- Хорошо. Пиши свою гарантию, а мы посмотрим, чего она стоит.
И Курицын стал одеваться. У подъезда Кранаха ждали охрана и роскошный автомобиль. Он повез Папа в гостиницу. Тимофей отправился на завод.
В приемной директора, как всегда, толпилось много народа, возле секретарши, пожилой женщины в строгом сером костюме, сидела Дарья, а подле Дарьи в подобострастной позе стоял Юрий Марголис. Тимофей удивился:
- Банкир? С чего бы нам такая честь? То к нему не пускают, а то сам пожаловал.
И, не дожидаясь ответа, повернулся к Дарье:
- А вы чего тут? Ваше место в цеху.
- Меня позвала Нина Николаевна, - кивнула она на секретаршу директора. - Список надо составлять. На зарплату.
Секретарша вступилась за Дарью:
- А вы, Тимофей Васильевич, не пугайте новенькую сотрудницу. Видите: у нее руки трясутся.
- А так и надо, чтобы тряслись и пугались. Завод у нас военный, и дисциплина должна быть строгая. А будут нарушать - в Чечню отправлю.
Дарья, привыкшая к показной грубости Курицына, его не боялась. Ей только неловко было получать замечания при Юрии Марголисе, который прилип к ней и, по всему было видно, не собирался с ней расставаться. Едва Курицын прошел к директору, банкир снова придвинулся к Дарье:
- Ага! Вы работаете в ракетном? Ну, хорошо, я сегодня загляну к вам в гости.
- Я на службе. Тимофей Васильевич заругается.
- Найдем управу на вашего Тимофея Васильевича.
Но тут Марголиса позвали к директору. Банкир выпрямился и пошел не спеша.
- Деньги поступили на наш счет?
- Поступили. И немалые. Да только тратить их без согласования с нами не положено. Есть Устав банка…
- Сколько денег?
- Много. Но банк свои операции держит в секрете.
Марголис смерил презрительным взглядом Курицына и двух начальников цехов, стоявших у стола директора.
- Хорошо. Мне нужно десять миллионов. Вы можете нам их выдать?
Марголис снова оглядел присутствующих. Заговорил небрежно с чувством превосходства над собеседником:
- Это, извините, несерьезно.
- Почему несерьезно. Деньги–то - наши.
- Да, ваши, но большие деньги - большие заботы. Их надо получать, куда–то везти, где–то хранить.
- Вы, кажется, плохо меня понимаете. Если я говорю: можете ли выдать деньги, это не значит, что мы вот втроем придем к вам в банк и заберем мешки с деньгами. Я хочу знать, можем ли мы в ближайшее время выбрать из банка десять миллионов?
- Разумеется, но только с соблюдением правил, и очень строгих.
И Барсов, и Курицын, и другие начальники цехов смотрели на Марголиса и немало дивились разительной перемене, которая произошла с этим человеком. Все они знали его давно, и никто не видел в нем будущую важную персону. Но он такой персоной стал. Для него теперь и директор завода - всего лишь проситель. Такую власть и всегда имели над людьми банкиры, а в наше время, да еще в России, где все богатства украдены и захоронены в стальных подвалах, банкиры превратились в бесплотные и вместе с тем могущественные существа.
Один только Курицын смотрел на Марголиса с чувством жалости и даже снисходительного желания погладить Юрочку по головке и сказать ему отечески нежные слова.
- Ну, ладно, хорошо, - заговорил Барсов. - Для начала возьмем у вас пять миллионов. За несколько дней их потратим. Мы ведь два месяца не выдавали зарплату.
Марголис задумался, но затем хотя и неохотно, но согласился:
- Приезжайте в любое время, но только транспорт и охрана - за вами. Сегодня меня уж в банке не будет, а завтра утром я вас жду.
Зарплату решили выдать за три месяца - в счет погашения задолженности, но только рабочим, не порывавшим связь с заводом. В цехах и у проходных ворот вывесили объявления: "Станочники высших разрядов, мастера, бригадиры, техники и инженеры, возвращайтесь на завод. Будем платить зарплату".
