- Да, - почтальон помолчал. - Полагаю, письмо важное, потому что парень вел себя малость странновато. Так что я держал его отдельно от других писем.
Предположим, что это ловушка? Адам всмотрелся в подпись. Р.Х. Чилтон. Он знал Чилтона, хотя и не очень хорошо. Но не ему принимать решение.
- Как этот человек выглядел?
Почтальон пожал плечами.
- Небольшого роста, упитанный. Немного, как бы это сказать... Хилый? Словно ему не следовало становиться военным.
- С бородой?
- Нет.
Дилейни? Бельведер Дилейни? Хотя сейчас личность шпиона Торна не играла большой роли, имело значение только чтобы этот драгоценный клочок бумаги в целости и сохранности добрался до Макклелана.
- Спасибо, - горячо поблагодарил Адам и подобрал конверт, хотя в спешке порвал его, пытаясь засунуть приказ обратно.
- Возьмите этот, - почтальон протянул ему конверт большего размера, в который Адам спрятал приказ. Он собрался было положить конверт в карман, но обнаружил, что тот набит сигарами.
- Возьмите это, будьте добры, - сказал Адам, высыпав сигары на стол.
- Но не все же! - запротестовал почтальон против щедрости Адама.
- У меня их более чем достаточно, - уверил Адам. Он не курил, но Лайману Торну нравились сигары, так что Адам положил в конверт три штуки перед тем, как пожать руку почтальону. - Еще раз благодарю вас, - пылко повторил он.
Он вернулся на улицу, протиснувшись через любопытствующих, и вскочил в седло. Адам вернул золото в седельную сумку и пустил лошадь через толпу, пока, наконец, не освободился от зевак, пришпорив лошадь вниз по улице, в сторону железнодорожной станции. Мясник в забрызганном кровью фартуке вышел из-под навеса, когда Адам проскакал мимо.
- Аккуратней, солдат! - крикнул мясник. - К западу от города совсем недавно видели партизан.
Адам натянул поводья.
- Мятежники?
- Точно были не в синем, - ответил мясник.
- Я думал, мятежники ушли?
- Это те ублюдки, что за рекой. Пришли чем-нибудь поживиться, не иначе. Когда я последний раз их видел, они были далеко к западу, но шли по дуге к югу, взглянуть на станцию. Поезжайте по этой дороге, - указал он на восток, - и точно их избежите. Через десять-двенадцать миль приедете в Риджвиль, а оттуда сверните на юг.
- Спасибо, - сказал Адам и развернул лошадь, пришпорив, чтобы она перешла на рысь. Впереди ему предстояла долгая поездка, и нужно было сохранить силы животного, так что он сдержал порыв перейти на галоп. Он дотронулся до кармана, едва смея поверить в то, что там скрывается. Дилейни? Был ли этим предателем Дилейни? И Адам поразился, что употребил это слово, даже мысленно, потому что тот, кто послал приказ, не предавал Соединенные Штаты. Но был ли это Дилейни? Почему-то Адам не мог вообразить фатоватого и умного адвоката шпионом, но больше ему в голову не приходил ни один офицер конфедератов, подходящий под описание почтальона и портрет агента, нарисованный Торном. Дилейни, робкий ричмондский адвокат с языком без костей, широкой улыбкой и наблюдательным взглядом.
Продолжая удивляться, Адам проехал мимо здания школы, а потом мимо пустой городской конюшни и часовни для негров. Он прошлепал по броду и на противоположном берегу пришпорил лошадь к длинной дороге, выходящей из города и бегущей по полям, покрытым оставшимися после лагеря мятежников шрамами. Он миновал небольшой сад, который полностью ободрали солдаты, а сразу за ним дорога сворачивала налево и шла слегка вниз, в сторону ручья Линганор. И там он увидел всадников-южан.
Он осадил лошадь. Пятеро всадников был в четверти мили и не двигались, а просто наблюдали за ним, словно ожидали его появления. Двое стояли на дороге, один прилично к северу, а остальные - на пастбище к югу от дороги. Несколько секунд они переглядывались, не пошевельнувшись, а потом Адам развернул кобылу и помчался обратно в город.
