Заговорил Иванов не в вагоне; во-первых, Исаев завороженно смотрел на станции, людей, нежно улыбался шумным детишкам (кадык елозил, но глаза оставались сухими), а во-вторых, ждал одиночества, которое и наступило, когда они вышли на станции "Охотный ряд".
- Отвечаю на ваш давешний вопрос о том, с кем я, - по-прежнему весело улыбаясь, но явно эту улыбку играя, начал Аркадий Аркадьевич, чуть понизив голос. - Раньше не мог, служба наверняка смотрит за вами, взаимная перепроверка, особенно в метро, там бежать легче, толпа, пневматические двери… Итак, я считаю Сергея Сергеевича и прочих - кроме Рата, он талантливый опер, - подонками, которые компрометируют высокое звание чекиста. Они пришли в аппарат недавно, вместе с новым министром Абакумовым. Почему с этого поста оттерли Лаврентия Павловича? Потому что он сохранил Родине маршала Рокоссовского и маршала Мерецкова - обоих должны были расстрелять, пытали в подвалах, подвергали чудовищным мучениям… Они не падали в обморок, - вдруг ожесточившись, заметил Аркадий Аркадьевич, - от того, что сидели недвижно на стуле! Их били металлическими прутьями, ясно?! Берия сохранил Родине авиаконструктора Туполева, министра Ванникова, который потом снабжал фронт "катюшами"… Он реабилитировал десятки тысяч ленинцев - практически всех, кого не успел расстрелять мерзавец Ежов… Думаете, не питай я к вам уважение за ваши подвиги и не доложи Берия, вас бы не истязали?! Еще как бы истязали… Словом, ситуация не простая… Попытка отодвинуть товарища Берия от непосредственного руководства органами произошла под воздействием чьих-то темных сил. Чьих? Не знаю. Но намерен узнать. Я не один в этом желании. То, что я вам сейчас сказал, - основание для моего расстрела без суда и следствия. Если хотите помочь мне… нам… свалить мерзавцев - включайтесь в работу… Да, да, сидя на даче или в камере - если я решу, что так угодно нашей борьбе… Если вздумаете играть на этом моем признании - вас убьют вместе со мной. Точка! - прервал он себя. - Все, забыли! Говорим о меню, вине и женщинах… И еще о фюрере… Меня очень интересуют взаимоотношения Гитлера с его окружением в начале их движения; честно говоря, национал-социализм, его рождение и развитие мы прошляпили. Информации - серьезной и объективной, если хотите, бесстрашной - у нас практически не было. Стол в ресторане, скорее всего, оборудован, поэтому информацию дозируйте… И засадите фразочку: "О каких-то эпизодах - Гитлер заложил фугасы под будущее - я доложу только товарищу Сталину… Лично…"
- Скажите, - задумчиво спросил тогда Исаев, словно бы не услыхав его, - а если бы товарищ Берия приехал в Москву в тридцать пятом году, процесса Каменева не было бы? Каменева с Зиновьевым не расстреляли бы?
Аркадий Аркадьевич долго молчал, улыбка с лица сошла:
- На это я ответить не в силах… И не потому, что боюсь. Просто - не знаю. Я, честно говоря, вопросы о прошлом себе не ставлю… Думаю о будущем, чтобы не повторился, упаси господь, тридцать седьмой…
- Спасибо за честность, - ответил Исаев. - Переходим к меню, вину и женщинам…
- Слушайте, Всеволод Владимирович, - покончив с солянкой, спросил Иванов, - а вы когда-нибудь фюрера вблизи видели?
- Что значит "видел"? На съездах партии, на приемах, в Байрейте - во время вагнеровских фестивалей - много раз… Лично у него на докладе не был. Но ведь служба составляла каждый день материал: о том, кто его посетил, о чем шла речь, реакцию Гитлера на тех, кто был удостоен аудиенции, слежка за этими людьми… Так что кое-какую информацию о нем в здании на Принцальбрехтштрассе при желании можно было получить… с трудом, но - можно.