В приемной начальника ракетного цеха возле стола секретарши и здесь появился банкир Юра Марголис. Курицын, завидя его, взял за руку, завел в кабинет.
- Вам, я вижу, моя племянница понравилась. Я ее замуж выдавать не собираюсь.
- Дарья - ваша племянница?
- Да. А вы разве не знали? Теперь вот она еще и моя секретарша. Вы там побольше денег нам давайте, я ей зарплату аккуратно платить буду.
- А сколько же вы ей платите?
- Полторы тысячи рублей. Станочнику выдаем три тысячи, а ей - полторы. У нас не то, что у вас - во всем справедливость.
- А если я ей десять тысяч платить буду? И даже - двадцать?
- Вы, конечно, можете и тридцать тысяч платить. Ворованных денег не жалко. И я бы отпустил ее к вам; девчонке–то деньги нужны, но народ вы больно уж ненадежный. А я человек крутой. За малейшую обиду любому банкиру, и даже олигарху, шею сверну. А не то трубой железной по башке… А?.. Хорошенькая перспектива?
Банкир сел в кресло, задумался. Человек он был молодой, неженатый. Из–под золотых очков недобро и пытливо смотрели глаза. Пальцы на руках все время были в движении. Нервный он был субъект. Внутри у него будто работал мотор, и оттого все тело подрагивало.
Заговорил серьезно, глуховатым голосом:
- Понравилась мне ваша племянница. Я, как увидел ее, так и покой потерял. Я ведь еще не женат. Говорят, у нее мать сильно пьет. А вы, значит, заместо отца будете: отдайте Дашу за меня замуж. Жить она будет, как в раю: виллы, яхты, роскошные отели…
- Откуда же у вас денег столько? Вы, как я понимаю, получаете зарплату, а на нее, какая бы она ни была, не распрыгаешься. А если у вас другие деньги есть, значит, украли, а вор - он сколько ни воруй, а все равно тюрьмой кончит. Вашего главного вора Гусинского вон как по тюрьмам гоняют. Ну, ладно: положим, что денежки у вас законные, но такое чудо природы, как моя племянница, она ведь полюбить вас должна. Мы, как вам, очевидно, известно, люди русские, а русские без любви не женятся и замуж не выходят. Вы за ней поухаживайте, а она уж потом решит, принять ваше предложение или нет. Вот вам моя визитная карточка, она живет у меня. Звоните. А сейчас уходите из цеха, не мешайте ей работать.
Марголис ушел, а Курицын пригласил Дарью.
- Я вас племянницей своей назвал, - так что, если спрашивать будет, и вы говорите: да, я племянница Курицына. Кстати, и всем говорите, пусть знают, что у вас дядя есть, и дядя этот не кто–нибудь, а я, начальник ракетного цеха Тимофей Курицын.
- Спасибо, - сказала Дарья. - Мне это лестно, племянницей вашей быть.
- И жить ко мне переходите.
Ехали по Литейному проспекту, и, как всегда, Курицын держал малую скорость, разглядывал прохожих, витрины магазинов.
Повернулся к Дарье:
- Буду называть тебя на ты. Ладно?
- Ладно, - с радостью согласилась Даша.
А Курицын продолжал:
- Мамочку забудь!
В зеркало видел, как Дарья при этих словах закраснелась и глубже вжалась в сиденье.
- С Мамочкой я ходила два раза и от клиентов убегала. Я… я… не позволила к себе прикоснуться. Противно. Никаких денег не надо.
- Ну, и хорошо! - обрадовался Курицын. - А я эту Мамочку пришибить хотел. Но если так, то и ладно. Поживи у меня, а там видно будет, как нам дела твои устроить. Только я бы не хотел, чтобы ты и с родной матушкой общалась. Одна комната, дружки ее, пьянки - не для девушки такая карусель. Матери твоей мы тоже попытаемся помочь, но это потом, а пока хотел бы твою жизнь наладить. У меня скрипач жил, да сегодня он домой пошел. У него жена и двое детей.
- А зачем же он у вас жил?