Он хотел удрать от группы мятежников, но его лошадь в этот жаркий день уже проехала слишком много миль и была не способна пуститься в галоп по полям. Осторожность в духе Макклелана была лучшей стратегией, и потому он направил лошадь обратно в опустошенный сад.
Адам ощутил, как по телу кобылы пробежала дрожь, а потом она споткнулась, и ему пришлось склониться к ее правому боку, чтобы помочь ей сохранить равновесие. На секунду он решил, что она, должно быть, попала копытом в яму, но потом последовал звук выстрела. Он снова стукнул каблуками, и лошадь пыталась подчиниться, но пуля попала ей в заднюю ногу, так что больше она ничего не могла сделать для Адама. Лошадь прошла последние отважные шаги, а потом изогнулась и заржала от боли. На пыльную дорогу брызнула яркая кровь.
Адам вытащил ноги из стремян. В горячем воздухе затрещало умирающее эхо единственного выстрела из карабина, затихнув в жарком мареве, покрывающем пейзаж. Он оглянулся и увидел, как пятеро мятежников скачут в его сторону. Адам вытащил золото и отпрянул от бьющейся в судорогах лошади. Он побежал к деревьям, вытаскивая револьвер. Пот застилал ему глаза. Лошадь жалобно ржала и молотила копытами по дороге, борясь с болью в ноге.
Адам прислонился к стволу яблони и поднял револьвер. Враги были еще в двухстах ярдах - безнадежная дистанция для выстрела из револьвера, но ему могло повезти, как и им с единственным судьбоносным выстрелом, так что он опустошал барабан, ячейку за ячейкой, целясь в двух ближайших всадников, которые двигались по дороге. Дым от выстрелов заслонял от него врагов, и Адам понятия не имел, попали ли пули в цель. Он выпустил последний патрон и побежал обратно в сад, где тяжело дыша присел, перезаряжая оружие. Он спешил и засовывал заряды вслепую, но потом заставил себя действовать методично. Его сковывал страх, но Адам обуздал его, напомнив себе об украденном приказе в кармане. Он должен был выжить.
Он вложил капсюли в брандтрубки барабана и взглянул на восток. Два всадника на дороге медлили, не решаясь приблизиться под обстрелом, но остальные трое исчезли, и Адам внезапно понял, что они, должно быть, скачут на север и юг, чтобы обойти его с флангов. Он окажется в ловушке в этом саду, на него откроют охоту, как на загнанную в угол лисицу.
Он метнулся к западной границе сада. Город лежал не так далеко, и там находились перелески, несколько живых изгородей и остатки стогов сена, за которыми он мог бы укрыться. Адам поглядел налево и направо и не заметил врагов, так что вверил свою жизнь в руки Бога и выбежал на солнечный свет.
Адам выбрал целью стог сена, который мятежники разбросали, пытаясь устроить постель, но сена осталось достаточно, чтобы спрятаться и перевести дыхание перед следующим рывком в сторону Фредерика. Может, горожане услышали стрельбу и придут на помощь? Он бежал изо всех сил, ожидая в любую секунду услышать свист пули, а потом упал на теплое ароматное сено, вдохнув полные легкие влажного воздуха.
Два мятежника появились на юге буквально через секунду после того, как Адам нашел укрытие. Они помедлили, всматриваясь в сад, и Адам испытывал искушение броситься бежать, но знал, что они заметят его, как только он покинет остатки стога. Он высунулся из своего устроенного в сене гнезда, чтобы взглянуть на север, но там никого не увидел, а потом топот копыт заставил его снова бросить взгляд на юг, теперь к саду мчался целый отряд вражеских всадников. На звук выстрелов откликнулись не горожане, а отряд мятежников.
