Когда стемнело, мужчина начал метаться на постели, размахивая руками и выкрикивая разные слова. Одно из них повторялось особенно часто, и его сопровождали другие, звучавшие как предостережение. Эйла предположила, что это имя скорее всего имя второго мужчины. Около полуночи она взяла ребро оленя с выдолбленной на одном из его концов ложбинкой и принялась поить незнакомца вытяжкой из репяшка. Ощутив сильную горечь, он открыл глаза, но в их темных глубинах Эйла не заметила ни проблеска осмысленности. После этого ей с куда большей легкостью удалось напоить его настоем дурмана, - похоже, ему хотелось промыть рот, чтобы избавиться от горького привкуса. "Какая удача, - подумала Эйла, - что дурман, который снимает боль и действует как снотворное, растет неподалеку от долины".
Она провела без сна всю ночь, дожидаясь, когда жар спадет, но кризис миновал лишь незадолго до рассвета. Эйла смыла пот прохладной водой, сменила повязки и прикрыла мужчину чистыми шкурами. Сон его стал спокойнее. Она прикорнула рядом, устроившись на меховой шкуре.
Внезапно в глаза ей ударил яркий солнечный свет, проникший в пещеру через входное отверстие. Она не сразу поняла, что ее разбудило. Повернувшись на бок, она увидела мужчину и тут же вспомнила обо всем, что произошло накануне. Похоже, ему стало лучше, во всяком случае, спал он безмятежно. И тут Эйла услышала, как тяжело дышит Уинни. Вскочив на ноги, она подошла к лошади.
- Уинни, - взволнованно спросила она, - что, уже началось?
Ответа на ее вопрос не потребовалось. Эйле доводилось принимать роды у женщин, и сама она родила сына, но ей ни разу не приходилось оказывать помощь лошадям. Уинни сама знала, что нужно делать, но, судя по всему, присутствие и сочувствие Эйлы были ей приятны. Лишь в самом конце, когда голова и передние ноги жеребенка уже оказались на виду, Эйла взялась помочь и вытащила его наружу. Уинни принялась вылизывать коричневую, покрытую тонким пушком шкурку новорожденного, и Эйла радостно заулыбалась, глядя на них.
- Впервые вижу, чтобы кто-то принимал роды у лошади, - сказал Джондалар.
Услышав его голос, Эйла резко обернулась и увидела, что мужчина приподнялся, опершись на локоть, и смотрит на нее.
Глава 20
Эйла не могла отвести глаз от мужчины. Она ничего не могла с собой поделать, хоть и знала, что ведет себя невежливо. Она успела разглядеть его, пока он спал или лежал без сознания, но видеть его бодрствующим - совсем другое дело. У него синие глаза!
Эйла знала, что у нее они тоже синие: ей так часто напоминали об этом, и она видела собственное отражение в воде. Но у всех людей из Клана глаза были карие. Ей ни разу в жизни не доводилось видеть человека с синими глазами, а у этого мужчины они вдобавок отличались такой яркостью и насыщенностью цвета, которые, казалось, могли только присниться во сне.
Эти синие глаза заворожили ее, она застыла, не в силах пошевельнуться, и лишь через некоторое время заметила, что ее бьет дрожь. Внезапно она поняла, что смотрит прямо ему в лицо. Она покраснела, смутилась и поспешно отвернулась. Женщине не положено смотреть мужчине в лицо, не говоря уже о том, чтобы пристально его разглядывать, тем более что они с ним не знакомы.
Эйла уставилась себе под ноги, пытаясь прийти в себя. "И что только он обо мне подумает!" Но она провела так много времени вдали от людей и впервые на своей памяти увидела человека из племени Других. Ей хотелось смотреть на него без конца - видеть живое человеческое существо, да к тому же такое необычное, казалось ей блаженством. Но ей хотелось, чтобы он хорошо к ней относился. Обидно будет, если она с самого начала все испортит, дав волю любопытству.
