И земля под лепестками
Зарывается всё глубже –
Пахнет снежными цветами
И январской пахнет стужей.Заблудившаяся дата
По снегам приходит к дому,
И потерянного брата
Снится образ незнакомый –Не такого провожала
В страшный путь в январский вечер,
И звезда вдали дрожала
Четверговой малой свечкой.19 декабря 1954
"Я видел – шар земной в моей руке лежал…"
Торжественный кортеж светил золоторогих.
Лафорг
Я видел – шар земной в моей руке лежал
(Как яблоки упавшее в ладони),
В ладони человеческой дрожал
И прятался, скрываясь от погониБезумных звезд, сверкающих миров,
От ледяной, стремительной Вселенной,
И Млечного Пути таинственный покров
Рожденье новых звезд скрывал под звездной пеной…Иероглифы созвездий в вышине
Чертили непонятные узоры,
И всё кружилось, мчалось в тишине
Великим и торжественным дозором.
И проплывала Вечность…13 марта 1955
"Поют серебряные реки…"
Поют серебряные реки.
Сверкающая синева.
Недостижимее, чем Мекка,
Для правоверного – Москва.
Весною бредят пилигримы,
Тревожные им снятся сны:
Дороги пробегают мимо
Среди туманов и весны…
А в древних замках спят столетья.
Земля. Священная земля.
В бойнице запевает ветер
Старинным голосом Кремля.
Послушать бы! Взглянуть однажды,
Апрельским запахом вздохнуть
И знать, что утоленной жаждой
Окончен путь. Последний путь.1 апреля 1955
ЗАВИСТЬ
Там – море. Поймите, там море шумит
И камни пересыпает.
И долго над морем, как брошенный щит,
Луна золотая ныряет…
И пахнут, как в детстве, ночные цветы,
И тени от кипарисов,
Качаясь, сгущаются до черноты,
Над морем горящим повиснув…
Там – море. Поймите. И кто-то другой
Заслушается прибоя.
И будет луна над его головой
Щитом, потерявшим героя.12 июня 1955
"Мумии запросто на Самотеку…"
И с пирамидами ты дружен…
М. Марьянова
Д.И. Шепеленко
Мумии запросто на Самотеку
Прямо из зноя Сахары –
Шествие мумий по снегу глубокому,
По заснеженным бульварам…Полночь качает мохнатые звезды.
В снежные лотосы падает полночь.
Долго дрожат и плывут по морозу
Старых курантов певучие волны…Шумная угомонилась квартира,
Гости усталые греются чаем.
И на столе, на газете, папирус
Как-то особенно необычаен.21 июня 1955
"Пол земляной и глиняные стены…"
И под каждой
Даже самой слабенькой крышей,
Как бы она ни была слаба,
Есть свое счастье, свои мыши
И своя судьба.
Иосиф Уткин
Пол земляной и глиняные стены,
И коврик расписной над топчаном.
И пожелтевшие портреты неизменны
Пятнадцать лет над стареньким столом.
Здесь тишина, запутавшись случайно
В ночах, и в одиночестве, и в снах,
Сопутствует судьбе какой-то силой тайной
И говорит с судьбой в моих стихах.
Кто под сурдинкой эту песнь услышит?
За домом глиняным немыслимый простор,
Да облака спускаются на крыши
С далеких и туманных гор…4 октября 1955
ПРИГЛАШЕНИЕ
В просторный мир раскрыты двери –
Входи в убогое жилье.
Входите, люди, птицы, звери,
В лирическое бытие.И облака – входите тоже,
И ветер, мой старинный друг,
Что ночью голосом тревожным
Поет о вечности разлук.Входите все. И всем я рада.
