Когда Исаев, надрываясь, прокричал в трубку:
- Санюшка, сыночек, любимый, перед вылетом подстригись, как стригся в Кракове… Помнишь?!
В этот момент Сергей Сергеевич остановил пленку с голосом Александра Исаева, а вторую, на которой был записан треск и шум радиопомех, сразу же усилил. По прошествии полуминуты, пока Максим Максимович надрывался: "Алло, Саня, Санечка, сынок, алло, ты слышишь меня?!" - снова сквозь писки и треск радиопомех дал голос сына: "Папочка, говори громче, я ничего не слышу…"
…А потом Аркадий Аркадьевич распекал в присутствии Исаева радистов; те виновато оправдывались:
- Товарищ генерал, но это же Колыма! И так чудом вышли! Радиограмму хоть сейчас передадим и запросим немедленный ответ…
- Чтобы завтра же была связь! - бушевал Аркадий Аркадьевич. - Деньги любите получать, а работать не умеете!
Нервно закурил, прошелся по кабинету, потом словно бы споткнулся:
- Извините, Всеволод Владимирович, не предложил вам. Курите…
Исаев медленно поднял на него глаза:
- Я хочу стакан водки. И отвезите меня на дачу. Валленберга присылайте завтра. И если я сегодня попрошу на вашей даче еще стакан водки, пусть мне дадут. И приготовят хорошую зубную пасту. Или отменный чай. Отбивает запах перегара…
Аркадий Аркадьевич сел рядом с Исаевым, положил ему руку на острое колено и проникновенно, с болью, сказал:
- Спасибо, товарищ полковник… Я не сомневался, что у нас, у большевиков, все так и кончится…
И, вызвав своего лощеного секретаря, повелел:
- Бутылку лучшей водки, банку икры и кусок вареной осетрины.
…Воздух был прозрачен и хрупок. Проснувшись, Исаев увидел верхушки сосен, сразу вспомнил тот русский, затрепанный журнал, что он нашел в оккупированном Париже на книжной набережной Сены; "и так неистовы на синем размахи огненных стволов…".
Поднял голову с мягкой, топкой подушки: стволы деревьев были действительно огненными. "Размахи" или "разбеги", - подумал Исаев, - и то и другое слово подходит к сути, к этой извечной красоте. Как же им больно, когда их медленно, с перекуром, пилят, боже ты мой!"
Он поднялся. Голова после вчерашней водки кружилась. Спустил худые ноги с выпирающими коленями на коврик, в дверь сразу же постучались. Значит, постоянно смотрит надзиратель, понял он. Вошел, однако, не солдат, а "Макгрегор", Виктор Исаевич Рат.
- Доброе утро, Всеволод Владимирович, как спалось?
- Хорошо спалось, благодарю. Что там со связью? Наладили?
- Информации пока что не поступало. Позавтракаем и после этого позвоним Аркадию Аркадьевичу…
- Валленберга еще не привезли?
- Нет.
- Когда?
- Не знаю. Указаний не получал.
Завтракали на веранде, залитой солнцем. Масло, сыр, два яйца всмятку, кофе; хлеб был двух сортов - черный и серый. ("Мы называем "рижский", - пояснил Рат, - самый, по-моему, вкусный, в вашу честь заказал".) Потом послушали последние известия по радио: перевыполнение плана уборки хлеба колхозниками Одесской, Херсонской и Белгородской областей, приветственное письмо вождю всех народов, гениальному зодчему нашего счастья великому Сталину от строителей Днепрогэса, восстающего из руин. Максим Максимович запомнил две подписи - парторга ЦК Дымшица и секретаря обкома Брежнева. Диктор сухо зачитал сообщение о продолжающейся борьбе с вероломством группы театральных критиков-космополитов типа Альтмана и Борщаговского. Закончился выпуск прогнозом погоды: обещали солнце.
- Стакашку не засосете? - поинтересовался Рат.
- Это вы по поводу водки?
- Почему? С утречка хорошо пойдет джин с тоником, здесь все есть, - он усмехнулся, - как в Лондоне. Так что? Устроить оттяжку?
