- Ах, матушка, неплохо придумано! Мадам, я просто восхищен!.. Созыв Генеральных Штатов решает все наши проблемы. Пускай Гиз отправляется ко всем чертям, я, король, обращаюсь непосредственно к народу Франции! Кроме того, раз я советуюсь с моими добрыми подданными, они, конечно, должны считать меня добрым отцом для всех французов и опорой королевства…
Екатерина, улыбнувшись, покачала головой и сказала:
- Сын мой, вы нанесете Гизу удар, и какой удар!.. А у меня достаточно шпионов и соглядатаев, чтобы разрушить коварные замыслы герцога. Но вы никому не должны показывать, что догадываетесь о планах Гиза… Отправляйтесь в ратушу как ни в чем не бывало, потом участвуйте в крестном ходе… Ничего не бойтесь, мать всегда защитит вас, Генрих!..
Король опять расцеловал Екатерину и, очень довольный, сказал ей на прощание:
- Матушка, мы с вами так хорошо понимаем друг друга!
Затем Генрих вернулся в свои покои. Там уже толпились его фавориты и придворные. В свите короля Гиза очень не любили и охотно злословили по поводу появления в Шартре крестного хода с надменным герцогом во главе.
Д'Эпернон позволил себе намекнуть королю:
- Сир, стоит Вашему Величеству пожелать…
- Что пожелать, герцог?
- Мы такую облаву устроим!.. Охота на крупную дичь… Достаточно приказать Крийону закрыть городские ворота, а остальное я беру на себя…
Д'Эпернон действительно готов был "взять на себя все остальное", как он выразился. Этот вельможа, тративший денег больше, чем король, обожавший роскошь, удовольствия и празднества, был человеком редкостной отваги, способным на дерзкие, безрассудные поступки. О его смелости ходили легенды… впрочем, он действительно был любимцем Фортуны. Через несколько лет, спасаясь от ареста и королевского гнева, он сбежит из Парижа в Ангулем. Но горожане восстанут против него, и на герцога устроят облаву: забаррикадировавшись в одиночестве в собственной спальне, д'Эпернон выдержит тридцатичасовую осаду, ранит или убьет сотню нападавших и выберется из ловушки живым и невредимым.
Вот каков был человек, дававший советы Генриху III. Д'Эпернон не задумываясь пронзил бы шпагой всех, кто явился из Парижа в Шартр, - от Гиза до Жуайеза.
Но король был истинным сыном Екатерины Медичи, и, как он сам сказал, они с матушкой прекрасно понимали друг друга. Если нужно, он, не колеблясь, хватался за оружие, однако же любому оружию предпочитал хитрость. Генрих не стал слушать д'Эпернона, приказал поставить в соборе Шартрской Богоматери двенадцать свечей, дабы умилостивить Деву Марию, и заявил, что пора идти в ратушу.
Д'Эпернон пожал плечами и прошептал на ухо Крийону:
- Вот увидите, по вине короля нас всех тут перережут, кого пораньше, кого попозже. Одолжите-ка мне, приятель, пятьдесят ваших солдат, и я сам наведу порядок в городе! Король пошумит, пошумит и успокоится, зато мы будем спасены, да и Его Величество тоже!..
Крийон, похоже, заколебался, но тут к нему обратился Генрих:
- Что же ты, мой храбрый Крийон? Приказывай… Пора!
Крийон вытащил шпагу и крикнул:
- Эскорт Его Величества!
А сам взглядом дал понять д'Эпернону, что, будучи солдатом, может выполнять только приказы короля. Через десять минут Генрих в окружении свиты двинулся к ратуше. Солдаты Крийона живым заслоном стояли между королем и толпой на тротуаре. Люди за спинами рейтаров провожали короля враждебными взглядами - ни одного приветственного крика, ни одной улыбки. Зловещая картина!..
- Слушай, д'О, - обратился к своему спутнику неугомонный д'Эпернон, - чуешь, чем пахнет?
Д'О принюхался и, не чувствуя подвоха, ответил:
- Пахнет новыми духами, что Руджьери составил специально для Его Величества. Поистине чарующий запах, никогда не встречал подобного… Руджьери - великий искусник, не правда ли, сир? - обратился д'О к королю.