Я музыкою вещих строк
(Моей последнею наградой)
Последний отмечаю срок.31 января 1956
"От целой жизни – горсточка стихов…"
От целой жизни – горсточка стихов,
Мечтаний и бесплодных и случайных…
Судьба, судьба – я слышу стук шагов
И чувствую в душе твой голос тайный.И по земле, как странник, проходя,
Я берегу внимательно и скупо
И солнца свет, и легкий шум дождя,
И этот звездный, величавый купол.Но тайный голос унесу с собой,
Он будет петь о ледяном покое –
И Богом, Светом, Домом, и Судьбой
Засветится над вечною рекою.20 февраля 1956
ПАМЯТИ МАМЫ
Е. В. Астафьевой
Из гостиной фортепьяно
Сквозь тяжелые портьеры
К нашей тихой дальней спальне. –
Это там играет мама…
В детской у икон лампадка
Золотой качает лучик…
Спит сестра. За дверью няня
По-старушечьи вздыхает.
Милый мир, где вместо кукол
В старый шкаф укрылись книги, –
И в полночный час выходят
И садятся к изголовью.
Вот зовет тревожно море, –
Но Русалочка танцует,
И безмолвна, и печальна,
На веселой свадьбе Принца,
Вот сражается Щелкунчик.
Герда всюду ищет Кая,
И олень уносит Герду
В царство Снежной Королевы.
Я не сплю. Шуршат страницы:
Соловей чудесной песней
Над забытым мандарином…
Или музыкою мамы
Эти сказки мне приснились?
Или сказочником старым,
Развернувшим пестрый зонтик
Перед сонными глазами?
Только сказки бродят рядом.29 февраля 1956
СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В "КАЗАХСТАНСКИЙ ДНЕВНИК"
1946-1958.
Я приду к Вам, только Черный Том...
Я приду к Вам, только Черный Том,
Черный Том один мне будет рад.
Тихо промурлыкает о том,
Что таит кошачий мудрый взгляд.Дорогая, как печален день
И как мало нам осталось дней,
Как расходятся кругами по воде
Одинокие пути людей.Если нежность тронула слегка
Наше сердце – радостная грусть,
И дрожит покорная рука
От прикосновенья Ваших уст.Возникает в<новь> забытый мир
Снов, надежд, <бес>сонниц и любви,
И под древний <голо>с древних лир
Вновь неист<овств>уют соловьи.
"Я всё еще учусь – жестокая наука…"
Я всё еще учусь – жестокая наука
Не думать о себе и не писать стихов,
Ведь губ твоих романтика и скука
Прекрасней и величественней слов.
Но пальцы тянутся к привычному соблазну
К тугому пению железного пера,
И ярость музыки в словах разнообразных
Свирепствует, как встарь, по вечерам,
И я люблю опять суровые потемки
И шум дождей, бегущих по стеклу,
Бумаги хруст, такой родной и ломкой,
Чернильницы таинственную глубь.
Так ночь пройдет. Зашелестит, как ветер,
Седой рассвет и запоет в трубе.
И я пойму – на милом белом свете
Есть только ты да память о тебе.1946
МОСКВА
Седьмой этаж. Готические своды.
С крылатыми химерами плафон.
Москва и ласточка. Здесь слушала я годы
Из церкви Антипия перезвон.
Москва во мне. Она со мною рядом.
Через окошко в комнату вошла. –
Вот за кремлевскою тяжелою оградой
Цветут невиданные купола,
Вот острый шпиль высокой колокольни
Вонзается в крутые облака,
И ветер, приносящий из Сокольников
Лесные запахи, потрогает слегка
Страницы книги. Вот со Спасской башни
Кремлевские куранты прозвонят,
И улиц шум и тишина домашняя
Навстречу времени согласные спешат.20-25 января 1947
М. Н. ЯКОВЛЕВОЙ
Романтические розы.
А. Пушкин
Уходят дни. Года идут, подруга,
Так девять лет прошло над головой –
Мы все бредем по дантовскому кругу,
Ведомые бесстрастною бедой.Еще какие суждены утраты,
Какую боль изведать суждено.