Исаев поинтересовался:
- У вас дедушка есть?
- Умер… Прекрасный был дедушка, Исай Маркович, пусть ему земля будет пухом…
- Неужели он вас не учил: "Проиграл - не отыгрывайся, выпил - не похмеляйся"?
- Он у меня и не пил, и не играл, Всеволод Владимирович. Он с конца прошлого века был в революционной работе… В большевиках он был с начала и до конца, без колебаний…
- Рат? - Исаев удивился. - Я помню многих ветеранов, что-то такой фамилии нет в голове.
- Вы его знаете, - убежденно ответил Рат, - прекрасно знаете, только под другой фамилией… Она общеизвестна.
- Давайте позвоним в Центр, - сказал Исаев. - Как там дела со связью…
- Пошли, - согласился Рат, - телефон рядом.
…Голос Аркадия Аркадьевича был потухший, грустный:
- Возвращайтесь, Всеволод Владимирович, есть новости.
Говоря так, он не лгал: после вчерашнего разговора с ним Комуров встретился с Берия и, доложив ему об успехе в комбинации по делу "Штирлица - Валленберга", сказал, что начинается работа на даче.
Берия поздравил его, просил передать благодарность Влодимирскому, а в конце разговора предложил заехать после работы, вечером: "Надо перекинуться парой слов о проекте".
Начав с какого-то малозначительного вопроса и дождавшись того момента, когда Комуров начал отвечать, как всегда многословно и обстоятельно, Берия достал из сейфа красную папку тисненой кожи и положил ее перед Богданом.
Тот на мгновение прервал доклад, вопросительно посмотрев на Берия. Маршал кивнул головой: мол, продолжай.
Дослушав Комурова, сказал:
- Погляди, думаю, пригодится…
"После многочисленных запросов в МИД СССР со стороны шведского правительства, связанных с "исчезновением" во время освобождения Будапешта подданного Швеции некоего Валленберга, товарищ Иосиф Виссарионович Сталин запросил дело Валленберга и пообещал принять посла.
На беседе товарища Иосифа Виссарионовича Сталина с послом присутствовал замминистра иностранных дел т. Лозовский С. А.
Посол Швеции Содерблом был приглашен в Кремль, однако не для беседы о "деле" Валленберга, ибо такого "дела" нет, оно сфабриковано антисоветской пропагандой, а в связи с окончанием срока аккредитации в Союзе ССР.
Накануне беседы, зная, что Содерблом наверняка передаст послание Короля и премьер-министра Швеции, товарищ Иосиф Виссарионович Сталин затребовал справку по поводу боев за Будапешт и вызвал для беседы маршала Малиновского, который якобы встречался с Валленбергом по просьбе последнего в Дебрецене.
Действительно, во время протокольной беседы, после того как посол Швеции выразил благодарность Генералиссимусу Сталину за выдающуюся роль Советского Союза в победе над нацизмом и фашизмом и попросил передать сердечную признательность коллегам из Министерства иностранных дел, он перешел к вопросу о Валленберге.
Сначала посол коснулся вопроса о том, что, когда в Стокгольме в октябре 1944 года узнали о приходе в Будапеште к власти нациста Салаши и изучили первую официальную декларацию нового лидера, в которой он, в частности, призывал к тотальному противостоянию большевизму и немедленному истреблению евреев в Венгрии, Его Величество Король Швеции отправил телеграмму регенту адмиралу Хорти, в которой заявил протест по поводу официального заявления г-на Салаши, объявив его "неприемлемым" и "противным духу гуманизма и цивилизации".
Именно в это время в Венгрии работал шведский дипломат, секретарь посольства Рауль Валленберг, успевший к тому времени спасти тридцать тысяч евреев от уничтожения. Посол отметил выдающуюся роль Валленберга, его беззаветное мужество и абсолютную честность. Валленберг, продолжил посол, проделал немыслимое: он со дня на день отодвигал исполнение приказа Гитлера о тотальном уничтожении всех несчастных. "Валленберг…" - хотел продолжить посол, но был прерван товарищем Иосифом Виссарионовичем Сталиным, который сострадающе попросил произнести фамилию шведского дипломата по буквам, что и сделал немедленно советник-посланник Швеции г-н Баркхольст.