Генрих улыбнулся и расправил складки пропитанного духами плаща, а д'Эпернон мрачно заметил:
- А, по-моему, тут пахнет предательством!
Генрих побледнел, нахмурился, и рука его скользнула к рукояти шпаги. Король словно хотел сказать: "С предателем я разберусь!" Но ничего не произошло, Его Величество благополучно прибыл к ратуше и устроился на троне, воздвигнутом для него в парадном зале. Придворные встали у подножья трона. Крийон расставил своих людей по всему залу - всякое могло случиться! Затем Генрих III приказал впустить депутацию от Парижа.
Гиз, похоже, сделал все, чтобы усыпить бдительность короля. Все силы герцога - и солдаты, и сторонники Лиги, и дворяне - собрались за городскими стенами. Герцог был уверен, что в ратуше ничего не произойдет: ведь Жак Клеман должен был нанести удар Генриху III только у входа в собор. Тотчас после аудиенции в ратуше Гиз собирался выйти из города и присоединиться к своим сторонникам. После этого оставалось лишь дождаться условного сигнала: двенадцать ударов соборного колокола, если Валуа мертв, и шесть ударов - если покушение на короля закончится неудачно.
Итак, глава Католической Лиги вошел в зал шартрской ратуши в сопровождении лишь нескольких горожан, которых возглавлял Менвиль.
Увидя, сколь невелики силы противника, король с облегчением вздохнул, а д'Эпернон ехидно ухмыльнулся. Придворные тут же захихикали.
Герцог спокойно прошествовал через весь зал. Он шагал гордо и величественно и, остановившись у трона, склонился в низком поклоне.
- Дорогой кузен, - любезно обратился к Гизу король, - похоже, между мной и моими добрыми парижанами возникли некоторые разногласия. Я узнал, что вы взяли на себя труд донести до меня жалобы и прошения моих подданных. Говорите же без страха, ибо я готов выслушать любые пожелания. Король должен внимать голосу своего народа.
- Конечно, сир, - ответил Гиз, - а аристократия должна поддерживать короля, ибо он - первый дворянин государства. Именно поэтому, сир, я остался в Париже, желая убедить горожан в необходимости переговоров с Вашим Величеством. Этим моя роль и ограничивается. Я счастлив, что мне удалось уговорить парижан помириться с королем, но не мне решать, на каких условиях будет заключен этот мир…
Слова герцога, исполненные скромности и сдержанной гордости, произвели самое благоприятное впечатление на королевскую свиту. Однако д'Эпернон продолжал ухмыляться, а лицо Генриха III оставалось совершенно бесстрастным.
Депутаты от Парижа поклонились в знак согласия со словами Гиза. А король произнес:
- Говорите же, господа, я готов выслушать вас.
Из группы горожан выступил вперед человек, которого Генрих сразу же узнал:
- Вот как? Значит, от имени горожан будете говорить вы, господин де Менвиль?
Говорить и впрямь поручили Менвилю, хотя вообще-то он больше привык убеждать противника шпагой или кинжалом, чем словом.
- Если на то будет согласие Вашего Величества, я начну, - произнес Менвиль.
- Прошу, сударь.
Посланец парижан гордо выпрямился:
- Сир, я имею честь передать вам прошение от имени господ кардиналов, принцев, дворянства и горожан Парижа, а также от имени других городов, объединившихся в союз ради защиты католической веры.
Король содрогнулся, почувствовав в этих словах скрытую угрозу. Требования к нему выдвигались уже не от имени парижан, а как бы от всего королевства, включая прелатов, аристократию и даже простолюдинов. Их волю и выражал здесь Менвиль.
- Итак, каковы же будут просьбы? - холодно поинтересовался король.
- Сир, - продолжал Менвиль, - упомянутые союзники осмеливаются умолять Ваше Величество о следующем: во-первых, удалить герцога д'Эпернона, пособника еретиков, смутьяна и расточителя королевской казны…
Д'Эпернон расхохотался.