Смотри пылают пурпуром закаты,
Последнее, что нам еще дано.Смотри – какие возникают звезды
В прощальный час над милою землей,
Досыта пить густой прохладный воздух,
Настоянный цветами и луной.И пусть, и пусть, перекликаясь с миром
И не страшась ни боли, ни утрат,
Две наши женские простые лиры
Лирическим набатом прозвучат.И в эти дни, когда тревогой грозной
Пылают города, пылает каждый дом,
Мы романтические розы
Сквозь жизнь, сквозь смерть потомкам пронесем!
ВОЛЫ
Большие добрые волы
Идут медлительно и равнодушно,
Скрипучие колеса тяжелы
И неподвижный воздух сух и душен.Растрескалась бесплодная земля,
Колючей пылью под копыта,
И облака, тихонько шевелясь,
Проходят над дорогой позабытой,И круторогая бок о бок тень
Ползет по вянущей полыни –
Медлителен и равнодушен день,
Затерянный в безрадостной пустыне.
10 июня 1951
БЕЗНАДЕЖНОСТЬ
Смотри, как сердце одичало,
Звериной шерстью обросло.
Над жизнью что-то прозвучало
И отзвучало и ушло –И кровь беззвучна и спокойна,
И мир бесцветен и лукав,
Опять гляжу в тоске невольной
На трепет легкий тусклых трав.14 июня 1952
ПЕЙЗАЖ
Так шли они над этою пустыней,
Медлительные азиатские века,
И над сухими космами полыни
Прошли, не останавливаясь, облака.
Здесь сопки лиловеют на рассветах –
Чудовищные позвонки змеи
И каменным распластанным скелетом
Сжимают горизонт в тиски свои.
Акыном ветер вкладывает песни
В медлительные, азиатские века –
Поет пустыня, свод поет небесный,
Поет полынь, качаяся слегка.29 января 1953
"Московский воздух – ласковая грусть…"
Московский воздух – ласковая грусть,
Стихов забытых легкое броженье,
Знакомых стен, знакомых дней и чувств
Великолепное преображенье.
Как будто годы ждали за углом,
Когда пройду по улице седая,
Когда взгляну на старый милый дом,
Свои стихи опять перебирая.
Забытые стихи опять плывут ко мне,
Опять плывут, забытые, навстречу.
Февраль Москва. Холодный грустный вечер
Снежинки ледяные на стене.
Москва, Москва, я снова тут
По улицам родным брожу и вспоминаю,
Как на стекле мимозами цветут
Февральские цветы. И знаю, знаю, знаю,
Что это фантастическая ложь,
Что это бред чужой и непонятный,
Что больше нам не встретиться. Но кто ж
Поет на улице? Гудок поет невнятный,
Шуршат машины, и на всем ходу
Под шины, под тяжелые колеса
Я молодость далекую везу
С какого-то просторного откоса,
И не остановиться, не вздохнуть,
Лети, шальная, это надо, надо,
Последний реквием, последний скорбный путь,
Последняя несбывшаяся радость.11 февраля 1958
"Опять поют знакомые слова…"
Опять поют знакомые слова
Забытые давно, забытые навечно
Стихи мои. Москва, Москва, Москва,
Мой голос крепнет – ты пришла навстречу,
И я, не ждавшая тебя, моя Москва,
Несмелая, бездомная, чужая,
Я чувствую – опять пришли слова,
Тревогою прекрасной заряжая.
Твой воздух переполнен шумом битв,
Словесных бурь, волнением поэтов,
О, творческая лирика молитв,
Средь древних стен поэтами пропетых!
