Действительно, Тихомировы нередко сдавали особо необычные и ценные (в историческом плане) находки государству. В этом был свой смысл. Во-первых, жажда обогащения никогда сильно не мучила ни Тихомирова-старшего, ни Глеба, а во-вторых, некоторые раритеты просто нельзя было продать в России из-за их большой цены, а вывозить такие находки за границу совесть не позволяла.
- Вот и хорошо, мил дружочек. Теперь я могу отправиться на погост совершенно спокойно.
- Думаю, что вы еще поживете. И очень надеюсь, что мне удастся разгадать тайну этого плана до того, как вы покинете земную юдоль.
- Спасибо тебе, мой мальчик, на добром слове, - у старика подозрительно заблестели глаза.
"Похоже, дед стал совсем сентиментальным", - мельком подумал Глеб. И сказал:
- Мне нужны фамилия и отчество вашего Оскара и желательно год рождения. А также адрес его бывшей квартиры. И хорошо бы узнать о нем поподробней.
- Фамилию - пожалуйста, адрес - нет проблем, а что касается его биографии, то тут я должен тебя разочаровать. Он был настолько замкнут, что я даже не знаю, есть ли у него родственники.
- Ну хоть что-нибудь вы можете вспомнить? Вам ведь приходилось часто общаться. Может, на какие-то подробности вы не обратили тогда особого внимания.
- Попытаюсь покопаться в памяти. Только ты спрашивай. Так будет вернее. А то шестеренки в моей голове уже заржавели, и им требуется постоянная смазка.
Уходил Тихомиров-младший от деда Ципурки со странным чувством. И оно было совсем не похожим на вдохновение, которое охватывает кладоискателя, когда ему удается схватить за хвост голубую птицу удачи. В груди Глеба угнездилась какая-то непонятная тревога, которая не покидала молодого человека до самого порога его квартиры.
Глава 3
1915 год. Киевские мазурики
Известный всему Киеву мазурик Васька Шнырь не очень внимательно слушал сбивчивый рассказ Петра Лупана. Когда-то они даже дружили, но Васька теперь солидная фигура в воровском мире, а Петря так и остался работягой, граком.
Они сидели в трактире Сироштана на Подоле и пили скверную самопальную водку, которую половой подавал им в чайнике. "Сухой закон", введенный царем-батюшкой в 1914 году, продолжал действовать, но его обходили, как только могли. Сироштан, например, варганил свою "смирновскую" в подвале и по ночам. Его очень крепкий "продукт" был уже не самогоном, но еще и не водкой, и пить его могли только люди непритязательные, с лужеными глотками и желудками, способными переварить даже гвозди.
Конечно, риск был, и большой, но он оправдывался простотаки баснословной прибылью. За год Сироштан пристроил к трактиру еще один зальчик, который тоже никогда не пустовал, и даже купил акции одного очень надежного акционерного общества.
- …Вот те крест! - закончил свое повествование Лупан на высокой ноте.
- Брехня… - Васька невозмутимо пережевывал своими крепкими волчьими зубами жилистый кусок мяса.
- Но почему брехня, почему?! - горячился Петря. - Мне надежный человек сказал.
- Такой же румын, как и ты? - насмешливо поинтересовался Шнырь. - У вашего брата семь пятниц на неделе. Уж я-то знаю. Мы с тобой корешимся не один год.
- Это правда… - смутился Лупан. - Иногда на меня находит… Так ведь добрая байка еще никому в жизни не повредила.
- Да, на байки ты мастак… - посмеивался Васька.
По национальности Петря был молдаванин, и он очень не любил, когда его причисляли к румынам. Бывало, и до драки дело доходило. Несмотря на свой небольшой рост и совсем небогатырское телосложение, Лупан был жилист, вынослив и дрался как заведенный. Он запросто мог уложить любого.
Только Васька Шнырь имел право безнаказанно обзывать его румыном - по старой дружбе. Петря знал, что это просто шутка, без неприятного подтекста. Несмотря на свою воровскую сущность, мазурик был добр к нему и щедр. Вот и сегодня он угощает Петрю по-царски. На столе чего только не было.
В очередной раз вспомнив, что у него в кармане пусто, Петря продолжил осаду Васьки Шныря:
- Гришка говорил, что сам закапывал тот ящик. Тяжелый… Еле подняли его вчетвером.
- Чудак человек… Ты сам посуди, какому дураку придет в голову прятать сокровища в могилу? Скорее всего, там схоронили тайно какого-то человека. Так бывает. Грохнули кого-то и, чтобы спрятать следы, закопали его поглубже. Вот и все дела. Копачам хорошо заплатили?