- Прости, я не хотел смутить тебя, - сказал Джондалар, пытаясь понять, застенчива ли она. Она не ответила. Джондалар сдержанно улыбнулся и тут сообразил, что произнес эту фразу на языке Зеландонии. Он перешел на язык Мамутои, но она все молчала, и он сказал то же самое на языке Шарамудои.
Эйла стояла, украдкой поглядывая на него. Так поступали женщины, ожидая, когда мужчина жестом позволит им подойти поближе. Но он не делал никаких жестов. Во всяком случае, она не заметила тех, что были бы ей понятны. Он только произносил слова, ни одно из которых ничем не напоминало звуки, которые издавали люди из Клана. Их речь звучала гортанно и прерывисто, а слова, которые произносил этот человек, сливались воедино, и она не могла определить, где кончается одно и начинается другое. Его низкий, раскатистый голос показался ей приятным, но, слушая его, она пришла в отчаяние. Ее не покидало ощущение, что понять человека из племени Других все же можно, но ей это никак не удавалось.
Она все ждала, когда же он подаст общепринятый сигнал, но ожидание сильно затянулось, и она вконец растерялась. Затем она вспомнила, что на первых порах ее жизни в Клане Кребу пришлось учить ее разговаривать. Он сказал, что поначалу она могла только издавать звуки, наверное, потому, что Другие ничего, кроме них, в речи не используют. Неужели этому человеку не известен ни один из жестов? В конце концов Эйла поняла, что ждать, когда он подаст какой-нибудь знак, бесполезно и ей придется найти другой способ, чтобы объясняться с ним, чтобы по крайней мере заставить его принимать приготовленные лекарства.
Джондалар совершенно растерялся. Ни одно из его слов не вызвало отклика у женщины. На мгновение он предположил, что она глухая, но тут же вспомнил, как стремительно она обернулась, заслышав его голос. "Какая странная женщина, - подумал он. Ему стало не по себе. - Интересно, где же ее сородичи?" Оглядевшись по сторонам, он заметил золотистую кобылку и гнедого жеребенка и пришел в еще большее изумление. Почему лошадь вдруг оказалась в пещере? Почему она подпустила к себе женщину и та помогла ей при родах? Он никогда прежде даже издали не видывал, как жеребята появляются на свет. Может быть, эта женщина наделена необычными способностями?
Все это показалось ему не совсем реальным, похожим на сон, но он твердо знал, что не спит. Возможно, все куда страшнее. "Может быть, это доний, которая явилась за тобой, Джондалар, - подумал он и содрогнулся. - Неизвестно, добрый ли это дух… если, конечно, она из мира духов". Джондалар вздохнул с облегчением, когда женщина направилась к огню, хоть и не слишком уверенно.
Она держалась очень несмело и двигалась так, словно ей не хотелось, чтобы он смотрел на нее… ее манеры напомнили ему о ком-то, но о ком? Ее одежда тоже показалась ему необычной. Кажется, это просто кожаная шкура, обернутая вокруг тела и обвязанная ремешком. Где же он видел нечто подобное? Нет, никак не припомнить.
Что это она такое сделала с волосами? Похоже, разделила на одинаковые пучки и заплела множество косичек. Ему и раньше встречались женщины с косами, но ее прическа выглядит иначе. Не то чтобы непривлекательно, просто необычно. С первого взгляда на нее он отметил, что она довольно-таки хороша собой. Он решил, что она очень молода - у нее такой невинный взгляд, - но, с другой стороны, фигура у нее как у зрелой женщины, хотя бесформенная шкура и мешает разглядеть ее толком. У него создалось впечатление, будто она старалась не встречаться с ним взглядом. "Почему?" - удивленно подумал он. Джондалар почувствовал себя заинтригованным. Какая удивительная, загадочная женщина.
Она принесла ему миску с бульоном, и, только ощутив его аромат, Джондалар понял, как сильно проголодался. Он попытался сесть, но резкая боль в ноге напомнила ему о том, что он пострадал, и сильно. Казалось, каждое движение вызывает боль во всех уголках тела. И тут он впервые задался вопросом: где это он и как он тут оказался? Внезапно ему припомнилось, как Тонолан направился к ущелью… потом раздался рев… и появился огромный пещерный лев. Просто великан по сравнению с теми, которых ему доводилось когда-либо видеть.