- Мужик с круга сошел, пил сильно, так его жена и прогнала. Музыкант он хороший, первая скрипка в оркестре, а как бомжом заделался, тут я его и приютил. В группу трезвости направил, - есть у нас в цеху такая. Там его на ноги поставили. А теперь вот видишь: в Париж на гастроли летит.
- Там он снова запьет.
- Как запьет? Ты что это говоришь? Он такой курс прошел, где уж никто не пьет. Капли в рот не берут.
- Мама моя тоже к Довженке ходила. И тоже полгода не пила, а потом снова началось.
- Довженко - одно дело, там гипнотизеры шаманят, а тут метод научный. Ученый его придумал, Геннадий Шичко.
- И к Шичко ходила. С год потом не пила. Еще хвасталась: там и Соловьев - Седой был, и поэт Горбовский… Они будто бы долго не пили, по несколько лет.
Курицын приуныл. Вдруг как и Владислав сорвется, и мастер его не навсегда отрезвился?..
Заговорил строго и фамильярно, по–свойски, будто Дарья и впрямь была ему племянницей:
- А ты не каркай, беду не зови. Мы тут поверили, а она… запьет! Не говори так.
- Ладно. Не буду.
Дарье нравилось, что этот большой и такой важный человек, а еще будто бы и великий изобретатель, говорит с ней так просто, как родной. Давно не слышала она таких речей и хотела бы, чтобы Курицын и все время говорил с ней вот так же - по–свойски и по–отечески строго.
Дарью он поселил на третьем этаже, а сам спустился на второй, где и жил раньше. Здесь у него был кабинет с большим письменным столом, кульман для работы над чертежами, стеллажи с технической литературой. Была тут и спальня, и кухня c двумя холодильниками, и большая гостиная.
Примерно так же располагались помещения и на третьем этаже, только там была еще и библиотека. Дарью Тимофей поместил в комнате жены. И научил, как закрывать дверь в коридоре, чтобы никто не проник с уличного входа.
В этот первый день они ужинали в гостиной у хозяина - по–семейному, и так, будто действительно были близкими родственниками и давно жили вместе.
Прошел месяц, наступил Новый год. Три женщины хлопотали на кухне Тимофея, накрывали праздничный стол. И нельзя было понять, кто из этих женщин занимал тут главенствующую роль. Полина была старшей по возрасту, и большинство блюд приготовлялись по ее рецепту, но Дарья, жившая в доме Курицына, знала, где и что лежит из посуды, а Варвара Барсова, успевшая сдружиться с Дарьей, выказывала изобретательность в сервировке стола.
В одиннадцатом часу стали съезжаться гости. Первыми приехали Барсовы, вслед за ними явился шумный и веселый Павел Баранов, а уж потом прибыли задержавшиеся в цехе хозяин и Вадим Кашин. Не было только Владислава. Симфонический оркестр давал праздничный концерт, и Владислав обещал приехать во втором часу. Курицын и Полина боялись, как бы он там в кругу товарищей не напился. Бывшие алкоголики имели одну опасную слабость: если хоть раз "сорвется", то есть выпьет хотя бы глоток вина, то уж вновь заскользит по накатанной дорожке; станет пить, - и еще с большей яростью, чем прежде.
За столом сидели таким образом, чтобы две самые молодые и резвые - Дарья и Варя - находились поближе к кухне и могли бы выполнять роль хозяек.
Впрочем, Вадим Кашин сидел возле Вари. И в случае нужды подхватывался и тоже бежал на кухню.
Чуткая Дарья, умевшая одним взглядом оценить обстановку, уловить смену настроений, игру эмоций, без труда определила степень отношений директорской дочки и конструктора Кашина: они любят друг друга и вот–вот объявят о своем решении играть свадьбу. Ее не удивляла и разница в возрасте этой пары; ей–то еще не было двадцати, а ему уж далеко за тридцать. Дарья и вообще считала, что замуж надо выходить за человека серьезного, состоявшегося. У нее уже много было любвей: четыре или пять. Первый раз она влюбилась в соученика в четвертом классе. И так влюбилась, что, казалось, умрет, если паренек ее, такой ладный, сильный, кареокий, отвернется от нее. Она такого удара судьбы не перенесет. Но потом эта любовь как–то угасла сама собой; Даша попала на новогодний маскарад, и там ее пригласил на танец большой и могучий, как Илья Муромец, парень из другой школы, и даже из другого района. Она немедленно в него влюбилась, хотя еще не видела его лица, но голос!.. И как он плавно, важно танцевал!.. Потом он затерялся, танцевал с другими масками, а своего лица так и не открыл, и Даша его не увидела, но… продолжала любить. Она любила его и еще с неделю, но потом и его позабыла. Однако то был момент, когда ей в голову запала мысль: жених должен быть большой, сильный и умный. А умным может быть только взрослый. И мысль эта со временем укоренялась, становилась убеждением.