Это не были кавалеристы Джеба Стюарта. Эти люди, как и сказал мясник, были партизанами, жителями северных округов Виргинии, фермерами днем и солдатами ночью, только в этот день они решили отложить фермерство, чтобы отправиться на север и посмотреть, что можно подобрать в покинутых лагерях мятежников, и чтобы устроить засаду любому патрулю кавалерии северян, пытающемуся последовать на запад за армией Ли. В своих "мундирах" они боролись с плугом и оскопляли теленка, их оружием были охотничьи винтовки и пистолеты, которыми пристреливали бычков, а ненависть к янки питалась частыми набегами федеральных сил на их земли. Их грабили, оскорбляли и обрекли на нищенское существование, и теперь они искали отмщения с яростью голодной собаки, которая набрасывается на мертвечину.
Адам проверил капсюли в револьвере и поднял глаза, увидев, что новый отряд поскакал в сад. Пыль от сена прилипла к смазке револьвера, а запах сухой травы напомнил ему детские игры с сестрой Анной, а потом с уколом стыда пришли и неприятные воспоминания о том дне, когда он заметил, как отец слезает со стога сена с перекинутой через руку одеждой, а потом поворачивается, протягивая руку Бесси. Она была рабыней и работала в доме. Годом спустя отец освободил всех рабов, сделав их слугами, но многие годы Адам боялся Бесси из-за того, чему стал свидетелем. Сначала его это смущало, а потом мучили воспоминания о гибком и блестящем черном теле, ярком смехе, когда она спрыгнула рядом с отцом и натянула через голову бледно-голубое платье. Адам ненавидел рабство.
Но те, кто сейчас на него охотились, не были рабовладельцами, и он это знал. У них едва хватало денег на лошадь, не говоря уже о том, чтобы содержать негра, и они боролись не за то, чтобы сохранить рабство, а чтобы защитить свою землю, жестоко и беспощадно. Он глубже зарылся в сено, накидав поверх себя целые охапки, но сделал дыру, через которую мог наблюдать за преследователями.
Мятежники окружили сад и теперь большинство спешились, привязали лошадей к деревьям и шли между яблонями с поднятыми винтовками. Лошадь Адама всё еще ржала от боли, но после выстрела установилась тишина. Никто из оставшихся верхом мятежников, стоящих перед садом, не смотрел в сторону стога сена, и отсутствие слежки убедило Адама оглядеться и наметить маршрут к побегу. В сотне ярдов было открытое пространство, а за ним, в поле с высокой травой, остаток изгороди предлагал защиту, которая могла позволить ему добраться до города, где будет гораздо безопасней, чем в этом теплом, но предательском укрытии. Когда мятежники обнаружат, что он ускользнул из сада, они первым делом обыщут стог, а Адам не хотел, чтобы его нашли прячущимся как ребенок, так что он подполз к краю стога, оглянулся, чтобы проверить, не наблюдают ли за ним, и низко пригнувшись ринулся в сторону открытого пространства.
Ножны сабли запутались в ногах, вынудив его шумно распластаться в траве. Он отстегнул перевязь, бросил ее и побежал. Почти сразу же он услышал выстрел и рванул со всей скоростью, на которую был способен. Адаму следовало бы петлять и изворачиваться, как пытающемуся оторваться от гончих псов зверю, но он бежал прямо через открытое пространство, тем самым предоставив мятежникам возможность прицелиться.
Один из них выстрелил, и пуля вонзилась Адаму в правую ягодицу. От удара пули Адам развернулся и упал навзничь, соскользнув на спине в овражек, который тут же скрыл его из вида. Кровь забрызгала траву, бедро болело, а в его глазах выступили слезы. Адам сжал зубы и заставил себя подняться. Боль была чудовищной, а разум затмил ядовитый туман, но Адам всё равно сообразил, что должен сохранить украденный приказ. Он похромал на север, чтобы добраться до изгороди, несмотря на то, что теперь она бы его не спасла, но Адам убедил себя, что если только дойдет до изгороди, то каким-то образом выживет. Он заставил себя двигаться, хотя каждый раз, перенося вес на раненую ногу, невольно вскрикивал от боли. За спиной Адам слышал улюлюканье и топот копыт мятежников.