- Эти материалы докладывали Гитлеру?
- Судя по тому, что обрабатывали их на нормальной машинке, - нет… Только то, что печаталось на "Ундервуде" с большими литерами, шло к нему тут же, с фельдъегерем…
- А кто получал материалы с нормальным шрифтом? Гиммлер?
- Конечно.
- А еще?
- Гесс, "брат фюрера", их не получал… Он вообще не жаловал службу, всегда подчеркивал, что государством арийцев правят не штурмовики или военные, но рабочий класс и бауэры…
- Кто? - Аркадий Аркадьевич не понял. - Сторонники Бауэра?
- Вы имеете в виду социал-демократа Бауэра? - Исаев не считал нужным скрыть усмешку. - Все социал-демократы, кто не успел сбежать, сидели в концлагерях, они ни разу не пошли на компромисс с нацистами… "Бауэр" - это "крестьянин"…
- А Борман? - спросил Иванов, пропустив замечание Исаева о социал-демократии. - Ему такие материалы отправлялись?
- Не думаю… Он бы обернул это против Гиммлера: "фюрер, за вами следят"…
Аркадий Аркадьевич хохотнул:
- И назавтра бедолагу в пенсне шлепнули бы в подвале…
Исаев покачал головой:
- У вас неверное представление о партийном механизме рейха… Вы знаете, кто был самым сильным противником фюрера?
- Ка-к это "кто"? Коммунисты…
- И социал-демократы. Не сбрасывайте их со счетов, - повторил Исаев. - Думаю, что в обозримом будущем именно они станут ведущей силой на Западе… Впрочем, это одна из тех тем, которые я готов изложить лишь товарищу Сталину, боюсь, другие меня не смогут понять из-за въевшихся стереотипов… Но я не об этом, - заметив восторженную улыбку Аркадия Аркадьевича, Исаев молча кивнул, подчеркивая этим, что он выполнил просьбу "генерала Иванова". - Я имею в виду другое… В двадцатых годах самым грозным противником фюрера был Геббельс…
- Тот самый?! - искренне поразился Аркадий Аркадьевич.
- Именно… А гауляйтера Коха помните? Руководителя областной парторганизации в Кенигсберге? Одного из ветеранов… нацизма?
- Не просто помню… Мы с ним работали - вместе с поляками… Молчит, сволочь…
- А вы знаете, что именно этот "друг фюрера" в двадцатых годах бросил лозунг: "В нашей рабочей партии решает большинство, а не папа! Долой партийных императоров, да здравствует национальная революция социалистов!" А кто его поддержал? Геббельс. Это было, если мне не изменяет память, в конце двадцать пятого… Так вот, он тогда прямо-таки заорал во время совещания, созванного истинным создателем партии Грегором Штрассером: "Я предлагаю исключить из рядов национал-социалистической рабочей партии Адольфа Гитлера как мелкого буржуа, пробравшегося в наши ряды! Мы - партия рабочего класса и трудового крестьянства! Мы не вправе терпеть в своих рядах ни социал-демократических, ни буржуазных элементов!"
Аркадий Аркадьевич слушал завороженно, даже папироску не решался закурить, хотя Исаев видел, как рука его то и дело тянулась к открытой пачке "Герцеговины Флор"…
- Да вы курите, - сказал он. - И я закурю, если разрешите…
- Бога ради, Всеволод Владимирович! Водочки не хотите? Рюмашку?
- Обвалюсь… Тащить придется… На ваших харчах человек только что не умирает… И язык начнет заплетаться… Давайте выпьем, когда я переберусь на свою квартиру…
- Тоже верно, - согласился Аркадий Аркадьевич, - я водку ненавижу, а пить приходится, особенно на приемах - дело есть дело… Ну и что потом?
