Час или два Спыхальский чувствовал себя хорошо: не холодно, мягко - и впрямь как на перине. Захотелось спать, но он отгонял сон, хватая губами пушистый снег и дёргая себя за усы.
Спустя некоторое время стало зябко. Сначала замёрзли ноги, потом - руки; вскоре ему начало казаться, что он лежит не в кожухе и не в добротных сапогах, которые справил прошлой осенью, а совсем голый. Дрожь волнами прокатывалась по телу, зубы стучали так, что слышно было, должно быть, на том берегу Вислы. Но что хуже всего - он боялся пошевельнуться: вдруг кто-нибудь следит за калиткой или, наоборот, хочет выйти из посольства и выглядывает из-за забора? Будь он один - давно убежал бы отсюда, но было стыдно перед Арсеном, который тоже лежит где-то в снегу и ему достаётся ничуть не меньше…
Время подошло к полуночи. И вдруг Мартын уловил лёгкий скрип снега. Спыхальский сжал зубы, чтобы они не стучали, и глянул влево, откуда долетали звуки. Может, Арсен идёт?
Нет, это не его фигура, не его походка. Незнакомец был невысокого роста и слегка прихрамывал на одну ногу. Шёл медленно, оглядываясь и прислушиваясь. Приблизившись к калитке, остановился и осторожно нажал на щеколду. Калитка оказалась запертой. Незнакомец вполголоса выругался:
- Остолопы! Сколько раз предупреждал: в среду не запирайте!
Он поднял голову, как бы смерил взглядом забор, потом подпрыгнул, ухватился руками за край и начал карабкаться вверх, стараясь правой, здоровой ногой наступить на щеколду, но никак не попадал на неё.
Спыхальский прикинул: если это посланец Морштына - надо хватать его. Если нет, можно выкрутиться, обвинив хромоногого в намерении ограбить чужеземное посольство.
Наконец незнакомцу удалось подтянуться и лечь животом на забор. Ещё мгновение - и он будет на той стороне.
Пан Мартын выскочил из своего укрытия, ухватил незнакомца за ногу. От неожиданности тот охнул и свалился в снег. Спыхальский крепко зажал ему рот ладонью, коленом прижал к земле.
- Тихо! Не шевелись! Иначе…
Незнакомец замычал, замотал головой. Очевидно, ему не хватало воздуха. Спыхальский разжал пальцы, и тот несколько раз судорожно всхлипнул, вдыхая.
- Кто такой? К кому шёл? - прошипел Спыхальский. - Да не вздумай кричать, не то задушу, как котёнка, клянусь паном Езусом! - И он сильнее нажал коленом.
- Ради бога, пан… отпусти…
- Ты хотел ограбить посольство?
- Я не вор, милостивый пан…
- А кто же?
- Меня звать Юзеком… Хромым Юзеком… Отведи меня к пану де Бетюну.
- Ты знаком с паном де Бетюном? С посланником? - Спыхальский еле сдержал радостный возглас, поняв, что в руки к нему попал именно тот, кого они с Арсеном все это время выслеживали.
- Да.
- Чем докажешь это? - Пан Мартын, прищурившись, выжидающе смотрел на Юзека.
- Пусть пан отведёт меня к посланнику и сам убедится.
- Что я - рехнулся, чтоб вести тебя, шельма, к пану де Бетюну! Ишь чего захотел! Я задушу тебя, разбойник!
И хотя Спыхальский говорил тихо, почти шёпотом, страшный смысл его слов быстро дошёл до Юзека, и он с перепугу начал заикаться.
- М-милостивый п-пан, выслушай м-меня! Истинная п-правда - я н-не вор! Иду к п-пану де Бетюну от глу-бок-ко-уважаемого п-пана сенатора Морштына… Знает ли м-милостивый пан т-такого? С письмом…
- Не ври! Так я и поверю, что известный всей Варшаве пан сенатор послал письмо с таким негодяем и ворюгой, как ты! Где оно? Не поверю, пока не удостоверюсь!
- Пусть п-пан возьмёт в к-кармане…
- В каком?