Он оказался в ловушке. Адам сбросил с пояса кошелек с деньгами в надежде, что потеря этого веса позволит ему ускорить бег, но боль лишь усиливалась, и теперь он ясно понял, что надежд на побег нет. Топот копыт стал громче. У Адама оставалось всего несколько секунд, чтобы решить, как поступить, и от чистого отчаяния он заковылял к противоположному берегу оврага, вытащил конверт с сигарами и специальным приказом из кармана и засунул его в высокую траву. В воздухе рядом с ним просвистела пуля, и он метнулся обратно в низину. Конверт упал в высокую траву, и Адам мог лишь молиться, что мятежники не видели, как он от него избавлялся, и не найдут приказ. Вскоре в эти поля должна прийти армия Макклелана, и, может, приказ кто-нибудь обнаружит. А может, и нет, но Адам сделал всё, что смог, и знал, что теперь попадет в плен.
Он с трудом сделал еще несколько шагов на восток и рухнул. Левая штанина пропиталась кровью. Он поднял револьвер, поджидая, пока появятся враги, и подумал, что сожалеет обо всём, что пропустил в жизни. Он никогда не отводил девушку в стог сена. Он всегда лишь выполнял свой долг, а теперь оплакивал все несовершенные грехи, и эта мысль заставила его закрыть глаза и пробормотать молитву о прощении.
Его глаза были еще закрыты, когда вокруг него собрались мятежники. Это были жилистые люди с суровыми лицами, пахнущие табаком, навозом, лошадьми и кожей. Они спешились, и один вытащил револьвер из бесчувственных пальцев Адама. Это было оружие его отца, английский Адамс, прекрасный револьвер с рукояткой из слоновой кости, и забравший его мятежник издал триумфальный вопль, оценив качество.
- У нас тут майор-янки, - сказал другой, рассмотрев знаки отличия Адама. - Настоящий майор.
Кто-то пнул Адама в правую ногу, чтобы понять, в сознании ли он. Адам громко вскрикнул от боли и открыл глаза, увидев круг бородатых загорелых лиц. Один из мятежников нагнулся и начал обыскивать карманы Адама, грубо дергая за китель, и с каждым толчком весь бок Адама пронзала боль.
- Прошу вас, доктора, - выдавил он.
- Вот же жалкий сукин сын, правда? - засмеялся мятежник.
Другой мятежник нашел золото, что вызвало новые радостные вопли, а потом третий принес чудесную саблю с того поля, где ее бросил Адам. Предводитель отряда, худой гладко выбритый человек, взял саблю и вытащил ее из ножен. Он прочитал надпись и, хотя и не знал французского, узнал имена.
- Фалконер, - прочитал он вслух, а потом, с удивлением в голосе: - Лафайет! Сукин сын.
У мятежника на боку болталась сабля с черной рукояткой - грубое, как мясницкий нож, оружие, и теперь он заменил ее на перевязь Адама, а потом снова посмотрел на французскую надпись на клинке.
- Фалконер. Это виргинское имя.
- Его зовут Фалконер, - сказал тот, что обыскивал Адама. Он нашел письмо из департамента генеральной инспекции в Вашингтоне с назначением Адама в армию Макклелана. В письме указывалось, что он инспектирует сигнальщиков, это была бумага, созданная полковником Торном в качестве объяснения присутствия Адама в штабе армии. Теперь она всё усложнила.
- Какого чёрта инспектор сигнальщиков делает во Фредерике? - поинтересовался предводитель отряда.
- Да еще везет золото, - добавил другой.
Предводитель присел у ног Адама и поднес острие сабли ему под подбородок.
- Вы виргинец, майор?
Адам устремил глаза в небо.
- Я задал вопрос, парень, - сказал мятежник, нажав на саблю.
- Я американец, - ответил Адам. Он чувствовал, что вот-вот потеряет сознание, и ощущал, как из раны вытекает кровь, пропитывая почву, а он впадает в беспамятство, но вдруг боль удивительным образом отступила. Ему стало тепло и почти уютно. - Я американец, - только и смог повторить он.
- Проклятье, да все мы американцы, - сказал предводитель мятежников. - Но вы из Виргинии?