- А через полгода Геббельс переметнулся к Гитлеру: тот посулил ему пост гауляйтера всех парторганизаций Берлина… И судьба Штрассера была решена…
- Погодите, погодите, тут что-то не сходится, - возразил Аркадий Аркадьевич. - Штрассера расстреляли в июле тридцать четвертого года, а вы говорите про двадцатые…
- Все сходится, - Исаев вздохнул. - Гитлер планировал комбинации против тех, кого считал недругами, не на год вперед, а на десятилетия… Думаете, он перед гибелью не заложил фугасы под будущее? Думаете, он ушел просто так, завещая лишь бить евреев? Не-ет, Аркадий Аркадьевич! Его фугасы так страшны, так изощрены, что и представить себе трудно…
- Какие именно?
- И это я готов открыть Иосифу Виссарионовичу. Только ему. После моей реабилитации… Никому другому, кроме товарища Сталина…
Иванов удовлетворенно, кивнул, изумленно покачав при этом головой: "Ну и работа, ну и профессионал!"
- А что же было со Штрассером после того, как Геббельс переметнулся?
- Ничего… Гитлер передал в его ведение орготдел НСДАП, ключевой пост; с тех пор все назначения и перемещения гауляйтеров готовил именно Штрассер. Но, утверждая назначение, Гитлер - в присутствии всего руководства партии - заметил: "Я согласен с критикой моих товарищей: нам не нужно императоров и пап, все вопросы решаем большинством! Меньшинство подчинено железной воле, выраженной массой". И Штрассер был вынужден проводить решения, которых он внутренне не принимал, но подчинялся им как фанатичный ветеран. А как это было выгодно первому лицу?! Он делал то, что ему выгодно, чужими руками!
Аркадий Аркадьевич ничего не ответил, попросил официантку принести ему рюмку водки, снова закурил:
- Ничего этого в наших кнформациях не было…
- А знаете, кто спас Гитлера от самоубийства?
- Какого?! Когда?!
Исаев испытующе посмотрел на собеседника:
- Если вы играете незнание, я рано или поздно пойму это…
- Клянусь детьми! Только… Всеволод Владимирович, пожалуйста, не говорите больше "национал-социалистическое" государство… У нас принято писать "фашистское" или, по крайней мере, "национал-социалистское"…
- Такого слова ни в немецком, ни в русском языках нет, - отрезал Исаев. - Так вот, после того как любовь фюрера, Гели Раубаль, сказала, что уходит от него, и ее за это убили из маленького пистолетика, любимого пистолетика фюрера, тот чуть не помешался… И Грегор Штрассер просидел с Гитлером, никому не отпирая дверь его квартиры, два дня… И спас его, черт возьми, от того, чтобы тот не пустил себе пулю в лоб… А вот разрыв между фюрером и Отто Штрассером, младшим братом Грегора, руководившим прессой, которая атаковала фюрера слева, произошел после того, как Гитлер принял в партию и приблизил к себе сына свергнутого кайзера - принца Августа-Вильгельма… Это было явным предательством первой программы партии, в которой говорилось, что представители эксплуататорских классов никогда не будут приняты в ряды национал-социалистов… И брат создателя партии, Отто, опубликовал в газете лозунг: "Истинные национал-социалисты должны покинуть "партию" Гитлера"… Несмотря на это, вторым человеком в партийном аппарате продолжал оставаться Грегор… Это, кстати, ошибка - считать всех членов партии Гитлера ублюдками и кретинами… Вначале там было довольно много идейных людей… Странно, что у вас нет информации о Штрассерах, я же посылал вам шифровки из Лиссабона, когда Шелленберг взял меня с собою для организации убийства Отто Штрассера… Тот вовремя уехал из рейха, поэтому и уцелел… По приказу фюрера в РСХА был создан специальный отдел "террора" - для убийства Отто Штрассера, одного лишь Штрассера, представляете?! Он, кстати, жив, скрывается где-то в Канаде… Слыхали о его "Черном Интернационале"? Он создал его в эмиграции, в пику фюреру…
- Очень мало…
- Если у вас в архиве есть европейские и канадские газеты, я готов подобрать досье… Любопытно: у него было все, как и у Гитлера, только без призывов к антисемитизму, перекройке карты мира и войне… все остальное - калька, одно к одному: равенство, экспроприация банков и крупных заводов, права рабочим и ба… крестьянам…
- У меня хорошая память, - заметил Аркадий Аркадьевич. - Могли бы говорить "бауэры" - врезалось навечно. - И он сладко, как-то по-особому, тягуче, выпил принесенную официанткой водку; не закусывая, сразу же закурил, вновь выжидающе приблизившись к Исаеву.
