- Погоди-погоди… они стоят спиной ко мне… гуляют, что ли… и все оглядываются по сторонам, похоже, испугались чего-то… по-моему, им не терпится отсюда удрать. Бедняжки, их, наверное, силой заточили в монастырь…
Мы должны заметить, уважаемый читатель, что в голосе Пикуика зазвучало искреннее сочувствие к судьбам девушек. Но тут они обернулись, и Пикуик в ужасе отступил от забора.
- Узнал? - спросил Кроасс.
- Виолетта!
- Пошли отсюда!
- Почему это сразу - "пошли"?
- Раз здесь малышка Виолетта, стало быть, и Бельгодер недалеко. Лучше уж желудями питаться, чем ударами цыганской дубинки!
- А вторая-то кто? - поинтересовался Пикуик.
- Да черт с ней!.. Бежим отсюда!
И Кроасс и впрямь собрался было бежать, но внезапно за его спиной раздался возмущенный голос:
- Что это вы тут делаете?
"Я погиб!" - пронеслось в мозгу у Кроасса, и он втянул голову в плечи, ожидая неминуемого удара дубинкой.
Но удара не последовало, да и голос за спиной мало напоминал бас Бельгодера. Кроасс робко повернулся и не смог сдержать радостного крика:
- Филомена!
- Вот это да! - обрадовался Пикуик и во все глаза уставился на ту, что как кошка была влюблена в Кроасса.
Филомена, узнав гостя, стыдливо, как и подобает скромной девице, потупилась. Однако она была не одна. Ее сопровождала пожилая монахиня, похоже, из крестьянок, недоверчивая и сварливая. Это она накинулась на непрошеных гостей. Звали монахиню сестра Марьянж.
- Мы пришли навестить Бельгодера… нашего старого друга… как он, вы не знаете? - сказал Кроасс.
- Что это еще за Бельгодер такой? - недовольно проворчала Марьянж.
- Да цыган один… помните, он тут жил?..
- Убрался, слава Богу! Только еще язычника не хватало в святом месте!
- Убрался! - обрадовался Кроасс. - Как я рад… как я рад видеть вас, дорогая Филомена!
И прежде чем монахиня успела возразить, Кроасс обнял ее, приподнял, расцеловал в обе щеки, а потом поставил на место. Его поцелуи просто ошеломили Филомену! Еще бы: первые поцелуи в ее жизни… а ведь бедняжке Филомене уже перевалило за сорок!..
- Кроасс не врал! - прошептал потрясенный Пикуик. - Она в него действительно влюблена!
Зато сестра Марьянж так и кипела от возмущения.
- Вон отсюда, безбожники вы этакие! Вон из святой обители…
- Сестра Марьянж, - нежно возразила Филомена. - Господин Кроасс вовсе не безбожник… и потом, у него чудесный голос…
- Так вот что ей в нем понравилось! - решил Пикуик.
- Зачем вы сюда залезли, бездельники? - сердито спросила пожилая монахиня. Но, похоже, гнев ее уже прошел.
- Я вам сейчас все объясню, сударыня! - сказал Пикуик.
Он снял шляпу и попытался сделать изящный поклон (он не однажды видел, как кланялся шевалье де Пардальян).
- Называйте меня сестра Марьянж, - приказала монахиня.
- Так вот, сестра Марьянж… вам так идет это имя, вы воистину - ангел добродетели!..
- Да уж… и тому свидетельницей Пресвятая Дева…
- Сюда меня привело… точнее, нас привело, ибо я - близкий друг господина Кроасса, мы с ним прямо как братья…
- Да зачем вы в монастырь-то заявились?
- Видите ли, с тех пор как мой друг побывал в этих стенах, он более не ест, не спит, уже в тень обратился, а если так будет дальше продолжаться, добрейшая сестра Марьянж, он совсем истает, даже тени не останется…
(А надо сказать, дорогой читатель, что Кроасс всегда отличался невероятной худобой. )
Пикуик, меж тем, вдохновенно повествовал:
- …и все это, дамы и господа, то есть, я хотел сказать - достойная сестра Марьянж, потому, что мой друг оставил в вашей обители самое дорогое, что у него было, настоящее сокровище…
- Сокровище! - воскликнула Марьянж, и ее маленькие глазки с вожделением заблестели.