- Гришка не рассказывал, но деньги у него появились, и немалые, это точно. Он прибарахлился, по дорогим кабакам начал ходить…
- Вот видишь… Мужикам расщедрились, чтобы они держали рот на замке. Иначе - кутузка и кандалы. Никому не позволено тайно хоронить мертвецов. Гробокопателям это хорошо известно. Значит, они преступили закон. К тому же, сам подумай, могилу копали четверо… так? Так. И какая после этого гарантия, что никто из них не проболтается? Никакой. Что и доказал твой Гришка. Поэтому я уверен, что в ящике лежит жмурик, а не клад. Да-а, брат, силен ты брехать…
- Ты еще не все знаешь, - сумрачно сказал Петря.
- Так просвети меня, великий сказочник, - живое лицо Васьки вмиг превратилось в маску тупого любопытства; он был опытным ширмачом (таких асов в его среде называли "купцами") и мог практически мгновенно, "по ходу пьесы", изобразить любого человека - от надменного козыря до жалкого, забитого существа, одного из тех, кто пробавляется на церковной паперти.
В общем, Васька Шнырь был еще тем артистом…
- На другой день после нашего разговора Гришку нашли мертвым… - Петря содрогнулся.
Быстро схватив чашку, до половины наполненную водочным самопалом, подкрашенным чайной заваркой, он выпил ее одним духом и занюхал хлебной коркой.
- С печки упал? - безразлично поинтересовался Васька.
- Зарезали… как барана. В его же хате. Кровищи было… - Петря снова побледнел.
- Наверное, дружки… по пьяной лавочке, - высказал предположение Шнырь. - Не водись с кем ни попадя.
- Не было у него дружков! Он общался лишь со своими напарниками по работе, а также со мной - по-соседски, и то очень редко. Гришка всегда сторонился людей. Он так и не женился, хотя мужик был видный. Потому и пошел в гробокопатели - я так думаю, - чтобы быть подальше от мира. У Гришки было намерение податься в монахи, но его сдерживало то, что в монастырях запрещено даже прикасаться к вину. А это для Гришки было как кость в горле.
- Да, это загадка… - Васька разлил "чай" Сироштана по чашкам и сказал: - Давай выпьем… за упокой души раба Божьего Гришки…
Приятели выпили, и Шнырь, подозвав молоденького полового, кивком головы указал на опустевший чайник. Мальчишка с юной прытью побежал выполнять заказ.
- Так говоришь, Гришке всунули "перо" между ребер… - Васька задумчиво разминал папироску своими на удивление длинными и гибкими пальцами.
- Не просто пырнули ножом, а разрезали его на куски, как свинью, - уточнил Петря.
- Да-а, значитца, в этом деле и впрямь что-то нечисто…
- Я ж тебе говорю.
- Ну, это еще не факт, что зарыли что-то ценное. Однако же неплохо бы проверить… Тихо, тихо! Не горячись. Сразу соваться на кладбище нельзя. Нужно все обмозговать как следует, набрать ватагу, а там и… В общем, понятно. Вдвоем мы вряд ли справимся. Уж больно сурьезная картина вырисовывается. А к тебе потом никто не подходил, про Гришку не спрашивал?
Петря похолодел.
- Спрашивали, - сказал он упавшим голосом. - Где-то спустя две недели после его смерти. Какой-то большой полицейский чин приезжал. Странный…
- И что он хотел узнать? - Васька пригнулся к столу и смотрел на своего приятеля с хищным вниманием.
- Дружил ли я с ним, какие разговоры велись между нами…
- Ну, это обычное дело. Сыск. Тебя обязаны были допросить.
- Так ведь допрашивали… на следующий день. Я сказал, что никакого отношения к Гришке не имею, знаю его лишь как соседа ("Наше вам…" - "До свидания"), никогда с ним близко не общался, ничего не видел и ничего не знаю. Хорошо, что я в ту ночь подрядился разгружать вагоны… до утра разгружал. А потом пошли в трактир, прямо с утра. Гужевали до полудня, нам хорошо заплатили. Вся бригада грузчиков подтвердила, что я никуда не отлучался.
- Алиби… - сказал Шнырь. - Это называется алиби. Повезло тебе, румын. Иначе хлебал бы ты сейчас пустые щи в Лукьяновском замке. Сшили бы легавые дельце - и привет. Но, я вижу, фараон тебе сильно не понравился. С чего бы?
- Чересчур гладко стелил. Я ведь раньше лишь с околоточным надзирателем общался, но тот, ежели что, сразу кулаком в морду. Этот же все культурно, грамотно, с подходцем. Прям убаюкал. Я едва не начал выкладывать ему все как на духу. Да вовремя спохватился, потому что наступил пяткой на гвоздь. У меня сапоги прохудились, и я, когда их чинил, каблуки прибил чересчур длинными гвоздями. Но концы не все загнул. Просмотрел. Вот гвоздь и начал шпынять меня, когда я из трактира вышел. А дома я даже не успел снять сапоги, как появился этот полицейский.
