Урядник нащупал подошвой чувяка уступ в камнях, чуть подался вперед и в этот момент краем глаза заметил, как в ауле из той же сакли, из которой только что вышли абреки, выскочила девушка. Шмыгнув на задворки, она заторопилась к горе. Сомнений быть не могло, это была его возлюбленная Айсет.
Панкрат задержал движение вниз, пытаясь оценить обстановку. Казак оперся рукой о камень, но мысль о том, что на гребне скалы он представлял собой отличную мишень, заставила его ускорить спуск. Он устроился у самого водопада, журчание которого словно помогло разложить думы по полочкам. В голове созрело решение, как действовать дальше.
Выход оказался простым. Прикинув расстояния от реки и от аула и сравнив их между собой, казак пришел к выводу, что если завяжется драка и начнется стрельба, то деваться ему станет некуда, потому что дороги по длине почти одинаковые и его быстро обложат со всех сторон. Лучше будет пропустить абреков к реке, куда они и направляются, потом встретить девушку и уже вместе с ней, обогнув засаду слева, переправиться на другой берег Терека. Обходной маневр справа вряд ли получится – Во-первых, на пути окажется аул, во-вторых, нет уверенности в том, что такая же группа чеченцев не прячется в камышах и на противоположной стороне селения.
Двое абреков, вышедших из аула, наверняка уже отмеряли вторую половину пути до водопада. Заняв место в заранее примеченной нише, Панкрат приготовил ружье к бою, он не сомневался, что возлюбленная спешит именно к нему, она не единожды давала понять, что он дорог ей, мало того, позволила взять себя за руку. По горским законам это было недопустимой вольностью, после которой женщину посчитали бы обесчещенной, а мужчину вызвали бы на поединок.
Среди казаков ходила байка о том, как помощник имама Шамиля грозный Ахвердилаб лишился мизинца на своей руке. Он влюбился в красивую девушку-горянку, но та полюбила его друга и отдавала предпочтение только ему. Когда девушка прямо сказала о своих чувствах, мужественный воин Ахвердилаб протянул ладонь к ее щеке и мизинцем стер с нее всего лишь слезинку. Он не имел права прикасаться к возлюбленной, поэтому посчитал необходимым отрубить себе тот палец.
Абрек, шедший впереди, раздвинул ветви и вышел на площадку перед скалой, за ним показался еще один. Первый джигит представлял собой светлолицего и светлоглазого красавца, второй, поджарый и высокий, с черной щетиной на впалых щеках, больше напоминал или горного ночхоя, или дагестанца из заоблачного аула. Оба были с обритыми наголо лбами, увешаны оружием с ног до головы, но никакого бряцания металла слышно не было. Они сразу направились к водопаду.
– Ты считаешь, что старшего из братьев Бадаевых убили казаки? – подставляя ладони под струйку, по-татарски спросил светлоглазый. – Вряд ли, они спустили бы тело убитого по течению реки, а его оружие забрали бы с собой.
– Значит, сделать это им кто-то помешал, или сам Бадай нарвался на разведчика, не уступавшего ему в силе, – не согласился чернявый, который говорил по-татарски с некоторым акцентом, чем подтверждал свое дагестанское происхождение. – Ты прав, Муса. Когда в Большую Чечню приходят русские, они лезут напролом, а казаки поступают как горцы, но здесь случай явно не рядовой.
– Мы знаем в лицо всех казаков, несущих службу на кордоне. Атабек, ты не раз ходил с нами на русскую территорию, разве ты никого из них не подозреваешь?
– Есть некоторые предположения. Как все его братья, Бадай был сильным и отменным воином, справиться с ним сумел бы далеко не всякий, – стряхивая воду с бороды, отозвался пришелец, который, скорее всего, был из числа ближайших сподвижников Шамиля. – Из казаков станицы Стодеревской мы наслышаны лишь о нескольких, могущих противостоять Бадаевым, один из них – твой кровник Дарган.
– Дарган уже старик! – раздраженно воскликнул светлоглазый, которого его спутник назвал Мусой.
