Он захохотал и начал обмахиваться шляпой, как веером. Девушка почувствовала, как ее щеки залила краска гнева и стыда, но разве остановит Бенито крепкая пощечина? Пришлось до крови закусить губу и проглотить оскорбление. Сейчас, как никогда, нужно сохранить спокойствие: не может быть, чтобы синьор Лоренцо не пришел ей на помощь в самое ближайшее время. Надо подумать и о том, как дать ему знать о себе и похитителях – в дурных намерениях незнакомцев сомнений не оставалось. Наверное, лучше всего прикинуться испуганной и покорной, дабы усыпить их бдительность. Самой справиться с двумя мужчинами ей вряд ли удастся.
Она покосилась на Шарля. Тот поигрывал стилетом, вертя его между сильными пальцами. Его рыбьи глаза неотрывно следили за каждым движением девушки.
– Куда вы меня везете? – решилась спросить Лючия.
– Узнаете, – буркнул Бенито, опуская на окна темные шторки…
Ехали несколько часов, часто меняя направление, и, когда карета остановилась, Лючия уже не представляла, где находится, – в Модене, Парме, Эмилии или Кремоне? Она увидела двухэтажный дом – довольно ветхий, с облупившейся штукатуркой и щербатыми ступенями крыльца. Пленницу заставили войти в него, подняться по лестнице и распахнули перед ней дверь комнаты с единственным окном, выходившим во двор. Через мутные стекла, виднелась лишь глухая стена соседнего здания.
Бенито открыл саквояж Лючии, небрежно переворошил вещи, заставив ее вновь задыхаться от гнева, когда он с пренебрежительной миной мял толстыми пальцами белье и отпускал ядовитые замечания, что у такого важного и богатого синьора не нашлось денег, дабы одеть племянницу поприличнее. Шарль, не теряя времени, принес поднос: тарелка похлебки, стакан разведенного водой вина, вареная рыба, несколько помидоров и кусок хлеба.
– Ешь и не вздумай высовывать нос в окно или в дверь, – пригрозил толстяк. – Горшок под кроватью, умывальник за дверью.
Мужчины вышли, в замке щелкнул ключ, и девушка осталась одна. Она присела к столу, быстро прочла молитву и набросилась на еду: отказываться от пищи глупо, нужно сохранить силы. Единственное, к чему она не притронулась, было вино.
Изысканностью обстановки комната не отличалась – простая кровать, стол, стул, пустой платяной шкаф, умывальник. На голой стене потемневшее деревянное распятие. Решетки на окнах нет, но рама забита гвоздями. Да и куда прыгать, во двор? Подушка, одеяло и простыни на кровати не новые, зато чистые. Лючия села на краешек стула и сложила руки на коленях – она попалась, как глупая птичка, прилетевшая на звук манка птицелова, заранее приготовившего западню. Что эти люди собираются с ней делать? Судя по всему, они готовы претворить угрозы в жизнь: в свои неполные двадцать лет девушка успела кое-что повидать, кроме монастырского пансиона, и не на шутку перепугалась, увидев стилет в руке Шарля.
В комнате стояла гробовая тишина, словно Лючию закрыли в склепе. Ни шорохов, ни стука, не бьется муха о стекло, не доносятся никакие звуки с улицы. Поэтому, услышав неясные голоса, девушка испуганно подняла голову: уж не померещилось ли? Вдруг это первые признаки приближающегося безумия? Настороженно прислушавшись, она облегченно вздохнула – ей не почудилось! Говорили двое мужчин, скорее всего похитители, устроившиеся в соседней комнате. Наверное, перегородки в старом доме тонкие, а Бенито и Шарль возбуждены и поэтому почти кричат.
Заинтересовавшись, она начала искать, откуда доносятся их голоса. Печи или камина в комнате не было, поэтому мысль о дымоходе она отбросила сразу. Неужели через пол? Лючия легла и прижалась ухом к доскам. Нет, ничего не слышно. Вернее, слышно, но ничуть не лучше. Тогда стены? Или, может быть, дверь? Но и там ее ждала неудача. Наконец, она догадалась открыть дверцы шкафа и голоса сразу стали явственней.