Товарищ Иосиф Виссарионович Сталин записал крупными буквами фамилию Валленберга.
Посол продолжил свой рассказ о том, как Валленберг отправился из Будапешта в Дебрецен на встречу с представителями Красной Армии и, выезжая из города, на улицах которого шли бои, встретил русских солдат и спросил их о том, каким путем лучше добраться до штаба. После этого он исчез.
- Он ехал на вашей машине? Под флагом Швеции? - спросил товарищ Иосиф Виссарионович Сталин.
Посол ответил в том смысле, что он ехал именно на шведской машине. Товарищ Иосиф Виссарионович Сталин поинтересовался, известно ли господину послу, что советской авиации был отдан приказ ни в коем случае не атаковать машины под шведским флагом. Посол ответил, что он прекрасно помнит этот приказ и благодарен за него Генералиссимусу Сталину. Товарищ Иосиф Виссарионович Сталин ответил, что благодарить надо не его, а Молотова с Вышинским. "Я убежден, - заявил посол, - что советская авиация не нападала на шведский автомобиль, такая возможность исключается нами".
Обратившись к т. Лозовскому, товарищ Иосиф Виссарионович Сталин указал: "Надо посмотреть, был ли такой же приказ у немцев и салашистов?"
Затем товарищ Иосиф Виссарионович Сталин задал вопрос шведскому послу: "Какое объяснение происшедшему печальному инциденту было дано советской стороной?"
Посол ответил, что никакого ответа получено не было, хотя в сорок пятом году посол СССР в Швеции г-жа Коллонтай и заместитель министра иностранных дел г-н Деканозов заявили, что Валленберг находится под протекцией войск Красной Армии…
Товарищ Иосиф Виссарионович Сталин прервал беседу словами, в которых содержалось обещание предпринять все возможное для изучения вопроса, поднятого шведской стороной.
Запись беседы сделана Павловым".
- Ясно? - вздохнув, спросил Берия. - То-то… У меня все время это в памяти шевелилось… Неспокойно было на душе. Я-то был в отъезде, когда произошла эта беседа, товарищу Сталину готовил ответ Деканозов, но материал не удовлетворил товарища Сталина, он попросил обдумать все еще раз, но больше к этому вопросу почему-то не возвращался… Едем, поужинаем на Качалова, мне сегодня сидеть часов до трех…
В машине задумчиво продолжил:
- Но самое любопытное заключается в том, что спустя четыре дня после этой беседы в Кремле член Политбюро Венгерской компартии Ласло Райк устроил гала-концерт в "память о герое Рауле Валленберге"… И знаешь, с кем он советовался по этому вопросу по линии МИДа?
- Представить не могу, Лаврентий Павлович…
- И я не мог. С Соломоном Абрамовичем, нашим другом Лозовским… Понимаешь, куда я клоню?
- Нет, - откровенно признался Комуров. - Ваша мысль, Лаврентий Павлович, всегда так неожиданна, изящна, всеохватна, что я не в силах предугадать поворот…
- Не люблю комплиментов, - отрезал Берия, выслушав, впрочем, их до конца. - Мысль как мысль, нормальная мысль… Поскольку страна в изоляции, поскольку нам нужны контактные зоны, товарищ Сталин может перерешить: вместо процесса над агентом гестапо Валленбергом он прикажет разыскать его и подарит Стокгольму. Объяснение? У нас шведский никто не понимает, нет переводчиков, не уразумели, кто такой, думали, мол, фашист маскируется. Тогда что?
- Тогда плохо. Ведь его сильно жали…
- Так вот, пусть с ним этот ваш Штирлиц поработает в камере, ублажит, если, как ты мне сказал, ваш "гранит" согласился на сотрудничество. Нам нужна правда, понимаешь? Полная правда!