Кроасс же с недоумением подался вперед.
- Да, сокровище… самое ценное, лучше сказать, самое драгоценное, чем дорожит любой человек, - крестьянин или дворянин, мужчина или дама, юноша или девица…
- Говорите же, не томите, что за сокровище?.. - взмолилась сестра Марьянж.
- Он оставил в монастыре свое сердце… оно принадлежит присутствующей здесь сестре Филомене!
- Господи, стыд-то какой! - возмутилась Марьянж.
- Что вы, господа… нет, нет, сестра… - залепетала Филомена.
Сестра Марьянж уже открыла рот, чтобы дать достойный отпор нахалам, но в это время распахнулась калитка в заборе, и оттуда выбежали две молодые девушки.
- Пресвятая Дева! - забыв обо всем, воскликнула Марьянж. - Убегают, эти язычницы убегают!
И, переваливаясь на коротеньких ножках, престарелая монахиня попыталась было настичь беглянок, но те неслись через огороды легко, словно лани, и почти уже добежали до пролома в стене. Филомена растерялась и осталась стоять на месте, ничего не предпринимая. Кроасс тоже не понял, что происходит.
Но голод обострил мыслительные способности Пикуика. Бродяга сообразил, что представился верный случай обеспечить себе и кров, и пищу.
"Кажется, я могу убить сразу двух зайцев, " - пронеслось в голове у Пикуика, и он незамедлительно принял решение.
Пикуик понесся огромными шагами наперерез девушкам. Расстояние между ними неумолимо сокращалось, и преследователь успел первым подбежать к спасительному пролому в стене.
Беглянки остановились. Виолетта, опустив голову, горестно вздохнула, а ее спутница заплакала.
- Жанна, дорогая, - прошептала цыганочка. - Ничего у нас не вышло…
- Простите, простите меня, это я вас уговорила бежать… Господи, на вас снова обрушатся несчастья… за себя я не боюсь… я столько перенесла, что мне уже ничего не страшно…
Несчастные девушки со слезами на глазах прижались друг к другу.
- Эй, красотки! - раздался насмешливый голос Пикуика. - Куда это вы со всех ног помчались? Решили удрать из святой обители и порезвиться на воле? Немедленно возвращайтесь обратно!..
- Сударь… - прошептала Виолетта.
Она подняла свои прекрасные глаза и тотчас же узнала бродягу. Бедняжка задрожала от страха. Правда, Пикуик и Кроасс никогда не обижали ее, пока скитались вместе с нею и другими артистами бродячей труппы цыгана Бельгодера. Оба великана и сами были жертвами жестокого негодяя, однако же, увидев Пикуика, Виолетта тут же вообразила, что и Бельгодер где-то поблизости.
- Я погибла, - вздохнула девушка, - он опять явился…
Пикуик подошел к девушкам, крепко взял ту и другую за локоть, а сам быстро, вполголоса, произнес:
- Не бойтесь меня! Я ваш друг и вас спасу. Верьте, перед вами - верный слуга шевалье де Пардальяна и герцога Ангулемского… Но не подавайте виду, притворитесь, что видите во мне врага.
Виолетта с изумлением взглянула на Пикуика. Услышав имя герцога, она не смогла сдержать радостного возгласа.
- Тише! - оборвал ее Пикуик и возвысил голос: - Следуйте за мной. О вас позаботится наша добрая, можно сказать, святая сестра Марьянж.
Последняя, запыхавшись, как раз подбежала к девушкам.
- Господи, да без вас, достойный кавалер, эти негодницы, пожалуй, сбежали бы! То-то бы мне досталось от нашей настоятельницы!..
Достойный кавалер, то бишь Пикуик, торжественно проводил девушек до калитки в заборе. Виолетта и Жанна вернулись в домик, что служил им тюрьмой.
