- Я! - шагнул вперёд чернявый парень.
- На, читай!
Валах бросил быстрый взгляд на короткую надпись, на печать - и побледнел.
- Братцы, - прошептал он помертвевшими губами, - это чауш великого визиря… Чуть было сами не попали в беду.
- Не может быть! - продолжал бесноваться Многогрешный. - Дай сюда!..
Он выхватил бумагу, повертел перед глазами. Написанного не понял, но печать узнал сразу - и тоже побледнел.
- Проклятье! - процедил сквозь зубы. - Выкрутился, сукин сын! Ну, твоё счастье…
Многогрешный сунул Арсену в руки жёсткий жёлтоватый свиток и поскакал прочь. Валахи помчались за ним.
Арсен вытер пот с лица, постоял с минуту в раздумье, а потом решительно повернул коня на белоцерковский шлях.
2
До Новосёлок Арсен Звенигора не доехал: совсем неожиданно встретил всех своих в Фастове. Ещё издали увидел над городом сизые дымки, вьющиеся из труб. При въезде дорогу ему преградил часовой с мушкетом. Он выскочил из какой-то ямы, где прятался от пронизывающего ветра, закричал тонким голосом:
- Стой! А не то как стрельну, знаешь-понимаешь, тут тебе и каюк будет!
Арсен захохотал. Так это же Иваник! И откуда он здесь взялся?
Но смех Арсена разозлил часового не на шутку. Он подскочил, как петух, и ткнул дулом мушкета всадника в бок.
- Чего заливаешься, знаешь-понимаешь? Иль пьян, иль соседям разум раздал? Слазь с коня, разбойник!
- Иваник, неужели не узнал? Арсен я! Звенигора…
Иваник ошарашенно захлопал глазами, все ещё не узнавая в этом худом загорелом бородаче красавца Арсена.
- Не может того быть…
Арсен соскочил с коня, снял шапку. И тогда лицо Иваника прояснилось. Мушкет выскользнул из рук и покатился по мёрзлой земле.
- Арсен! Голубчик! Откуда ты?
Они крепко обнялись. На глазах Иваника заблестели слезы.
- От самого султана, Иваник! Из Стамбула! А ты как здесь очутился?
Иваник поднял мушкет, поправил на узких плечах свитку.
- Разве не знаешь?.. Семён Палий привёл нас всех в Фастов и сказал: тут нам жить! Земли занимайте, сколько сможете обработать, хаты выбирайте, какие поцелее… Крепость гуртом строим, знаешь-понимаешь, чтоб защита была надёжной. Вот мы и поселились здесь.
- А мои, мои-то где?
- Твои тоже… Внизу, над Унавой живут. Там хорошо - речка, луг, за речкой - лес. Правда, хатка маленькая, но не хуже, чем в Дубовой Балке. И что лучше всего - по соседству со мной… Неспроста говорится: выбирай не место, а хорошего соседа.
- Палия где можно увидеть? Случаем, не на Сечи он?
- Увидишь. В крепости он, поселился рядом с вдовой Семашко…
- О пане Мартыне ничего не слыхать?
- Про Спыхальского? Говорил Роман, что передавал пан весточку из Львова. Всех приветствует… Не забыл и про меня, и про Зинку. - Иваник подмигнул. - Тоже привет передал, знаешь-понимаешь…
Арсен улыбнулся в густую бороду, которую отпустил, пока ехал из Стамбула. Уж кого-кого, а Зинку не мог пан Мартын забыть: очень полюбилась ему молодица!
- Ну, веди, Иваник! - Арсен положил руку на хилое плечо соседа. - Сперва к Палию, а потом уже - домой… Прямо горю от нетерпения!
Они пошли по широкой улице. Около одного из уцелевших домов Иваник остановился.
- Скажу Остапу, чтоб подежурил вместо меня. А то у нас, знаешь-понимаешь, строго… Можно и батогов заработать от полковника, если плохо несёшь караульную службу!
Он шмыгнул в хату и через несколько минут вышел в сопровождении высоченного хмурого казака, вооружённого только саблей.
- Бери мой мушкет, - заторопился Иваник. - В случае опасности - пали, пане-брате, чтоб аж в крепости было слышно! А я мигом вернусь…
- Ладно, - буркнул мрачный великан и зашагал к окраине города.
Арсен внимательно осматривал все вокруг.
В городе немало руин и пожарищ. Но среди пепелищ стоят и уцелевшие от огня хаты: вьются дымки, во многих дворах хоть что-нибудь да обновлено - тут исправлены забор и ворота, там выбелены стены, а на некоторых хатах уже новые камышовые крыши.