…Вернувшись от Берия к себе, Комуров работу на даче отменил: пусть Исаев начинает "разминать" Валленберга в камере. Тот теперь на допросах молчал; требовал свидания со своими шведами и матерью… Пусть этот самый Штирлиц поможет нам узнать всю правду, а там решим, что делать.
Влодимирский ответил:
- Но ведь Исаев сразу предупредил Валленберга, товарищ генерал: "О делах не говорить". Он этим вполне ясно разъяснил шведу, что камера "на подслухе"… Мы можем узнать правду только на даче.
Комуров поднял на Влодимирского глаза:
- Приказ поняли?
- Так точно, товарищ генерал.
- Вот и исполняйте…
…Аркадий Аркадьевич встретил Исаева у двери, передал две радиограммы от сына: "Бушуют ветра, постригусь, как ты велел, обещали восстановить связь в ближайшие дни". Во второй, более развернутой, просил поцеловать маму, благодарил за то, что отец устроил ее в такой прекрасный санаторий, и просил срочно выслать, если, конечно, это не очень трудно, набор американских витаминов.
Аркадий Аркадьевич кивнул на три коробки американских витаминов, лежавшие на столе:
- С утра этим занимался.
Исаев поинтересовался:
- А как же вы ему это доставите? Там же самолет сесть не может.
Аркадий Аркадьевич искренне изумился:
- Так ведь грузы-то мы туда парашютами сбрасываем!
Потом еще более потускнел лицом, досадливо махнул рукой:
- Все не верите? Ловушки ставите?
- Теперь не ставлю, - ответил Исаев. - Ответ логичен.
Аркадий Аркадьевич протянул ему конверт:
- Сашенькино письмо и фотография.
Исаев прочитал письмо несколько раз, вглядываясь в каждую строчку, кадык несколько раз ерзанул в горле, однако лицо было непроницаемым.
- Спасибо.
Аркадий Аркадьевич походил по кабинету и, подняв глаза на отдушины, многозначительно посмотрел на Исаева.
Тот едва заметно кивнул: если здесь все снимают, то зрителю показалось бы, что он всего лишь устало опустил голову.
- Всеволод Владимирович, я посоветовался с товарищами, и мы пришли к выводу, что Валленберга нельзя везти на дачу…
- В камере он говорить не станет… Вы же фиксируете наши с ним собеседования… Я с самого начала предупредил его, чтобы он не затевал разговоров о деле… Это ваша вина: удовлетвори вы мои требования, все могло сложиться иначе…
- Я думаю, - после долгой паузы ответил Влодимирский, мучительно сдерживая себя, чтобы не хлестануть этого гада по морде и не спросить, что он писал шведу на Библии, - делу можно помочь… Но это… Мне даже страшно говорить… Это обяжет вас к страданиям…
- Считаете, что сейчас я благоденствую?
- Работаете, - сухо отрезал Аркадий Аркадьевич. - Вы на службе, Всеволод Владимирович. Вы под погонами… Так вот, если мы вернем вас после двухдневного отсутствия в камеру, то вернем в наручниках… А сейчас выпьете таблетку брома, чтобы сразу свалиться на койку… Вас поднимут… Вы снова свалитесь, вам прикажут встать, но вы не сможете, тогда вам объявят карцер… Поспите в другой камере, хоть сутки… Потом снова наденут наручники и приведут к Валленбергу. И вы исповедуетесь ему, потому что, скажете вы, вполне возможно, что вас расстреляют, а вы хотите, чтобы правда о вашей жизни осталась в памяти хотя бы одного человека…
- И я расскажу ему о себе всю правду?
- Именно.
- Он спросит: отчего вы мне не верите? - Исаев пожал плечами. - А если верите, то отчего держите в браслетах и хотите расстрелять? В голове нормального человека такое не укладывается…
- Во-первых, мы вам верим, Всеволод Владимирович, и вы это поняли. Во-вторых, именно потому, что мы вам якобы не верим, он вам поверит. И раскроется.
18
- Ложь рождает ложь, - задумчиво заметил Валленберг и поменял тряпку с холодной водой на распухших оладьях-кистях Исаева. - Я не сказал здешним следователям ни единого слова лжи и чем больше убеждал их в том, что говорю правду, тем меньше они верили мне… Особенно в связи с "Джойнт Дистрибьюшн Комити"…
- Почему?