- Если бы не Геббельс, - продолжил Исаев, - возможно, Грегор Штрассер не был бы расстрелян… Однажды Гиммлер показал Гейдриху фотографии черновиков речей Геббельса… Тот рассказал Шелленбергу, ну а этот поделился со мной… Геббельс переписывал каждую страницу раз по восемь… Сам вставлял пометки: "здесь нужны аплодисменты"… Или: "тут - драматическая пауза, чтобы началась овация", или: "резкий взмах рук, отчаяние на лице - неминуемы возгласы поддержки"… У него в "особой команде" было тридцать человек, которые рассаживались в разных точках зала, где выступал хромой, и организовывали толпу, начиная овации и выкрикивая слова поддержки в запланированных местах… Их потом всех расстреляли… В ту же ночь, когда убили Штрассера и Рэма… И еще одного человека шлепнули, без которого Гитлер бы вообще не состоялся, - господина Штемпфле; то ли пастор, то ли расстрига; он переписал всю "Майн кампф" - от начала до конца… Гитлер ведь провел две волны чисток: в тридцать четвертом и тридцать девятом… Он приказал имитировать покушение на себя, чтобы обвинить в этом "английских шпионов" - их руками в пивном зале были убиты самые памятливые ветераны, их заботливо посадили в первые ряды, поближе к трибуне фюрера, но тот быстро уехал, а эти через двадцать минут превратились в куски мяса… Ничего, а? Кстати, стенограммы бесед Гитлера с Брайтингом у вас сохранились?
- Не слыхал. Кто это?
- Вполне порядочный консерватор, редактор одной из немецких газет… Фюрер был заинтересован в нем… Тридцать первый год, кризис в партии, финансовый крах - нужна реклама… Вот он и пригласил его для интервью… Когда Брайтинг спросил фюрера, как можно идти к власти с кровавыми призывами Геббельса и Розенберга, которые требуют немедленно повесить всех марксистов и евреев, Гитлер ответил: "Лес рубят - щепки летят… Я не хочу скрывать: придя к власти, мы покажем, сколь тверда наша рука… Но мы не собираемся вешать на телеграфных столбах всех богатых евреев, чушь… Это всего лишь пропагандистский ход Геббельса и Розенберга, не судите их строго, они дают нации лозунги, которые угодны эксплуатируемым и голодным… Однако правда такова, что после победы мы будем приказывать, а немцы беспрекословно слушаться! Низы подчиняются, верхи правят! И Геббельс позаботится, чтобы девяносто девять процентов нации восторженно поддержали нашу политику! Печать будет мобилизована на службу обществу… Каждый будет призван к ответственности - в соответствии с законом!" Неужели не читали? - удивился Исаев. - По-моему, часть этих материалов была опубликована в Лейпциге в тридцать первом… И это у нас не переводили?
- В тридцать первом я занимался коллективизацией, Всеволод Владимирович… В органы пришел только в тридцать седь… Нет, в конце тридцать восьмого, по набору товарища Берия, когда мы раз и навсегда покончили с ежовскими нарушениями законности.
…На этот раз в здание МГБ они вошли через подъезд; Иванов показал удостоверение, бросив охране:
- Товарищ со мной, на него есть пропуск.