– Но у него вырос смелый и ловкий сын, не уступающий ему ни в чем, – усмехнулся дагестанец и напомнил: – Дорогой друг, ты на оружии поклялся принести голову Даргана и бросить ее к ногам своей матери.
– О клятве я помню, тебе не следует напоминать мне о ней. Законы гор святы для всех ночхоев, – вскинулся было главарь абреков и переспросил: – Ты по-прежнему думаешь, что к убийству может быть причастен младший Дарганов?
– Я этого не сказал, но на казачьем кордоне за рекой, несмотря на низкий чин, он признается за старшего. Наши воины не раз замечали его на территории Большой Чечни.
Белобрысый помолчал, поправив ружье за спиной, отошел от водопада.
– Двоюродный брат Бадая, дерзкий и неуязвимый Атаги, тоже дело его рук? – нахмурившись, спросил он.
– Муса, почерк один и тот же. Одним замахом шашки снести голову подобному скале Атаги способен лишь богатырь или настолько искусный воин, что ему под силу срезать крылья у летящей бабочки, – пожал плечами абрек, заросший черной щетиной. – К тому же оружие убитого снова осталось нетронутым, это говорит о том, что противник с презрением относится к поверженным врагам. Он ловок, силен и умен. Этот человек достоин звания джигита.
– Ты, как всегда, преувеличиваешь, – поморщился светлоглазый.
– Прежде всего своих врагов нужно уважать, – пожал плечами дагестанец. – Тогда можно будет рассчитывать на победу над ними.
Нетерпеливо отмахнувшись, его собеседник перевел разговор на другую тему:
– Отряд я оставил в засаде под станицей Червленой, она ближе к Моздокскому караванному пути. Когда будем возвращаться с добычей, я обязательно загляну к Даргановым в Стодеревскую, на вечерний чай. – Муса сдвинул папаху на затылок, хищно раздул тонкие ноздри. – Заодно проверим, где этот казачий сотник прячет сокровища, привезенные из похода на императора Наполеона, и сколько их у него еще осталось.
– Я тоже слышал о драгоценностях, которые казаки награбили на той войне, – напрягся джигит с бандитской внешностью.
– Если это так, то тратить золото в наших местах не на что, разве что раскрутить дело в Кизляре, в Моздоке или Горячеводской. Но на такое способны только армяне с не менее способными в торговых делах евреями, у нас изделия из золота идут лишь на украшения для наших женщин. Про эти богатства мне с колыбели пела песни мать, которую Дарган оставил в живых лишь потому, что она была беременна моей младшей сестрой Айсет. Мать говорила, что сокровища были несметными.
– Откуда она узнала про них?
– Обо всем ей поведал Ибрагим, которого Дарган вскоре убил.
– Это новость, достойная особого внимания, дорогой Муса. Если слухи подтвердятся, имам Шамиль останется тобой доволен. – Черноусый абрек выпрямился и пообещал: – Как только проверим посты, я сразу пойду к своему отряду, чтобы поддержать тебя с другой стороны станицы. Когда начнешь, подашь нам сигнал.
– Пусть будет так. Аллах акбар.
Оба абрека направились по тропе, ведущей к берегу реки, и быстро скрылись в зарослях. Панкрат отлепился от скалы, задумчиво провел ладонью по усам. Из разговора он понял лишь одно, что один из бандитов, а именно светлоглазый чеченец, был Мусой, родным братом его возлюбленной, слухи же о каких-то богатствах, якобы привезенных отцом с войны, его не затронули, в семье об этом никто никогда не заговаривал. Впрочем, на выдумки чеченцы были горазды всегда.
Урядник не знал, когда кровник отца успел вернуться в аул и снова собраться в дорогу. По сведениям секретчиков с кордона, расположенного на другом конце станицы, он всего два дня назад перешел Терек и затерялся на пути к Горячеводской. Наверное, абрек воспользовался одному ему известным маршрутом, или на него работали прилежные наводчики, подробно докладывавшие о постах, выставленных на дорогах по ту сторону Терека.