Марьянж улыбнулась Пикуику. Разглядев неожиданного гостя, она решила, что он не так уж и неприятен. Острый нос, бегающие глазки и хитрое выражение лица даже понравились монахине. Марьянж была и осталась крестьянкой, расчетливой и подозрительной. Что-что, а хитрость она ценила высоко.
- Как вас зовут, сударь? - спросила монахиня.
- Пикуик, к вашим услугам, сестра. Подходящее имя для доброго католика, не правда ли? А что я добрый католик, вы сейчас убедитесь! Слушайте, как я знаю священные песнопения.
И Пикуик громко затянул фальцетом:
- Tantum ergo sacramentum…
Фальцет Пикуика привел сестру Марьянж в настоящий восторг. Она молитвенно сложила руки и даже опустилась в траву на колени, вообразив, что присутствует на мессе. А когда к голосу Пикуика присоединился мощный бас Кроасса, зазвучал такой дуэт, прекрасней которого монахини никогда не слыхивали - а ведь они были старожилками этого монастыря, славившегося своими певчими.
- Какой голос! Какой голос! - в экстазе повторяла сестра Филомена, также опустившаяся на колени.
- Genitori genitoque, - вовсю старались два приятеля.
Сестра Марьянж давно не испытывала такого волнения. Конечно, она была грубовата, необразованна и криклива, но - монахиня всегда остается монахиней. Певцы закончили, и сестры поднялись с колен. Марьянж краешком глаза следила за Филоменой, а та не могла оторвать взгляда от Кроасса.
"Конечно, - размышляла сестра Марьянж, - если я дам приют двоим мужчинам, то неминуемо введу во искушение сестру Филомену. Но ведь этот достойный кавалер помог нам поймать двух язычниц…"
Сестра Марьянж приняла решение и обратилась к Пикуику:
- Знаете ли, господин Пикуик, раз уж вас так зовут (правда, мне ваше имечко не больно нравится)…
Пикуик тут же изобразил смирение и прошептал:
- Готов ради вас сменить его на любое другое.
- Нет уж, не стоит. Вижу, я на ваш счет ошиблась… Вы - человек благонравный, сердечный… и к тому же привержены к религии, а уж поете так, что волей-неволей заслушаешься…
- Помилуйте, сестра Марьянж, я вовсе не заслужил таких похвал…
- Я только воздаю вам должное. К тому же вы поймали этих еретичек, когда они задумали сбежать. Наша настоятельница, госпожа де Бовилье, обязательно вас вознаградит… Я ей немедленно доложу обо всем…
- И каково же будет это вознаграждение, осмелюсь спросить?
- Думаю, вы станете певчими в нашей капелле; правда, там служат только по воскресеньям и по праздникам…
- Сестра Марьянж, позвольте еще вопрос. А сколько платят у вас певчим?
- Певчим мы вообще не платим, - с достоинством ответила сестра. - Доходы монастыря сейчас невелики, но скоро, очень скоро они возрастут. Монастырь станет богатым… и тогда вам заплатят вдвойне… а пока вас вознаградит Господь Своими милостями.
- Видите ли, сестра Марьянж, - продолжал Пикуик, - я воспитан в скромности и заранее страдаю от тех похвал, что могут быть обращены ко мне от лица матери настоятельницы… прошу вас ничего не говорить ей о нас.
- Похвальная скромность! - обрадовалась Марьянж.
Ей и самой не хотелось, чтобы аббатиса узнала о попытке бегства двух узниц.
- Мой друг Кроасс также исключительно скромен. Мы не чувствуем себя достойными занять столь высокую должность - певчих в вашем монастыре. Надежда на милость Господню - вот лучшая награда для нас.
- Ах, сударыня, - воскликнул Кроасс, - я всегда чувствовал призвание к монастырской жизни. Нам так не хотелось бы расставаться с вами!
- Что значит "не хотелось бы расставаться?" - удивилась старая монахиня.
- А мы здесь, у вас в обители, устроимся… Не бойтесь, сестра Марьянж, за оказанное нам гостеприимство вам воздастся сторицей. Мы будем ухаживать за вашим огородом, да и за еретичками присмотрим, а к вам будем относиться со всем почтением…
При этом Кроасс бросил на Филомену страстный взгляд. Впрочем, ее убеждать было не надо; бедняжка трепетала, ибо сердце ее навечно завоевал гигант-певчий с прекрасным голосом. Сестра Марьянж, пораскинув мозгами, пришла к выводу, что две пары рабочих рук монастырю не помешают… к тому же приятели наверняка не позволят сбежать этим богомерзким язычницам.