- Дело пахнет керосином… - Васька Шнырь неожиданно вспотел неизвестно отчего. - Похоже, Петря, это я охломон, а не ты. Извини. Нужно дернуть за эту ниточку. Обязательно нужно. В моей груди уже просто пожар. Когда так бывает, это значит, что дело верное. Там точно закопали что-то ценное. И теперь прячут концы в воду.
- Может, шпиёны?.. - высказал предположение Петря. - Война идет…
- Возможно. Проверим Петря, будь спок. Ежели найдем там барахлишко какое или золото - отлично, ну а если какие-нибудь шпионские штучки - тоже хорошо. Получим благодарность от государя императора… за бдительность. Для городовых будет отмазка - чтобы не теребили лишний раз. А где это кладбище находится?
- В Китаевской пустыни.
- Что-то не припоминаю…
- Старый монастырский погост на Китай-горе. Там уже давно никого не хоронят.
- А, ну да… Выходит, ящик заныкали на старом кладбище. Мудро. Но есть одна загвоздка - неплохо бы знать, где именно расположена эта заветная могилка. Гришка об этом тебе говорил?
- Нет, не говорил.
Васька Шнырь скептически ухмыльнулся и сказал:
- Вот так всегда: удача сначала поманит, а потом взмахнет крылышками - и ищи-свищи ее. Или ты предлагаешь все могилки на кладбище разрыть?
Немного поколебавшись, Петря сказал:
- Все могилки трогать не надо. Я знаю точное место.
- Да ну?! - удивился Васька. - Ты ж сказал, что Гришка на эту тему разговор не заводил. Непонятно… И где оно, это заветное местечко? Колись, друг ситцевый.
Даже Ваське Петря не рассказал бы, чем он занимался, когда нашел тело Гришки. Вместо того чтобы сразу бежать в полицейский участок, он тщательно обыскал все потайные места в убогой хатенке своего соседа. Но искомое нашел лишь в сарайчике, где Гришка когда-то держал кур.
Коробка из-под монпансье была спрятана под стрехой. В ней Петря нашел около полусотни рублей, которые Гришка хранил на "черный день", и мятую бумажку с нарисованным чьей-то неверной рукой планом Китаевского кладбища. Заветную могилку обозначили крестиком.
Большие деньги, на которые надеялся Лупан, исчезли. А они точно были. Наверное, их забрали убийцы.
Досконально изучив найденный план, Петря набрался смелости и однажды посетил сначала церквушку, возле которой находился погост, - помолился, - а затем и само кладбище. Надгробие над могилой оказалось старинным, но у Петри был зоркий глаз, и он сразу определил, что оно установлено недавно.
Похоже, кладбище, откуда взяли надгробие, располагалось в другой местности, поэтому мох на могильном камне оказался с южной стороны, а должен быть с северной, как на других надгробиях. Или копачи сделали так намеренно - уж неизвестно зачем, или впопыхах воткнули камень абы как.
А еще в высокой траве Лупан нашел несколько достаточно свежих комочков глины, которую можно было достать только из-под полуметрового слоя чернозема. Наверное, те, кто маскировал захоронение, проглядели их.
- Не все сразу, - ухмыльнулся Петря. - Когда будем на месте (если, конечно, сговоримся), тогда и покажу.
- Выходит, не доверяешь мне… - Васька Шнырь изобразил обиду. - Нехорошо…
- Без доверия к тебе этого разговора не было бы, - неожиданно жестко ответил Петря. - Похоже, в деле, как ты намекнул, будем не только мы двое. Поэтому лучше мне приберечь свой козырь в рукаве. Или я не прав?
- В общем-то да, ты прав… - неохотно согласился Васька. - Ладно, все, никаких обид.
Уж он-то хорошо знал нравы и обычаи воровского сообщества…
- Так ты согласен? - с надеждой спросил Петря.
- Я-то согласен… но нам нужна, как я уже говорил, подмога. Сурьезная подмога. Надобно идтить на поклон к Федьке Графчику.
- Кто это?
- О, это большой человек на Шулявке, - уклончиво ответил Васька. - Если он согласится войти в дело, тогда все будет тип-топ.
- Ну, если так…
- Не переживай. Свою долю в случае удачи ты точно получишь. Мы ж не какие-нибудь фармазоны. Мы солидные, фартовые мазурики. Между прочим, ты и один мог пойти на промысел… Почему не решился?
- Боязно одному.
- То-то… Очко ведь не железное. Гуртом и батьку легче бить. А скажи мне, ты знаешь напарников Гришки?