Тогда она вылила вино в умывальник, забралась в шкаф и приложила стакан к его задней стенке. Слышно стало великолепно. Шарль и Бенито говорили на французском.
– Нет, Эммануэль, – это голос Шарля. Но почему он называет Бенито Эммануэлем? – Здесь не лучшее место.
– Все равно придется ждать, – ворчливо ответил толстяк. – Он приедет со дня на день.
Лючия замерла: кто приедет? Дядя Лоренцо, чтобы заплатить им выкуп, или они ждут третьего сообщника? К ее огорчению, бандиты прекратили говорить на эту тему и начали болтать о всяких пустяках, обсуждая достоинства вина и рассказывая сальные анекдоты. Потом они принялись считать расходы.
Девушка вылезла из шкафа и достала из саквояжа корзиночку с принадлежностями для рукоделия: стакан заберут, а слушать, о чем говорят Шарль и Бенито-Эммануэль все равно нужно. Выбрав толстый короткий крючок для вязания, она вернулась в шкаф и осторожно поддела одну из досок задней стенки. Старое дерево недовольно скрипнуло, но поддалось и вышло из расшатанных пазов. Теперь появилась возможность приложить ухо прямо к перегородке, что Лючия и сделала.
Слышимость оказалась не хуже, чем со стаканом: бандиты играли в карты и ссорились, обвиняя друг друга в шулерстве. Ничего интересного более услышать не удалось, и пленница выбралась из шкафа. Помолившись перед распятием, она не раздеваясь легла в постель и долго ворочалась с боку на бок, пока не заснула…
Пробудилась Лючия с первыми лучами солнца – в монастырском пансионе сестры-наставницы не давали долго нежиться в постелях, считая эту привычку крайне вредной. Выглянув в окно, пленница увидела пожилого мужчину, подметавшего двор, но сколько она ни стучала по стеклу и сколько ни ждала, пока он поднимет голову, чтобы подать ему знак, он не услышал и ни разу не посмотрел наверх. То ли мужчина был глухой, то ли получил приказ ни под каким видом не смотреть на окна. Умывшись, девушка помолилась и стала ждать.
Завтрак принес Шарль. За ним шел Бенито-Эммануэль с кувшином воды и свежим полотенцем. Выглядели бандиты сонными и помятыми – видно, вчера переусердствовали со спиртным, обмывая удачное похищение пансионерки. У толстяка резче обозначились мешки под глазами и даже, казалось, сильнее проглядывала седина в волосах. Рыбоглазый Шарль часто облизывал пересохшие губы и мрачно щурился. Они забрали поднос с грязной посудой, сменили кувшин в умывальнике и молча удалились.
Наскоро съев завтрак, Лючия залезла в шкаф, однако сегодня бандиты не отличались болтливостью: они мучились с похмелья.
Обед принес толстяк, он же подал ужин и неласково буркнул несколько слов – все те же угрозы и предупреждения. Вечером они с Шарлем опять нализались. Лючия решила, что это ей на руку, однако в последующие дни похитители ограничивались стаканом легкого вина за обедом и ужином и больше не ныряли на дно бутылки. К огорчению пленницы, они почти не разговаривали: курили, спали, играли в карты и по очереди куда-то исчезали на два-три часа.
Так прошло несколько дней. Девушка исправно несла дежурство в шкафу, и, наконец, ей повезло. После завтрака раздался стук колес – кто-то приехал. Пленница выглянула в окно, но никого не увидела. Тогда она поспешила к своей "слуховой трубе".
Громко хлопнула дверь, и Бенито-Эммануэль сказал на французском:
– Ха! Мирадор! Наконец-то! Признаться, мы уже заждались!
– Как дела? – вместо приветствия осведомился невидимый Мирадор. Голос у него был ровный, невыразительный.
– Птичка там, – ответил Шарль. Наверное, при этом он показал на стену, за которой подслушивала пленница.
– Отлично, – скупо похвалил Мирадор.
– Отлично? – возмутился Бенито-Эммануэль. – Мы совершили почти невозможное, а ты… Деньги привез?
– Другие совершают еще более невозможное, – невозмутимо ответил Мирадор. – Деньги получите. Вот они, а это адрес другого убежища. Переедете туда и будете ждать меня.
– Опять ждать, – проворчал Шарль. – Кстати, кто это с тобой?