- Сир, мне удалиться прямо сейчас? - нагло спросил он.
Все молчали, чувствуя какую-то неловкость. Король неуверенно улыбнулся и, полуобернувшись к д'Эпернону, произнес:
- Как вам будет угодно, герцог…
Услышав такие слова из уст Генриха III, д'Эпернон побледнел. Гиз с изумлением воззрился на короля, а депутаты от горожан одобрительно закричали:
- Да здравствует король!
Охваченный яростью д'Эпернон потянулся к шпаге: он был готов на любое безумство. Но тут герцог заметил, что король пристально смотрит на него и улыбается. Д'Эпернон понял, точнее, решил, что понял: Генрих III разыгрывает комедию. Герцог гордо скрестил руки на груди и заявил:
- Сир, я уйду, но не тогда, когда того пожелают парижские горожане, и не тогда, когда захочу сам, а тогда, когда Ваше Величество, который, льщу себя надеждой, памятует о моих заслугах и о крови, пролитой мною на службе королю, прикажет мне уйти. А пока - я остаюсь!
И д'Эпернон надменно взглянул на герцога де Гиза. Их взгляды скрестились, словно стальные клинки.
- Продолжайте, господин де Менвиль! - сказал Генрих.
- Вышеназванные кардиналы, принцы, дворянство и народ Парижа умоляют Ваше Величество: во-вторых, лично возглавить поход против еретиков в Гиенни и послать герцога де Майенна в поход на Дофине. Ее Величество королева-мать останется в это время в Париже и будет следить за миром и спокойствием в столице; в-третьих, лишить господина д'О всех должностей в Париже; в-четвертых, поддержать избрание новых депутатов и прево, что уже избраны в Париже, равно как и в других городах; в-пятых, вернуться в вашу столицу и отвести все войска по меньшей мере на двенадцать лье от Парижа.
Менвиль замолчал; он свою задачу выполнил.
Депутаты, королевская свита и даже солдаты охраны с нетерпением ожидали ответа Генриха III. Ответ короля показал бы, что ожидает Францию: мир или гражданская война. Один Гиз казался совершенно спокойным - ему действительно было все равно. Он ждал окончания аудиенции и выхода короля на соборную площадь. Герцог не слушал Менвиля, он все время представлял, как монах готовится к покушению, как падает бездыханным последний Валуа и что будет потом.
"Через час, всего лишь через час король умрет!" - думал Гиз.
Неожиданно Генрих III выпрямился, окинул собравшихся холодным, словно бы остекленевшим взором - так умела смотреть Екатерина Медичи, - и уверенно произнес:
- Господин де Менвиль, и вы, почтенные горожане, и вы, дорогой кузен Гиз, выслушайте теперь наши слова. То, что здесь было изложено, касается не только разногласий, возникших, к сожалению, между королем и его подданными. Раз ко мне обращаются кардиналы, принцы, знать и горожане католических городов, значит, со мной говорит вся Франция. И не пристало мне отвечать лишь для собравшихся в этом зале: король должен держать ответ перед всем королевством…
Генрих III помолчал, выдерживая паузу; в соответствии со сценарием Екатерины он готовился нанести Гизу решительный удар.
- Мы будем говорить перед лицом представителей всех трех сословий, - твердо заявил король.
В толпе горожан раздался одобрительный шум.
- А пока, господа, - продолжал король, - сообщите парижанам следующее: король созывает Генеральные Штаты. Вот ответ, достойный и монарха, и народа…
Раздался гром аплодисментов, новость моментально распространилась в городе. Толпа на улицах и площадях ликовала - король собирает Генеральные Штаты! Гиз неуверенно улыбнулся, а д'Эпернон в восхищении склонился перед королем в поклоне.
- Генеральные Штаты, - заключил Генрих, - соберутся в нашем городе Блуа, открытие назначаю на пятнадцатое сентября!
- Да здравствует король! - в восторге закричали депутаты.
На улицах и горожане Шартра, и паломники из Парижа подхватили этот крик. Они чувствовали себя победителями: на созыв Генеральных Штатов никто и надеяться не смел. Ведь это значило, что монарх готов напрямую говорить со знатью, с духовенством, с народом, обсуждая самые насущные интересы королевства!
Генрих III, заявив, по совету Екатерины Медичи, о созыве Генеральных Штатов, одним мановением руки успокоил бурю. Все забыли про споры и разногласия, аудиенция закончилась, и король уже готовился к крестному ходу.
Горожане выстроились вдоль улиц со свечами в руках, монахи возглавили процессию, но никого из сторонников Лиги видно не было. Ни один вооруженный человек не принимал участия в процессии. Куда же они все подевались?
Вскоре появился и сам Генрих III. Король снял свой шелковый костюм, атласный плащ и шляпу, украшенную бриллиантами. Он шел босиком, в покаянном одеянии грубого холста, с непокрытой головой. На шее у него висели четки, а в руках король держал огромную свечу. Никто не сопровождал монарха - ни охрана, ни придворные.
Генрих шествовал в одиночестве; позади брели два монаха с низко надвинутыми капюшонами.
А герцог де Майенн и кардинал де Гиз ожидали за городской стеной. С ними были три-четыре сотни хорошо вооруженных сторонников Лиги. Верные королю войска Крийона расположились за городом, на равнине. Герцог де Майенн пытался издалека подсчитать шатры, в. которых отдыхали солдаты Крийона, и определить таким образом, каковы же силы Валуа.
Как раз в ту минуту, когда заговорили все колокола Шартра, к братьям подъехал Генрих Гиз. Кардинал вопросительно взглянул на него.
- Он приказал созвать пятнадцатого сентября в Блуа Генеральные Штаты, - пожав плечами, произнес Генрих.
- Неплохо придумано, - заметил кардинал, - это могло бы спасти Валуа…
- Но его судьба предрешена, - прервал брата герцог де Гиз, - все произойдет сейчас, возможно, через несколько минут…
- А как мы узнаем? - спросил кардинал, в то время как герцог де Майенн не отрывал взгляда от лагеря Крийона.
- Большой соборный колокол пробьет двенадцать ударов… и шесть ударов в том случае, если покушение провалилось… но этого не будет! Не может быть!
Герцог де Гиз помолчал, а потом заговорил, стараясь скрыть волнение:
- Я видел, как Валуа собирался в собор… Он идет без всякой охраны, об опасности и не подозревает… Король шествует в покаянном одеянии, а за ним идут наша сестрица Мария и Фауста, несгибаемая Фауста… Обе дамы одеты в рясы капуцинов. Если в последний момент мужество изменит, монаху, они будут рядом, чтобы поддержать Жака Клемана. Не сомневайтесь, братья, Генрих Валуа сегодня умрет.
- А Крийон? - спросил Майенн, указывая на походный лагерь на равнине.
- Крийон? Он, конечно, предан королю, но какой толк в его преданности после смерти Генриха? Он поклянется в верности мне, и его войско послушно присягнет первому королю из династии Гизов… Фауста все предусмотрела. Подождем еще немного…
- Подождем! - эхом откликнулся Майенн.
- Внимание! - встрепенулся кардинал. - Колокола умолкли. Король вошел в собор… Сейчас свершится…
Все трое, сидя в седлах, ловили каждый звук, вслушиваясь в тишину. Неизъяснимая тревога овладела Гизами. Прошло еще несколько минут… Братья переглянулись… А большой соборный колокол все не звонил…
Первым нарушил тягостное молчание Генрих де Гиз.
- Давайте подъедем поближе к королевскому лагерю, - предложил он.
В эту минуту, взорвав мощным гулом тишину полей, проплыл в воздухе мощный звук - заговорил большой колокол Шартрского собора!..
Генрих де Гиз почувствовал в груди тот же трепет, что и в страшную ночь святого Варфоломея в Париже, когда набат Сен-Жермен-Л'Озеруа призвал к истреблению гугенотов. Все трое насторожились.
- Один! - произнес кардинал, не снимая руки с рукояти кинжала.
- Два! - подхватил герцог де Майенн, неподвижно глядя куда-то в пустоту.