Подождав еще немного и не уловив ничего подозрительного, Панкрат оставил укрытие и направился по тропе, ведущей в аул. Он решил не испытывать судьбу, а сразу, как только девушка объявится, поспешить с нею к реке по обходному пути. Казак уже вошел под сень деревьев, когда позади звонко хрустнула ветка, ее сломали будто нарочно, чтобы насторожившийся человек обратил на это внимание.
Урядник замер, затем медленно повернулся на звук. Из кустов за спиной выглядывал кучерявый верх папахи, все остальное было скрыто листьями. Незаметно завернув руку за спину, казак взялся за рукоятку пистолета и собрался камнем броситься на землю, чтобы противнику труднее было в него попасть. Но тот никаких действий не предпринимал, он истуканом, скорее всего, на коленях, продолжал торчать в зарослях, словно его поразил столбняк.
– Я видел, как ты у водопада держался за руки с Айсет, – послышался ровный мальчишеский голос с характерным чеченским поцокиванием. – Она сейчас бежит сюда, чтобы встретиться с тобой.
Панкрат не знал, как вести себя дальше, он ведал лишь одно, что ночхойские дети, как и стерегущие отары овец лохматые овчарки, беспредельно преданы своим родителям и хозяевам, верой и правдой отрабатывая перед ними свой кусок хлеба, но мысль о том, что у мальца вряд ли будет оружие, заставила его успокоиться и повернуться к нему лицом.
– Кто ты? – как можно мягче спросил он на татарском языке.
– Я сосед сестры джигита Мусы, наши сакли стоят рядом, – паренек вышел в просвет между кустами, расставив ноги в чувяках, сложил руки на ремне, на котором висел маленький кинжал. На вид ему было лет десять-одиннадцать. – А ты казак с русского берега Терека?
– Угадал, – не стал отпираться Панкрат и поинтересовался: – А почему о наших встречах ты не рассказал старшим?
– Айсет мне нравится. Если бы я проболтался, то вас бы убили обоих, а это мне не выгодно.
Серьезность, с которой пацан проследил последствия пока не совершенного им предательства, заставила казака посмотреть на него как на взрослого человека, но времени на то, чтобы получше узнать по-умному рассуждающего мальца, было в обрез. Панкрат переступил с ноги на ногу.
– Девушка скоро будет здесь, – сказал он. – Что ты станешь делать, если она уйдет со мной?
– Айсет уже взрослая. Хотя она женщина, ей самой нужно выбирать свою судьбу, – глубокомысленно изрек отрок. – Я жил среди русских, женщинам у них проще.
– Тебе понравилось поведение наших девок и баб?
– Не очень. В семье женщину надо держать в руках, иначе наступит бесправие, что приведет к беспорядку в доме, но выбирать свой путь и то, чем ей заниматься в жизни, она должна сама.
– Кто твой отец? – поинтересовался казак.
– Он мулла, закончил медресе, совершил хадж в Мекку, святыню всех правоверных.
– Сын муллы должен жить по законам Корана.
– Я соблюдаю законы, но имею право на собственные мысли.
– Вы из какого тейпа?
– Из тейпа Даргановых. С Айсет мы дальние родственники, если бы не это, я бы вырос и взял ее в жены, – мальчик вздохнул, пошевелил пальцами на рукоятке кинжала. – Она умная, умнее всех наших женщин в ауле.
Совсем близко раздался шум листьев потревоженной ветки, кто-то торопился к скале. В стороне испуганно вскрикнул какой-то зверек, на дереве через тропу захлопала крыльями птица. Пацан подобрался, но Панкрат оставался спокойным.
– Я тоже твой родственник, – признался он.
– Ты казак, – не согласился мальчик.
– Я из казачьего рода Даргановых. – Урядник понимал, что такому разумному ребенку можно довериться во всем. Если он сочтет нужным, то предаст, если посчитает, что взрослые поступают правильно, то признания из него не вытянешь. – Слыхал о таком?
– Даргановых?! Тогда ты тоже не имеешь права брать мою соседку в жены.
– Имею, потому что я казак, – по-доброму улыбнулся урядник.