Здесь каждый камень открывает вновь
Страницы мудрости и вдохновенья,
О, город, где прошла моя любовь
И молодость прошла поникнувшею тенью.11 февраля 1958
НОРДИК
Далёко на востоке,
Где залегли снега,
Мой домик одинокий,
Разрушенный слегкаОт непогод и вьюги,
Стоит и ждет меня,
И верный призрак друга
Ошейником звеня,С забытого порога
Гляди в ночной простор,
Куда ушла дорога
С далеких снежных гор.5 мая 1958
А. СОБОЛЕВ. БИОГРАФИЧЕСКИЙ ОЧЕРК
18 мая 1920 года ночным поездом из Москвы в Петроград возвращался Александр Александрович Блок. Позади была десятидневная утомительная поездка, вместившая несколько публичных выступлений и светских раутов; что было впереди – мы знаем (и, боюсь, он знал тоже, хотя и в общих чертах). Его чтения в Москве имели большой успех (свидетель фиксировал: "Девицы и молодые люди осаждали его с альбомчиками, прося автограф. Он улыбался и покорно писал" ); следствием этого явился большой урожай поданных из зала и врученных с нарочным писем и записочек. Одна из них (получатель пометил: "в Москве – май 1920") гласила:
Александр Александрович,
Мне бы не хотелось, чтобы Вы уехали и я бы ничего Вам не сказала.
Познакомиться? Только для того, чтобы услыхать несколько обыкновенно произносимых в таком случае фраз, – я не хочу. А мне надо сказать Вам, что давно, давно я ждала Вас, мечтала об этой встрече: я не знала какой Вы и не видела никогда Ваших портретов. Но писала о Вас стихи. Я должна Вам сказать, что Вы удивительный, гениальный, необыкновенный поэт. Я преклоняюсь перед Вами.
Я не умею писать такие письма, потом я взволнована.
Попрошу Эйгеса передать Вам это письмо.
Александр Александрович, это не сантиментальность, – это искренний порыв. Вы мне дали так много, Ваши книги, переплетенные как евангелие, давно на моем столе.
Крепко жму Вашу руку,
дорогой и любимый
Подписано письмо было так: Наталия Кугушева.
Наталия Петровна Кугушева родилась в Москве 24 сентября 1899 года. Ее род – татарский, княжеский, разветвленный, богатый – владел имениями в Пензенской, Тамбовской, Тульской и Уфимской губерниях; впрочем, в этом раскидистом родословном древе не так-то просто отыскать нашу героиню: сама она там не значится, а кто из двух подходящих Петров (Петр Иванович (1871–1951), женатый на Лидии N, и Петр Иванович, про которого известен только год рождения - 1865) мог бы оказаться ее родителем, в настоящий момент установить невозможно . Отца она почти не знала: с 1904 года он жил безвылазно за границей; мать (урожденная Шильдер) вторично вышла замуж . Судя по редким упоминаниям в стихах и переписке, у Кугушевой была сестра – судьба ее мне неизвестна.
Полвека спустя, обсуждая с приятелем чей-то московский адрес, она случайно обмолвится: "В том районе я никогда не бывала, а жила всегда в чрезвычайно фешенебельных кварталах и домах" (звучало бы надменно, если бы не обстоятельства, о коих впредь); юность проходит в Москве с недолгими летними вояжами, только в начале войны они уезжают в Уфу, ближе к родственникам отца: "Мы жили в Уфе с осени 1914 (когда началась война) до осени 1915 г. Год жили. Сперва в гостинице "Россия". Потом сняли дом у старушки-польки по улице, которая вела к "Поповским", "Архиерейским" оврагам, забыла название. Я очень любила уходить на меловые утесы на Белой, там ложилась на живот и смотрела вниз. Или стояла на утесе и орала (буквально) стихи. Книги брала в аксаковской библиотеке". Первое стихотворение она написала еще в детстве: "<…> несколько дней у меня что-то ритмическое отстукивало внутри, а потом я заболела, потом написалось, я была настолько потрясена этим, что начала кричать и позвала маму. Мама удивилась и даже спросила, не списала ли я откуда-нибудь". В 1917 году она заканчивает гимназию.
Между 1918 и 1922 годами "грациозное, струнчатое щебетание хорошенькой, как боярышня на картине Маковского, Наташи Кугушевой" – непременный компонент бурной московской литературной жизни. Она учится в "Брюсовском" институте (1921–1922, не доучилась) и участвует в организации Всероссийского союза поэтов (1918), заседает в кафе "Домино" и читает стихи на поэтических вечерах, которые проходят чуть ли не ежедневно.