- Договорились! - решительно заявила она.
- Так вы согласны дать нам приют?
- Будем рады!
- И накормите?
- Конечно!
Пикуик с восторгом взглянул на Кроасса: ведь именно ему пришла в голову такая замечательная идея. Филомена и Кроасс были на верху блаженства. Монахиня сияла при мысли, что любимый будет рядом, а Кроасс ликовал, грезя о ежедневных обедах.
- Пойдемте! - приказала Марьянж двум друзьям.
Они подошли к сараю, примыкавшему к стене возле самого пролома. Монахиня распахнула дверь.
- Вот здесь вы будете жить, - объяснила Марьянж. - Как стемнеет, мы с сестрой Филоменой принесем из монастырских конюшен свежего сена, так что спать вам будет мягко… Остальным монахиням на глаза не попадайтесь, да приглядывайте за домом и двумя еретичками.
- Простите, сестра, - осторожно прервал ее Пикуик. - Постель вы нам обещали, и это прекрасно, а как насчет еды? Вопрос, знаете ли, не из последних…
- Есть будете то, что удастся достать мне и сестре Филомене. Придется довольствоваться монастырской пищей. Еды у нас, слава Христу, хватает, иначе мы все давно бы умерли с голоду… Вон там, в уголочке, есть курятник, без свежих яиц не сидим…
- Прекрасно! - воскликнул Кроасс. - Омлет как раз - мое любимое блюдо!
- А по воскресеньям можно и курочку зарезать, - добавила Марьянж.
- Чудесно!
- Овощи выращиваем сами, суп у нас каждый день. А иногда и говядины в суп добавляем.
Кроасс прямо рыдал от счастья.
- А вино? - спросил Пикуик, отличавшийся весьма утонченным вкусом.
- Мы пьем лишь воду, - скромно опустив глаза, ответила Филомена.
- Вино есть только в погребе у матушки настоятельницы, - добавила сестра Марьянж.
Оба приятеля обреченно вздохнули. Но сестра Филомена все тем же скромным тоном поспешила добавить:
- Знаете, сестра Марьянж, я иногда захожу в погреб матери настоятельницы… Думаю, раз в два дня можно будет прихватить бутылочку… не для нас, конечно, я монастырский устав знаю, а для этих вот достойных, учтивых кавалеров…
- И последний вопрос, - заключил Пикуик, - когда тут у вас обедают?
- В полдень. В двенадцать у нас обед и отдых.
- А сейчас вроде как раз полдень, - ничтоже сумнящеся заявил Пикуик.
- Да что вы, сударь, только-только восемь пробило…
- Надо же!.. А мне показалось…
- Может, господа проголодались? - робко предположила Филомена.
- Мы, конечно, поели, и даже неплохо поели в кабачке у Монмартрских ворот. Но мы так рано встали, да и прошли немало, вот аппетит и разыгрался.
- Сестра Марьянж, - сказала Филомена, - я, пожалуй, пойду наберу несколько яиц, изжарю их и принесу. И у нас еще оставалась дичь, что подарил нам вчера святой отец, собиравший пожертвования…
Не дожидаясь ответа своей спутницы, сестра Филомена бросилась к курятнику. Вернулась она через четверть часа с яичницей, жареным мясом да еще и с пшеничным хлебом.
- А вино можно будет достать только когда стемнеет, - покраснев, проговорила Филомена.
Затем монахини расстались с нашими певчими; сестер ждали дела, главным из которых было охранять двух еретичек. Пикуик и Кроасс расположились за обеденным столом, то есть - устроились верхом на толстом бревне, там же разложив принесенные Филоменой яства.
- Все, как я и говорил! - произнес Кроасс, яростно набрасываясь на пищу.
- Кроасс, ну и ловок же ты! Вот уж никогда бы не подумал!