– За ожидание тебе хорошо платят, – возразил Мирадор. – А это Титто, он будет помогать вам. Тебе, Шарль, советую с ним не ссориться. Ты понял?
– Перестань, – вмешался толстяк. – Мы прекрасно поладим. Лучше скажи, ты надолго уезжаешь? И, если не секрет, куда?
– В Геную. Надеюсь, теперь не надолго. Переезжайте завтра. Что Лоренцо?
– Мечется, – хихикнул Шарль, и сердце Лючии болезненно сжалось: дядя ищет ее! Значит, ему уже все еизвестно, и он непременно поможет.
– Не смейся – осадил бандита Мирадор. – Если он узнает, я не дам за ваши головы и ломаного гроша.
Бандиты перешли в другую комнату, и девушка выбралась из шкафа: больше ничего услышать не удастся, пока они не вернутся.
Вскоре она увидела Титто – он пришел вместе с Шарлем и толстяком, когда принесли обед. Судя по внешности, он был итальянец-южанин: смуглый, чернобородый с глазами-маслинами, сверкавшими, как у дикого зверя. Или так показалось измученной пленнице? Загадочный Мирадор, по всей вероятности, уже уехал. Однако стука колес кареты девушка не слышала. Южанин поставил на стол поднос с обедом, а Бенито-Эммануэль картинно заложил пальцы за отворот щегольского жилета и предупредил:
– Вечером мы переезжаем. Ведите себя благоразумно.
Лючия согласно кивнула и еще раз отметила, что толстяк говорит на итальянском чисто и правильно, а в речи Шарля чувствовался заметный французский акцент. Титто молча и с любопытством разглядывал пленницу. Одет он был в дешевый костюм, какие обычно носят горожане, однако его руки с набухшими венами, широкими ладонями и толстыми мозолистыми пальцами выдавали в нем крестьянина или рыбака.
Часа через три после обеда вновь появились толстяк и Титто с темным плащом в руках. Плащ накинули на девушку и низко опустили капюшон. Во дворе уже стояла все та же карета. Южанин взобрался на козлы, Шарль уселся рядом с Лючией, а толстяк устроился напротив. Щелкнул бич, и колеса затарахтели по мостовой. Шторки опять опустили, и пансионерка не видела, куда они едут.
Дорога заняла несколько часов. Пленница даже успела немного вздремнуть. Когда она вышла из экипажа, уже царила ночь. Шарль и Титто подхватили Лючию под руки и быстро втащили в дом, даже не дав ей осмотреться. Здание оказалось выше прежнего – по широкой лестнице с крутыми ступенями пришлось подниматься на третий этаж. Зато комната мало отличалась от прежней: распятие на стене, кровать, стол, стул, умывальник, но вместо шкафа – пузатый комод.
Лючия едва успела умыться, как принесли ужин и заперли дверь до утра. Поев, она подошла к окну. К ее удивлению, рама оказалась не забитой. Она распахнула ее и выглянула – внизу простирался грязный пустырь и не было видно ни одного огонька. До земли не меньше пяти саженей, но под окном тянулся узкий карниз а рядом свисали толстые плети дикого винограда…
Глава 9
Мансур-Халим переносил плен стойко: он не жаловался, не унижался до просьб, стиснув зубы, терпел дорожные тяготы и молчал. Молчал, когда его уговаривали, молчал, когда грозили, молчал в ответ на лесть и щедрые посулы. Слепой старик не мог видеть, куда его везут, и ориентировался лишь по слуху и собственным ощущениям. Кроме того, владея многими языками, он жадно прислушивался к разговорам караульных и ловил обрывки фраз. Так он узнал, что его сыну и русскому офицеру удалось бежать. Желтый человек пытался поймать смельчаков, однако судьба встала на сторону отважных молодых людей, рискнувших бросить вызов опасностям горных троп и жестокости разбойников. Позже Мирт не раз старался убедить шейха, что беглецов изловили и лишили жизни, но старик только иронически усмехался: если бы Али-Реза и русский действительно погибли, Мирт непременно сделал бы все, чтобы со злорадным смешком подкатить их головы к ногам Мансур-Халима. Кончики пальцев заменяли слепцу глаза, так пусть он ощупает закостенелые черты дорогих ему людей! Даже если беглецы свалились в бездонную пропасть, Мирт все равно приказал бы достать их тела и отрубить головы. Но он не мог запретить своим людям болтать, а у слепых очень тонкий слух.