Адам промолчал. Он думал о Бесси, такой черной и такой прекрасной, когда она натягивала голубое платье, закрыв смеющееся лицо. Он думал о Джулии Гордон в Ричмонде. Он думал о доме своей мечты в Новой Англии, доме священника, о книгах, кухне и детском смехе в тенистом саду под деревьями.
- Сукин сын плачет, - загоготал один из мятежников.
- И ты бы рыдал, если бы тебя подстрелили, - отозвался другой, вызвав взрыв хохота.
- Меткий выстрел, Сэм, - восхищенно произнес третий, - должно быть, ярдов двести без малого.
- Все двести пятьдесят, - заявил Сэм.
Подбородок Адама кольнула сабля.
- Что вы здесь делаете, майор?
- Ничего хорошего, это уж точно, - ответил за Адама другой мятежник и засмеялся.
- Сукин сын, - сказал командир отряда, встал и засунул чудесную саблю в ножны. Он вытащил револьвер и прицелился Адаму в голову. - Я не могу ждать весь день, майор, как и вы, и у меня не хватает терпения дожидаться, пока вы начнете соображать. Так что говори немедленно, сукин сын. Что тебе здесь надо?
Адам закрыл глаза. В небесах, сказал он себе, не будет ни слез, ни боли, ни сожалений. Не нужно будет делать сложный выбор - кому сохранять верность. Не будет войны. Рабства. Там ждет лишь радость и спокойствие и бесконечное мирное счастье. Он улыбнулся. Столько счастья на небесах, думал он, столько тепла и радостных сновидений.
- Он не собирается говорить, - заметил один из мятежников.
- Он сын Фалконера, - вмешался новый голос. - Помните? Сукин сын дезертировал весной.
- От Фалконеров никогда нельзя было ожидать ничего хорошего, - рявкнул кто-то, - богатенькие любители черномазых.
Командир мятежников выстрелил. По оврагу разнесся и затих треск, а пуля с чудовищной силой вошла в землю рядом с головой Адама.
- Как тебя зовут? - спросил предводитель мятежников.
Адам открыл глаза.
- Фалконер, - гордо произнес он. - И я виргинец.
- Так что же ты здесь делаешь, сволочь?
- Мечтаю о рае, - ответил Адам и больше не прибавил ни слова.
- Ты предатель, сукин ты сын, - сказал мятежник, поняв, что Адам намеревается молчать. Он выпустил вторую пулю, и она вошла Адаму в голову, заставив ее подскочить, когда пуля вырвала из затылка кусок черепа размером с кулак. Потом голова снова упала, с залитыми кровью белокурыми волосами и открытыми глазами, и больше не двигалась.
Мятежник убрал револьвер в кобуру.
- Оставьте сукиного сына прямо здесь.
На глазное яблоко Адама приземлилась муха, а потом слетела в рану, зияющую у его открытого рта. Мятежники ушли. Они получили хорошую добычу: золото, прекрасное седло и сбрую, саблю и револьвер. Конверта они не нашли.
Когда виргинские всадники вернулись на юг, из города появилась группа мужчин, узнать, что была за стрельба. Они обнаружили тело Адама. Один послал за двумя рабами и ручной тележкой, на которой тело отвезли в город, где состоялся спор о том, что с ним делать. Кое-кто хотел подождать до прихода армии Макклелана во Фредерик и тогда передать ей тело, но священник епископальной церкви настаивал на том, что никто не знает, появится ли армия северян вообще, и к тому времени, когда подойдут войска, тело наверняка уже начнет вонять, так что на кладбище вырыли могилу, и Адама похоронили в ней без гроба, но в мундире страны, которую он так любил, вознеся над ним молитвы. Почтальон запомнил имя погибшего офицера, хотя точно не знал, как оно пишется, и на деревянном кресте, воткнутом в кучку земли, написали "Адам Фалканер".
А в это самое время на пастбище, неподалеку от оврага и рядом со шрамами, оставленными старыми кострами мятежников, в траве лежал никем не замеченный конверт.
***