях.
– За вами приехали, – подтверждая дурные предчувствия девушки, бесстрастно сообщила монахиня. – Поторопитесь.
Какие вещи у пансионерки в монастыре? Сестры, посвятившие себя Богу, не поощряли стремления к мирским соблазнам, и Лючия. как и остальные, ходила в простом белье, строгом темном платье с глухим воротником, нитяных чулках и сандалиях. Голову полагалось покрывать косынкой. Любые украшения и косметика категорически запрещались. Монахини давали хорошее образование, учили петь, вышивать, играть на музыкальных инструментах, воспитывать детей, обучали иностранным языкам, но мирские книги изгонялись, а замеченные в чтении романов, неведомым путем проникавших через монастырские стены, рисковали сесть на неделю на хлеб и воду. Зато физические упражнения на свежем воздухе всячески поощрялись – считалось, что они укрепляли здоровье и нравственность. В любое время года спальни не отапливались, а при наступлении холодов разрешалось носить поверх шерстяного платья длинную накидку, похожую на плащ.
– Когда закончите пансион, делайте что заблагорассудится, – любила повторять настоятельница. – Но пока вы здесь, извольте подчиняться уставу!
Поэтому – какие веши? Конечно, молитвенник, незатейливые подарки подруг, запасная смена белья – стирали и чинили его послушницы монастыря, – письма родных, перевязанные ленточкой, тетради, принадлежности для рукоделия…
– Поскорее возвращайтесь. – Мать-настоятельница благословила Лючию и вздохнула. – Сохрани вас Пресвятая Дева!
В приемной девушку ждал полный господин лет сорока с длинными вьющимися волосами. Заложив руки за спину, он нетерпеливо прохаживался из угла в угол, искоса поглядывая на сидевшую у дверей пожилую монахиню. Лючия, ожидавшая увидеть дядю или кузена, в растерянности остановилась на пороге, держа в руке маленький кожаный саквояж.
– Я Бенито Парьетти, новый поверенный в делах вашего дяди в Парме, – подойдя к ней, отрекомендовался незнакомый господин. – Синьор Лоренцо тяжело болен. Ваш брат неотлучно находится при нем, и поэтому мне поручено доставить вас домой.
– Все так серьезно? – Девушка отдала ему сакпояж и заторопилась к выходу.
– Да, синьорина. – Бенито промокнул припухшие глаза платком. – Даже отец Франциск приехал.
Не давая Лючии опомниться от свалившихся на нее ужасных новостей, Парьетти подхватил девушку под руку и вывел из приемной. У ворот монастыря ожидала закрытая карета. Бенито распахнул дверцу и галантно подсадил Лючию. Внутри сидел еще один мужчина – поджарый, смуглый, лет тридцати пяти, с какими-то сонными, холодными, как у рыбы, глазами.
– Шарль. Мой секретарь, – представил его Парьетти. Он устроил пансионерку рядом с Шарлем и велел трогать. Занятая своими мыслями девушка молчала, глядя в окно. Когда миновали перекресток, где следовало свернуть на юг, она недоумевающе спросила:
– Синьор Бенито! Кажется, ваш кучер плохо знает дорогу? Прикажите ему вернуться!
– Напротив, милочка, – усмехнулся "поверенный в делах". – Кучер знает дорогу преотлично. А вы сидите тихо!
– Что все это значит? – Сердце Лючии сжалось в предчувствии непоправимой беды.
– Делай, что тебе велели, – хрипло пробурчал Шарль и неожиданно приставил к ее горлу стилет.
Девушка сжалась в комок от страха, но все же нашла в себе силы медленно поднять руку и спокойно отвести в сторону смертоносное стальное жало.
– Вам придется иметь дело с моим дядей! Если это дурная шутка, синьоры, я готова забыть о ней, но…
– Это не шутка, – не стесняясь ее присутствия, Бенито закурил сигару.
И это сказало Лючии больше любых слов: ни один из служащих синьора Лоренцо никогда не позволил бы себе подобного.
– Да. – "Поверенный" задул спичку и выбросил ее в приоткрытое окно. – Будьте благоразумны, и тогда с вами ничего не случится, милая крошка.
Он окинул сальным взглядом ладную фигурку девушки и пристально поглядел в ее большие зеленовато-карие глаза, словно стремясь загипнотизировать. Лючии сделалось не по себе.
– Вы еще не знаете, на какие вещи способен Шарль. – Толстяк ухмыльнулся. – Скажу по секрету: мой друг давно мечтает поближе познакомиться с хорошенькой девственницей.