Впрочем, пожаловаться на дурное обращение шейх не мог. Его хорошо кормили, устраивали на отдых в отдельной просторной палатке, не связывали, во время долгих и опасных переходов по горам охраняли и берегли, как особу царской крови. Ни разу никто не поднял на него руку, и даже жестокий Мирт ограничивался лишь словесными угрозами, когда строптивый пленник вдруг начинал проявлять характер и отказывался ехать дальше или принимать пишу. Убедившись в бесплодности уговоров, шейха сажали в седло насильно и поддерживали с обеих сторон, а кормили, крепко держа за руки и осторожно разжимая челюсти. Правда, однажды, испробовав подобное, Мансур-Халим больше открыто не бунтовал, поняв и признав всю бессмысленность протеста старого слепца против грубой, животной силы.
Так дошли до моря. Не задерживаясь даже на час, Мирт кому-то перепоручил своих людей и вместе с пленником сел на корабль, где Шейха поместили в отдельную каюту. При слепце неотлучно находился один из трех выделенных капитаном матросов. То ли чтобы прислуживать, то ли следить, как бы старик не вздумал броситься в море. Это позабавило Мансур-Халима – при желании он мог в любую минуту покинуть этот мир и никто не сумел бы ему помешать, кроме Аллаха! Ему ли, хранившему в памяти бесчисленное множество секретов врачевания, не знать способов расстаться с жизнью? Но он решил не терять надежды: Али-Реза и русский на свободе! Не может быть, чтобы сын забыл о томящемся в неволе отце, а отважный воин из северной страны не горел желанием отомстить обидчику. Шейх был уверен – он еще обнимет сына и русского. И час, когда это свершится, уже отмечен Аллахом в Книге судеб. Но с каждым днем надежды слабели.
Иногда в каюту заходил Мирт. Мансур-Халим сразу чувствовал его присутствие: от предводителя разбойников исходил некий черный магнетизм, поэтому слепец настораживался, даже еще не слыша его шагов.
– Ты все упрямишься? – по-свойски спрашивал Мирт и, не дождавшись ответа, уходил. Но спустя некоторое время вновь возвращался и часами сидел напротив слепца, роняя редкие фразы. Чего он добивался этим? Или ему, привычному к седлу и пескам, просто нечего делать на корабле, идущем под, всеми парусами в открытом море?
Казалось, Мирт не знал, что такое преграды, и умел повелевать временем. Все штормы прошли мимо его корабля, ни разу не подвел ветер, хотя и при полном штиле можно было двигаться с помощью паровой машины, установленной в трюме. Когда корабль бросил якорь, слепца бережно перенесли в шлюпку и доставили на берег. Услышав арабскую речь, Мансур-Халим,заволновался: неужели он в Аравии? О Аллах! Разве думал шейх так ступить на священную землю? Не как паломник или уважаемый человек, а как пленник вольный лишь в своих мыслях.
Время для невеселых размышлений нашлось – старика посадили на верблюда, и караван отправился в пески. Как недавно люди Мирта неслись, подобно смерчу, по азиатской пустыне, так и здесь, не зная сна и отдыха, шли по барханам, почти не делая привалов: предводитель вольных всадников торопился к ему одному известной цели. Шейх все чаше задумывался: где наступит конец их странствиям и кто такой Мирт? Чего он хочет, старик уже знал, но какие ветры подняли азиатского песчаного волка и погнали его через горы и моря в неведомую даль? Скорее всего имя этому всесильному ветру, заставляющему плыть корабли, идти караваны и одних людей убивать и похищать других, – золото! Слепец горько усмехнулся: вот и он, на старости лет, стал товаром. Какая злая ирония судьбы!
Несколько суток утомительного путешествия через пустыню порядком измотали Мансур-Халима, и когда он вновь очутился на корабле, то даже вздохнул с облегчением: по крайней мере, не трястись на верблюде, глотая пыль и мечтая о глотке студеной чистой воды. Вскоре появился Мирт. Он зашел в каюту, как всегда, без стука и уселся напротив старика.