Из зарослей выбежала Айсет, щеки у нее пылали, грудь вздымалась от запального дыхания. Увидев посреди тропы Панкрата, девушка прижала руки к щекам, отступила на полшага назад, затем испуганно оглянулась, словно только сейчас осознав, что совершает непоправимую ошибку.
– Любимая, я так долго ждал тебя, – подался вперед Панкрат.
Он моментально забыл обо всем на свете, замечая перед собой лишь точеную фигурку возлюбленной да ее широко распахнутые черные глаза.
– Разве ты не ушел еще вчера? – как во сне прошептала девушка.
– Что бы ни случилось, я все равно дождался бы твоего прихода. Каждый день я стоял бы у водопада, пока не узнал бы причину, заставившую тебя изменить свои планы, – с чувством отозвался он, все яснее осознавая, что девушка бежала к водопаду всего лишь затем, чтобы удостовериться в его отсутствии, и как бы убрать камень со своей души.
Панкрат похолодел от мысли о том, что прекрасная горянка сейчас повернется и уйдет, чтобы больше никогда не встретиться на его пути, он заторопился с признаниями:
– Для меня в целом мире нет никого дороже тебя, я люблю тебя, Айсет.
– Я… я думала, что ты ушел навсегда. – Она опустила руки, встряхнула светло-русыми волосами и, будто уступая судьбе, сделала несколько покорных шагов вперед. – Я тоже люблю тебя… Я постоянно думала о тебе. Пусть нас рассудит Аллах!
Горянка приблизилась к Панкрату, положила голову ему на грудь и замерла согласным на все живым существом. Она тоже не слышала ни шелеста листьев, ни мерно пульсирующей жизни вокруг, впитывала новые незнакомые запахи, исходящие от этого мужчины, от которых у нее кружилась голова.
Так продолжалось до тех пор, пока здоровенный кабан не решил, что влюбленные уже достаточно простояли здесь. Он пробежал так близко, что вонь от тела самца забралась в ноздри, перебив остальные запахи. Панкрат встрепенулся и пристально огляделся вокруг.
– Айсет, нам пора уходить, – с твердостью в голосе негромко сказал он.
Она молча кивнула, не поднимая глаз, вложила пальцы в его ладонь и первой пошла по тропе, ведущей к скале с водопадом. Девушка словно решила попрощаться с самым дорогим для нее местом. Казак не противился, он лишь зорко следил за тем, чтобы ветви раскачивались только от теплого весеннего ветра.
Уже на выходе из зарослей кустарника он вдруг вспомнил о чеченском мальчике, с которым говорил недавно. Но его нигде не было, скорее всего, маленький философ догадался, что и в этот раз, как и в те прошлые, когда он подглядывал за влюбленными, он оказался лишним. Но его исчезновение опасений не вызывало, на этого мальца можно было положиться полностью.
Они долго бежали по лесу, острые шипы от колючего кустарника вырывали из одежды куски ткани, превращая ее в рубище, на телах кровоточили царапины, казалось, еще немного, и сил не хватит даже на то, чтобы выкарабкаться из очередного рва с прошлогодней листвой на дне. Панкрат специально выбрал длинный путь, чтобы уменьшить вероятность встречи с сородичами Айсет, он подумал о том, что Муса и дагестанец обязательно растянут линию секрета вдоль реки.
Родственники девушки, наверное, давно хватились беглянки, и теперь погоня могла не заставить себя ждать. Сидевшие в засаде соплеменники, скорее всего, тоже были оповещены об исчезновении сестры самого Мусы. Несмотря на неторопливый на первый взгляд уклад жизни, горцы были быстры на принятие важных решений, на разбои в чужих селениях и на расправы хоть над чужаками, хоть над своими вероотступниками. И когда между ветвями заблестели струи горной реки, Панкрат украдкой смахнул со лба пот, словно одной ногой он уже успел встать на родной берег, где каждая собака протягивала ему лапу для приветствия.
– Еще немного, любимая, и нас уже никто не догонит, – поддерживая девушку под локоть, старался подбодрить он ее. – Нам осталось лишь переплыть реку.
– Я пытаюсь, мой возлюбленный, но силы мои на исходе, – и тут Айсет воскликнула с отчаянием в голосе: – Боюсь, нам с тобой не добыть свободы.
– Почему? – замедлил движение Панкрат.
– Ты не спросил, а я постеснялась признаться, – девушка подняла на казака встревоженные глаза. – Я совсем не умею плавать.
– Я перетащу тебя на себе, там не так уж глубоко, – заторопился с объяснениями Панкрат. – Что бы ни случилось, я не оставлю тебя никогда.
Она тихо засмеялась, довольная его признанием, забросила за спину копну растрепавшихся волос.
– Даже если меня схватят, я приму смерть спокойно, потому что полюбила джигита, которого выбрала сама. – Айсет гордо вскинула голову. – За это и с жизнью расстаться не страшно.
– Ты у меня единственная на всем белом свете, – только и смог произнести Панкрат.
У кромки леса казак с девушкой остановились, пристально осмотрелись вокруг, но природную тишину ничего не нарушало. Видимо, самые крайние чеченцы из засады остались за изгибом русла реки. Беглецы тенями выскочили из-за деревьев, сразу заторопились в заросли камыша и, не раздеваясь, бросились в бурные волны вечно мутного Терека. Мощными ударами тугих струй стремнина швырнула их в водоворот, попыталась оторвать друг от друга, чтобы затянуть на дно, но влюбленные сцепили пальцы намертво.
Дарган изо всех сил работал ногами, стремясь подрезать струи, блестящие на солнце, как бы вскользь. В глаза, в рот, в уши заливалась вода, рев стихии заглушал все остальные звуки, ощущение было таким, словно казак с девушкой попали под жесткие мельничные жернова, которые готовились перемолоть их в муку. Панкрат дотащил возлюбленную почти до середины реки, до того места, на котором и дна уже было не достать, и потоки воды превратились в безжалостные валы. Дорога назад была отрезана.
Урядник рванулся наверх, чтобы захватить ртом побольше воздуха и собрался воткнуться плечом в очередную волну, когда вдруг заметил нескольких чеченцев на только что оставленном ими берегу. Абреки направили ружья на беглецов и готовились произвести выстрелы, со всех сторон к ним спешила подмога. Панкрат посмотрел на захлебывающуюся девушку, он понимал, что сейчас они оба как на ладони. Прижав любимую к себе, он нырнул под волны, стараясь опуститься поглубже и пытаясь удержаться под водой как можно дольше.
В одиночку он сумел бы доплыть в таком положении до противоположного берега без особых проблем, но Айсет забилась в его руках, стремясь вырваться наверх. Девушка потеряла достаточно сил, когда бежала по лесу, кроме того, ей мешало длинное платье.
Панкрат вытолкнул ее на поверхность, пробкой вылетел вслед за ней, и тут же раздался залп из нескольких ружей. Пули засвистели со всех сторон, они ударялись о гребни волн спереди и сзади, прошивая их насквозь и оставляя после себя белые хвосты, уходящие на дно. Свинцовый ливень наступал все ближе, грозя накрыть беглецов смертельными строчками.
Айсет выплюнула воду изо рта, хотела глотнуть воздуха и как-то странно замерла, закатывая зрачки под верхние веки. Панкрат заметил, что от ее правого плеча потянулась извилистая струйка крови, он зашарил глазами по спутнице, но ее лицо и шея оставались чистыми. Значит, оставалась надежда дотащить ее до берега живой.
Он оседлал один из стремительных потоков, стиснув зубы, прокатился на нем несколько сажен, перескочил на другой, такой же непокорный, проехал на гребне с девушкой еще какое-то расстояние. Нужно было спешить, пока противник перезаряжал оружие, к тому же до более-менее спокойной воды было не так уж далеко. И хотя фонтанчики от пуль продолжали вскипать вокруг, они уже не казались такими опасными. Панкрат понимал, что преследователи стреляют из пистолетов, а из этого вида оружия попасть в цель на таком расстоянии мог лишь самый искусный стрелок.