- Вот здесь, с-слева…
Спыхальский потянулся было рукой к карману, как вдруг получил такой сильный удар в грудь, что отлетел на несколько шагов и упал в снег.
Он тут же вскочил. Хромой Юзек был уже на ногах и, тяжело дыша, вскинул вверх правую руку. В ней тускло блеснул кривой татарский ятаган.
- Так вот какой ты посланец ясновельможного пана Морштына! - зло прошипел Спыхальский. - Брось нож, мерзавец! Или, клянусь, я убью тебя!
- Теперь неизвестно, кто кого, хе-хе! - с издёвкой крикнул Юзек. - Я сам отправлю тебя, милостивый пан, к праотцам!
Они медленно кружились друг против друга, как петухи. Юзек бежать не пытался: понимал, что длинноногий противник сразу догонит его. К тому же он был не робкого десятка. У Спыхальского цель была одна - завладеть письмом. Он мог бы воспользоваться пистолетом, но не хотел поднимать шума и потому всю надежду возлагал на свою силу и ловкость.
Первым не выдержал Хромой Юзек. Видя, что противник не держит в руках оружия, он решил использовать своё преимущество и одним ударом ятагана покончить с ним. Его бросок был быстр и решителен. Ятаган молнией сверкнул над головой Спыхальского.
Но более быстрым оказался пан Мартын. Как клещами, схватил он занесённую над ним руку своей левой, а правой ударил противника в лицо с такой силой, что Юзек свалился как сноп и лежал бездыханно, не подавая никаких признаков жизни.
- Ге-ге, паршивец, да ты, как вижу, слаб против меня! - пробормотал Мартын, вытаскивая у него из кармана тугой свёрток бумаг. - Сам виноват, сукин сын!
С этими словами он схватил Юзека за ноги и поволок к реке. С сожалением взглянул на ятаган, все ещё зажатый у того в кулаке, но решил, что брать его не следует. Подняв тело над прорубью, тихо опустил под лёд.
Мелкий снежок все продолжал сыпаться с неба, заметая следы трагедии, только что разыгравшейся на берегу Вислы. "До утра и намёка не останется", - подумал пан Мартын. Засунув глубоко за пазуху драгоценный свёрток, Спыхальский торопливо пошёл разыскивать Арсена.
7
В это время на противоположной стороне посольской усадьбы происходили события бескровные, но не менее важные.
Место для наблюдения Арсен выбрал себе необычное - на широкой, занесённой снегом крыше надвратной башни. Здесь было очень холодно, ветер продувал насквозь, но зато безопасно, а главное - отсюда весь двор посольства открывался как на ладони.
Он сразу заметил там какое-то оживление. Кто-то с фонарём ходил возле конюшни и каретного сарая. В доме замигали огни - то в одном окне, то во втором, то в третьем. Доносились человеческие голоса, лошадиное ржанье…
Арсен замер, насторожившись…
Около полуночи, когда за Вислой прокричали первые петухи, от крыльца посольского дома отъехали крытые сани. "Неужели сам посланник выезжает куда-то так рано?" - подумал Арсен.
Перед санями трусцой бежал ключник: у пояса позвякивали ключи. Было слышно, как он тяжело дышит.
Казак плотнее прижался к заснеженной крыше.
Ключник открыл замок на воротах, широко распахнул их. Сняв шапку, стал в сторонке, давая саням дорогу, и Арсен увидел его широкую лысину. "Верно, посланника провожает", - решил казак, но тут же изменил мнение, расслышав слова, которыми перекинулись ключник и кучер, слова, прояснившие картину.
- Янек, скоро ли назад? - спросил ключник, когда сани поравнялись с ним.
Кучер придержал лошадей.
- Не волнуйся, отец, - послышалось в ответ. - Передай матери, что к обеду вернусь. Пусть приготовит горячего чаю, чтоб погреться с мороза. Отвезу этого пана, - он указал кнутом на сани, - к "Белому лебедю", оттуда он поедет в Париж на перекладных. А я - домой. Будь здоров, отец.
Янек хлестнул кнутом - лошади дружно рванули из ворот и помчались в снежно-мутную тьму ночи.
Ключник закрыл ворота, щёлкнул замком, а потом медленно побрёл по двору, что-то бормоча себе под нос.