- Тонолан! - закричал он и принялся озираться по сторонам. - Где Тонолан? - В пещере не было никого, кроме женщины. У него сжалось сердце. Он все понял, но отчаянно не желал в это верить. Может быть, Тонолан лежит в другой пещере где-нибудь неподалеку. Может быть, заботиться о нем поручили другому человеку. - Где мой Брат? Где Тонолан?
Это слово показалось Эйле знакомым. Именно его мужчина так часто повторял в тревоге, пока метался в бреду. Она догадалась, что незнакомец спрашивает о своем спутнике, и склонила голову в знак почтения перед погибшим молодым человеком.
- Где мой Брат, женщина? - Джондалар принялся трясти ее за плечи. - Где Тонолан?
Подобная вспышка привела Эйлу в замешательство. Громкие крики, в которых звучали гнев и горе, все его действия и слова ясно выражали чувства, которые нахлынули на него, и ей стало не по себе. Люди из Клана ни за что не позволили бы себе дать волю своим чувствам подобным образом, хотя их переживания отличались такой же силой. Способность владеть собой - вот что красит человека.
Но его сокрушенный взгляд, заострившиеся скулы, изломанная линия плеч поведали ей о том, что он не может смириться с открывшейся ему истиной. Люди, среди которых она выросла, общались между собой не только с помощью нехитрых знаков и жестов. Осанка, положение тела, выражение лица - все это помогало передать оттенки смысла и входило в состав лексикона. Одна-единственная напрягшаяся мышца вносила тонкие нюансы в значение сказанного. Эйла давно научилась понимать язык тела, к тому же страдания, связанные с утратой любимого человека, были ей не в диковинку.
Взгляд ее тоже говорил о тех чувствах, которые она испытывала, о печали и сострадании. Она покачала головой и снова потупилась. Джондалар понял, что невозможно далее отрицать страшную для него правду. Он отпустил Эйлу, и плечи его безвольно поникли.
- Тонолан… Тонолан… ну почему ты не смог вовремя остановиться? О Дони, почему? Почему ты отняла у меня Брата? - надрывно выкрикнул он, пытаясь совладать с терзавшими его болью и отчаянием. Никогда прежде он не испытывал такого глубокого горя. - Почему ты взяла его к себе и оставила меня в полном одиночестве? Ведь ты знала, что только его я и любил… по-настоящему. О Великая Мать… Как я буду жить без Брата?.. Тонолан…
Эйла хорошо знала, что такое горе, какие муки связаны с ним, и она всей душой желала хоть немного утешить незнакомца. Повинуясь безотчетному порыву, она обняла его и прижала к себе, чувствуя, как содрогается его тело, слыша, как он все повторяет имя погибшего спутника. "Пусть эта женщина незнакома мне, - подумал Джондалар, - но она тоже живое человеческое существо, способное на сочувствие. Она видит, как мне плохо, и пытается помочь".
Прильнув к ней, он почувствовал, как из глубин его существа могучей волной взметнулась в поисках выхода неукротимая сила, совладать с которой так же трудно, как с лавой, извергающейся из жерла вулкана. Он громко зарыдал, и тело его судорожно задергалось. Дикие, истошные крики вырывались из охрипшего горла, и каждый вдох давался ему ценой огромных мучительных усилий.
Он впервые с тех пор, как повзрослел, дал волю своим чувствам. Джондалар с ранних лет приучился держать в узде страсти, клокотавшие в тайниках его души, и избегал открыто проявлять эмоции, но потрясение, которое он испытал в связи с гибелью Тонолана, оказалось слишком сильным, и в памяти его всплыли давнишние тягостные воспоминания.
Серенио не ошиблась, предположив, что его любовь - испытание, которое по силам лишь немногим. Стоило в душе его вспыхнуть гневу, как его начинало нести, и ему удавалось остановиться, лишь дойдя до полного изнеможения. Однажды в отрочестве он натворил немало бед: в порыве праведного негодования сильно искалечил человека. Все его эмоции отличались невероятной силой. Даже матери пришлось в какой-то степени отгородиться от него и молча с сочувствием наблюдать за тем, как друзья со временем начинали сторониться его, потому что он слишком бурно выражал свою любовь, слишком упорно цеплялся за них и требовал от них слишком много. Такими же чертами характера обладал человек, с которым она когда-то жила вместе, у очага которого родился Джондалар. И только его младшего брата ничуть не пугала такая любовь, он радовался ей, и ему всегда удавалось с помощью шутки разрядить напряженную ситуацию.
Когда мать поняла, что ей не справиться с Джондаларом, чье поведение вызывало возмущение у всех обитателей Пещеры, она приняла мудрое решение и отправила его жить к Дондалару. За время отсутствия Джондалар овладел искусством изготовления различных орудий и научился сдерживать свои эмоции. Он превратился в высокого, мускулистого, на редкость привлекательного мужчину с удивительными глазами, наделенного неповторимым обаянием, коренившимся в глубине его натуры. Женщины первыми догадались о том, что он куда интереснее, чем могло бы показаться, и сочли его неотразимым, но ни одна не совладала с ним. Как бы женщины ни стремились проникнуть в глубины его души, им не удавалось затронуть его сокровенных чувств. Он довольно быстро сообразил, как нужно обращаться с каждой их них, но такого рода отношения казались ему поверхностными и вовсе его не устраивали. Единственная женщина, с которой он мог бы общаться на равных, посвятила себя иному призванию. Да и в любом случае хорошей пары из них бы не получилось.
Джондалар предавался скорби со всей страстностью, свойственной его натуре, но молодой женщине, оказавшейся в тот момент рядом, уже довелось изведать ничуть не менее сокрушительное горе. Ей не однажды приходилось терять все, что у нее было, и ощущать холод, которым веет из мира духов, но она сумела пережить это и теперь почувствовала, что за бурным всплеском охвативших его эмоций кроется нечто большее, чем обычная тоска, и, памятуя о собственных утратах, попыталась облегчить его страдания.
Когда приутихли его рыдания, Эйла заметила, что все это время она тихонько что-то напевала, придерживая его голову, лежавшую у нее на коленях. Она поступала точно так же, убаюкивая Убу, дочку Айзы, под звуки такого монотонного пения засыпал ее сын, отступали ее собственные горести и печали, и теперь оно пришлось к месту. Наконец Джондалар вконец обессилел и перестал держаться за Эйлу. Он отвернулся и продолжал лежать, глядя на каменную стену пещеры. Когда Эйла склонилась над ним, чтобы смыть следы слез прохладной водой, он закрыл глаза. Он не хотел - или не мог - смотреть на нее. Вскоре дыхание его стало ровным, и Эйла поняла, что он заснул.
Она проверила, все ли в порядке у Уинни с жеребенком, а затем вышла из пещеры. Ее тоже охватила сильная усталость, но на душе стало легче. Остановившись у края выступа, она окинула взглядом долину и вспомнила о том, каким долгим показалось ей возвращение сюда, когда в волокуше лежал раненый, как ей хотелось доставить его живым. При мысли об этом она опять разволновалась. Этот человек не должен погибнуть. Она торопливо направилась в пещеру и проверила, дышит ли он, а затем отнесла остывший бульон к очагу - он так и не поел, утешение оказалось нужнее, чем еда, - расставила по местам сосуды с настоями и вытяжками, которые понадобятся, когда он проснется, и присела рядом с ним на меховую шкуру.
Эйла никак не могла насмотреться на него и все вглядывалась в его лицо, словно пытаясь разом унять тоску, скопившуюся в душе за все те годы, на протяжении которых ей ни разу не довелось повстречаться с людьми. Теперь, когда она уже успела немного привыкнуть к нему, ей удалось увидеть его лицо как нечто целое, а не только его отдельные черты. Ей хотелось притронуться к нему, провести пальцем по щекам и подбородку, по тонким гладким волоскам бровей. Внезапно ей вспомнилось нечто поразительное.
Из глаз у него текла какая-то жидкость! Она сама вытирала ему лицо, а плечо у нее до сих пор осталось влажным. "Значит, такое бывает не только со мной, - подумала она. - Креб никак не мог понять, почему из глаз у меня что-то начинает капать, когда я огорчаюсь, - с людьми из Клана такого не случалось. Он решил, что у меня не все в порядке с глазами. Но когда этот мужчина принялся горевать, из глаз у него тоже что-то потекло. Наверное, это свойственно всем людям из племени Других".
Эйла провела без сна предыдущую ночь, за короткое время на нее обрушилось множество переживаний, и наконец усталость взяла свое. Она уснула на меховой шкуре рядом с незнакомцем, не дожидаясь наступления вечера. Джондалар проснулся, когда начали сгущаться сумерки. Во рту у него пересохло, его мучила жажда, но ему не хотелось будить женщину. До него донеслось пофыркивание лошади и чмоканье жеребенка, но разглядеть удалось лишь смутные очертания золотистой кобылки, лежавшей у стены по другую сторону от входа в пещеру.
Он перевел взгляд на женщину. Она лежала на спине, отвернувшись от него, так что было видно лишь линию шеи, подбородок и нос. В памяти всплыли ночные события, и ему стало неловко, но, как только он вспомнил, что послужило причиной яростного всплеска эмоций, в душе его проснулась боль, заглушившая все прочие чувства. На глазах у него выступили слезы, и он плотно сжал веки, стараясь не думать о Тонолане, не думать ни о чем вообще. Вскоре он вновь забылся сном и очнулся уже глухой ночью. Его стоны разбудили Эйлу.
Огонь погас, и в пещере было темно. Эйла на ощупь добралась до очага, достала припасенные щепки и древесную труху, а затем осколок кремня и второй камень.
У Джондалара опять начался жар, но он не спал. Впрочем, он решил, что его ненадолго сморило, ведь женщина не могла так быстро развести огонь. Когда он проснулся, в очаге не оставалось ни одного тлеющего уголька.
Эйла принесла ему заранее приготовленный настой ивовой коры. Джондалар приподнялся, опершись на локоть, взял чашку и выпил все до капли, несмотря на горечь, стремясь утолить жажду. Вкус напитка показался ему знакомым. "Похоже, целебные свойства настоя ивовой коры известны всем", - подумал он. Но жажда все еще мучила его, и ему хотелось обыкновенной воды. Вдобавок он почувствовал, что ему нужно помочиться, но как объяснить все это женщине? Приподняв чашку, он перевернул ее вверх дном, чтобы показать, что она пуста, а затем поднес ее к губам.
Эйла сразу же поняла, что требуется. Она принесла бурдюк с водой, наполнила чашку и поставила ее рядом с Джондаларом. Ему наконец удалось утолить жажду, но при этом желание помочиться стало еще сильнее, и он беспокойно заворочался. По его движениям молодая женщина догадалась о том, что ему необходимо. Прихватив с собой горящую головню, она отправилась в ту часть пещеры, где хранились припасы, чтобы отыскать какой-нибудь сосуд. Во время поисков она нашла еще кое-что полезное.
Ранее она сделала несколько светильников, используя для этого камни с выдолбленной посредине впадиной, в которую заливалось топленое сало и помещался фитиль из мха, но они оказались не особенно нужны ей, ведь света, исходившего от горевшего в очаге огня, было вполне достаточно. Она взяла светильник, достала фитиль из мха и принялась искать мочевой пузырь, в котором хранилось сало. Заметив рядом с ним пустой пузырь, она прихватила и его.
Эйла оставила пузырь с салом у огня, чтобы оно слегка растопилось, а пустой отнесла Джондалару, но не сразу сообразила, как объяснить, для чего он предназначен. Приподняв пузырь, она расправила его края и показала Джондалару отверстие, но тот ничего не понял. Эйла на мгновение растерялась, но затем откинула край шкуры, которой он был прикрыт, и поднесла сосуд к области паха. Джондалар сообразил, что к чему, и взял у нее пузырь.