Крепость встретила их гомоном, стуком дубовых трамбовочных баб, заступов и мотыг, цоканьем топоров. Здесь кипела работа. Одни забивали колья, другие делали земляную насыпь, а третьи из дубовых брёвен и брусьев мастерили ворота крепости.
Люди были так худы, измождены и ободраны, что Арсен ужаснулся. Откуда они? Будто одни нищие собрались сюда! Несмотря на холод, у многих, кроме латаной рубахи или видавшего виды лейбика, не было ничего. Редко у кого на ногах сапоги, а у большинства - постолы или лапти, из которых торчит какое-то тряпьё. Лица обросшие, в глазах - голодный блеск.
Арсен хотел было спросить Иваника, что это за люди, но тут заметил знакомую статную фигуру. Палий!
- Батько Семён! - Казак бросился к нему и по-дружески сгрёб полковника в объятия. - Батько Семён! Как я рад снова видеть тебя!
- Арсен?! - Палий не верил своим глазам и удивленно рассматривал казака. - И вправду, Арсен, собственной "парсуной", как говаривали киевские бурсаки… Да какой обросший, как дед!
- Вы все здесь - не лучше, - повёл рукой Арсен, указывая на людей, работающих у стен. - Откуда они собрались?
Лицо Палия помрачнело, он с болью произнёс:
- Сейчас, пожалуй, половина Украины так живёт… В военном лихолетье люди потеряли все: родных, кров, одежду… Начинаем мы на голом месте. Надо же как-то спасать себя!
- Что начинаем? - не понял Арсен.
- Жить заново, - ответил Палий. - Долго мы думали на Запорожье - что делать? Правобережье опустошено, разорено, истоптано татарской конницей. По Бахчисарайскому договору - ничейная земля… Но она ведь наша! И пока мы на ней живём, никто не сможет назвать её своей - ни султан, ни хан, ни господарь Валахии, ни король польский… Вот и кинули мы клич: кому негде приклонить голову, идите на Фастовщину, Корсунщину, Богуславщину - поселяйтесь, обрабатывайте землю, но сабель из рук не выпускайте! И вот начало - отовсюду потянулись горемыки, обиженные судьбой. Не было у них ничего: ни денег, ни одежды, ни семян, ни хозяйственной утвари. Зато принесли в сердцах справедливую ненависть к врагам, которые пустили их по миру, и священную любовь к своей земле. Бедные мы сейчас. Ой какие бедные! Зима только начинается, а у нас уже почти нечего есть… Вон видишь - казаны. В них дважды в день варим пшённый кулеш. Не кулеш - одно название! Но и ему люди рады…
- Как же вы зиму думаете прожить?
- Перебьёмся… Потуже затянем пояса, охотиться будем, рыбу ловить в Унаве и Ирпене. Но вся наша надежда на помощь.
- Чью?
- Москва поможет деньгами и оружием, Киев - зерном для посева, харчами. Свет не без добрых людей.
- В этом я много раз убеждался. Да вот - только что - отмахал путь от Стамбула до Фастова тоже не без помощи добрых людей. А там - и до Варшавы доберусь.
- Ты направляешься в Варшаву? С чем?
Арсен оглянулся: Иваник, выцыганив у кашеваров миску кулеша, хлебал жидкое горячее варево. Поблизости никого - каждый занят своим делом. Но все же Арсен понизил голос.
- Батько Семён, чтобы ты знал, я сейчас на службе у самого Кара-Мустафы… Вместе с Ненко…
- Погоди! - перебил Арсена Палий. - Пойдём-ка ко мне домой, а по пути ты мне все и расскажешь.
- Привёз я очень важную весть, - продолжил Арсен.
- Какую?
- Турки начинают войну против Австрии. Султан Магомет собрал громадное войско и повёл его под Вену… Я тороплюсь в Варшаву, чтобы предупредить короля Яна.
Палий нахмурился.
- Почему ты думаешь, что нужно предупреждать Собеского?
- Расправившись с Австрией, турки накинутся на Польшу… Ненко слышал это из уст Кара-Мустафы.
- Вот как?! Значит, когда падёт Австрия, а затем Польша, Магомет вновь бросит своё войско против нас. И тогда уже ничто не сдержит его!
- Мы с Ненко тоже так подумали и решили, что нужно обязательно предупредить поляков…
- Верно. Турок можно остановить только общими усилиями. Твоё решение ехать в Варшаву одобряю. А от себя пошлю письма в Москву и Батурин, чтобы и там узнали о замыслах султана.
- Спасибо, батько, за поддержку. Я был уверен, что ты согласишься с нами.
- Ещё бы! Как и покойный Сирко, я считаю, что среди многих врагов для нас сейчас самый злейший, опаснейший - турецкий султан… И вопрос стоит так: кто кого? Или мы сообща с другими народами, которым он угрожает, отсечём его загребущие когти, или же нас всех до единого вырежут. И на расплод не оставят…
- В страшное время мы живём, - задумчиво произнёс Арсен, перебирая в памяти большие и маленькие события, свидетелем которых пришлось ему быть. - Выстоим ли?
- Выстоим! Должны выстоять! Иначе - всему конец…
Они подошли к крыльцу большого дома, памятного Арсену ещё с прошлой зимы. В нем тогда жила старенькая бабуся с мальчиком и девочкой. Теперь дом был восстановлен: пахли смолой новые двери, белели обмазанные белой глиной стены, вместо выбитых стёкол в окна вставлены хорошо пригнанные доски. Вокруг дома все прибрано. Чувствовалось, что здесь хозяйничают заботливые женские руки.
- Прошу в мою хату, - пригласил Палий, - правда, временную. Здесь потом устроим полковую канцелярию. А покуда полка нет и с жильём у нас худо, поселили мы здесь Феодосию с детьми. Вдову Семашко. А я, собственно, постояльцем у неё. Можно сказать, в приймах, - улыбнулся Палий, поднимаясь на крыльцо.
- Ты, батько, ещё молодой, только за сорок перевалило. А Феодосия - красивая женщина. Да и покойный Семашко, помнится, завещал вам объединиться. Было бы правильно, если б вы с нею поженились…
Палий посерьёзнел. Приблизился вплотную к Арсену и тихо сказал:
- Я и сам так думаю, друг… Феодосия - женщина не только красивая, но и умная. И сердце моё склонно к ней. Но этого ведь мало!
- Чего же ещё нужно?
Палий шутливо толкнул Арсена в плечо.
- Пойми, я хочу, чтоб и меня полюбили! Только тогда я могу жениться. Присмотрись получше, а потом скажешь: любит она, по-твоему, меня или нет?
Палий вошёл в светлицу первым. Арсен заметил, что это не та комната, в которой когда-то жила старушка с детьми. Печи не было, зато стояла кафельная голландка, в которой весело пылали сосновые сучья. Посреди чисто вымытого, но уже потемневшего от времени пола лежал потёртый ковёр. На стене, за новым, недавно сбитым столом, висело оружие: мушкет, два пистолета, два татарских ятагана и богато инкрустированная сабля. Вдоль стен, прикреплённые к ним спинками, желтели свежевыструганные из сосновых досок лавки.
Здесь было шумно: четверо ребятишек - три девчушки и один мальчик - возились у стола, крича и смеясь. Тут же за шитьём сидели две женщины - Феодосия и старушка, которая когда-то осталась единственной жительницей Фастова. Теперь она со своими приёмышами жила у Феодосии, присматривая и за её дочурками.
- Кыш, цыплята! - с напускной строгостью прикрикнул на детей Палий. Но они ничуть не испугались - с визгом и смехом кинулись к нему и повисли на его сильных руках.
Поднялся ещё больший шум.
Звенигора улыбнулся, глядя на раскрасневшиеся детские лица, и про себя отметил, что Палий умеет привлекать к себе сердца не только взрослых, но и детворы. А дети, как известно, очень чутки к ласке и никогда не поладят с человеком чёрствым и равнодушным.
Феодосия посмотрела на старушку.
- Бабуся, прошу вас - заберите детей!
Старушка встала из-за стола, - теперь на ней были не лохмотья, как некогда, а вполне приличная одежда, - бросила своё шитьё в корзиночку, подхватила её сухой тёмной рукой и позвала ребят:
- Пошли тыкву кушать!
- Пошли! Пошли! - обрадовались те и шумной стайкой выскочили следом за ней в соседнюю комнату.
Палий проводил детишек ласковым взглядом, а потом, когда за ними закрылась дверь, обратился к Феодосии:
- Принимай гостя, Феодосия! Узнаешь?
Женщина вышла из-за стола. Остановилась перед Арсеном, всматриваясь в его лицо.
Была она стройна и, несмотря на свои тридцать пять лет и то, что имела троих детей, по-девичьи нежна. Пёстрая плахта и белая вышитая сорочка плотно облегали её складную фигуру. Чёрная блестящая коса закручена была сзади в тугой узел. Из-под чёрных бровей на Арсена смотрели прекрасные выразительные глаза, опушённые густыми ресницами.
У Арсена защемило сердце: эта женщина чем-то напомнила ему Златку, его далёкую, найденную, но не спасенную любимую.
Феодосия вдруг улыбнулась и протянула руку:
- Боже мой! Неужели Арсен?.. Как я рада… А где же Златка? Что с нею? - Пожатие её тёплой руки было неожиданно сильным. - Не нашёл?
- Нашёл… Но вызволить не успел… - с грустью ответил казак. - Ведь она в гареме самого Кара-Мустафы. Но я вызволю её! Возвращусь - и вызволю!
- Будем молиться за это… Прошу к столу.
Арсен попытался отказаться от угощения, ссылаясь на то, что у него мало времени и что он торопится домой, но Феодосия, видимо, обладала даром пленять людей - и ласковой улыбкой, и добрым словом, и той разумной женской твёрдостью характера, перед которой пасуют самые стойкие мужчины.
Она взяла казака за локоть, улыбнулась и, склонив набок голову, тихо сказала:
- Разве можно отказываться от хлеба-соли, когда их подносят от чистого сердца? - И повернулась к Палию. - Не так ли, полковник?
Как отметил про себя Арсен, смотрела она на Палия по-особенному, с затаённой нежностью и восхищением, которые прорывались сквозь присущую ей сдержанность.
- Конечно, голубушка… Арсен ещё молодой, и его следует проучить, чтобы знал, как пренебрегать гостеприимством друзей! - ответил Палий, доставая с полки обливные кувшин и три поставца. - Что там у тебя, хозяйка, в печи?
Феодосия поставила на стол миску горячих гречневых блинчиков, переложенных жареным луком, и три тарелки тыквенной каши.
- Чем богаты, тем и рады, - смущённо развела руками. - Надеемся на лучшее… А пока у нас с харчами туговато.
- Зато у тебя золотые руки, - похвалил Палий, наполняя поставцы квасом. - Ты и из ничего готовишь такое, что с тарелкой проглотить можно.
Феодосия зарумянилась от удовольствия, блеснув темно-карими глазами. Только слепой не заметил бы в этом взгляде настоящей любви и глубокой преданности. Арсен потихоньку толкнул Палия в бок: мол, что же ты, батько, смотри, как она тебя любит?
Палий поднял поставец, улыбнулся в усы.
- Ну, дорогие мои, выпьем кваску за все доброе: за твой, Арсен, приезд, за освобождение Златки, за наше здоровье!
- За счастье и здоровье хозяйки этого дома! - с чувством произнёс Арсен.
- Спасибо, - поклонилась женщина.
3
С горы, на которой вырастала фастовская крепость, спускались медленно. Коня Арсен вёл в поводу. Красный отсвет холодного зимнего заката за далёким темно-зеленым бором предвещал на завтра холодную погоду. Блестела подо льдом узкая, извилистая Унава.
- Твои, Арсен, выбрали себе чудесное место недалеко от речки. - Палий указал рукой в ту сторону, где на лугу растянулась цепочка хаток. - Я предлагал им на горе, но все дубовобалчане в один голос заявили: "Хотим внизу! Тут все напоминает Дубовую Балку: и речка, и луг, и высокая гора… Легче будет привыкать к новому месту". И я согласился - пускай… Было бы людям хорошо!
- А прежние хозяева не вернутся?
- Пусть возвращаются. Мы будем только рады. Земли всем хватит.
Внизу, на широкой ровной площадке неподалёку от домов, десятка два плотников трудились над какой-то необычной постройкой. Заметив удивлённо-вопросительный взгляд Арсена, Палий пояснил:
- Это будет церковь. Маленькая, простая, но своя… На горе сохранился костёл - можно было бы перестроить, но люди заявили, что и шагу не ступят через его порог. Вот и строим. Надо. И причащаться, и венчаться, и исповедоваться. Как построим - тогда и я с Феодосией обвенчаюсь…
- А она тебя, батько, любит, - сказал Арсен. - Неужто сам не видишь?
Палий обнял Арсена за плечи.
- Дорогой мой, как это не вижу? Конечно, вижу. И отвечаю ей любовью. Придёт время - поженимся. Приезжай поскорее домой, чтобы попасть на свадьбу!
- Долгий ещё у меня путь, батько. Сначала - в Варшаву, а потом - на Дунай, возможно, под самую Вену.
- Да, долгий и опасный.
- Я бы не поехал туда… Но там ведь Златка… ждёт меня, надеется, что спасу.