Выбор Вари она находила разумным и даже удачным. Он был взрослым, его недавно назначили заместителем главного конструктора завода; у него автомобиль, квартира, а жена работает в банке и будто бы там кого–то полюбила. Она хоть еще и не развелась с Вадимом, но живет отдельно, купила квартиру и обставила ее какой–то особенной мебелью. И Дарья думала, что это хорошо, что такая дурная женщина освободила Вадима и он станет мужем Варвары.
Все эти мысли занимали юную головку Дарьи в связи с одной неотступной думой, поселившейся у нее давно, еще в первые дни проживания в доме Тимофея Курицына. Эта дума заползла к ней незаметно и сначала тлела слабым огоньком, но не потухала, а со временем разгоралась, и теперь уже горит неотступно и крутит в голове одни и те же слова: "А почему бы и нет?.." Курицыну тридцать семь лет. Даша читала, что прежде дворяне только и женились в сорок лет. И это было хорошо. Мужчина в этом возрасте окреп, повидал свет, он все может, все умеет, - и есть у него профессия, материальная база. А уж что до внешнего вида… Вон он, Курицын, как хорош и умен, и шутит, и смеется, и блещет остроумием, и все его любят. А теперь еще Даша, поработав у него секретаршей, знает, что Тимофей Васильевич большой изобретатель, некоторые его даже называют великим и говорят, что пройдет время и на заводской площади ему поставят памятник.
Даша сидела на краю стола далеко от Тимофея, но помимо своей воли видела только его и подмечала каждое его движение, ловила каждое его слово. Варя с Кашиным сидели рядом, были заняты только собой, говорили громко, толкали друг друга, смеялись и на нее, Дарью, не обращали никакого внимания. Барсовы старшие тоже о чем–то беседовали, а Курицын хотя и сидел во главе стола как раз напротив Дарьи, но говорил с сидевшей от него справа Полиной и все время к ней наклонялся, и смеялся, накладывал ей на тарелку салат, - тот самый: с крабами и яйцами, который Даша с такой любовью приготовляла.
О Полине думала плохо: "Чего липнет?.. Постеснялась бы Барсовых. И вообще…"
Смотрела на часы, ждала Владислава, - для него возле Полины поставили стул и прибор. "Вот он сейчас придет, и тогда уж этой ветреной женщине будет неудобно склоняться к Тимофею и так громко смеяться… И вообще… она ведет себя так, будто он, Тимофей Васильевич, и есть ее настоящий муж. Но ведь у нее двое детей. Как же можно так вести себя замужней женщине?..
Дарья готова была расплакаться. Раздражал и фамильярный тон Кашина, с которым он обращался к сияющей от счастья Варваре.
Даша очень хотела бы, чтобы таким тоном говорили и с ней, чтобы Тимофей Васильевич и от нее требовал послушания, и даже угрожал ей наказанием. Но с ней никто не говорил, к ней только обращались с вопросами: а есть ли на столе то–то и то–то, или просили, чтобы со своего края она подала недостающее блюдо.
И как на грех, Владислав не появлялся. Но вот в коридоре раздался звонок. Дарья побежала открывать и радостно встретила Владислава, а он, раскрасневшийся от мороза, весело с ней поздоровался, и даже обнял, и поцеловал в щеку. А Дарья, поддавшись его возбуждению, щебетала, что его ждут, что все уже боялись, что его и на всю ночь задержат.