- Три!.. Четыре!.. Пять!.. - считал удары смертельно бледный кардинал.
- Шесть! - заключил герцог де Гиз. - А теперь - ждем!..
Гиз застыл как статуя, кардинал, словно придавленный ожиданием, низко опустил голову, герцог де Майенн вполголоса чертыхнулся… Они не смотрели друг на друга, но одинаковый страх исказил лица заговорщиков.
А седьмого удара все не было! Большой колокол умолк!
Отзвук шестого удара медленно прокатился над равниной и затих вдали. Генрих III не умер!.. Монах не сдержал слова!..
Братья Гизы прождали еще около получаса. Наконец кардинал не выдержал и как-то странно расхохотался.
- Можно уезжать! - произнес он. - Все кончено.
- Пока кончено… - поправил его Майенн. - Но мы обязательно начнем сначала.
А Генрих де Гиз, повернувшись в сторону Шартра, погрозил городским стенам кулаком. Точно так же Генрих Валуа, покидая Париж, грозил когда-то своей столице.
- Мы начнем сначала! - процедил сквозь зубы герцог де Гиз. - Непременно начнем! Клянусь памятью моего отца!.. Валуа, ты назначил нам встречу в Блуа! Ну что же, мы явимся туда! Но берегись! Больше я уже не доверюсь жалкому трусливому монаху! Кинжал будет в надежной руке!
Генрих де Гиз замолчал и, видимо, задумался. Потом он, похоже, сумел совладать со своей яростью: дыхание его успокоилось, налитые кровью глаза обрели нормальный цвет, руки перестали дрожать.
- Братья мои, - сказал герцог, - сегодня нас постигло великое несчастье.
- К тому же положение дел в целом изменилось не в нашу пользу, - заметил кардинал. - Валуа собирает Генеральные Штаты.
- Пожалуй, нам стоит все обдумать - не торопясь, хладнокровно. Мы ведь сегодня чудом уцелели… - добавил Генрих.
- Не стоит так волноваться. Парижане всегда нас поддержат, - успокоил братьев Майенн.
- Ты прав! Поезжайте в Латрап, мои дворяне должны скоро появиться там. Они нам расскажут, что же все-таки произошло в Шартре, и мы сможем решить, как нам действовать дальше. Я приеду туда попозже…
Кардинал и Майенн развернули коней и ускакали по парижской дороге в сторону Латрапа, а Генрих де Гиз направился к своим сторонникам, выстроившимся под городскими стенами. Герцог, судя по его виду, торжествовал, но на самом деле был настроен очень мрачно. Однако к приверженцам Лиги он обратился тоном триумфатора, возвещающего о великой победе:
- Друзья мои! Нам удалось склонить Его Величество к решению, которое все парижане воспримут как великую победу: король обещал собрать Генеральные Штаты!
- Да здравствует великий Гиз! - пронеслось по рядам воинов.
- Да здравствует король! - выкрикнул Гиз со всем пылом ярости. - Его Величество внял нашим мольбам, и мы благодарны ему. Все складывается прекрасно, и вы, друзья мои, можете спокойно возвращаться в Париж. Готовьтесь к созыву Генеральных Штатов, собирайте прошения всех сословий, а я сделаю все, чтобы король принял к рассмотрению эти просьбы. И да хранит Господь Его Величество!
Гиз приподнял шляпу и еще раз громко крикнул:
- Да здравствует король!
- Да здравствует Лотарингский дом! Да здравствует Великий Гиз, опора трона и церкви! - завопили приверженцы Лиги.
Но Генрих, не слушая приветственных кличей, развернул коня и поскакал на север. За его спиной остался Шартр, город, в котором Гиз так надеялся получить корону Франции.
Герцог был мрачен. Он уже не мог держать себя в руках, его напускное спокойствие растаяло, словно ледышка на солнце, и ярость бушевала в душе Генриха. Он стрелой несся по грязной деревенской дороге, поросшей травой. Он терзал шпорами бока лошади, и несчастное животное с жалобным ржанием неслось, не разбирая дороги. После часа сумасшедшей скачки конь без сил рухнул наземь.