- Не знаю. Они все время требовали открыть агентуру "Джойнта" в Восточной Европе… Я не понимал их поначалу, путался, вы ж знаете, сколько в Англии и Америке этих самых "джойнтов"?! Что ни комитет, то непременно "джойнт" - "объединенный"… Я им говорил, что в Штатах было только одно сокращение, понятное всем: "Борд"…
- Я не знаю этого сокращения, - признался Исаев.
- Видимо, запамятовали, - ответил Валленберг, и Исаев лишний раз подивился его такту. Только верь мне, дружище, только верь, я знаю, что сделаю на процессе - "постригись, как в Кракове"; никогда мы с Санькой об этом не говорили, а прервали нас именно на этом моем вопросе, они смонтировали пленку - это ясно. Что ж, им за это коварство и отвечать… И в письме Сашеньки есть строки Гумилева, она их не зря вставила. Я говорил ей во Владивостоке, что этот поэт несет в себе постоянное ощущение тревоги и неверия в реальность происходящего.
- Вы просто запамятовали, - повторил Валленберг, нахмурившись, словно бы перед принятием трудного решения. - Первым забил тревогу о тотальном уничтожении всех евреев, живущих в Европе, британский министр Антони Иден в своем выступлении в палате общин, что равнозначно обращению ко всей империи… Но при этом британцы играли, не желая пускать евреев в Палестину: "возможны трения с арабами". Везде и всюду "разделяй и властвуй", как горько это, как постоянно… Вы знаете, что Лондон предложил Рузвельту провести совещание о гитлеровском геноциде евреев? И что тот поначалу отказался?
- Не знал. РСХА такими сведениями не располагало…
- Британские службы умеют хранить свои тайны, - сказал Валленберг, и Исаев сразу же отметил всю опасность этой его фразы: начнут мотать, откуда ему это известно… Пусть не гестаповский шпион, а британский - все одно сойдет…
- Дальше, - требовательно перебил Валленберга Максим Максимович.
Тот удивленно пожал плечами: мол, что я сказал неосторожного? И продолжил:
- Так вот, Рузвельт медлил… Почему? Для меня это до сих пор загадка. Только после того, как стало известно, что гитлеровцы сжигают пятнадцать тысяч евреев ежедневно, Белый дом дрогнул и государственный департамент создал "Комитет помощи беженцам войны". И этот-то "Уор рефьюджи борд" передал из своего бюджета миллион долларов организации, распределявшей талоны на еду и жилье среди бежавших от Гитлера евреев: здесь ее называют "Джойнт", мы называли "Объединенный распределительный комитет"… Мою кандидатуру, - мол, готов помочь спасению несчастных, - предложил представитель "Борд" в Швеции - ведь из-за состояния войны Америка не могла послать в Венгрию своего человека, чтобы заступиться за евреев, обреченных на уничтожение. В Стокгольме все знали, что я отказался заниматься банковскими операциями, хоть и преуспел в Палестине еще до войны. Банкир - профессия циников, право, - Валленберг вздохнул. - Из Южной Африки - я там тоже разворачивал дела нашего банка "Энскилд" - дедушке прислали письмо, что, мол, я талантлив и все такое прочее, прекрасный организатор, но для настоящего банкира слишком уж большой фантазер… Словом, "Борд" депонировал в нашем семейном банке "Энскилд" семь миллионов долларов для спасения венгерских евреев, которых Гитлер, чувствуя приближение краха, приказал уничтожить. Шло лето сорок четвертого, Красная Армия наступает, союзники высадились в Европе, финал войны, конец нацизма…
- Гитлер не считал войну проигранной даже в марте сорок пятого, - возразил Исаев. - Он же был фанатиком.
- Я тоже был фанатиком, когда спасал евреев от сожжения…
- Вы не были фанатиком. Вы просто исполняли свой человеческий долг… Фанатизм Гитлера шел не от идеи, а от паранойи и самовлюбленности… Ну, дальше?