Петря насторожился. Он сразу понял, куда гнет Васька, и на какой-то миг пожалел, что связался с ним, но потом с присущим ему благоразумием подумал, что другого выхода у него все равно не было. Раскромсанное тело Гришки постоянно вставало перед внутренним взором Петри.
- Откуда? О них он не говорил, - с легким сердцем ответил Лупан; в данном случае он говорил чистую правду.
- Это плохо… - похоже, Васька не очень поверил своему приятелю, однако не стал на него напирать; он уже полностью уверовал в то, что на Китайке спрятан клад, и боялся, что чересчур подозрительный Петря может дать задний ход. - Но не беда. Может, тебе известно, у кого Гришка работал?
- Да, известно. У Ваньки Бабая.
- Понял. Козырное заведение. Это уже легче… Ну что, брат, допиваем ханку и по коням? Сегодня мне много чего нужно сделать. А ты сиди дома, никуда не ходи. Возможно, уже этим вечером понадобишься. Но ежели не сегодня, то завтра - точно. Жди.
- Ты ж не подведи…
- О чем базар? Все сделаем, как надо. Кстати, где ты достал такой козырный кишкотник?
Брюки Лупана поддерживал прочный флотский ремень (почти новый), который застегивался бронзовой бляхой с двуглавым имперским орлом и якорями. Когда началась война, такие ремни начали считаться у городской босоты большим шиком.
- Морячок один подарил. Он был в Киеве проездом.
- Не может быть!
- Ну, не совсем подарил… В общем, мы махнулись: он мне ремень, а я ему зажигалку. Помнишь, ту, что я купил у тебя? Но ремень-то стоит гораздо дороже…
- А… - Васька вздохнул с облегчением - слава богу, что зажигалки уже нет в Киеве.
Зажигалка, которую он продал Петре за бесценок, конечно же стоила больших денег, потому что была серебряной. Да вот только держать ее у себя Шнырь не мог, потому как она была ворованной. Притом Васька украл ее не у кого-нибудь, а у самого участкового пристава Семиножко. И слямзил он зажигалку не ради наживы, а для понта, чтобы выпендриться перед другими карманными ворами, которые боялись пристава как огня.
- Ладно, бывай, - сказал Шнырь. - Я сваливаю…
Первым делом Васька нанес визит Федьке Графчику. Он не очень верил, что тот подпишется на это тухлое дело, - козырный Графчик порхал по верхам и шел лишь на фактурный промысел, - но Шнырь обязан был доложиться. Ведь Китаевский монастырь и кладбище входили в район, который "опекал" Федька.
Графчика он нашел в "малине", которую держал Остап Кучер. Это было шикарное заведение - везде ковры, бархат, фальшивая позолота и жратва с выпивкой от пуза. Вся блатная Шулявка мечтала побывать в "малине" Остапа, да не каждому из мазуриков открывались в ней двери. Васька Шнырь лишь совсем недавно сподобился такой чести.
Федька Графчик сидел в отдельном кабинете в окружении девиц сомнительного поведения, которые, как было известно Шнырю, постоянно обретались в Ямской слободе, и лениво потягивал из высокого фужера охлажденное шампанское. Бутылка "Клико" заманчиво светилась фольгой в серебряном ведерке, почти доверху заполненном льдом. Васька невольно облизал пересохшие губы - после острой и соленой трактирной еды очень хотелось пить.
Он минуты две безмолвно стоял перед столом, переминаясь с ноги на ногу, пока наконец Графчик не соизволил заметить его присутствие; первому подать голос в такой ситуации считалось неприличным. В воровской иерархии Федька стоял выше, чем Шнырь, потому-то он и подержал Митьку на фонаре как халдея "Чего изволите?". Васька угодливо улыбался, но мысленно дал себе зарок, что когда-нибудь припомнит Федьке его "гостеприимство".
- А, Шнырь… Наше вам… - Графчик неуловимо быстрым жестом фокусника поймал из воздуха папиросу, и она тут же задымилась в его руках.
Он любил производить впечатление на мазуриков такими выступлениями. Его матерью была цирковая акробатка, а отцом - по косвенным сведениям - какой-то граф, запавший на прелести юной девицы. До четырнадцати лет (пока его не посадили) Федька дневал и ночевал в цирке; там он и нахватался разных штучек, чтобы удивлять ими доверчивых охламонов.
Но Васька Шнырь и сам был еще тот жох. Он умел отводить глаза не хуже Графчика. Таким же небрежным движением, как и Федька, он извлек из ниоткуда папироску и сказал, ухмыляясь:
- Привет честной компании! Разрешите прикурить?
- Прикуривай… - буркнул мигом помрачневший Графчик и бросил Ваське коробок спичек.
Шнырь пыхнул два раза зажженной папиросой и сказал:
- Благодарствуем.
- Присаживайся, - буркнул Графчик. - Выпьешь? - указал он на бутылку шампанского.