– Еще два на левом траверзе! – крикнул Серегин.
Снова и снова глухие удары выстрелов потрясли море и небо. Акинфиев оглянулся на Порт-Артур и с удивлением увидел, как далеко позади остались береговые батареи.
"Влопались!"– мелькнуло в его голове, но по команде Юрасовского миноносец, круто повернув, уже лег на обратный курс. Японцы в темноте потеряли "Страшный" из виду.
На Золотой горе опять взвилась ракета. При ее свете батареи заметили "Страшный" и, приняв его за японское судно, тотчас же обстреляли.
– Показать опознавательные, – скомандовал Юрасовский.
– Опять подобьют нас, – ворчали матросы, боязливо оглядываясь на водяные всплески от снарядов.
– Серегин, черт кривой, – ругался боцман, – живо подымай сигнал, пока нас не утопили!
Миноносец, спасаясь от снарядов, развил предельный ход и, лавируя, шел курсом прямо на "Ретвизан".
Около самого Артура "Страшный" с ходу протаранил шлюпку с одного из брандеров. Было слышно, как люди кричали о помощи.
– Не нравится в холодной воде купаться, – злорадствовали матросы.
– Мы хоть и не купались, а вымокли не меньше их, зубы так и стучат, – ответил Денисенко.
– Подберем? – спросил Малеев у командира.
– К черту! – бросил Юрасовский.
Вскоре "Страшный" уже подошел к своему прежнему месту. Справа и слева, под Золотой горой и у Тигрового Хвоста, пылали выбросившиеся на берег брандеры. Огромное пламя, выбиваясь наружу, ярко освещало красноватым светом узкий проход в Артур и заснеженные берега; горящие головни взлетали высоко вверх и с шипением падали в воду. Несколько портовых пароходов столпилось около брандеров, пытаясь своими помпами залить пожар.
– Не отойти ли нам подальше от них, – указал Малеев на брандеры, – не ровен час, еще взорвутся и нас повредят.
– Пожалуй, ты прав, – ответил Юрасовский, – станем ближе к Электрическому Утесу.
Когда "Страшный" стал на якорь, команду спустили вниз. Матросы, продрогшие и озябшие, поспешно спустились в кубрик.
– Выдать всем сейчас же по чарке водки, – приказал Юрасовский боцману. – Да подсменить вахтенных, чтобы переоделись в сухое.
– Тебе, Андрюша, еще целых две склянки достаивать вахту. Иди-ка и ты переоденься, – небось тоже промок, – предложил Малеев.
Через пять минут Акинфиев, уже переодетый в сухое, снова шагал по мостику.
После пережитого волнения Андрюша сперва не замечал даже голода, погруженный в воспоминания о происшедшем. Стрельба, взрывы, свист снарядов, вихрем несущийся миноносец, крики утопающих-все оживало в памяти и складывалось в яркую картину боя. Целый ряд деталей, ранее упущенных сознанием, теперь всплывал в памяти. То вспоминалась нелепо согнутая при свете ракеты фигура Малеева, которого обдало водой из-за борта, то широко раскрытый рот Юрасовского, когда он отдавал приказания, стараясь перекричать грохот стрельбы. Мысли унеслись в далекий Кронштадт, где жила семья. Встал, как живой, отец, высокий, сутулый, лысый человек с золотыми очками на носу. Он был главным врачом в морском госпитале. Андрюша вспомнил, как противился отец его поступлению в морской корпус.
– Знаю я этих ветрогонов-моряков, редко кто из них блещет умом и образованием, – говорил он. – Больше на внешнем лоске да подхалимстве выезжают. Ума от них не наберешься, а пустельгой стать легко. Кроме того, морская служба в России почти наследственная: у большинства офицеров и дед, и отец, и сын – все моряки. У таких и связи, и знакомства, и карьера обеспечена. А у нас с тобой? Мой дед – поп, отец – сельский учитель, я сам – врач. Никто, как видишь, в моряках и не служил. Куда нам с суконным рылом да в стародворянский ряд лезть!
Но Андрюша не внял увещаниям отца.
"Завтра же напишу им письмо обо всем", – решил он.
Сменившись с вахты, Акинфиев быстро разделся и едва лег на койку, как заснул.
Проснулся он от стука отдаваемого якоря и понял, что "Страшный" вошел в бухту.
Вошедший в каюту Малеев окончательно разбудил его.
– Сегодня утром в Артур приехал Макаров. Сейчас он в порту, а затем будет объезжать корабли. Старк уже спустил свой флаг на "Петропавловске".
– Ура! Наконец-то у нас появился настоящий адмирал, – обрадовался Акинфиев и стал поспешно одеваться.