Сердце Арсена билось часто-часто. Он выждал, пока ключник скрылся в темноте, и спрыгнул на землю.
- Фу, холера ясная! Кто тутай? - послышался испуганный голос пана Мартына. - Это ты, Арсен? Свалился как снег на голову! Так можно и шею свернуть человеку! - Спыхальский выбрался из сугроба, куда он нырнул, услыхав, что открываются ворота, и обнял товарища. - Удача, пане-брате! Есть письмо! Правда, пришлось одного негодяя спровадить на дно Вислы раков кормить…
- Это и вправду удача, - согласился Арсен, стуча зубами от холода. - Но послушай, что я скажу. Только что выехал французский гонец, направляется в Париж. Думаю, не с пустыми руками…
- Почему не схватил?
- Их было трое. Кроме гонца - кучер и ключник…
- Эх, холера ясная! А куда он поехал?
- В том-то и дело, что я не понял… Кучер сказал - к "Белому лебедю".
- К "Белому лебедю"? Чудак ты, это же корчма на познанской дороге и первая станция, где можно переменить лошадей! - воскликнул Спыхальский. - Мы их догоним!
- Далеко это?
- Верхами - часа два или три…
- Тогда не будем терять времени. Возьмём коней - и в погоню! Бежим!
Они во весь дух припустили по безлюдным заснежённым улицам к подворью пана Морштына. Там оседлали своих коней и помчались на познанскую дорогу.
К "Белому лебедю" прибыли утром.
- Опоздали! - сокрушённо воскликнул пан Мартын, увидев удаляющиеся в вихре снежной пыли крытые сани. Вскоре они исчезли за горой.
Во дворе корчмы Арсен заметил Янека, возившегося у саней, но не подал и виду, что знает его.
- Хлопец, где найти корчмаря? - спросил казак, подойдя к нему.
- Где ж ему быть ещё? У себя!
Хозяин корчмы и заезжего двора, приземистый толстяк, был за стойкой. Резал на широкой не совсем чистой доске хлеб. В зале, несмотря на раннее время, сидели уже несколько путников.
Арсен поздоровался и, перегнувшись через стойку, произнёс тихо, но твёрдо:
- Именем короля, пан, давай коней! Лучших и немедленно! Своих мы оставим здесь - накормишь и напоишь. Понял?
Корчмарь вытаращил на него глаза.
- Матка боска! Приезжает один - именем короля, приезжает второй - тоже именем короля… И все требуют самых лучших лошадей, и немедленно! А где бедному корчмарю их взять? Чем их накормить?
Арсен кинул золотую монету.
- Я тороплюсь! Живо!
Корчмарь зажал деньги в кулаке.
- Мигом, милостивый пан! - Он торопливо выкатился из-за стойки и почтительно поклонился. - Идём!
Выходя из корчмы, Арсен сунул корчмарю ещё одну монету, взял его под руку.
- Меня интересует пан, который приехал недавно вон с тем кучером. - Он указал кивком головы на Янека. - Тот пан поляк?
Корчмарь недоуменно посмотрел на любопытного посетителя.
- Нет, пан, он не поляк: по-нашему говорит плохо.
- Какой масти коней ты ему дал?
- Серых в яблоках.
- Сани открытые или с будкой?
- С будкой… За это мне заплатили дополнительно.
- Как звать кучера, который повёз его?
- Антось, пан.
- Угу, хорошо! Это все, что я хотел знать, - сказал Арсен, подходя с хозяином к конюшне. И строго добавил: - А ты, пан корчмарь, ешь борщ с грибами да держи язык за зубами! Понял?
- Как не понять! Мне не впервой, - ответил корчмарь, выводя из конюшни двух лошадей.
Оседлать их было делом нескольких минут… И вот друзья уже верхом, пригнувшись, вихрем мчатся по следу, оставленному санями француза.
Догнали они его к полудню, и то лишь потому, что кучер, съехав с дороги, наскочил на заметённый снегом пень и сломал копыл.
- Бог в помощь, пан Антось! - поприветствовал Арсен кучера. Тот, насыпав коням овса в торбы, ловко орудовал топором. - Сломался?
- Сломался, - неохотно буркнул кучер. - Откуда пан узнал, как меня звать?
- Я все знаю, - улыбнулся казак и кивнул на будку: - Пан там?
- Эге. Как залез, носа не показывает…
- Ну, мы с ним по душам поговорим, а ты знай своё - помалкивай!
Оставив озадаченного Антося раздумывать над этими словами, Арсен и Спыхальский бросились к саням, откинули войлочный полог.
Посланец мирно спал, укрывшись тяжёлым бараньим кожухом.
Арсен взвёл курок пистолета, а Спыхальский без церемоний стащил со спящего кожух, толкнул его в бок.
- Эй, пан, будет спать! Приехали!
Тот заморгал сонными глазами - и замер, с перепугу лишился языка.
- Бумаги, пан! - приказал Арсен, вытаскивая из-за пояса посланца два заряженных пистолета.
Тот что-то залопотал по-французски и, зажмурив глаза, весь съёжился. Он, видимо, решил, что его сейчас убьют.
- Да ты не бойся! - сказал Арсен, ему неприятно было видеть смертельный страх в глазах нарочного. - Нам нужны только твои бумаги. Понимаешь, бумаги! Письма посланника де Бетюна. Где они?
Француз наконец понял, чего от него хотят.
- Ах, пожалуйста, - перешёл он на польский. - Бумаги?.. Они вот здесь. - И показал на небольшой кожаный чемоданчик в углу.
Арсен порылся в нем. Действительно, там были какие-то записки. Одни - на латинском языке, другие - на французском. Однако на секретные письма это не было похоже.
- А тут что? - Спыхальский запустил руку французу за пазуху и вытащил кошелёк.
- О святая Мария! - воскликнул француз. - Там деньги! Пусть пан убедится, ей-богу, не вру!
Спыхальский заглянул в кошелёк - там и вправду блестело золото. Он перекинул кошелёк из правой руки в левую, зажал его в ладони и с ещё большим азартом стал шарить по карманам и за пазухой француза.
Посланец попытался сопротивляться. Тогда пан Мартын, зло встопорщив усы, схватил его за горло и слегка прижал.
- Что, пан щекотки боится? Не бойся - не девица!
Где-то глубоко под шубой его пальцы вдруг нащупали тугой бумажный свёрток. Пан Мартын вытащил его и ткнул французу под нос:
- Это что?.. Тоже деньги?
Француз дёрнулся, замотал головой и бессмысленно вытаращил глаза.
Спыхальский протянул находку Арсену.
- Ну-ка, глянь, брат, не это ли мы ищем?
И тут посланец сполз с саней и упал на колени:
- То, то, панове… Это письма посланника и пана Морштына… Но я ни в чем не виноват! Не убивайте меня! Умоляю вас… Видите, я сам сознался…
- Как же - сам!.. - с издёвкой произнёс пан Мартын.
Арсен развернул свёрток. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что это письма де Бетюна королю Людовику и сенатора Морштына - секретарю министерства Кольеру, написанные по-латыни.
- Все, пан Мартын, можем отправляться назад.
Спыхальский взял перепуганного француза за шиворот.
- Что с ним делать? Может, стукнуть хорошенько по дурной башке, чтоб богу душу отдал?
- Не нужно, Панове! Не убивайте! - взмолился француз.
Арсен, немного подумав, сказал:
- Пускай себе едет, пан Мартын! Не будем брать грех на душу.
Спыхальский отпустил. Француз поднялся на ноги, стал рассыпаться в горячих благодарностях. Потом вдруг напыжился и спросил:
- А деньги?
- Какие деньги?
- Мои… Те, что у пана в руке! Как я без них доберусь до Парижа?
Спыхальский с нескрываемым сожалением подбросил в руке увесистый кошелёк. Видно было, что ему никак не хотелось с ним расставаться. Лицо его стало багроветь.
- Ах ты, пся крев! Вместо благодарности ты ещё и деньги вымогаешь? Мало тебе, что жив остался, бездельник!
- Отдай, пан Мартын! Мы не воры! - поморщился Арсен, а французу сказал строго: - Мы даруем пану жизнь и даём возможность выехать из нашей страны. Пускай только пан не мешкает и не вздумает вернуться в Варшаву, чтоб уведомить де Бетюна о том, что случилось… Если пан так сделает, тогда пусть на себя пеняет! Счастливого пути пану!
- Мерси, - обрадованно пробормотал француз, пряча кошелёк в карман.
8
Январский день, в который королю предстояло выступить на всеобщем сейме, выдался морозным. С Вислы наползал холодный туман, укрывая Варшаву седой пеленой.
На площади перед зданием сейма, в боковых улицах и глухих переулках стояли кареты и сани магнатов. Фыркали, хрупая сеном и овсом, лошади. Слонялись замёрзшие пахолки и кучера.
К парадным дверям сейма торопились припорошенные снежком и густо покрытые инеем запоздавшие послы.
Звенигора и Спыхальский быстро пробрались к левому крылу дворца и трижды постучали, как им было сказано, в малозаметную маленькую дверь.
Их ждали. Дверь тут же открылась - и на пороге возник со своей неизменной улыбкой секретарь короля.
- Пожалуйста, панове! - сказал он после приветствия. - Поторопитесь. Пан круль ждёт вас с нетерпением.
Таленти повёл их полутёмными переходами в глубину просторного дворца. Арсен и пан Мартын едва поспевали за ним. Наконец, где-то на втором этаже, секретарь остановился, пропуская их в высокие двери.
- Прошу сюда, панове! - Сам он остался в коридоре.
Друзья сделали несколько шагов вперёд и оказались в королевских покоях, обставленных белыми шкафами с книгами. На стенах висели картины. А ниже, под ними, - щиты, сабли, мечи и другое оружие.
Ян Собеский, в парчовом малиновом кунтуше, подпоясанный тонким цветным поясом, с богато инкрустированной саблей на боку, стоял у окна и сквозь полузамёрзшие стекла смотрел на заснеженную Варшаву. Услыхав скрип двери, король резко повернулся и быстро, насколько позволяла ему полнота, пошёл к шляхтичам, вытянувшимся у порога.
- Наконец-то! День добрый, панове! Я уже перестал надеяться, что вы прибудете вовремя… Ну как - успешно?
- Да, ясновельможный пане круль! - Спыхальский выпятил грудь и не сводил взгляда с Собеского. - Мы с панам Комарницким перехватили курьера французского посланника де Бетюна к королю Людовику и привезли его письма, а также письма главного казначея Морштына секретарю министерства в Париже пану Кольеру. Добыли и последнее письмо сенатора, которое он не успел передать французскому посланнику…
Лицо Собеского вспыхнуло радостью.
- Давайте их сюда!
Спыхальский достал из-за пазухи два свёртка и с поклоном протянул королю.
- Вот они, ваша ясновельможность!
Собеский поспешно развернул пакет, разложил на столе желтоватые, густо исписанные листы бумаги я впился в них прищуренными глазами, забыв сейчас и про сейм, и про шляхтичей, стоящих за спиной. Только по тому, как потирал король руки и шевелил усами, можно было догадаться, насколько он рад.
Не отрываясь от письма, спросил:
- Вы это читали?
- Да, - тихо ответил Спыхальский, не осмеливаясь соврать королю.
- Но здесь же написано по-французски и по-латыни!
- Пан Комарницкий, прошу прощения у пана круля, знает латынь так же хорошо, как я польский…
Собеский ничего на это не ответил. Дочитав до конца, порывисто прошёлся по пышному ковру, решительно рассёк рукою воздух, остановился перед Спыхальским и Арсеном.
- Благодарю, панове! Это поможет мне сейчас выиграть битву с внутренними врагами Речи Посполитой, а потом, верю, - и с турками… С этими письмами я могу смело идти в сейм. Карта пана Морштына и его французских друзей будет бита! В этом я ничуть не сомневаюсь. Ещё раз благодарю вас, панове!
- Если ясновельможный пан круль так добр, то пусть он позволит нам побывать на сейме, - поклонился Спыхальский.
- Хорошо. Мой секретарь проводит вас. Я ему скажу.