- Конечно, я человек смышленый и ловкий… правда, раньше я об этом как-то не догадывался, зато теперь знаю наверняка. Ты еще и не то увидишь!
- Если мы будем себя вести с умом, - заметил Пикуик, - то можем разбогатеть.
- Каким же образом? Мне денежки тоже не помешают… - заинтересовался Кроасс.
- Ты же видел: здесь, вон в том доме, держат пленницей певицу Виолетту…
- Ну да… она опять в плену, а ведь я ее освободил.
- Ты?! - изумился Пикуик.
- Конечно! - с благородной простотой заявил Кроасс. - Разве я тебе не рассказывал?.. А какой натиск мне при этом пришлось выдержать!
- Ну хорошо. Как бы там ни было; но Виолетта снова в заключении. Если господин де Пардальян и господин герцог Ангулемский выберутся из Бастилии (а они еще и не на то способны), они нас непременно отблагодарят, потому что мы вернем им цыганочку.
- Так-то оно так, - задумчиво протянул Кроасс. - А если они не выберутся?
- Тогда изменим план. Надо расспросить Виолетту. Уверен, она из благородной семьи. Может, ее ищут родители? В этой девчонке - наше будущее богатство… Как бы нам исхитриться и захватить ее?
Кроасс гордо посмотрел на приятеля:
- Нет ничего проще, я могу пойти и привести красотку сюда.
Пикуик отрицательно покачал головой.
- Нет, ты лучше не лезь. Я буду действовать сам, а ты поможешь, когда придет время… А пока отдыхай, нагуливай жирок, уж очень ты тощий… Райское житье у нас тут будет.
- И то верно, житье воистину райское. А уж дичь сестры Филомены куда лучше, чем желуди из дубравы Монмартра или пинки и зуботычины Бельгодера.
Глава VII
МАРИЯ ДЕ МОНПАНСЬЕ
Вернувшись в Париж, Жак Клеман направился прямо в свой монастырь, располагавшийся в конце улицы Сен-Жак. Ему и в голову не пришло задерживаться где-нибудь. Монаху не терпелось запереться у себя в келье и там, в одиночестве, обдумать то, что случилось. Но сначала Жак Клеман должен был предстать перед настоятелем монастыря отцом Бургинем. Это, впрочем, ничуть не тревожило монаха. Настоятель всегда был к нему расположен, и Жак Клеман пользовался такой свободой, о которой другие монахи и мечтать не могли.
За день он преодолел двадцать лье, что отделяют Шартр от Парижа, и в семь вечера оказался у монастырских ворот. Его лошадь, та самая, что досталась ему от людей, явившихся убить несостоявшегося убийцу Генриха III, была вся в мыле.
- Пожалуйста, позаботьтесь об этом благородном животном, - сказал Жак Клеман привратнику. - Отведите его в конюшню; отец настоятель наверняка обрадуется такому подарку: в святую обитель попало то, что прежде принадлежало филистимлянам .
Привратник возражать не стал: в монастыре Жака Клемана уважали и побаивались, так как знали, что он пользуется расположением настоятеля. Привратник крикнул послушников, трудившихся на конюшне, и препоручил лошадь их заботам. Жак Клеман убедился, что его коню досталось хорошее стойло и вдоволь овса, и направился в покои настоятеля - эти комнаты были убраны богато, совсем не по-монастырски, и отнюдь не напоминали келью аскета.
Отец Бургинь сидел за столом. Он читал и перечитывал только что доставленное письмо. Похоже, в послании содержалось что-то важное - настоятель заметно разволновался. Впрочем, чтение письма не мешало святому отцу воздавать должное прекрасному обеду, за которым ему прислуживали брат виночерпий и два других монаха.
Бургинь не любил, чтобы его беспокоили во время такого важного занятия, как трапеза. Но когда он узнал, что о встрече просит брат Жак Клеман, он быстро убрал письмо и велел ввести молодого монаха, а остальной братии приказал удалиться.
- Что я вижу, брат мой! - вскричал Бургинь, даже не кивнув Жаку Клеману. - Почему на вас столь неподобающий вашему сану костюм?