Глава седьмая
Прямо с вокзала адмирал Макаров направился в доки, чтобы познакомиться с ходом работ по исправлению подорванных судов. Никто из местного начальства не ожидал столь быстрого посещения доков новым командующим флотом, и Макаров мог лично убедиться, какими черепашьими темпами шел ремонт. В сопровождении младшего флагмана адмирала Ухтомского, командира порта Артур адмирала Греве и флаг-офицера Дукельского он стал обходить мастерские. Рабочие с любопытством посматривали на бородатого адмирала с ласковыми глазами.
– Здравствуйте, братцы! – мягким баритоном поздоровался адмирал.
– Здравия желаем! – нестройно ответили рабочие, снимая фуражки.
– Это еще кого на нашу голову нелегкая принесла? – спросил один из них. – Мало нам здешних скорпионов, так еще новые сюда едут! – и недоверчиво и хмуро посмотрел на Макарова.
Внимательно оглядывая рабочих, Макаров обратил внимание на нездоровый вид многих и стал расспрашивать о том, как и где они живут, где питаются, сколько получают, много ли семейных. Сперва нехотя и коротко, а затем все подробнее и живее рабочие отвечали на расспросы Макарова. Он узнал, что, помимо местных портартурцев, успевших обжиться на месте, в доках работает до тысячи человек недавно приехавших из Питера по контрактам с морским ведомством. На местах им сулили золотые горы, а в Артуре они попали в тяжелые условия. Квартир у большинства не было, и они ютились в холодных китайских фанзах, питались где и как попало.
Слушая жалобы, адмирал все больше хмурился, наконец начал сердито посапывать носом и подергивать правым плечом.
– Немедленно отвести для жилья рабочих одну из флотских казарм вблизи доков и зачислить всех вольнонаемных на флотский паек, – приказал Макаров.
Гул одобрения пронесся по толпе, многие, улыбаясь, стали благодарить адмирала.
– Только помните мои условия, – работать за четверых, чтобы в кратчайший срок все корабли были готовы, – обратился к рабочим Макаров.
– Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство, как черти станем работать! – заверяли рабочие.
– Нам бы еще, ваше превосходительство, господин адмирал, насчет баньки – вша да блоха заела, а в городе и бани-то настоящей нет.
– Правильно! Русскому человеку без бани не прожить! Разрешаю вольнонаемным пользоваться экипажной баней на общих основаниях с матросами, – решил Макаров.
– Затем насчет околотка. Заболеешь, полечиться негде.
– Разрешаю лечиться в экипажном околотке. Еще что? Лейтенант Дукельский, прошу проследить за выполнением моих распоряжений, – обернулся адмирал к флагофицеру.
– Наместник считает нежелательным тесное общение рабочих с матросами и едва ли одобрит последнее распоряжение вашего превосходительства, – предупредил Макарова командир порта адмирал Греве, когда они вышли из мастерских.
– Вы все равно не избежите общения при совместной работе по ремонту кораблей. Я сам урегулирую этот вопрос с Алексеевым.
– Есть! – ответил Греве.
Затем Макаров отправился к стоящему у причала броненосцу "Цесаревич". Команда корабля была уже выстроена на шканцах. У трапа адмирала встретил командир корабля капитан первого ранга Григорович. Едва Макаров вступил на палубу корабля, как заиграла музыка, матросы вскинули винтовки на караул. Обойдя команду по фронту, Макаров громко поздоровался с матросами.
Даже на придирчивый взгляд старого моряка матросы выглядели молодцевато в безупречно пригнанном обмундировании, начищенных до блеска сапогах и лихо заломленных бескозырках. Они имели здоровый, сытый вид и поражали ярким румянцем на щеках.
Хмурое вначале лицо Макарова просветлело, и он внутренним чутьем старого моряка понял, что матросам на корабле живется неплохо. Недаром Григорович славился на всю эскадру своими хозяйственными способностями и считался одним из лучших командиров на флоте.
Пройдя по фронту, Макаров отпустил команду и отправился осматривать повреждения корабля. Подоспевший флаг-инженер Кутейников начал было длинный доклад о проделанной работе, но адмирал прервал его вопросом:
– Когда вы закончите починку?
– "Цесаревич" будет отремонтирован к маю, "Паллада" к середине апреля, а "Ретвизан" не раньше чем через три месяца по подводке кессонов.
– Я столько ждать не могу! "Цесаревич" и "Паллада" должны быть готовы к первому апреля, а "Ретвизан" – к десятому. Ваше дело, господин Кутейников, всеми наличными средствами обеспечить выполнение моего приказа, – настойчиво проговорил Макаров.
– Разрешите свистать к обеду? – спросил Григорович.
– Да! Только пищу я буду пробовать из матросских баков, – предупредил Макаров.
В кают-компанию он не зашел, а, собрав офицеров наверху около мостика, начал с ними беседовать.
– Вы, господа, должны прежде всего сами проникнуться духом борьбы и затем внушить его своим матросам. Помните заветы Корнилова и Нахимова: атаковать неприятеля, где только его увидишь, не считаясь с его численностью. Конечно, дело не в одной лихости, – надо овладеть также техникой боя, но прежде всего надо помнить, что не так страшен японец, как его малюют! Нужно обрести веру в свою победу и внушить ее и себе и матросам. Наш матрос способен на любой подвиг под руководством настоящих командиров.
– Пока что они творят чудеса только в артурских кабаках! – вставил лейтенант.
– Виню в этом прежде всего господ офицеров, которые не сумели должным образом воспитать своих матросов. Я буду прежде всего и больше всего взыскивать с офицеров и считаться буду только с теми, которые сумеют повести за собой матросов. Зазнаек и белоручек мне не надо!
Отпустив офицеров, Макаров отправился на батарейную палубу, где обедали матросы. Подсев к одному из баков, адмирал попросил ложку и попробовал щи и кашу. Обед был приготовлен на славу, хотя и вообще на "Цесаревиче" кормили лучше, чем на других кораблях эскадры.
– Всегда вас так хорошо кормят? – спросил Макаров.
– На харчи не обижаемся, ваше превосходительство! Вот в порту сидеть надоело, это правда, – ответил один из матросов. – Только два дня пришлось по япошкам пострелять, с тех пор все на ремонте стоим.
– Небось страшновато было в те дни? – шутил Макаров. – Теперь из дока вылезать не хотите?
– Оно правда, испугались было сперва, как среди ночи под корму ударило, но затем вскоре опомнились и бросились подводить пластырь, – бойко отвечали матросы. – Теперь у японцев мы в долгу, надо бы поскорее с ними расквитаться.
– Смотрите ему спуску не давайте. Через месяц ваш "Цесаревич" должен уже выйти в море. Работать надо много и усердно. Я на вас, ребята, надеюсь, – закончил беседу Макаров.
– Постараемся, ваше превосходительство! – ответили матросы уходящему адмиралу.
Как только Макаров отошел, все матросы сгрудились около тех, с кем он разговаривал, и засыпали их вопросами.
– Видать, что сам из матросов! – заметил баталер.
– Ни в жисть не поверю, чтобы из матросов в адмиралы выйти можно было, – усомнился один из комендоров.
– Сомнительно что-то, но до матроса, видать, добер и не гордый, как Старк. От того, кроме брани, и слова не услышишь.
– Бородища у него знатная! И из себя видный, – обменивались замечаниями матросы. – Брови у него густые, а глаза, как у дитяти, – ясные. Даром что вид сердитый, а видать – добрый, зря матроса не обидит!
На "Палладе" Макаров сразу пришел в раздражение при виде грязи и захламленности на корабле.
Исковерканные трапы, погнутые поручни, концы тросов, канаты – все это беспорядочно валялось на палубе. Напрасно командир "Паллады" капитан первого ранга Косович уверял адмирала в невозможности поддержания на корабле чистоты, когда идут ремонтные работы.
– Даю вам трехдневный срок для приведения всего в порядок. Запишите, лейтенант Дукельский. И лично проверю исполнение моего приказания, – сурово отвечал ему адмирал.
После щеголеватых матросов "Цесаревича" матросы "Паллады" выглядели замухрышками.
– Не удивительно, что двадцать шестого января на "Палладе" так долго возились с подводкой пластыря и никак не могли добраться до берега, – резко проговорил Макаров.
– Меня в тот момент на крейсере по болезни не было! – заикнулся было Косович.
– Все же вы виноваты в том, что не сумели своевременно обучить матросов такой необходимой в бою вещи, как подводка пластыря.
Не заходя больше никуда, Макаров уехал на "Ретвизан". На нем уже были подведены носовые кессоны и шла откачка затопленных носовых отсеков. Броненосец с минуты на минуту должен был обрести плавучесть и сдвинуться с мели, на которой стоял.
Как только на "Ретвизане" заметили приближение Макарова, команда была немедленно выстроена, рабочие же собрались на полубаке.
У парадного трапа Макарова встретил командир "Ретвизана" капитан первого ранга Шенснович.
Макаров, уже остывший после разносов на "Палладе", с видимым удовольствием выслушал сообщение о скором снятии "Ретвизана" с мели.
Шенснович поспешил довести до его сведения о той работе, которую он вместе со своей командой проделал для спасения корабля.
– Измучились, ваше превосходительство! Ни днем, ни ночью не имели покоя. Днем чинились, невзирая на погоду. Три раза волна разбивала кессоны, и все приходилось начинать заново. По ночам же, вернее даже – чуть стемнеет, на рейде начинают рыскать японские миноносцы. За ночь отбивали по десяти минных атак. Поведение всей команды, особенно господ офицеров, выше всяких похвал! С вашего разрешения, я войду в штаб с представлением о наградах офицерам и нижним чинам, – разливался Шенснович.
– Прежде войдите в порт, а тогда уж и о наградах поговорим, – остановил его адмирал.
Затем он обошел команду.
– Спасибо за службу! – поблагодарил Макаров матросов.
– Рады стараться!
– Вам пришлось на себе испытать первый удар врага и пережить все боевые невзгоды, находясь у входа в порт, – продолжал Макаров. – Даст бог, не сегодня-завтра вы пойдете в порт и там, в спокойной уже обстановке, окончательно залечите нанесенные вашему броненосцу раны. Чем скорее "Ретвизан" вернется в строй, тем скорее мы сможем побороть японцев. Приношу благодарность также всем господам офицерам броненосца, – закончил речь Макаров.
Затем, подойдя к рабочим, он поблагодарил также и их. Сняв фуражки, они нестройно ответили адмиралу.
– Когда все работы по снятию броненосца будут окончены, выдать всем не в зачет по полумесячному окладу и представить отличившихся к наградам! – распорядился Макаров.
– Покорнейше благодарим, спасибо, ваше превосходительство, господин адмирал! – зашумели в толпе.
Макаров, желая ознакомиться с причиненными "Ретвизану" повреждениями, спустился в трюм, пролез через сеть деревянных подпорок, добрался до откачиваемых отсеков и осмотрел их при помощи ручного фонаря. Весь испачканный, утомленный, измучив сопровождавших его офицеров, он вернулся на палубу.
– Теперь можно будет и закусить после трудов праведных, – не замедлил предложить Шенснович.
– Спасибо, не откажусь, – просто ответил Макаров.
За завтраком адмирал оживленно беседовал с офицерами.
– Вам повезло: в первый же месяц войны вы получили такой богатый боевой опыт.
– Опыт, конечно, большой, – дипломатично заметил Шенснович, – но едва ли кто-нибудь желает приобретать его дальше. Нужна хотя бы небольшая передышка в порту.
– Только не увлекайтесь городом. Не более десяти процентов офицеров могут одновременно съезжать с корабля, а матросы только в праздничные дни. Слыхал я, что в Артуре установилось правило, по которому чуть не все офицеры, кроме вахтенных, съезжают ежедневно на берег. Даже в море будто бы эскадра выходила не с полным составом офицеров и матросов! Я считаю это совершенно недопустимым, – предупреждал Макаров.
Лица у многих офицеров вытянулись.
– На каком корабле изволите поднять свой флаг, ваше превосходительство? – справился Шенснович.
– Штаб придется оставить на "Петропавловске", а сам я помещусь на каком-нибудь крейсере: "Аскольде", "Диане", "Баяне".
– Но в бою это едва ли удобно, да на броненосцах и безопаснее, – проговорил Шенснович.
– Броненосец – штука тяжелая и неповоротливая, на нем далеко вперед не ускачешь. Это старый предрассудок, что адмирал должен быть всегда на самом защищенном корабле. Крейсера же имеют за собой ряд преимуществ: на них можно и в разведку сходить, и осмотреть всю эскадру; за ними быстрота хода, удобство, гибкость маневрирования. Поэтому в бою на крейсере скорее доберешься, куда нужно, и увидишь, что надо.
Офицеры внимательно слушали Макарова. Выдвинутые им положения ломали давно укоренившиеся во флоте традиции.
Шенснович провозгласил тост за нового командующего. Все его дружно поддержали и стали подходить к Макарову с бокалами в руках; адмирал, приветливо чокаясь, просил Шенсновича называть ему фамилии подходивших.
Затем он сам предложил тост за офицеров и командира "Ретвизана", после чего стал прощаться. Он вызвал к "Ретвизану" "Страшного" и на нем объехал всю эскадру. Юрасовский в полной парадной форме стоял на мостике рядом с адмиралом и Дукельским. Андрюша Акинфиев, как зачарованный, не спускал глаз с Макарова. Матросы, быстро двигаясь по палубе, издали с любопытством рассматривали нового адмирала.
– Здорово, Демчук! – узнал Макаров боцмана, который был с ним в плавании на "Ермаке".
– Здравия желаю вашему превосходительству! – неторопливо, с чувством собственного достоинства ответил боцман.
– Опять пришлось нам с тобой встретиться! Ты вон уже до боцмана дослужился! Как живешь?
– Покорно благодарим! Бог грехи терпит, не сожрали еще акулы.
– Постарел ты все же, седина появилась!
– И у вашего превосходительства борода тоже побелела!
– Да, бегут года, стареем все!
Узнав, что "Страшный" собран в артурском порту, Макаров особенно заинтересовался им и обошел все помещения.