Оба они, молодые, яркие и счастливые, не вошли, а влетели в зал.
- Всем привет! - поднял руки Владислав. - Всех поздравляю и люблю. И меня можете поздравить: получил звание Заслуженного артиста России!
И подошел к хозяину, поклонился ему в пояс:
- Вам обязан! Век не забуду!..
Тимофей обхватил Владислава и крепко стиснул.
- Я знал, кому протягиваю руку. Ты, Владислав, талант. Такими людьми жива и будет вечно жить Россия.
Тимофей подвел скрипача к Полине:
- Вот кому ты всем обязан!
И вернулся на свое место.
Вечер продолжался, и теперь уже, к радости Дарьи, Полина больше была занята своим мужем, а Тимофей Васильевич беседовал с Барсовым и поглядывал на часы. Даша знала, что он ждет Нину Дмитриевну - математика, с которой он каждый день встречался и надолго уединялся в кабинете, где они вместе работали на компьютере. Нина Дмитриевна была профессором, преподавала в университете, но по возрасту и по всему внешнему виду на профессора мало походила. На отвороте пиджака носила значок мастера спорта СССР; она была известной в Петербурге теннисисткой. Из рассказов Тимофея Даша знала, что она очень талантлива, и только одна она может производить расчеты, которые нужны Курицыну. В университете ей платят лишь полторы тысячи в месяц. На эти деньги Нина Дмитриевна содержит семью: престарелую мать, троих детей и неработающего мужа. И еще Даша знала, что Курицын дал ей три тысячи долларов. Сегодня Нина Дмитриевна и Тимофей Васильевич должны к утру сделать какую–то срочную работу.
Нина Дмитриевна приехала в тот момент, когда гости уже расходились. Тимофей Васильевич, проводив Барсовых–старших, пригласил ее и Кашина в кабинет, и они там склонились над чертежами. Дарья и Варвара убирали со стола, мыли посуду, но Вадим скоро пришел к ним и увел Варю. Дарья осталась одна, и хотя работы еще было много, но дело у нее не ладилось, она все время поглядывала в сторону кабинета и старалась понять, что уж там за расчеты, которые надо производить в эти поздние часы новогодней ночи?..
Если сказать, что Юра Марголис был человеком обыкновенным, ординарным и ничем от других людей не отличался, - значит погрешить против правды. Чего стоила одна только его способность держать в голове суммы основных вкладов, сделанных клиентами банка, цифры наличных, оборотных и прочих денежных потоков, - эта его способность была врожденной, залетевшей в его голову с генами, но он и еще обладал одним свойством, - ну, а это уж и совсем фантастическое, - о самых важных событиях в государстве и в целом мире узнавал за несколько дней до того, как им произойти. Курицын давно приметил этот его талант, и теперь, когда Марголис едва ли не каждый день появлялся у него в цехе и часами крутился возле Дарьи, Тимофей эксплуатировал осведомленность банкира.
Не однажды задавал Юрию вопрос:
- Как ты думаешь, станут они продавать нашу ракету другим государствам?
- Никогда и ни за что! - восклицал Марголис.
- Я тоже так думаю, - соглашался Курицын. - Но тут же пытал финансиста:
- Послушай, Юра, ну, а если заглянуть им под черепную коробку, - чем они руководствуются?
"Они" - это те, кто сидел в кремлевских кабинетах и министерствах и выдавал разрешение на продажу военной техники.
Курицын продолжал:
- Эти "они", как я понимаю, народ временный и подвижный как ртуть: сегодня они под боком у президента, завтра в референтах у Гусинского, Березовского, а то махнут и еще выше - в советники сверхолигарха Абрамовича. Им, как я понимаю, нужны деньги, одни только деньги.
Марголис, заслышав такие вопросы, удобнее усядется в кресле, сдвинет к переносице черные, как воронье крыло, брови, вздохнет протяжно и глубоко. Любит он эти минуты, когда Курицын - человек, таящий в себе силу белого медведя, создатель каких–то сверхмощных и сверхсекретных ракет, - беседует с ним на равных, и даже готов признать за ним превосходство.
Юрий начинает издалека: