Дверь внезапно открылась, и из нее, как два шара, выкатились Пап и Мамочка. Глаза Кранаха беспокойно бегали, пухлый и круглый рот то открывался, то закрывался. Тяжелые складки щек были бледными и дрожали. Было видно, что Мамочка чем–то его напугала.
Сказал Тимофею:
- Ты меня подожди, я зайду в соседний номер.
Кранах покатился, Мамочка что–то пошептала Дарье и тоже вышла. Курицын ее нагнал и в ухо зарычал:
- Красавица писаная, карга немытая!..
Карга остановилась. Курицын сунул ей под нос раскрытую красную книжицу - заводское удостоверение, и снова на ухо:
- Дарье плати три тысячи долларов!..
- А… а… - с кем имею честь?
- Ну-у!.. - навис над ней Тимофей. - Три тысячи за день. И столько же за час.
- А я… я…
- Заплатишь меньше - посажу! И получишь десять лет. Ну-у!.. Сифилис моченый!..
И двинул Мамочку плечом, да так, что она чуть не влетела в номер, мимо которого проходили.
Пап еще не возвратился. Курицын снова подсел к Дарье и продолжал:
- Дай мне твой телефон.
Дарья охотно назвала свой телефон. Большой, шумный и будто бы добрый дядя ей понравился. А Тимофей говорил:
- Работу тебе найду, не такую грязную.
- А и эта работа у меня не грязная. Противно только, а так - ничего. Мамочка водит меня к гладиаторам. Это для того, чтобы не опасно было. И чтоб цвет лица у меня не терялся. Другие девочки, они быстро вянут, и свежесть уходит, румянец со щек, а если гладиатор - так и ничего. И не опасно.
- Гладиатор?.. А что это за зверь еще такой?..
- И не зверь вовсе. Это он на вид страшный, а так - ничего. Он только гладит, ласкает… Конечно, противно. Бр–р–р!.. А так - ничего.
Вошел Кранах - красный, возбужденный. Кивнул Дарье:
- Ты иди! Не нужна сегодня.
И когда та уже была у двери, крикнул вдогонку:
- Да ты смотри только. С ребятами не путайся. Я ведь узнаю.
Дарья с силой захлопнула дверь. Этим напутствием она была недовольна.
Кранах пригласил Тимофея к столу и за трапезой заговорил о цели своего приезда. Как всегда, к делу подводил окольными путями:
- Нужны ракеты, твои ракеты. Под них дадут деньги, но есть одно но: ведомство на Смоленской. Там сидят монстры, и с ними нет никакого сладу. Нужен дьявольский ум, медвежья хватка и змеиная хитрость. Ты можешь показать мне человека, который всем этим обладает?
- Могу! Он сидит передо мной: его зовут Кранах Пап.
- Да, Пап младший, потому что есть еще и старший, мой отец Спартак Пап. В семидесятых годах был напечатан роман, и там моего папашу попытались осмеять, но помимо воли писателя получился образ вполне симпатичный. Сейчас он по причине лишнего веса никуда не выходит, но по телефону может договориться обо всем, - он может купить, и может продать самую современную водородную бомбу. Может вам достать танкер или авианесущий крейсер, может сделать новую поп–звезду, а может бездарному кандидату наук схлопотать Нобелевскую премию. Таков мой отец. Мы любим громкие имена. Я знаю одного недоучку, так он - Ломоносов. У нас есть Шекспир, есть Пушкин, и есть все цари на свете - от Птоломея до канцлера Германии Бисмарка. Расчет прост: на дурака. В создании машин есть принцип: на дурака; на случай, если дурак нажмет не тот рычаг. Мой отец тоже говорит: все в жизни надо делать на дурака. Ты говоришь то, что тебе надо говорить, а дурак верит. Ты делаешь то, что тебе надо делать - дурак тоже верит. А их, дураков, много. Отец говорит: в России ты встретишь тысячу человек, и все они дураки. Даже великий певец, или поэт, или трижды лауреат - они тоже дураки. Потому что верят. Смотрят тебе в рот и - верят. Да, такова Россия. Исключений здесь нет. Разве, что вот ты. Ты умный, и с тобой легко иметь дело. Вот сейчас нужны ракеты.
- Сколько? - прервал его философию Тимофей.
- Много. Мы весь мир закидаем ракетами.
- Мир меня не интересует. Мы можем давать ракеты из расчета восемь себе, а две за рубеж. Да и то в страны, которые нам не угрожают. В дружественные, прежде всего славянские.
- Славяне - нищие, а нам нужны деньги. И на пополнение бюджета, и на развитие завода. Кому и сколько продавать, куда вывозить - решаем мы, а вы делайте ракеты. И будет у вас много денег: и у вас лично, и у завода. Теперь так: рыночные отношения. Я знаю: вы свихнулись на социализме, но я реалист. Пришел рынок, я его принял. И социализм забыл. И забыл комсомол. И партию тоже. Рынок так рынок. Я пустился плавать по его волнам. Вы тоже поплывете со мной. Иначе сдохнете с голоду. И вместе с вами сдохнут все рабочие, - те, кого раньше называли правящим классом, а Хрущев кланялся ему и говорил: "Ваше величество". Так вот, этого величества не было и нет. Есть нищие, бомжи, пьяницы и те, кто на рынках служит кавказцам. Величество - это мы: я, ты и особенно мой отец, который по телефону может сделать все.
- Хорошо, хорошо, - я Ваше величество знаю, понял давно, а теперь еще и вижу, какое вы Величество. Давайте ближе к делу. Когда и сколько денег вы можете перечислить на счета нашего завода?..
Курицын решил действовать; пусть Кранах перечисляет деньги, а уж когда и в каком количестве готовить ракеты - это дело будущего. Тимофей вступал в игру и твердо верил, что он сумеет обхитрить и переиграть Кранаха вместе с его отцом.
Потом Кранах встречался с Барсовым и, обговорив все дела, уехал.
И снова от него ни слуху ни духу.
Молчал и посол на Востоке, обещавший устроить заказы на самолет. И только недавно приехавший из Москвы генерал интересовался новым типом вертолета, который, было, уже начали выпускать на заводе, но с приходом демократов прекратили.
Генерал много не говорил, ничего не обещал, но регулярно утром являлся на завод, начинал с посещения конструкторской вертолетной группы, которую Барсов вновь собрал и просил ее совершенствовать слабые узлы машины, уточнять расчеты, усиливать, укреплять всю систему механизмов. Потом генерал шел в вертолетные цеха, беседовал с рабочими, просил их не покидать завод, не разбегаться в случае нового безденежья, а если и уходить на заработки, то на время. И при этом говорил: "Вертолеты нам нужны, и нужны именно ваши". И тоже жаловался на скудные подачки из бюджета, не позволяющие военным заказать большую партию машин.
На генерала тоже мало надеялись. А деньги на счетах завода таяли.
Барсов с Тимофеем все чаще оставались дома - или у директора на квартире, а в другой раз у Курицына. Неожиданно у них все–таки случилась маленькая радость: Маша позвонила и, захлебываясь от счастья, сообщила, что ей дали главную роль в балете Чайковского "Щелкунчик", и она уже ее станцевала, и был такой успех, которого здесь не знали. С ней заключили контракт на три года и выдали три миллиона долларов, которые она в тот же день и перевела в Питер на счет матери. При этом сказала: "Так мне велел Руслан. Он берет меня на иждивение". И с детской радостью заключила: "Мне нравится быть у него на иждивении".
Елена Ивановна полмиллиона положила на счет мужа. Сказала:
- Тряси, как знаешь, а на остальные не зарься. Пусть лежат у меня на черный день.
Барсов тут же поделил их с Тимофеем по–братски: половину ему, а половину себе. Лежал у него под стеклом список многодетных рабочих и инженеров; каждому из них выдал по пятьсот долларов. На "черный день" у него осталось лишь сто тысяч.
Тимофей со своей долей поступил еще размашистей; и он одарил многодетных мужиков, особенно же - матерей–одиночек, дал десять тысяч долларов Полине. Затем позвонил Дарье:
- Ты меня помнишь?
- Помню. После встречи с вами моя мамочка дала мне четыре тысячи долларов. Такую кучу денег я никогда в руках не держала.
- Как же ты ими распорядилась?
- Положила на книжку и понемногу даю маме.
- А она?..
- Продолжает пить, но теперь все чаще бывает трезвой. И своему дружку денег не дает. Он ее ударил, а она угостила его настольной лампой по голове. Он лежал в больнице, а теперь вышел и ее боится.
- Заслужил, значит, вот и получил. А ты сейчас приходи ко мне. У меня к тебе дело есть. Приходи.
И Дарья пришла к нему на квартиру. Юбочка у нее короткая. Села в кресло, коленки обнажились рискованно глубоко. Ноги у нее крепкие, длинные, для бальных танцев подходящие.
- Пришла ко мне, не боишься?
- Нет, не боюсь.
- Что так? Может, и меня за гладиатора числишь?
- Вас я не боюсь. Вы другой человек, из другого мира. Надежный и - хороший.
- Ну и ладно. Во мне ты не ошиблась. Я действительно из другого мира, только вот какой он, этот мир, я и сам не знаю. Мы сейчас будем с тобой завтракать, а потом пойдем на работу. Ты хочешь работать?
- Не знаю, кем работать и зачем.
- Расскажу тебе - кем и зачем. Я, видишь ли, имею неосторожность быть начальником. Небольшим, но все–таки я - начальник, и мне нужна секретарша. Она должна быть умной и серьезной. Сумеешь?
- Не знаю.
- А я знаю: сумеешь. Вот мы сейчас с тобой и поедем на завод.
- На завод?
- Да, на завод. А чтой–то ты так всполошилась? Чем это тебе не нравится завод?
- Там грязно.
- У нас, на заводе грязно? Да что это ты говоришь? Вот посмотри на меня: я сто лет работаю на заводе, а ты видишь на мне пятна пыли, мазута или сажи?
- На вас не вижу.
- И на тебе не будет.
Курицын оглядел ее с ног до головы:
- Вот только юбочка у тебя… не того. Работяг моих смущать будешь. Они ведь у нас разные, не все такие, как я… надежные. Есть и такие, что не очень. А?.. Как нам быть? Хочешь, я тебе костюм красивый дам. Там и юбочка подлиннее.
Дарья пожала плечами, а Тимофей достал из гардероба женин костюм.
- Иди в ванную, переоденься.
Через несколько минут Дарья вышла; костюм на ней сидел удивительно ловко. Невольно проползла завистливая мысль: "В молодости… такую бы встретить". И так эта мысль поранила сердце… Склонил на грудь голову, пригорюнился. Но тут же очнулся:
- А костюм–то словно на тебя и сшит. Носи, милая, на здоровье.
Дарья подошла к нему, нежно поцеловала в щеку.
Повертевшись у зеркала, сказала:
- Да, он мне понравился. Юбка длинновата, такие теперь только взрослые носят, а я…
- И ты взрослая. Тебе замуж надо выходить. Жениха искать будем. А он, жених, мини–юбочных не любит. У таких все наружу, а значит, все чужое. Жених, он большой консерватор. Ну, ничего, мы любому жениху рога обломаем. Лишь бы он тебе приглянулся.
И они пошли в гараж.
Жизнь, как цирковой фокусник, любит удивлять, а иногда и озадачивать, а в другой раз покажет вам такой номер, что вы долго на него смотрите и понять не можете, что это она на сей раз выкинула?
Прошло три месяца, со счетов завода выгребли жалкие остатки, наступало безденежье, перед которым у Барсова и у Курицына, да и у всех начальников цехов, у мастеров и бригадиров волосы начинали шевелиться, а спина, как крылья самолета в непогоду, обледеневала. Нечем платить зарплату!..
Если бы иудеи, ныне назвавшие себя демократами, ничего не придумали другого, а только вот это постепенное, все глубже терзающее душу и тело истязание, их бы и за одно это следовало поместить в книгу Гиннесса. Но они, конечно, придумали и много других изощренных и не сразу видимых невооруженным глазом коварств, но невыплата зарплаты… Это, пожалуй, у них самое гениальное. И ведь что главное! Для исполнения такой грандиозной катастрофы не требуются большие мастера, гениальные ученые, мудрые дипломаты… И уж, конечно, не нужны ракеты, атомные бомбы, корабли и самолеты… Нужны лишь человеки, похожие на розового мокрогубого Гайдара. Ельцин сразу разглядел его в толпе шумливых говорунов и посадил в кресло премьер–министра. И рядом с ним тотчас же появились бурбулисы, шахраи, черномырдины… Они перекачали деньги в карманы своих сородичей, а всем жителям гигантской страны показали - шиш, грязный и вонючий. И - все! Вся стратегия и все искусство. Как просто, а вместе с тем и гениально. Учиться у них надо, а мы смотрим и ушами хлопаем. Надо же, как верно о нас еще в эпосе народном было сказано: Иванушка–дурачок! Только это и сказать бы, а других–то никаких слов и не надобно.
Не подавал вестей Восток; молчал посол Альберт Саулыч, обещавший заинтересовать российского олигарха, затаился и Зураб Асламбек, по–русски - Захар Андреевич. Кранах уехал, и от него никаких сигналов. Завесу над его гешефтами приоткрывала Дарья. Однажды между делом она сказала:
- На столе у него лежал список чиновников, и против каждой фамилии стояла цифра и значок, обозначавший доллары. Он потом по телефону кому–то сказал: "Жадные, как акулы! Каждый хочет стать магнатом".
- А ты не запомнила хоть одну фамилию?
- Запомнила. И не одну, а целых десять. И сколько долларов они стоят - тоже запомнила.
- Ах, ты, умница! Вот тебе листок, напиши.
Дарья написала, а Курицын, читая фамилии, качал головой и восклицал: "Ай, подлецы! Вот мерзавцы!.. А этот, этот–то! Ему десять миллионов подавай!.."
Большинство фамилий он знал. И знал также, где они работают, в какой должности. "Ну, погодите! - сжимал он кулаки. - Вы у меня попляшете!.."
И точно по какому–то волшебству накликал звонок из Москвы. Захлебываясь от радости, в трубку кричал Кранах:
- Сдвинул последний камень! Кто не хотел, тот захотел, кто не мог, уже может. Пап младший сказал Папу старшему, и отец нажал рычаги. Получилась такая котлета, что ты оближешь пальчики. Ты не хотел верить, но Пап тебе сказал: ты будешь на белом коне, и ты на него сел.
- Ну, хорошо, хорошо. Бери ноги в руки и приезжай. Здесь ты будешь много рассказывать, а я буду много слушать.
И Пап прилетел. Рано утром, и - прямо на квартиру Тимофея. И первое, что он сказал, это было:
- Переселяюсь в Питер. Я буду посол, а ты - президент. И буду летать туда и сюда. Много летать, много говорить и делать большой гешефт. Ты, Тимофей, никогда не умел делать гешефт, а теперь посмотришь, что это такое. Ты хотел вернуть на завод десять тысяч человек, ты их вернешь. Ты хотел делать не только ракеты, но и вертолеты и доводить до ума самолет Барсова. И это я тебе дам. Только при одном условии: не надо много требовать, а надо работать и делать то, что я скажу. Гешефт - это война, это бой, это даже атака, и такая, где командовать должен один, а остальные бежать, куда укажут, и делать, что прикажут. Хочешь иметь деньги, хочешь жить хорошо - умей подчиняться, а кукиш положи в карман. Возражать можно, но тихо, лучше шепотом, а еще лучше - молчать.
- Ну, хватит, черт бы тебя побрал! Раскудахтался! Докладывай толком: о чем договорился и что будем делать?..
Курицын сразу же решил сбить апломб Кранаха, указать ему место и вновь поставить в подчиненное положение. Курицын есть Курицын, и он по–прежнему будет командовать. И пусть привыкает к этому полномочный посол Москвы и еще каких–то дальних, пока неведомых стран.
Пап приоткрыл рот от изумления; вспомнил крутой нрав своего бывшего начальника и понял, что Курицын и впредь будет оставаться наверху. И тотчас же про себя решил: "А и черт с тобой! Железки пусть остаются в твоих руках, а деньги - в моих. Посмотрим, кто из кого совьет веревки".
- В Питере есть губернатор, - философствовал Пап, - на заводе есть Барсов и есть шайка держателей акций, но я приехал к тебе. Почему? А потому что нам нужны не просто ракеты, которые валяются в цеху на складе, а ракета, которую пускают под воду. Мы наладим такой рынок, такой рынок, что будет "хорхе"!
- Что такое "хорхе"?
- А–а–а… Тебе не надо знать. Это моя бабушка… Когда было что–нибудь очень хорошо, она говорила: "хорхе"! У нас тоже будет "хорхе". Для начала мы поедем к королю Зухану. У него глубоко под землей лежит дюжина ракет. Ваших ракет. Их продал ему еще Брежнев. Это такой генеральный секретарь партии, который трудно ворочал нижней челюстью. Он продал, и они там лежат. У них средняя дальность и средняя мощность, а кто теперь боится такую ракету? Израиль - и тот не боится. Боятся "Сатану", ну, ту, что по ночам таскают по лесу и прячут от американских спутников. А если приспеет момент, ее запустят, то она в воздухе разделится на пятьдесят головок и каждая головка тоже полетит куда надо. Вот такую ракету боятся. Но я знаю: твоя приставочка - ты ее называешь "Незабудкой", - если ее вставить куда надо, тоже сделает ой–ей–ей! И ты мне ничего не говори. Мы знаем двое - я и ты. И еще узнает тот, кому будем ее продавать. А?.. Говори скорее: тебя устраивает такой мой Шляппентохыч?
- Опять загадка. Что еще за зверь такой - Шляппентохыч?
- А–а–а!.. Эти твои вопросы. Так говорил дедушка. Если ему давалось что–нибудь выгодно купить и еще более выгодно продать, он говорил: это мой Шляппентохыч. Ну, а что это такое - я знаю?
- Мне нужно знать главное: будет наш завод стабильно получать заказы?
- Будет, будет. Ваш завод заработает на полную мощность. Новый президент приказал возрождать авиацию, у вас будет много заказов. Ты мне только скажи: готова ли у тебя приставка? И что она за зверь - твоя приставка. Когда я работал в цеху, я разное о ней слышал, а толком…
- Толком никто о ней не услышит. И ты тоже. И пусть этот вопрос твой будет последним. Никто не знает моих секретов.
Курицын не открывал своей тайны даже Барсову. Да и нелегко было рассказать об устройстве приставки. В основе ее лежали сложнейшие математические расчеты, ювелирные кружева электронных связей. Приставка способна опускать ракету средней мощности на дно океана и оттуда вздымать смертоносный миллионотонный вал. Эту ракету он вручит только своей армии. И пусть за нее ничего не заплатят, но вооружать будет только своих. Грел у сердца мечту продать такую ракету за большие деньги королю дружественной страны, но это лишь после того, как появится уверенность, что грозная ракета попадет именно в руки такого короля, деньги переведут на счет завода и они с Барсовым получат возможность помочь другим питерским заводам и улучшить жизнь рабочих.
Пап звонил в Москву. Лицо его вдруг оживилось, он бросил трубку и сообщил:
- Сто миллионов долларов! Вы слышите, Курицын? Поезжайте со своим Барсовым и хоть сейчас получайте деньги. Ваш завод включен в бюджет - деньги будете получать регулярно.
Курицын ликовал. Он едва сдерживал радость, но говорил спокойно:
- А мне дайте гарантию, что за океан ракеты не попадут. И в Англию, и во Францию, и в Германию. Только в страны Востока и в наши, славянские.
- Но позвольте! Я не президент и не премьер–министр!.. не могу же…
- Все! Разговор окончен. Поезжайте в Москву и везите гарантии. Иначе приставку к королю не повезу.
Курицын поднялся. В глазах его и во всей фигуре сквозила решительность, которую Кранах знал. Если уж этому человеку что в голову втемяшится - колом не вышибешь. И снова решил действовать своим манером - хитростью и путями обходными.
- Ладно, ладно, - в Москву мне ехать незачем. Я сам напишу гарантию.
Курицын удивился:
- Ты?
- Да, я. Ты думаешь, я человек бесправный, а у меня - должность. Я в Кремле сижу. И попасть ко мне потруднее, чем прежде, когда я сидел в Белом доме.
- Но если ты в Кремле, то зачем же ты здесь?
- Теперь в Смольном моя резиденция. Твоя приставочка - сверхважный заказ правительства. И поручили его лично мне. Я теперь тут и там. В случае нужды - я у вас под руками. Так что… вроде чрезвычайного посла на Северном заводе. Завтра я встречаюсь с Барсовым. Долгий разговор у нас будет.