– Ты не изменил своего решения? – Желтый человек уперся взглядом в бесстрастное лицо шейха и подумал: жаль, что упрямец слеп! Многое можно понять по выражению глаз, а тут глядишь, как в черные дыры оружейных стволов. – Ты настолько усерден в своей вере, что как пророк Ибрахим, получивший из рук архангела Джабраила священный черный камень, пожертвовал сыном, – не дождавшись ответа, продолжил он. – Аллах отметил верность пророка, а вот кто отметит твою?
– Не богохульствуй, – тихо бросил шейх.
– Я уже испугался, – засмеялся Мирт. – Думал, ты онемел.
– Зачем ты пришел? Куда везешь меня? Неужели ты еще не понял, что все твои ухищрения бесполезны?
– Посмотрим, – пожал плечами Мирт. – Куда тебя везут, узнаешь сам. А вот зачем я пришел?.. Хочу поговорить о верованиях твоей секты.
– Я не сектант, – протестующе поднял руку Мансур-Халим.
– Да я уже это слышал, – усмехнулся предводитель вольных всадников. – Ты знаешь, что по пророчеству древних еврейских мудрецов, на равнине Армагеддона должна произойти решающая битва между силами зла и воинством добра. Не так ли?
Слепец кивнул в знак согласия: зачем отрицать очевидное? Об этом пророчестве знают иудеи, христиане и мусульмане. Десятки веков оно гуляет по земле и передается из поколения в поколение.
– Они не назвали сроков битвы, – вздохнул шейх, пытаясь угадать, куда клонит Мирт.
– Зато философы Индии предсказали время решающего сражения, – немедленно откликнулся тот. – Они считали, что война, затеянная полубожественными властителями в утеху тщеславию и властолюбию, погубила цвет народов и открыла новую эпоху накопления злобы и деспотизма: Калиюгу. Когда эта эпоха кончится, тогда и произойдет ужасная битва.
– Конец Калиюги они предрекали через двадцать три века после рождения Искандера Великого, прозванного на Востоке Зульникайнен – Двурогий.
– В Европе его называют Александром Македонским, – уточнил Мирт. – Он носил украшенный рогами боевой шлем. Может быть, оттуда и пошло, что дьявол рогат? Впрочем, сейчас речь о другом. Тебе не кажется, что время битвы и передачи великих знаний твоими единоверцами совпадают?
– Нет. – Мансур-Халим поджал губы. – Не приходи больше ко мне со своими глупыми предположениями. Конечно, я не в силах запретить тебе приходить сюда, но зато я могу молчать. Больше ты не услышишь от меня ни слова.
– Не зарекайся, – угрожающе предупредил разбойник и ушел.
В крайнем раздражении шейх принялся ходить по каюте, потом лег и хотел заснуть, но какая-то неясная мысль не давала покоя. Что-то в разговоре с Миртом насторожило и поразило старика, но что? Гнев – плохой советчик и помощник, а он позволил себе разгневаться и потерять среди хаоса слов те, которые заставили внутренне вздрогнуть. Приложив кончики пальцев к вискам, Мансур-Халим постарался успокоиться и начал восстанавливать в памяти разговор с Миртом слово за словом, будто нанизывая бисеринки на незримую нить. Ага, вот оно!
Разбойник из азиатской пустыни сказал: "В Европе его называют Александром Македонским". В Азии греческого царя Искандера так никто не называл. И вообще, для волка песков, живущего саблей, Мирт слишком хорошо образован, он знает такие вещи, которым не учат даже в медресе. Откуда?
Шейх пожалел, что он слеп и не может поглядеть на этого жестокого человека. И кто знает, когда теперь удастся заняться лечением глаз и удастся ли вообще – ведь с каждой минутой он все дальше и дальше от тех, кто мог ему помочь, вырвать из рук Мирта.
Море волновалось, сильно качало, однако корабль шел быстро, оставляя за кормой милю за милей. Старик не пытался гадать, где он сейчас: все равно любой человек – песчинка на лике Земли. Всегда должна оставаться надежда на лучшее, иначе просто не стоит жить. Он больше не разговаривал с Миртом, хотя тот заходил и пытался завязать беседу.