Когда вошли в его кабинет, со стульев поднялись три человека: двое были в форме, а один, сутулый, седой, лохматый, - без пояса; губы синие, глаза запавшие, но живые, мочки ушей оттянуты, увеличены - значит, болен.
- Это Гелиович, - пояснил Иванов. - Тот самый… Можете допросить его.
- Я бы хотел поговорить с ним один на один.
Иванов внимательно посмотрел на тех двоих, что стояли рядом с доктором, что-то, видимо, понял - то, чего Исаев понять не смог, и поинтересовался:
- В гестапо такую просьбу, учитывая специфику нынешней ситуации, удовлетворили бы?
- Нет, - ответил Исаев.
Иванов кивнул; обратился к военным (капитан и подполковник):
- Ну что? Пойдем походим по коридору, а?
Когда дверь за ними закрылась, Исаев спросил:
- Вы знаете, кто я?
- Вы очень похожи на Сашенькиного мужа… Там много ваших фотографий… Все, правда, размножены с одной…
- Где это "там"?
- У Сашеньки. На Фрунзенской…
- Как вас зовут?
- Яков Павлович.
- В чем обвиняют?
- В шпионаже и антисоветской пропаганде.
- В пользу кого шпионили?
- Я не шпионил… Эти доллары остались в наследство от моего дяди… Его брат уехал в Америку перед революцией… А когда ввели Торгсин, он перевел доллары, тогда разрешалось…
- С вашими доводами согласились?
- Да.
- Значит, обвинение в шпионаже отпало?
- Да.
- Вы действительно занимались антисоветской пропагандой?
- Да.
- В чем это выражалось?
- Я хранил и давал читать другим книги врагов народа…
- Кого именно?
- Троцкого и Бухарина… Будь проклят тот день, когда я получил эти книги…
- От кого вы их получили?
- От профессора Шимелиовича…
- Кто это?
- Главврач Боткинской больницы.
- Почему он их вам дал?
- Потому что мы с ним очень дружили.
- В книгах есть призывы к антисоветским действиям?
- Я… Почему вы говорите так? Зачем? Не надо, пожалуйста! Я же признался во всем… Пощадите меня, я же хотел Сашеньке только добра! Она бы погибла иначе, - Гелиович заплакал. - Если бы вы только видели ее в сорок шестом! Если бы видели… Она никогда не любила меня… Я был вашей тенью… Она всегда любила только вас…
- Вас пытали?
Геолиович в ужасе откинулся на спинку стула:
- Что?! Зачем?! Почему вы так говорите?! Я не хочу!
- Как я говорю? Я просто спрашиваю: вас пытали?
- Нет. Со мной… Меня не пытали… Наши органы никого не пытают…
- Тогда отчего вы признались в том, чего не было?
- Было! - истерично закричал Гелиович. - Я во всем признался! Было!
- Ни в "Азбуке коммунизма" Бухарина, ни в книге Троцкого "Октябрь", которые вы хранили, нет антисоветской пропаганды. Один автор - член Политбюро и наркомвоенмор, другой - редактор "Правды" и член ЦК, чушь какая-то…
- А я категорически повторяю, что меня никто не бил! - снова закричал Гелиович.
- Я говорю с вами как друг, доктор… Я… Я благодарен вам за Сашеньку… И хочу вам помочь… Вы говорите, что вас не пытали… И что вы сами признались в антисоветской деятельности… Вы знали, что идете на преступление, прятав у себя книги Троцкого и Бухарина?
- Все советские люди знают, что это преступление… Значит, и я должен был знать…
- Почему вы зашили эти книги в матрац моего сы… Почему вы так тщательно прятали литературу, изданную в Советском Союзе?
- Что вам от меня надо? - прошептал Гелиович. - Ну что, объясните?! Я никогда не откажусь от признания, которое карается восемью годами! И ни днем больше!
- Вас сломали, - сказал Исаев. - Вы просто боитесь мне открыть правду, потому что знаете: нас здесь подслушивают… Закатайте рукава! Быстро!